Планета Кадулл, город Режистан-Реза
Район Пахади
17 января 2332 года
Гриша прикинул, у него есть часов десять, может даже двенадцать, чтобы немного поглазеть на город. Дорожную сеть, выстроенную «внеземной цивилизацией» он уже видел, теперь, как ему кажется, самое время ознакомиться с их урбанистикой.
На улицах необычно тихо. Машин почти нет, среди пешеходов людей мало, а…не люди ведут себя исключительно тихо. Когда Кармазину сказали, что эта планета считается корпоративной, то он, почему-то ожидал множество назойливой рекламы с вырвиглазными цветами и шумным звуковым сопровождением. Не, реклама здесь есть. Есть социальная реклама, обещающая «лучшие курортные места» в самых суровых тюрьмах за попытки идеологической или пропагандистской промывки мозгов, есть и коммерческая реклама. Почему-то львиная её доля – либо косметика, либо средства ухода за кожей. Хотя…последнее вполне объяснимо. Ведь наверняка для кожи воздух с околонулевой влажностью – штука крайне неестественная. Что же касается необычных и полезных вещей, Барышев всё расписал. Кармазин думал, что он обязательно найдёт здесь садик, во всяком случае, место, где можно присесть и прочитать письмо оглядывая то, что в письме описывается. Садиков тут нет, а архитекторы, кажется, решили, что никто никогда не устанет и присесть не захочет. Значит придётся читать его письмо стоя на тротуаре, благо народу вокруг совсем немного, и Гришу никто случайно не толкнёт.
«И вот ты в городе. Григорий Алексеевич, все азадийские корпоративные города абсолютно уместно сравнить с лесом. Есть подлесок, есть нижние, средние ярусы, и есть верхушки. И стоит добавить подземную часть, где делает вид, что ходит метро, очищается вода, и, самое главное, ходит большинство транспорта. Постарайся запомнить простую вещь – чем ты выше, тем безопаснее. НИКОГДА не спускайся в метро! Я серьёзно. Я спустился всего один раз, и мне сильно повезло, что я вообще выжил, потому, что после штыря загнанного между рёбер меня оперировали трижды. Так что ещё раз – НИКОГДА не спускайся под землю. Там нищета, преступность, никакого Закона там нет, и когда появится – неизвестно. Возможно, уже не при моей жизни. То же самое с автомобильными тоннелями – НИКОГДА не ходи там пешком. Дело не в том, что тебя собъют. Всё будет прозаичнее – тебя вырубят, ограбят, а тело просто уничтожат в химикатах, так от тебя останутся только, как говорят криминалисты, отрывочные биологические следы. Наверху можно разгуливать относительно безопасно, за одним исключением – тех районов, где преступность выходит на поверхность. Такие места распознать несложно – как увидишь, что вокруг запущенно, а по улицам разгуливают непонятные типы в броне то всё, разворачивайся и топай в обратном направлении.
P.S. Настоятельно рекомендую разжиться броней. Я серьёзно. Одежду с броневыми элементами продают на каждом шагу, а там уж сам решай, что по деньгам, по внешнему виду и по теплу. Оружие? Григорий Алексеевич, можно взять моднячий автоматический пистолет, но ведь ты и сам знаешь – можно иметь лучшее оружие в мире и не уметь им пользоваться. И конечно же есть две большие разницы – ты можешь быть асом в тире, но не сможешь нажать на спусковую скобу, когда перед тобой будет настоящая, живая цель. Когда меня припёрло, я смог. А ты…я полагаю, всё понятно и тему развивать не нужно.
P.P.S. У азадийцев свои, немного необычные правила дорожного движения. Начнём с того, что они появились относительно недавно. Не смейся, что я называю 50 тысяч лет назад «относительно недавно». Просто к тому времени они уже не только бороздили космос, но и развернули всю тяжелую индустрию на стационарных орбитах планет. По первым земным автострадам и автобанам могли ездить ещё паромобили с паробусами, а на первой магистрали на Палеше уже в первую неделю её работы ловили лихачей, которые, не соображая, чем рискуют, пытались пробить звуковой барьер.
Если вкратце, они очень долго ходили только пешком, и в корпоративных городах чётко действует негласное правило – поверхность для пешехода. Для автомобилиста либо эстакады над городом, либо тоннели под ним. Поэтому ты должен уходить на эстакаду или в тоннель как можно раньше, и сходить с них как можно позже, ты не можешь ехать по городским улицам, скажем, в порядке обзорной экскурсии, за такие вещи очень чувствительно штрафуют. Поэтому на поверхности довольно тихо и безопасно, а за превышение скорости на улицах можно оказаться на нарах недели на две, потом ещё суд может добавить столько же, плюс раздеть до трусов, потому, что вся работа судов финансируется за счёт судебных издержек, которые дерут с осуждённых.
P.P.P.S. Наверное, я слишком напугал, да? Не бойся, в остальном корпоративные города можно назвать потребительским раем, какими когда-то были арабские города на южном побережье Персидского Залива. В ресторанах и кафе всего много, всё вкусно, а персонал – сама обходительность. В магазинах полно жратвы, из которой дома можно сообразить что-то самому. Конечно же алкашка, ювелирка и всё остальное, что сильно порадует если ты при деньгах. Увидев подобную феерию ты наверняка вспомнишь об идеологии потреблении, и то, что её, как и все прочие идеологии нужно выкорчевать к е*ене матери ради нашего спокойного завтра без большой крови. А также задумаешься, почему прокуроры не проявляют особого рвения в этом вопросе. Должен задуматься, если ещё уроки социологии не забыл».
