Прошло более трех месяцев с тех пор, как Николай отправил матушке письмо. Каждый день он с нетерпением ждал от нее ответа, но его не было. Он два раза за это время заходил к тетушке и все безрезультатно.
Сегодня, эта была суббота, он приехал к ней с Анной. Она радушно встретила их, но по ее виду чувствовалось, что Елена Васильевна чем-то удручена.
После обеда она молча протянула Николаю письмо от матери.
– Ну наконец-то! — радостью воскликнул он, — и с нетерпением, вынув письмо из конверта, развернул вдвое сложенный листок.
Письмо было всего в пол листа. После сухого приветствия, следовали строчки:
"Я никак не думала, моя дорогая сестренка, что ты примешь сторону моего непутевого сына и даже дашь согласие присутствовать на его свадьбе. Я так доверяла тебе и считала, что ты единственная из всех моих сестер понимаешь меня и полностью сочувствуешь мне и моему горю. Это мой крест, который мне дано нести до самой смерти. И я его с достоинством несу, хотя это очень нелегко.
Прости, дальше писать не могу. Ты очень меня разочаровала!
Засим, позволь откланяться — Ольга."
Николай, продолжал стоять, держа в руках этот клочок бумаги, уставившись глазами в знакомый почерк матери, когда к нему подошла Анна.
— Коленька, что с тобой?! Он молча протянул ей письмо. Пробежав по нему глазами, она взглянула на его лицо, оно было бледно, в глазах стояли слёзы, а скулы его были крепко стиснуты.
Положив руку на его плечо, она тихо произнесла,
— Давай выйдем, Коленька, на воздух.
Оставив на столе, не вложенный в конверт письмо, они направились к двери.
Голос, вошедшей в гостиную Елены Васильевны, остановил их,
— Николенька, Анна, вы оставляете меня, уходите даже не попрощавшись?
Она приготовилась отчитывать их за такую неуважительность, но глянув на его опущенное лицо, остановилась на полуслове. Подойдя, к нему вплотную, она обняла его и прошептала почти в самое ухо,
— Николенька, прошу, не суди ты её строго, она твоя мать, несмотря на все, она любит тебя. Прости ты её, такой уж у неё характер, которому, я думаю, она и сама не рада.
— Да-да, тетушка, я понимаю, я все понимаю, — хриплым голосом, отозвался он...
Декабрьский день выдался в эту зиму особенно морозным, да еще и ветреным.
Увидев, сходящих со ступенек крыльца господ, Степан поспешил подогнать лошадь ближе к крыльцу. Помогая им сесть в кузовок, и, укутав их ноги меховой накидкой, он вопросительно глянул на барина. Николай, поняв его взгляд, сказал:
— Домой, дружок, только домой и никуда больше.