Было холодно, короткое декабрьское солнце клонилось к западу. По дороге завернул в столовую. Взял рассольник, гуляш с гречкой, чай. Пообедал не раздеваясь. Надвинул шапку на глаза. Вышел. Показалось, что мороз ещё покрепчал.
-Водки надо взять на вечер,- решил по пути.
В гастрономе выбрал бутылку «Престольной» и прочую атрибутику.
Декабрьская тусклота райцентра. Гулкая морозная тишина. Прохожие, набычив головы, хрустели шагами. Розоватая дневная дымка оборачивалась вечерней синевой. За поворотом - храм, в нём ещё с тридцатых годов городской архив, там работает давнишний знакомый Геннадий. С прошлой осени не виделись. Зайду-ка.
Ворота на запоре. За оградой какой-то щуплый мужичок.
-Геннадий на месте?
-Здесь.
-Позови.
Минут через десять появился похмельем помеченный Геннадий в наброшенной на плечи куртке.
-Приехал?
-Как видишь. Открывай, давай.
-Открыл-впустил.
-А я тут вот …,- Геннадий пахнет водкой. Во взгляде вялая тоска.
-В Новый год тебе звонил, хотел поздравить, да жена твоя Клавка не позвала: кто да что … Пьяный что ли был?
-Чего сразу пьяный! Не было меня в городе.
-А хромаешь что?
-Со стремянки упал.
-Пьяный?
-Чего сразу пьяный? Чего ты все: пьяный да пьяный!
-Ладно, пошли чайку попьём, пока водка не кончилась,- меняю тему.
В маленькой комнатке жарко – работает масляный радиатор. На стене коврик с васнецовскими богатырями. Над столом портрет царя Алексея Михайловича – плохая копия местного художника. На подоконнике несколько раздувшихся папок с делами.
Геннадий закончил областной пединститут. Поработал недолго в местном музее. Потом ушёл архивом заведывать. Его всегда тянуло к старинным иконам, книгам, разным ненужным вещам из прошлой, давно ушедшей жизни. У Геннадия в сарае стоял старенький «жигулёнок», оставшийся от тестя, на нём и разъезжал по району в поисках всякой старины. Иконы-подсвечники-самовары-складни, книги, собранные по деревням и дворянским усадьбам продавать возил в Москву. В райцентре шептались, что Геннадий проворачивает темные делишки.
Выпили. Геннадий закусывать не стал.
-Как жизнь …?- дежурно интересуюсь.
Геннадий закурил. Сигарета зло шевелилась между губ.
-Да апатия у меня какая-то с лета.
-Апатия, дружище, штука хреновая. Её, как болезнь, лечить надо.
-Ты лекарство-то наливай, не сиди!- напомнил Геннадий.
-В общем, попалась мне летом среди не разобранных земских бумаг старая карта двухвёрстка, смотрю, а на ней часовня обозначена. Места те ещё до революции слыли самыми глухими в нашей губернии – одни болота да леса. Ну, кое-какие документы поднял. Выходило, что до революции в той часовне скульптура Николая Угодника была. Всей округой почитали её. Узкоколейка, что перед войной проложили, давно разобрана, леспромхоз закрыли ещё при Брежневе. Старухи в окрестных деревнях поумирали – осталось от прошлой жизни немножко кособоких изб с забитыми крест на крест окнами. Думаю: а вдруг часовня-то ещё стоит? Ну и решил туда смотаться.
-Может чайник пока поставишь …?- подрезаю ещё колбасы.
-Что ж, чайник это можно,- Геннадий двинул стулом, и через минуту другую взгромоздил на старенькую электроплитку эмалированный чайник. Такие ещё любят художники в натюрморты ставить.
- Ну вот, - продолжал он, стряхивая сигаретный пепел в блюдце,- по дороге попалась мне заколоченная церковь. Стояла она на краю поля, кругом ромашки растут. Деревни и след простыл, только одни старые берёзы. В общем, стал я заглядывать в заколоченные окна. Разглядел порушенный иконостас, и вроде бы даже какие-то иконы на полу. И тут раз! Голос из-за спины:
-Эй, мужик! А ну отвали от окна!
-А чё такого?
-Чё в окна заглядываешь?
-Так ведь дверь-то закрыта.
-И чёо …?!- зло щурился плечистый мужик в камуфляже.
-Да турист я. Заплутал по ходу…,- соврал Геннадий.
-Повторить…?!Отвали от окна!– в глазах мужика блеснула злость.
-Да ладно, ладно. Уже ухожу.
Мужик смотрел Геннадию вслед, пока тот не скрылся за пригорком. Расстроенный Геннадий едва не наступил на спящую в траве гадюку. К вечеру добрался-таки до места. Часовню разглядел сразу - в роще за брошенной деревней. У часовни под навесом вросли в траву рваные мешки из-под удобрений. В избах по-прежнему всё ещё стояло на своих местах – столы, лавки, кровати всё скользкое от плесени. Кое-где попадалась медная посуда и даже иконы в красном углу. В избах пахло гнилью и сыростью, кое-где по углам росли тонконогие поганки. В часовне из киота грустно смотрела Богородица. Парочка икон по бокам, на вскидку, «семнашки». А главное, скульптура Николая Угодника на месте! Похожую Геннадий запомнил в областном художественном музее. Тамошний Никола был датирован шестнадцатым веком. Геннадий уже прикидывал, как позвонит Петровичу, антикварщику из Москвы, с которым познакомился случайно на Измайловском вернике в кафешке, за горячими сосисками, которые оба макали в обжигающую рот горчицу. Ему Геннадий продавал самое интересное. Петрович наезжал через день-два после звонка. Платил хорошо. Хлам, старьё, негодь и прочее барахло оборачивались для Геннадия неплохим барышом – порой выходило до пяти его архивных зарплат. Петрович ритуально распивал с Геннадием бутылку армянского коньяку, фальшиво-радостно улыбался, жал руку на прощанье, намекая, что лучше иметь дело с ним.