***
Достаточно немного глазоньки разуть, чтобы понять – когда-то раньше потребительский рай здесь был…куда более райским. Почти все дома вокруг то, что на языке агентов по недвижимости называется «многоквартирным домом с первым нежилым этажом». Или двумя нижними этажами. Это не проектные бюро, это магазины, причём совершенно неважно, как они назывались. Бакалеи, кондитерские, супер-, гипермаркеты, бутики, салоны, и прочее, прочее. Словом, говоря грубо, здесь процветало потребля*ство. Там, где когда-то были красивые витрины теперь заколочено фанерой или просто натянута плёнка, чтобы окна магазинов не выглядели зияющими дырами. Или просто местом, где только что закончились бои, и все окна выбило взрывной волной. Занятно, но вполне ожидаемо то, что большинство оставшихся и работающих магазинов так напоминают магазины «живая рыба», где в больших аквариумах плавают ещё живые сомики, щучки, и прочие осетровые. Здесь плавает не рыба, а…осьминожки, и посетители прям таки заворожены их реактивным передвижением под водой.
На одном из перекрёстков расположился открытый ресторан. Он выглядит чужеродным примерно так же, как и шторки на окнах космопланов. Как-то не по месту смотрится навес от солнца, столики и стулья.
Гриша решил притормозить именно здесь. На Марсе он не ценил низкую гравитацию, а эта планета тяжелее Земли, здесь вообще всё тяжелее примерно на 14 процентов. Кровь в жилах, и само тело. Короче говоря, Кармазин немного запыхался и проголодался, к тому же. Едва он осел, к нему уже подошла официантка.
- Что будете заказывать?
- Что буду заказывать…
Официантка – азиатка. Красивая, с тёмно-коричневыми волосами, в её взгляде можно прочитать, что повидала она немало, хотя ей наверняка чуть меньше тридцати.
- Эльзара, да? Если не секрет, вы откуда? Феодосия, Саки, фух, Бахчисарай, может Алушта?
- Я с Ялты.
«Я с Ялты» а не «я из Ялты». Удивляться не чему – даже в Севастополе сегодня говорят буряк, а не свёкла, а некоторые говорят цибуля, а не лук. Эльзара – крымская татарка, решившая посмотреть «большой мир». Она родилась в волшебном краю, на Южном берегу Крыма, выросла среди зелени, тепла, и самое суровое природное явление, что она видела – холодные утренние туманы в декабре или феврале. С родителями растила виноград, но никогда или почти никогда не пила вино. Потому что не традиция, а родители, в подтверждение этой традиции указывали дочери на перепивших туристов, обалдевших от обилия «локаций» на черноморском побережье. Перевалы, яйлы, причудливые горные долины. Это как ролевики, привыкшие к настольным играм, и, мягко говоря удивлённые, как много мест с богатой историей может быть на таком небольшом пространстве.
Наверняка мать говорила ей по вечерам – доча, у нас здесь множество достойных парней. Ты своего найдёшь. А дочка читала статьи о далёком и неизведанном, и ей хотелось именно туда, в далёкое и неизведанное. Мечта сбылась, а «далёкое и неизведанное», как и всегда, оказалось не столь романтичным, как о нём мечталось. А самое больное, наверняка в том, что Эльзару здесь воспринимают как «восточную экзотику». Примерно, как ожившую Шахерезаду. Иначе говоря, не как живую женщину.
Когда мечты рушатся, можно вернутся в отчий дом как вернулся блудный сын. Точнее, как заблудшая дочь. Извиниться, сказать родителям, что ничего хорошего в «большом мире нет», и продолжить жить почти так, как жилось в детстве. Впрочем, Эльзара определённо нашла своё место в жизни – она лицо этого заведения, причём унижаться или заниматься непотребствами ей не нужно. Наверняка множество клиентов приходят сюда, что просто поглазеть на неё, точно так же, как мужчины с неврозами и депрессией предпочтут красивую женщину-психолога в её 35-40 лет. Впрочем, Кармазин «клеить» видную официантку не будет, ведь кроме денег ему просто нечего ей предложить. Он забыл, что такое забота, и что значит заботиться, а она захочет именно этого, внимания и заботы.
- Что заказывать… Хм, вы догадываетесь, что подают в космопланах, когда вы летите сюда?
- Представляю. Нимбу пан – терпкая азадийская газировка, морская капуста в разведённом уксусе и головоноги.
- Вот давайте всё то, что вы озвучили.
- Хорошо. Сначала газировку с водорослями, головоногов нужно разморозить, а им самим немного ожить.
Официантка ушла, и Гриша чувствует, что ему нехорошо. Его коллеги сразу сказали ему – атмосфера планеты с повышенным содержанием азота, и он либо принимает таблетки, либо вообще может оказаться в реанимации. Кармазин начал рассасывать диспергируемую таблетку уже тогда, когда у него закружилась голова. Гриша не заметил, как к нему за столик подсел ещё один человек, и не запомнил того момента, как сказал ему, что не против компании.
