Немного ностальгических воспоминаний и сухой теории для затравки
Во «времена далекие, теперь почти былинные», демонстрировалась в советских кинотеатрах английская кинокомедия «Мистер Питкин в тылу врага». Помимо блестящей игры Нормана Уисдома и того, что называют crazy English humour (идиотский английский юмор), мне запомнилась в том фильме реплика актера второго плана, игравшего роль придурковатого британского телеграфиста:
- Балаклава, Балаклава, вы меня слышите, или вы меня не слышите?..
Уже тогда, в конце 50-х годов прошлого века, я знал, что населенный пункт Балаклава расположен в Крыму, точнее на черноморском побережье этого полуострова, еще точнее – недалеко от Севастополя. Но было мне невдомек, почему британцы использовали данное географическое название в качестве позывного.
Теперь-то я знаю, что для англичан сей крымский топоним, к которому они относятся с чувством, близким к благоговению, несет некий сакральный смысл. В британских школах на уроках истории и литературы до сих пор «проходят» перипетии Балаклавского сражения, разыгравшегося осенью 1854 года, и только нерадивые двоечники не смогут рассказать вам о ее главных эпизодах: «тонкой красной линии» и «атаке Легкой бригады».
При этом некоторые продвинутые ученики с гордостью поведают несведущим иностранцам, что термин «балаклава», означающий род головного убора с прорезями для глаз и рта, был якобы изобретен одним из участников упомянутой атаки – графом Кардиганом, заодно придумавшим поддевать под униформу теплую вязаную кофту, получившую название «кардиган».
Попутно вам расскажут и о другом английском лорде, одноруком бароне Реглане, который, дабы скрыть ампутированную после битвы при Ватерлоо, правую руку, носил плащ или куртку особого покроя, вошедшего в историю под названием «реглан». Кстати, многие считают, что и балаклаву изобрел именно он, а не Кардиган, якобы третировавший свою супругу – сестру еще одного сноба, графа Лукана, который таким образом приходился Кардигану шурином, а заодно и вышестоящим начальником.
Если эти вышеупомянутые лорды обогатили признательное человечество модными аксессуарами, то яйцеголовые служители музы Клио не так давно изобрели термин «исторический миф». И не только изобрели, но и принялись доказывать, что помянутые выше «линия» и «атака» как раз и являются разновидностями мифа такого рода.
Что ж, давайте разберемся, что такое «исторический миф» и чем он отличается от мифов, ну, скажем, Древней Греции. Как водится в сообществе ученых-историков, к согласованному определению этих терминов они не пришли. В научно-популярной литературе можно найти что-то вроде «миф, в переводе с древнегреческого, «предание, сказание» – есть мироощущение, миропонимание человека, находящегося на первобытной стадии его развития. Это совокупность фантастических представлений об окружающей среде и социальной действительности, следствие особенностей человеческого мышления людей, складывающегося в рамках культурно-исторического развития человечества».
Самые древние мифы повествуют о происхождении мира, вселенной, живых существ, включая человека. Ученые подразделяют мифы на креационые, эволюционные, эсхатологические, первичные, вторичные, третичные и, с недавних пор, на исторические, политические, социальные и Бог их знает, какие еще.
Не будем углубляться в дебри научной классификации, но лишь заметим, что исторические мифы иногда включаются в число третичных, т.е., условно говоря, поздних. По выражению И.М. Дьяконова, исторический миф является «метонимически-ассоциативным оформлением доказуемо ложных положений». Д.В. Карнаухов определял исторический миф как «манипуляцию историческими данными для достижения… целей, связанных с современной этнополитикой… Мифотворец, как правило, полностью игнорирует принятые в науке методы. Он опирается на подходы, которые вообще характерны для псевдонауки». А вот еще одно «научное» определение: «исторический миф - это устойчивое представление о прошлом, которое оформилось в общественном сознании, но базируется зачастую на искаженном или изменённом восприятии произошедших событий».
Можно встретить и такие ученые формулировки: исторические мифы — это некие суждения, которые опираются не на факты, а на стереотипы, апокрифы, на то, что где-то кто-то что-то слышал. И в результате даже реальным историческим фактам дается интерпретация, не имеющая ничего общего с тем, что происходило на самом деле.
Исторический миф нередко связан с сакрализацией исторического знания, он проистекает часто от недостатка информации и низкого уровня общего образования, зачастую поддерживается правящими кругами в интересах закрепления своей власти над обществом, воспитания его в «патриотическом духе». Тогда исторический миф переходит в политический миф — это набор представлений, который задает носителю систему координат для восприятия мира.
Если сам термин недавнего происхождения, то его примеры можно найти в глубине веков. Так, Троянская война (предположительно конец 13 века до н.э.), как она предстает перед нашими восхищенными глазами в поэмах Троянского цикла и прежде всего в «Илиаде», скорее всего завершилась для «меднолатых ахейцев», «быстропоножных данаев» и прочих «аргивян» не эпической победой, а бесславным поражением.
Хотя, благодаря обнаружению и дешифровке хеттских клинописных архивов, историкам удалось установить историчность таких персонажей, как Агамемнон (правда, клинописная табличка повествует о нем в контексте событий 14-го века до н.э.!), Тевкр Аякс, прорицатель Мопс, ясновидец Тиресий, герой Этеокл (но это персонаж Фиванского цикла, предшествовашего Троянскому!), Приам и царевич Вилуши (Илиона – в хеттской транскрипции) Александр (Алаксандуш в той же хеттской транскрипции, правивший около 1375 года до н.э. – снова 14-й век!), сейчас установлено, что эпические песни Гомера представляют собой попытку обработки древних сказаний о различных грабительских экспедициях ахейских греков и данайцев (историчность этнонима также теперь установлена) в Восточном Средиземноморье.