Перекурив на солнышке, Геннадий стал укладывать иконы, медную посуду, несколько литых складней с крестами. Скульптуру Николы решил обернуть в найденную в одной из изб простыню. Никола был довольно крупным и тяжёлым. Потом развёл в сторонке костерок, поел розового сосисочного фарша из банки, на скорую руку вскипятил чайку, и засобирался в обратный путь. Как ни крути, но предстояло сделать две ходки – первую с Николой, вторую с остальным товаром. До места, где оставил свои «жигули», путь предстоял не близкий. Да ещё церковь лучше обойти стороной – мало ли попадётся вчерашний мужик, а это крюк ещё километра в три.
Заканчивался ещё один день, а Геннадий всё никак не доберётся до дома. Песчаная дорога, по которой он ехал, в то засушливое лето стала рыхлой, поэтому «жигулёнок» он вёл медленно и осторожно. Геннадий успел пожалеть, что поехал напрямик. Тревожила его и иссиня-черная грозовая туча напиравшая сзади. К деревянному мосту через речку подъехал уже в восьмом часу. Пришлось остановиться – уж больно хлипким смотрелся мост. Вышел на середину, даже попрыгал. Походил взад-вперёд. Вроде ничего - выдержит,-решил ехать. Пока исследовал мост, начался дождь. Лило всю ночь и следующее утро.
Геннадий выпил водки из толстой гранёной рюмки, ткнул вилкой в колбасу.
-В общем, если бы не пришлось возвращаться за иконами, уже был бы дома,- взгляд у Геннадия – грустный. Ночью в грозу по незнакомой грунтовке ехать не рискнул. Так и спал в машине. Утром, как только рассвело, Геннадий двинулся дальше по вихлястой грунтовке. Километра через два показалась деревня с пугающим названием Волковойня. Из-за густой травы выглядывала крыша фермы, рядом торчала водонапорная башня, поодаль с десяток изб, трансформатор на четырёх столбах. На выезде из деревни раскисшая грунтовка упёрлась в огромную мутную лужу, пришлось взять влево, на обочину, «жигули» потащило по скользкой дороге, и они съехали в канаву с водой.
-Приплыли,- понял Геннадий. Дождь полосками сёк ветровое стекло.
Выходить из машины и идти искать трактор, не хотелось.Зачмокал сапогами по грязи к крайней избе. Собака зашлась лаем, лезла, карабкалась со двора на забор.
-Слышь, мать, трактор-то в деревне есть? Застрял вот. Дёрнуть бы надо,- кричал он через двор губастой тётке, высунувшейся в приоткрытую дверь.
-Трактор-то есть, только он в Полюбеево ещё вчерась утром уехал.
Геннадий задымил очередной сигаретой: В общем, вернулся я в машину, включил магнитолу, и стал ждать. Затихший было дождь, припустился с новой силой. Наконец из пелены появились жёлтые светящиеся пятна фар, на дорогу выкатились два забрызганных грязью внедорожника. Геннадий вылез из салона, и призывно замахал руками. Джипы остановились, из кабины первого высунулась голова:
-Засел, мужик? Ща, дёрну!
Из джипов вышли несколько крепких парней, и отворачиваясь от ветра, закурили.
Геннадий долго цеплял трос, потом дал отмашку: Давай!
«Жигули» дёрнулись, потом ещё раз. Днище заскрежетало под водой.
-Стой! Сто-ой!– загалдели парни,- багажник открылся!
Пока Геннадий неловко выпростался из тесной кабины, у открытого багажника, набитого стариной, уже стояли трое парней.
-Ну что, фраерок, потрём за старину…?– прищурился один явно криминальной наружности.
-Да он никак церковь бомбанул,- недобро усмехнулся другой на крепких кривых ногах.
-Это я на реставрацию везу,- как можно спокойней соврал Геннадий,- всё по документам.
-Ну, что, гражданин хороший, пойдём ка протоколы писать,- надвигался на него без дружелюбия ещё один в кожаной косухе с бабьим лицом.
-Да вы чего …, - Геннадий попытался захлопнуть багажник, тот, что с бабьим лицом, опередил его, и придержал крышку.
После недолгой борьбы, они встретились глазами. Геннадий получил сильный удар в печень, согнулся и, не удержав равновесия, свалился боком в грязь. Парни быстро перегрузили всё из «жигулей» в джипы.
-Вы что, мужики …?! Ну, хоть выдерните меня!
-Мужики на делянках лес валят,- на прощанье сощурился парень с криминальной внешностью.
И снова стало пусто и тихо. Накрапывало. Лужи отражали чёрные деревья и серое небо …
-Да, попал ты,- наливаю после паузы Геннадию, хорошо, что не покалечили, и машину не отобрали.
-Да кому на хрен нужно это старьё, - хмуро глядя мимо меня, Геннадий потянулся к рюмке.
-Ладно, пора мне,- встал, взял куртку.
-Я тебе сам позвоню, как только чё-нибудь стоящее появится. Может тебе самовар нужен? В среду как раз один притащили. Баташовский с медалями.
-Нет, спасибо, Клавке привет …
Иду в гостиницу. Гулкая морозная тишина. Сзади храм, превращённый в архив. Облупленный. Купола, кресты, архив.
Коломенское. ноябрь 2022