Гриша пришёл в себя минут через двадцать. Перед ним холодный запотевший стакан, неглубокая тарелка с вилкой. Напротив него сидит мужик, ему под шестьдесят. На нём джемпер, причём джемпер явно военного происхождения. Устав Флота ООН не запрещает офицерам высокого ранга снимать форменный пиджак, и работать прямо в офицерском джемпере. В конце концов, старпома и командира корабля все и так в лицо знают. Многие этим пользовались, в особенности адмиралы разных рангов, выходившие в море как командующие соединений. На соседе Кармазина примерно такой джемпер, впрочем, он заказной – такой удобнее и теплее того, что выдаст квартирмейстер. А на плечах такие погоны, от которых десять лет назад у Кармазина бы встали волосы дыбом. Причём везде, где волосы растут.
Его сосед – адмирал. Просто адмирал, или как его называют, чтобы подчеркнуть разницу с контр- или вице-адмиралом, полный адмирал. Три крупные звезды, это самое высокое звание, если не считать Адмиралов флота, коих можно пересчитать по пальцам одной руки.
- Господин старший лейтенант флота ООН, вы же мне не подчиняетесь? Вы в отставке? В запасе?
- Я не служу уже 11 лет и забыл такие тонкости. Самое главное, что если если прям сегодня ООН захочет провести полную мобилизацию, я буду в седьмой или в восьмой очереди. Времена, когда люди из комендатур хватали всех, кого могли схватить, вроде прошли. Они работают на результат – чтобы на фронт попали ещё помнящие, что и куда нажимать, а не для отчёта, мол, мы справились в рекордно короткие сроки. Мне кажется, или у вас испанский акцент?
- Конечно, я из Тихуаны. Представляете себе, где мой родной город?
- Представляю? Несколько месяцев нас на Галапагосах снабжали ваши корабли, моряки рассказывали, что Тихуана как продолжение Сан-Диего. Госграница могла проходить прямо по улицам – переходишь через дорогу, и ты уже в другой юрисдикции. Ещё вроде то, что американские пенсионеры ехали к вам, чтобы без особых усилий прикоснуться к мексиканской культуре. На обратном пути прихватить хрустальных черепов, которые потом станут семейной реликвией.
- Интересно. Сегодня стереотипы отчасти отражают реальность. Но не отражают всех перипетий. Старший лейтенант, вам могли рассказывать, что сюда, в Объединённые Территории, мы не возвращаемся.
- Да, рассказывали.
- Так вот, иногда мы всё же возвращаемся. Возвращаемся, чтобы вспомнить прошлое. Возвращаемся не навсегда, возвращаемся, чтобы вспомнить былое. двенадцать лет назад я был комкором, мой корпус взял Кадулл в блокаду, и освобождение планеты было относительно бескровным. Мы отрезали планету от имперской пропаганды , а у сатрапа было время, чтобы поразмыслить и принять наши условия о сдаче – всем гарантируется жизнь, никаких пыток, и суд не приговаривает никого к смертной казни. Особенно, к так «любимому» имперцами расчленению. Но до того момента были годы боёв и потерь.
Многие считают, что такие люди как я ничем не рисковали и не жертвовали. И вы, наверняка, тоже спросите, чем же пожертвовал я? И что же мне ответить... Я пожертвовал спокойствием, всеми родственными связями. Превратил себя в пустое, тёмное пространство. Иногда я смотрю себе под ноги, и мне кажется, что никакой твёрдой земли там нет. Пятнадцать лет назад я думал так - я медленно сгораю, и всё это ради рассвета, который увидят другие. Не я. Чем я пожертвовал и что потерял? Наверное, вы сами можете попытаться ответить на этот вопрос. Старший лейтенант, вы готовы послушать старого адмирала, желающего выговориться? Вся алкогольная анестезия за мой счёт…
***
Сектор Кенвал, окраина системы Е-661
На борту линкора ББ-1489 класса Пуэрто-Рико I
Центр управления боем
15 мая 2318 года, 14 лет тому назад
В систему мы входили ночью, около трёх часов по Гринвичу. Даже не скажешь, что входили – навигаторы корпуса выставили всем кораблям одинаковые вектора, а скорость движения – три, ну максимум пять километров в секунду. Не входили, а так, делали вид, что входили.
Вот и Сабрина - главный корабельный врач со своими стимуляторами. Она итальянка из Тироля, два года назад я я пригласил её к себе и только начал говорить, что она красивая и слишком заметная. Сразу поняла мою мысль, и сказала, что будет незаметной. На её стимуляторах командование продержится часов тридцать, а потом… Потом сон часа три, как обычно, можно не загадывать.
Хряпнув свою таблеточку подходит начштаба корпуса, фактически мой зам, Михович.
- Что, синьор адмирал, возьмём империю за цыцки и помацаем её свяшченные рубежи?
- Сергей Александрович, это вы по-белорусски?
- Не, это я «по-издевательски». Сегодня будет наша с вами Иводзима.
- Сергей Саныч, башка трещит. Напомните про «нашу» Иводзиму.
- Ну-у, Гильермо, стыд то какой! В феврале 1945 года мериканьский корпус морской пихоты под прикрытием тяжелых артиллерийских кораблей и палубной авиации начал штурм неприметного островка Иводзима. «Великая» японская империя съёживалась прямо на глазах, и чтобы процесс как-то остановить, Иводзиму назвали свяшченным имперским рубежом Ямато. Ну и как обычно – в «человеколюбивой» иппонской империи все защитники имели только два права – либо проклятых янки победить, либо передохнуть во славу амператора. Сама их жизнь, жизнь вчерашних крестьян и пекарей никого не интересовала. Как не интересовала и во всех других империях, где солдат из «черни» - обычный расходный материал.
