Волку надо выбегаться каждый день. Но не просто же так! Искал, чем поживиться. К ужасу безупречно честного Думитру, его чердак медленно, но верно превращался в склад награбленного. Энергичный адреналиновый наркоман, сорок-баро не по первому разу обносил разорённую округу. Обладая прекрасной чуйкой, он успешно избегал драк и ни разу не напоролся на ствол, а с добычей хоть какой-то возвращался каждый день. Причём создавалось впечатление, что не особо она ему и нужна. Иногда сорок-баро отдавал забавные и бесполезные мелочи старику, но видя отчаянье в его глазах, перестал делиться чем-либо кроме еды.
Однажды в арочной пятикомнатной анфиладе сгоревшего дома, в непередаваемой атмосфере лоска, пошедшего прахом, Алмас нашёл себе девок для секса. Не впечатлился – траурные стены-угли, витые колонны-мумии оказались фатальными даже для его высоченного либидо. Запах плесени и пожарища, страха, задавленной ненависти, животной покорности.
В доме прятались хозяйки. Сёстры-красавцы, фигуристые. Широкие бёдра, высокие скулы, губы от природы пухлые, чуть вывернутые. Запавшие тревожные глаза с одинаковым выражением. Потому что голодные, как Алмас до их щёлок. Но и дефицитное зрелище двух нагих задниц, двух розовых нежных щёлок под откинутыми юбками не побудило его задержаться.
Груди были что надо – крупные и молодые, когда мнёшь, забываешь себя. Глаза открыл и словно в детдом вернулся в его худшие годы.
Голодных красавиц сорок-баро нисколько не принуждал. У него с собой были только что добытые консервы. Их отдал – по банке на девку. Ненасытный сексуальный голод вынудил его кончить за пять минут и через пять минут повторить, спустив уже в другие сухие, но женские недра.
Когда отдыхал, развалившись у стены, а девушки опасливо ждали чего-то, не поднимая лиц, обнаружилась третья хозяйка. Малолетнюю сестру они прятали в шкафу сгоревшей комнаты. Голодный зверёк, она выбежала раньше времени в надежде на еду.
Малявка – к банкам с тушёнкой, сёстры – к нему: возьми нас как хочешь, не трогай её!
Алмас задумался, указал пальцем на рюкзак… Достал пакет сухого молока, килограммовый… Отдал в лапки ребёнку и свалил оттуда. Завершение дня вознаградило его за великодушие пятикратно, хе-хе…
***
Поголовье живности усадьбе старика увеличилось на пять непредвиденных единиц. Странно, что этого не произошло раньше: люди бежали, скотина зачастую оставалась, собаки тоже. Увидев этих пузатеньких щенков палевой масти с такой плотной шубкой – пальцы не просунешь, с крендельками хвостов, Думитру подумал: какое счастье, что не котята! Тем нужно мясо, а собакам похлёбку на молоке он всегда сварит.
– Откуда вы приблудились-то?
Как же приблудились… Алмас утащил из конуры цепной собаки. Она сорвалась и не приходила несколько дней. Алмас поглядел-поглядел, да и решил забрать. Сука найдёт, если жива.
Сорок-баро перетащил набитый сеном матрас из коридора под тенистые кусты боярышника, и теперь валялся на нём в окружении маленьких троглодитов: скачущих, дерущихся, облизывающих его, изгрызших все руки и пятки. Щенкам были отданы кубики пресного сыра и миска сметаны. Принеся всё это, Думитру так неуверенно попытался удалиться, что бандит просто из вредности не мог отпустить его:
– Стоп машина!
Думитру тут же замер, но руки в бока – с упрёком. Ни разу не получилось уклониться, выпросить, пристыдить! Без всякой задней мысли он сделал новый, результативный ход – обратился за помощью.
– Мальчик мой…
– Опять!
– Алмас, – поспешно исправился старик, – я занят, мне балку надо в сарае поменять. Поеденную жуками снял, новую только выстругал. А ну, как опять град начнётся? Коза ведь там, куры, подстилку всю промочит, зальёт всё. Пока я эту балку подниму… Смотри, тучи какие.
Обыкновенные тучи, но они действительно собирались.