В частности, об их набегах на два государства – Вилушу (Трою, раскопанную Шлиманом) и Троишу, или Таруишу (Трою, располагавшуюся предположительно на острове Лемнос – городище Полиохни).
По археологическим данным и сообщениям некоторых античных авторов, прежде всего Страбона, в ученом мире пришли к заключению, что Трою (так называемую Трою VII a, существовавшую в 13-м веке до н.э.) разрушили вовсе не ахейцы, а пришлые фригийцы – индоевропейский народ, утвердившийся впоследствии на западе Малой Азии. «Патриотически» настроенным эллинским сказителям и певцам (аэдам и рапсодам), жившим предположительно в 8-м веке до н.э., бесславная концовка осады крепкостенной Трои решительно не нравилась, и в результате их поэтическая фантазия соорудила троянского коня, с помощью которого дело завершилось так, как им хотелось.
Мимоходом отметим, что и подвиг спартанцев, в количестве трех сотен геройски противостоявших в теснине Фермопил полчищам Ксеркса, можно считать историческим мифом в том смысле, что бок о бок с храбрыми сынами Лакедемона неравный бой приняли и погибли в нем 700 граждан малоизвестного беотийского полиса Феспии (не говоря о таком же количестве спартанских илотов – оруженосцев сынов Лакедемона в военных походах). О них знают единицы, зато о спартанцах – многие, не в последнюю очередь благодаря «пиару» Симонида, знаменитейшего из тогдашних эллинских поэтов, автора посвятительной надписи:
«Путник, поведай всем гражданам Лакедемона:
Здесь мы в могиле лежим, честно исполнив закон».
Немалый вклад в конструирование исторических мифов внесли и древние римляне, сочинившие патриотические байки о Муции Сцеволе, добровольно сжегшем кисть левой руки, дабы продемонстрировать захватчикам-галлам величие римского духа, и о крестьянствующем Курии Дентате, под руководством которого были разгромлены самниты, галлы, сабины и даже армия царя Пирра и который, отказавшись от причитающейся добычи и не приняв впечатляющих взяток, поспешил сдать войска, вернуться в родное селение и заняться любимым делом – пахоте на волах!
Можно еще кощунственно упомянуть об историческом мифе, созданном вокруг такой прекрасной исторической личности, как Жанна д’Арк. Французские историки школы сюрвивистов (от французского глагола сюрвивр - пережить) с документами в руках доказывают, что Жанна – вовсе не простая крестьянка из пограничной Лотарингии, а незаконная дочь распутной королевы Изабеллы Баварской и принца Людовика Орлеанского; что англичане вовсе не сожгли ее на костре, а за выкуп и в обмен на плененного французами английского полководца сэра Джона Талбота передали «нейтральной стороне» - в герцогство Савойю, откуда впоследствии ее вызволил отряд гасконца де Сентрая, одного из «полевых командиров», противостоявших тогда англичанам; что вскоре после своего освобождения, Дева, приняв имя Жанны дю Лис (Лилии), вновь возглавила королевские войска, изгнала англичан из Аквитании, а затем «вышла в отставку» и замуж за рыцаря Дезармуаза, спокойно дожив свой век в имении мужа на берегу сонного Мозеля (герцогство Бар).
Впрочем, кому захочется признать, что великий, возвышенный символ de la Belle France, Дева, причисленная в 19-м веке к лику святых, и скромная селянка, вышедшая из «недр» народа, на поверку оказывается плодом блуда французского принца крови и похотливой баварской принцессы, регулярно наставлявшей рога бедному французскому королю?
Но – довольно, ибо до меня доносятся гневные возгласы читателей, видимо, уверенных в том, что у пишущего эти строки нет ничего святого за душой, поскольку и души то у него давно нет!
Тем же, кого не возмутили мои экскурсы в историческую мифологию, предлагаю от глобальных событий вроде Троянской и Столетней войн перенестись к отдельным эпизодам Балаклавского сражения, ставшим столь любезными сердцу патриотов Великобритании. Ибо оно, это сражение, обросшее раздутыми до вселенских размеров мифами и разукрашенное россыпью вымышленных сцен, стало едва ли не первым примером того, как вырабатывались приемы информационной войны, в которой британские львы выступают в глазах русофобов эпическими героями, а русские медведи – гнусными варварами.
По иронии судьбы, балаклавский патриотический миф Англии сотворил некто Уильям Расселл, ирландец по происхождению, корреспондент ведущей в то время газеты островного королевства (да и всего тогдашнего мира) «The London Times». Справедливости ради следует сказать, что один из эпизодов сражения на язык высокой поэзии вознес Альфред Теннисон, нашедший слово charge (тяжелая доля, бремя, неистовый порыв, стремительная атака) для того самоубийственного и бессмысленного деяния, которое совершила британская кавалерия в силу трагикомедии нелепостей, случившихся по вине английских военачальников.
О стихотворении Теннисона знают многие, им восхищаются, его цитируют и переводят на другие языки. Меньше превозносят киплинговского «Последнего из Легкой бригады» - видимо, потому, что казенный патриотизм предпочитает не замечать, как прозябали в нищете и забвении воспетые им герои.