Суть то конечно была чуточку сложнее. На Иводзиме есть небольшой участок ровной суши, на котором располагался крупный аэродром. Проще говоря, взяв Иводзиму, мериканьцы могли бы бомбить саму японию уже тяжелыми бомбардировщиками, а не теми, что у них были на авианосцах. И что, сука, характерно, так оно и получилось. Бои за остров ещё продолжались, а на аэродром для дозаправки уже начали садиться самолёты и Токио уже начал знатно полыхать. А схема бомбометания была отработанная ещё в немецком Гамбурге - первая волна бомбардировщиков срывает крыши фугасками, вторая поджигает плотную городскую застройку зажигательными бомбами, затем повторить. Таким нехитрым образом в Токио устраивали ад на земле, и так не один раз. Гильермо, стоит ли говорить, что позже пропагандоны такие «тонкости» забыли ваапшче? Забыли, что «обычные» бомбардировки унесли куда больше жизней, чем бомбардировки Хиросимы и Нагасаки.
- Не стоит, все мы знаем, что тогдашней толпе можно было скормить только простенькую картину миру. Черт, это что получается, у нас ещё и «наша» Окинава будет? Вместе с Откосом Маэда? А вы, что думаете по этому поводу, госпожа Яниль?
- Я думаю, что у вас нет права даже упоминать в вашей речи острова Иводзима и Окинава, так как вы не были ни на одном, ни на другом. Господа адмиралы…
В первой фазе боя мы должны были уничтожить флот, потом поддержать огнём высадку спецназа. А людей в том спецназе не было, только азадийцы. Именно тогда я увидел их в первый раз. Умные, грациозные, смертельно опасные. Мне кто-то так написал – если азадийцы твои союзники, можешь прыгать до потолка от счастья, если враги – писать завещание. На штабном линкоре ютилась рота спецназа, а командовала ей Яниль. Госпожа Яниль, именно так мне настоятельно советовали её называть, хоть и была то она всего лишь старшим лейтенантом. С другой стороны, она отрывала бошки имперской солдатне последние 80 лет, а при такой «выслуге лет» наверняка можно было дослужиться и до фельдмаршала.
Я до сих пор не понимаю, как можно прожить 1350 лет, а Яниль на тот момент прожила именно столько. Она начинала работать на шахтах, и долго шла вверх по карьерной лестнице. Когда к азадийцам пришла война, она была операционным директором оружейной корпорации со штатом в 32 миллиона наёмных работников. В корпорации её ненавидели все. Топ-менеджмент за то, что она обязательно взберётся на самую вершину. А те, кто помельче знали – она не дочка богатых родителей, ещё помнит и никогда не забудет, как держала руду в руках. Яниль было невозможно повесить на уши даже самую убедительную лапшу, потому, что она понимала производственный процесс от и до - от ещё не добытой руды до готовых ракет крейсерского класса.
Яниль вместе со своим замом ела в офицерской кают-компании и, вроде бы, командир курсовых орудий левого борта спросил её – ходят слухи, мол азадийцы очень сильны. Может она эти слухи подтвердить или опровергнуть? Тогда Яниль взяла в руки столовый нож и закрутила его в спираль. У кого-то от неожиданности ложка из рук выпала, у того офицера вообще веки глаз задёргались от нервов. Наш кок знал, что сталь из которых изготавливают такие ножи говённая, и как можно так скрутить нож, чтобы он не развалился на несколько частей он совершенно не понял. Он что-то промямлил, Яниль повернулась к нему и буквально сказала, что «я в силу своей профессиональной деятельности полностью познала сталь». Естественно, после такого «перфоманса» больше никаких вопросов к ней не было, а ту трапезу мы закончили в полной тишине.
Про неё говорили, что характер не пропьёшь и не забудешь. Яниль могла оскорблять людей без обзывательств, и за те десять суток, что она была на борту, её прозвали язвой. Она, вела себя как тот бомж из старого анекдота – «завтра я протрезвею, а у вас ноги кривые». Суть в том, что она никогда не скатывалась к матершине, ей и обычного лексикона хватало, чтобы половина корабля хотела ей морду набить. Но на деле весь экипаж боялся даже дунуть в её сторону.
***
Полчаса спустя
- Доброе…утро, наверное, господин адмирал.
- Доброе, Николай Константиныч.
- Доброе утро, госпожа Яниль.
- Доброе. Господин общественный инспектор.
Савицкий действительно был Общественным инспектором от Парламента. Шутки-шутками, но в тот раз мы действительно впервые вступили на собственно имперскую территорию. Не на свежезахваченные планеты азадийцев или Объединённых территорий, на этих планетах в своё время, как говорили в кают компаниях, отгеноцидили палийцев и начали размещать то, что с натяжкой можно назвать относительно коренным имперским населением.
Парламент боялся что с учётом пережитого нами мы начнём мстить кому попало. Первому, кто под руку подвернётся... И последить за нами прислали Савицкого. Боялись, что именно я отдам преступные приказы с учётом того, что имперцы заживо попилили электропилой моего сына. Сынок был капитан-лейтенантом, командовал тяжёлым корветом поддержки, и над ним сначала издевались пару месяцев, затем казнили. Причём всё сделали так, чтобы он не умер «заранее» от болевого шока….