Сыр кончился, миска сметаны тоже. Щенки повалились вокруг ног бандита. До этого развлекался, подвернув штаны и пуляясь ложкой себе на ноги, чтобы слизывали… Слюнявые, щекотные и забавные. Ложку себе – пять им…
– Где твоя балка? Пошли, помогу.
***
Крыша невысокая, обычный сарай, но Думитру неуверенно чувствовал себя на высоте.
Ему оставалось прикрутить на место оцинкованные листы. Шуруповёрт не заряжал: дизель в режиме жёсткой экономии, а отвёрткой получалось долго.
– Дай я.
Ловкий чёртик. Думитру уселся подальше от края, указывал что куда и размышлял, как похож этот реальный злодей на домовых, мифических злодеев. Бездельничая, они становятся опасны, просто невыносимы. Получив задание, быстро и отменно выполняют любую работу. «Старый я дурак, с самого начала нужно было его чем-то занять».
Всё хорошее кончается особенно быстро.
Солнце ещё палило вовсю, а от приблизившейся тучи уже веяло дождевым томлением.
В отличие от голодных сестёр из сгоревшего дома, старик всегда пах благополучием, чистотой, слабым мускусом, платяным шкафом, лавандовой отдушкой. Сорок-баро навис над ним, гадко ухмыльнулся и многозначительно пощёлкал пальцами:
– И так, ты больше не занят…
Оба смотрели вниз. Думитру не подозревал бандита, что толкнёт его даже в шутку, но страх высоты поневоле излучался от его лица.
– Пожалуйста, не здесь… Мальчик мо…
– Опять!
– Алмас, прошу. На высоте у меня голова кружится.
Рожа сорок-баро стала хитрой и мечтательной. Он приложил палец к губам:
– Тсс… погодь, – и задумчиво так продолжил, – я не настаиваю.
Плохое начало… Да ещё и на крыше.
– Ни чуть-чуть не сделаю больно, если согласишься. Я хочу – по-собачьи.
Глаза старика округлились:
– А?.. Н-нет, нет.
Что у респектабельного господина Себастьяна Думитру осталось в неприкосновенности – это задняя часть. Парень избегал всего нечистого, анального секса тоже, явно имея какие-то проблемы с помывкой и, соответственно, с тем чтобы пачкаться. На крыше помог охотно, но в земле бы возиться не стал.
Между тем Алмас уточнил:
– По-щенячьи. Полижи мне колени.
Ан, нет, не только задняя часть. Гордость Думитру тоже оставалась девственной. Он подчинялся силе и боли, очевидно превосходящими его силу и выдержку, но до сих пор не испытал унижения ради унижения. Если он теперь на такое добровольно согласится, что его ждёт в последующие дни?
***
Согласился.
Думитру не смог бы ответить, почему так сразу... Хотел избежать мучений? Испугался высоты? Нелепым образом спешил до ливня скрыться в доме?
Так или иначе, минуту спустя он стоял перед бандитом на четвереньках и лизал. Алмас щурился… Они сравнялись в безумии: теперь и Думитру казался себе нереальным – кадром в диаскопе. Это роль, всего лишь роль. В местном театре по четвергам репетировал? Репетировал. Кого играл? Например, Оскара Уайльда играл, партнёра в губы целовал, и что? Репетировали – смеялись, на премьере сорвал аплодисменты. Специфика роли никак не помешала ему продолжить вечер на милонге, пользуясь особенным успехом у партнёрш по танго. Вот и здесь игра. Не он это делает, а его персонаж.
Начался дождь, постепенно набирая силу. Ясно, что будет затяжной. Алмас ловил капли губами. Уставший Думитру обнял его колено.
– Тщательно лижи. По-честному.
Человеческий язык мягче собачьего. Ноги жилистые, солёные от пота, волосатые. Колени разбойника большие, угловатые. В этом положении старик видел беззащитным не себя, а его. Алмас неспешно дрочил, и его кайфующая мокрая рожа выражала страдание.
«Почему так приятно, – удивлялся он, – до судорог. Ничего же особенного».
– Лижи снизу до-о-оверху…
Думитру провёл высунутым языком от лодыжки до колена... Дождь усиливался.
– Ещё… Выше… Я заплачу тебе... Золота украду… Ещё куда-нибудь балку приделаем…
Надел рот старика себе на член и залил фонтаном нёбо:
– Амба…
Думитру тоже растянулся на спине. Тёплая железная крыша, тёплый дождь.