Савицкий родился в Петербурге, он был петербуржцем в каком-то страшно даже сказать, поколении. Едва ли не в двадцатом. Интеллигентнейший человек, Савицкий защитил диссертации по философии и психологии, а командир моего штабного корабля поначалу отправил его на мичманскую койку. Скандала Савицкий, впрочем, не устроил, сказал, что там можно спать и даже высыпаться... Я уж сам через пару дней перевёл его в отдельную офицерскую каюту. На тот момент последнюю провизию мы получили 14 месяцев назад, если всякий «тушкан» с ещё не проросшими крупами, а он и не жаловался. Так, замечал иногда для поднятия настроения, какие полезные вещества присутствуют в тушёной оленине. В общем, не шарахался от нашей дурной жизни, даже шутить пытался, в то же время старательно сохранял образ образованного господина, стоящего на Николаевском вокзале Петербурга в конце 1880-х годов. Аккуратного, с карманными часами, ожидающего, когда его поезд подадут на посадку. Карманные часы он, кстати, действительно носил, постоянно их заводил, но у нас, конечно же он не дождался поезда с паровозом и пуллмановскими вагонами. Савицкий был полной противоположностью Яниль в том, что не испортил ни с кем отношения на корабле. Ну и что с того, что он вычурно выражался, в конце то концов него не было же у него желания кого либо оскорбить своим «высоким штилем»?
- Николай Контантиныч, значит наш Парламент желает получить лояльное имперское население? Или, во всяком случае…как вы говорите? Не разозлить их спорадическим насилием ради насилия?
- Мечты-мечты, где ваша сладость? Мечты ушли – осталась гадость! Так говорила мне моя покойная прабабушка в своём доме на Университетской набережной. Видите ли, мы называем гражданское население империи ракнайцами. Пока данное название неофициальное, но уже встречается в документах. А подавляющее большинство ракнацев не могут быть ни лояльным, ни нелояльными. Господин адмирал, минут десять, и я обязательно соберусь с мыслями. Пока вы можете мне объяснить, что именно вы делаете? Разумеется лишь то, что возможно объяснить постороннему гражданскому лицу.
Савицкий умел быть одновременно вежливым, и в то же самое время он никогда не унижался. Это был не первый военный корабль, на который его сажали, и за ним уже была репутация понимающего, причём понимающего безо всяких кавычек.
- Объяснить, что мы делаем? Вся наша сегодняшняя операция будет одним сплошным боевым испытанием. Все корабли в корпусе из установочной партии нового поколения линкоров. Они прошли ходовые испытания, учебные стрельбы, но в реальном бою никогда не были.
- Адмирал, простите, что перебиваю. Мне кажется, или Вы нервничаете?
- Конечно нервничаю. Первые ракеты в середине XX-го века летели до космоса примерно девять минут, и все девять минут астронавт или космонавт чувствовал себе верхом на бочке с порохом. Я чувствую себя также, просто других стараюсь не пугать.
Эти линкоры построены с глубокой интеграцией азадийских технологий, и новейшие ракеты-прототипы Р-270 фактически построены без нашего участия. Они разгоняются до субсветовых скоростей, потом тормозят и выходят на цель. Либо по радару, либо по координатам.
Я объясню вам, что мы делаем. Прямо сейчас приданные корпусу лёгкие ракетоносцы приближаются к имперской двойной дивизии в режиме маскировки. Честно? Я не знаю, как работает такая маскировка, это тоже не наша технология. Так вот, теоретически они должны приблизиться к имперскому флоту, засветить цели, затем передать нам информацию о них узким пучком, и мы уничтожим их корабли вообще не появляясь на имперских радарах. И о том, как фокусировать пучок на таких расстояниях мы тоже не имеем представления. Если всё получится - дадим ракетный залп за восемь миллиардов километров, и имперцы не успеют ничего понять до последнего момента. Слишком много "теоретически" и "если", не находите? Слишком много, что может пойти "не так".
Николай Константиныч, я не люблю теорию, потому как знаю практику. Знаю, как собранные на наших заводах без азадийского участия Р-270 детонировали сами и вообще я не склонен верить в чудеса. Такой ответ вас удовлетворит?
- Ещё бы! Господин адмирал, вы поставили вопрос о лояльности ракнайцев. Я отвечу так – они не могут быть нелояльными. Рабская ментальность заложена в их мозгу изначально, среди них нет условного Спартака, скажем, ещё помнящего вольную жизнь во Фракии и мечтающего вернуться к ней. Они попросту не готовы сами распоряжаться своим существованием, поэтому наше наступление на имперские системы рождает для Объединённых территорий невиданные ранее проблемы.
- Об этом мы попозже поговорим. Интересно, не сама ли ДеВоро потребовала или негласно попросила Парламент, чтобы те отрядили человека приглядывать за нашим наступлением? И не после ли того, как она отомстила за смерть Соколова угробив десятки миллионов уж точно не виновных в его гибели имперских рабочих?
- Вы абсолютно правы, психологическая проекция, как она есть.
Савицкого может слегка заносить, и он может использовать понятия из его психологии с философией с таким видом, будто все всё понимают.
- Николай Константиныч, объясните эту вашу проекцию?
- Ах, да… Забылся, прошу меня извинить. Конечно, я всё объясню. Проекция…первое, что приходит в голову это старинный афоризм – перекладывание с больной головы на здоровую.
Имперские иерархи привыкли к насилию, и они припишут готовность к насилию нам. Переложат с больной головы на здоровую, припишут нам готовность к кровавым казням в отношении тех, кто останется и не погибнет сопротивляясь. Если вы сажаете инакомыслящих на десять лет, то вы припишете подобное вашему оппоненту, якобы он изничтожает противоположные мнения. Если вы привыкли фальсифицировать избирательный процесс, то вы обвините вашего оппонента в том же самом. Вы спроецируете ваши пороки на других, почему подобное и называется проекцией. Вы можете толкнуть часовую речугу с обличением ваших оппонентов, но те, кто лишены подобострастия к вам, скажут – «Браво, родной! Как здорово ты критикуешь сам себя!».
- Спасибо, кажется я даже что-то понял. Прошу простить, мне нужно авторизовать цели.
Тогда Савицкий заразил меня своей речью, своим «высоким штилем». Яниль же очень захотелось победить Савицкого на его же поле. Переспорить его, продемонстрировать ему, что может говорить ещё чище и лучше, чем он...
Я отвлёкся. В моём корпусе было 18 линкоров, столько же крейсеров, и в общей сложности мы выпустили по имперскому флоту шесть тысяч ракет, которые сдетонировали одновременно. И через несколько секунд после залпа я действительно почувствовал себя легче. Бочки с порохом то улетели. Через полчаса, когда имперского флота не стало, я повернулся к Яниль и сказал ей, что настала её очередь. Я верил в неё, она как-то сказала так, что для неё нет врагов, есть лишь угрозы, и гражданских она не постреляет. У нас и у неё получилась образцово-показательная операция, а всё, что было позже, было не столь образцово-показательно. Потом было насилие и месть. Месть всем, до кого можно было безнаказанно дотянуться.
***
Кадулл, Наши дни
Алкогольная анестезия понадобилась адмиралу, Кармазин опрокинул рюмку, может другую бренди, а мексиканец тихо плакал, его лицо просто залито слезами – дай ему волю, он бы лакал текилу из пивной кружки.
- Савицкий погиб в 23-м. Его в очередной раз отправили инспектором, и я знаю, что его застрелили люди. Да, люди его застрелили, чтобы он не мешал вершить «заслуженное возмездие». Он встал между капитаном штурмового батальона и пленными, которых тот собрался порешить... Даже знаю его последнюю фразу, те слова, что он сказал в последнюю минуту своей жизни. «Запомните! Все подлости имперцев никогда не оправдают вашу подлость, капитан!!! Вы же решили опуститься как раз до их уровня».
Наш врач, Сабрина, она выжила. Выжила, и, как это невероятно, вышла замуж в свои 43 года. Ей сказали, что она женщина мечты и всё… Я даже не хочу выяснять подробности, пока она на седьмом небе от простого человеческого счастья.
А ведь, Яниль тоже выжила. В 23-м её перевели в службу безопасности на Хумай, имперский морозильник с богатыми недрами. Несколько сотен ракнайцев она воспринимала не как врагов, скорее как неразумных детей, которых у неё никогда не было. Знаете, чем всё закончилось? Точнее, чем всё продолжилось? Яниль свозили на Землю, и прошлой весной Тибет захотел видеть её министром финансов. Во Лхасе всего за полгода она получила репутацию титановой леди, и у них есть твёрдое ощущение, что она со своим несгибаемым упорством и опытом их вытянет. Лейтенант, а как прошёл ваш 2318-й год? Было нечто примечательное?
- 18-й? В марте состоялись большие учения «Able Slinger 18». Умелый пращник, в общем. Там множество начальственных инициатив, как я их давно называю, а пусть слоники побегают. Мой май 18-го был совсем другим...
***
Земля
Рейкьявик, Хлённмур
Здание трибунала Морского командования ООН
15 мая 2318 года
Уже второй трибунал для Кармазина, точнее второй трибунал, на котором присутствует Кармазин. Ещё точнее – второй трибунал, на котором он присутствует как потерпевший.
Предыстория суда проста и незавидна – очередное «а пусть слоники побегают», очередная попытка поставить никому не нужный рекорд. Командир боевой части, говоря точнее, командир четырёх носовых пусковых установок взял и отключил автомат заряжания. Перед пуском ракеты в пусковой трубе автоматика собирает воедино пусковой блок, контейнер с топливом, боевую часть и блок наведения. До пуска всё хранится по отдельности, потому что полностью собранная ракета долго «жить» не может.
Капитан-лейтенант с подачи старпома сымитировал отказ автомата сбора, заодно приказал командирам пусковых установок произвести ручной сбор ракет. Ручной сбор – дело чреватое. В теории быстрое, чуть быстрее автоматического, но на практике рисковое и небезопасное. На этой самой практике шайба крепления боеголовки слетела с направляющей, ударила в голову старшине второй статьи, и молодой парень не погиб только потому, что Гриша ставил вопрос ребром- все должны быть в полном облачении, включая бронешлемы. Поэтому удар спровоцировал «всего лишь» черепно-мозговую травму с обширной субдуральной гематомой, а корабельный врач с золотыми руками смог её вовремя нейтрализовать. Зам командира боевой части не мешкал, он приставил своему командиру пистолет к виску, а капитан Штольц заявил сразу – «Так и знайте, капитан лейтенант, я вас посажу. Даже не рассчитывайте, что я всё спущу на тормозах».
На памяти Кармазина это первое «а пусть слоники побегают» закончившееся без бездумных человеческих жертв. Наивно полагать, что последнее, но сейчас ему нужно выступить. И как ему выступить? Наверное, нужно выступить как то так, чтобы оправдать чаяния родителей призывников, и неважно откуда они. Из вод Вологды, Пскова, Орши, Витебска, Чернигова или Полтавы. Вспомнить их типично родительское «Ты уж моего сына сбереги, а?», и прочитать речь.
- К трибуне для выступления приглашается потерпевший, лейтенант Кармазин.
- Я благодарю вас, уважаемый суд…
Гриша встал, он чувствует, что его буквально колотит. Он видит - подсудимый жалеет только об одном, что его «сдали». Что «не прокатило». Он скурвился буквально за шесть лет службы, прошло, казалось бы, совсем немного времени, и жизни призывников под его командованием для него уже ни хрена не значат. Капитан-лейтенант, каплей, жалеет о том, что его карьера окончена. Суду осталось выслушать участников процесса, и решить главное – через сколько лет говнюку в форме с четырьмя звёздами начинать жить сначала.
…я благодарю вас уважаемый суд. На боевом корабле в любом месте, где есть техника, даже на гальюне… так вот даже на гальюне висит большой плакат – «Safety first!». Safety, сука, first!!!...
- Лейтенант, успокойтесь, и прекратите сквернословить!
- Да, прошу меня простить. Я действительно нервничаю, и обязательно постараюсь успокоиться
Капитан-лейтенант, мне интересно, какая логическая последовательность должна возникать у вас при виде подобных плакатов по технике безопасности? Может быть такие, что любые попытки выслужиться по сравнению с вверенными вам жизнями членов экипажа, они second? Может third? Или fourth? Или даже fifth?
Я начал свою службу в июне 2313 года, почти пять лет назад, и уже через десять дней, на первых занятиях на курсах операторов пусковых установок нам говорили, что все правила безопасности писаны кровью. Все правила безопасности писаны кровью уже как минимум пятьсот лет, с тех пор как люди начали использовать паровые машины, если не раньше. А для вас?
Кармазин сделал паузу, о чувствует, что у него стучит в висках, а во рту пересохло. Он выпил воды и решил, что под конец речи он просто немного позлит своего бывшего командира. Позлит болезненно, но строго в рамках дозволенного.
- Уважаемый суд, я не буду больше распинаться. Множество офицеров считает таких как я «идеалистами». И я просто не знаю, что делать, чтобы их племя начало думать хоть немного по-другому. Медики или биологи…не знаю точно, в общем они говорят о безусловных и условных рефлексах. Знаете, как у собаки Павлова. Поэтому я прошу вас приговорить подсудимого к максимальному наказанию в пределах предъявленных обвинений. Чтобы у офицерской братии выработались хотя бы условные рефлексы. Любые «эксперименты» - тюрьма. Не благодарность от командования, не внимание прессы, а тюрьма! Любое желание «сорвать» внеочередное звание – тюрьма! Такие вот чтобы были рефлексы. Может быть, хоть тогда наши небоевые потери немного сократятся?
***
Кармазин вырос в жестоком климате сибирского заполярья. Уже в ноябре даже дневные температуры «улетали» ниже -30-ти градусной отметки, а дальше город жил во тьме, под ледяным дыханием Сердца Арктики. Гриша был из тех детей, которые не радовались первому снегу, он смотрел на первые снежинки ещё в сентябре и думал, но вот и началось. Иногда, задумывался, что не так уж давно всё и «закончилось».
В такой атмосфере маленький Гриша обожал листать книги пергаментной бумаги с красивыми картинками, вроде «Северной Америки», что подарил ему дед. Первую тройку глав он быстро промахивал, а дальше заглядывался на дождевые леса тихоокеанского побережья. Бескрайние стада бизонов, пасущихся от Техаса до Альберты. Стаи непуганой птицы, поднимающиеся над Великими Озёрами. Настоящий восторг начинался с тех мест, где снега не бывало никогда. Эверглейдс, Калифорния, мексиканские колибри. Мексиканский залив казался Кармазину чашей тепла, и Гольфстрим виделся ему исключительно в романтическом цвете.
Пять лет службы на море и у моря убедили его в том, что романтики в Гольфстриме – ноль целых, ноль десятых. Везде сырость и прохлада, на тепло можно не рассчитывать круглый год. Год назад их крейсер заходил в Скапа-Флоу – «распечатанную» гавань британского флота, и им искренне постарались организовать интересную культурную программу. Красивые витражи старинных соборов, расписные книги. Во всех остальных, открытых небу местах, даже не сильно северные архипелаги вызывали желание съёжиться и вернуться к корабельным обогревателям.
И здесь, в Рейкявике, то же самое. Мягкая зима не так воодушевляет, как поражает, фактически, полное отсутствие лета. Ночи даже в начале июля очень холодные, а никакой, даже самый жаркий день не заставит одеть безрукавку. Кармазин смотрит вокруг, на столь привычные ему здания «весёленьких» северных расцветок и, по правде говоря, жалеет, что в своё время согласился на предложение Петренко. С другой, финансовой стороны, он крепко встал на ноги, и деньги за «эксперименты» над ним сыграли не последнюю очередь.
- Кармазин, эля нет, есть пиво. Будешь?
- Буду, куда я денусь…
Юра Терехов, зам командира БЧ никогда не говорит, что никуда Гриша никуда не денется. Но активно это подразумевает. Старший лейтенант Терехов – киевлянин, он вырос в городе, который называют городом парков, или городом велосипедистов. У него везде, где они не служат – «экзотика», а Исландия, разумеется, страна викингов, не меньше. Он – одногодка Кармазина, уже повидал жизнь, и не шокировал персонал кафе требованием подать ему целую запечённую ногу барана или даже быка, которую он непременно «зажуёт» с друзьями. «Эля нет, есть пиво» - можно сказать, стадия принятия, что здесь не музей под открытым небом, а шестисоттысячная агломерация, размеренно живущая своим чередом.
- Кармазин, ты же понимаешь, что нас сожрут?
- Понимаю.
- Нас сожрут. Я не стану командиром БЧ, ты не станешь моим замом. Штольцу всё до фонаря – ему уже 62, он может и дальше цедить свои idioten, при этом ему ничего не будет. Всего чего хотел, он уже достиг.
- Юр, всё я понимаю. Что ты хочешь сказать? Спокойненько сидеть и засунуть язык себе в задницу?
- Не, Гришанчик, такого я сказать не хотел. Согласен, у тебя, у меня, у нас есть выбор. Можно всем потакать, и, как ты чудно сказал, сидеть и засунуть язык себе в жопу. А можно делать всё как полагается. В первом случае тебя быстро обласкают в «высшем свете», во втором матери не скажут тебе, ты мужчина, или кто? Ща я сгоняю ещё по одной, а дальше ничего, прорвёмся…
***
Кадулл, наши дни
- Я не знаю, как так получилось. Знаете, сегодня социологи так пишут – похоронки из…как я говорил совсем недавно…с далёких звёзд сыпались как из рога изобилия. И ведь как говорят про военное время?
Говорят, что ценность отдельно взятой жизни снижается. Людей уже не шокировали пожары, где люди гибли как раз пренебрегая тем самым главным правилом. Safety first! Вооружённые силы ООН превратились в тупого неэффективного молоха, а родители молодых парней, не успев нарадоваться, что их не отправили воевать сюда, уже не так остро реагировали на их гибель. Это сегодня командование ООН озабочено снижением числа случайных смертей, но давеча было не то, что нонеча.
Кармазин тряхнул своей стариной, и теперь уже определённая «анестезия» потребовалась и ему. Его «битвы» были проще, не такими эпичными, и уж естественно, полностью лишёнными внимания военной прессы. Его личные битвы за сохранения человеческого облика в атмосфере вязкой нечеловеческой трясины.
- Лейтенант, позволите простой жизненный совет?
- Почему бы нет?
- У вас жирные волосы, ваша голова жирнеет максимум через десять часов после того, как вы её помыли. На Земле такое не проблема, а здесь сутки – почти 45 часов. К концу рабочей смены будете выглядеть некрасиво, я бы посоветовал постричься.
- Бум прощаться?
- Я думаю да. Лейтенант, воспоминания о прошлом не повышают настроения ни мне, ни вам. Я предлагаю нам сказать друг другу «до свидания», а не «прощай» ровно до тех пор, пока у нас не будет что вспомнить такого, что не потянет за рюмкой.
Через четверть часа Кармазин сидел в парикмахерском кресле. Раньше он стригся аккурат в день окончания контракта, но сейчас его «межконтрактный период» растянулся, а сам он сильно оброс. Вокруг него кружится девушка со светло-жёлтой кожей. Она массирует его волосы специальным составом не привлекая внимания, и явно не собирается безапелляционно заявлять, что его голова грязная, и так она работать не будет.
- Как мне вас постричь?
- Всё так же. Челку направо, виски прямые. В общем, всё то же самое, только короче.
Фразу «то же самое, только короче» кармазин выучил, он повторяет её раз в два года. В первый раз в летом 22-го, потом в 24-м, в 26-м, 28, 30-м, и вот сейчас. Сейчас отличие в том, что ему позволили уснуть, проспаться немного, а голову Гриши мягко и деликатно двигали без его участия. Кармазин проснулся только через полчаса, когда в нос ударил немного резкий запах освежителя. Гриша понял – его постригли, и повернулся к парикмахерше, которой было жутко неудобно предъявлять ему счёт за оказанную услугу.
- А это я, если интересно… Анна.
Кармазину в руку деликатно вложили визитку, тираж которой стоил ну очень недёшево. Парикмахерша на ней выглядит приблизительно так же, как, наверное, выглядели принарядившиеся девушки в конце 1940-х годов. Внутри у них всё выгорело, но осталась надежда на какую-то лучшую, светлую жизнь.
***
Режистан-Реза, район Карама
Бар «Blue Drive»
Бармена (барвумен) в этом баре тоже зовут Анна или Ханна. Почему и относительно кого тоже? Она тоже немка, называет себя Ханной, и она носит почти такие же очки с «бензиновым эффектом», как и психолог на Рее. Но эта Ханна совсем другая. От неё веет холодом, её так и хочется назвать снежной королевой. Она технична, элегантна, её движения, когда она смешивает коктейли красивы и немного завораживают. Отличия от той Ханны в том, что по мнению этой Ханны её жизнь так и не началась. Здесь она копит на свою настоящую жизнь, которую она будет постоянно откладывать. «Так, теперь мне хватит на комнату, через годик на однушку. Через пару лет на квартиру в приличном районе». Когда она вернётся в свой условный Гамбург, парни от неё будут шарахаться. Ведь здесь, повидав столько всего вокруг, она станет не опытной, а циничной. Дома её ждут не самые плохие перспективы - работа в самых элитных заведениях, но после работы одинокие ночи в холодном, хоть и красивом интерьере. И никого рядом. Даже завести котейку она воспримет как «недопустимую слабость».
Кармазин выпил пару рюмок рома, послушал чуждую ему музыку, без удовольствия посмотрел на Ханну. И написал той Анне, парикмахерше, решился на что-то, чтобы окончательно не стать внутри ломким и сухим. Если, конечно уже не стал.