Далеко как до Земли Франца-Иосифа

               
              глава из повести"Дичь"
   
         Директор хорошо помнит день, когда его потребовали в город.   На своей работе он привык к неприятностям и ни с чем, иным, как с  происками браконьеров, не мог связать неожиданный вызов.
            
    — Что на сей раз замутили? — хмуро спросил Новожилов, однако председатель сельсовета, вручивший телеграмму, растерянно пожал плечами, заговорил про новые порядки, про бурное время, когда заранее не предупреждают, а вызывают «тепленькими».

  По дороге в районный центр машина, на которой Новожилов ехал, застряла, и, помогая шоферу выталкивать ее из грязи, директор здорово испачкал свою новую лесную форму. Он долго вытирал зеленоватое сукно платком, прежде чем вошел в тепло-коричневую мерцающую приемную и ступил на мягкую, словно мох, дорожку. Новожилов захотел тогда даже снять туфли — так ослепила его чистота, но пол рядом, светлый, блестящий, в котором желтыми кувшинками плыли отражения люстр, показался еще чище. Почти на цыпочках Новожилов дошел до двойных дверей и, тщательно затворив сначала одну, потом вторую, очутился на другом ковровом мху, более сочном и густом.

    До этого Новожилов видел Ермакова всего один раз. Месяц назад товарищ объезжал район, знакомился с людьми, обстановкой. Наведывался и к Новожилову в Сухой Ерик. Сопровождал его председатель местного общества охотников Вашкевич, тоже, как и первый, в кожаном пальто. В Сухом Ерике Вашкевич никогда не охотился, предпочитая дальнее, хлыстобуевское, хозяйство для высоких гостей. Рядом с ним, тучным и важным, с презрительно выпяченной нижней губой, выглядел Ермаков по-особенному молодо, хотя было ему лет сорок. И Новожилов не выдержал — спросил: кем товарищ работал до назначения? Ничуть не удивившись, Ермаков сказал: «Первым секретарем горкома комсомола». Новожилов запомнил и следующие слова: «А начинал здесь, на металлургическом». «Местные, значит»,— сказал Новожилов, объединяя взглядом Ермакова и Вашкевича, который тоже еще недавно числился на металлургическом заводе и, как полагал Новожилов, слетел с должности главного юриста не за похвальные дела.

    Новожилов тогда водил гостей по усадьбе, показывал свой зоопарк и, затеяв, между прочим, разговор об охоте, услышал от нового собственную фразу: «На охоте, как в бане, все равны!» Это очень понравилось ему, как и осведомленность в проблемах хозяйства. Через полчаса, уезжая, Ермаков пригласил его к себе, а председатель посоветовал Новожилову не замыкаться и помнить, что здесь не хухры-мухры, а зона интенсивного земледелия  с растительностью и животным миром, а это — природные ресурсы, значит, подлежат не только охране, но и потреблению.

        Такие фразы Новожилов называл пакетными.  Произнесенные поучительно, они всколыхнули в Новожилове неприязнь к шельме председателю, заодно и ко всей хлыстобуевской братии. Но директор не поддался настроению,  насмешливо ответил:

            - Вот спасибо, что просветили.

            - На то и щука в море, чтобы карась не дремал, - отозвался Вашкевич.

            – А щука в море не водится. Даже убийца маскинонг, и та в озерах, – заметил Новожилов.

         – Ну, акула.

         -  А вот карась морской имеется. Стайной жизни не переносит, - с нажимом продолжил Новожилов.

        – А я-то, темь египетская, считал вас, Василий Прохорович, мирным,   своим человеком. А вы в зубарики метите.

        -  А что, не знаете разве, Иван Петрович, хочешь мира, готовься к войне...      

        - Как не знать! Тогда уж  комплекцию посолидней зубарика выбирайте. Себе под стать, вроде линя отшельника.  Всем хорош,  его и  щука не трогает. Да вот беда, наживку сразу хватает.  То-то студень из него отменный.

         Последнюю фразу Новожилов проглотил исключительно из-за того, чтобы не сорваться при Ермакове. Потом уже, когда узнал, что: за какие-то провинности новый распек Вашкевича на административной комиссии и тот  вышел от него пошатываясь,  Новожилов решил, что сквитался. Он вообразил, как шельмец глотает таблетки, и ощутил что-то вроде удовлетворения. «Интересно, на ковре он тоже выдрючивался? Пыль в глаза пускал, что не лыком шит, и морского карася, как положено, зубариком называл». Правда, теперь, после вызова в центр, такая картинка самого его вовсе не тешила.

    Сейчас, в кабинете, как и тогда на усадьбе, взгляд Ермакова был настораживающе пытливым.

    «Природоохранные участки перестанут называть вашими вотчинами, если их отвод будет обоснован, — сказал Ермаков, не теряя времени на предварительный разговор.— Кстати, крупные неприятности начинаются с пренебрежения мелочами».

    При слове «вотчины» Новожилов одернул китель и положил пятерню на колено так, что она закрыла непросохшее пятно. Тема разговора не обрадовала. Час от часу не легче: ведь товарищ поставил под сомнение саму суть новожиловского метода. Не с подачи ли шельмы Вашкевича, для кого Сухой Ерик — что кость в горле? А почему, легко догадаться. Во всех хозяйствах охотятся, а у Новожилова стрельба — дело десятое. Главное — отлов зайцев и фазанов для расселения по угодьям. Худо-бедно перенес бы Вашкевич чужую образцовость, зародись она под его чутким руководством. Однако Новожилов подчинялся непосредственно области и не зависел от Вашкевича. Зато председателю постоянно кололи глаза, донимали: «когда опыт передовой начнешь перенимать?»  Мудрено ли, что всякий раз Вашкевич говорил про загребущие лапы Новожилова и про идеальные условия, какие он себе создает, прибирая колхозные земли. «Вотчины» — любимое словечко Вашкевича.

    От гладкого стола взгляд Новожилова осторожно поднялся и остановился на лице Ермакова. Человек или маска? А может, профессиональное испытание на прочность, от которого Новожилов осатанел на своей должности?

    Их разделяла узкая отлакированная поверхность. Про себя Новожилов называл ее мостиком: она словно откинута от укрепления — письменного стола Ермакова. Что-то недоступное чувствовалось и в его голосе. Если бы психологическое расстояние между людьми измерялось километрами, то между ним и хозяином кабинета оно было в тот момент больше, чем между районным центром и Землей Франца-Иосифа в Северном Ледовитом океане. И расстояние это следовало преодолеть. Подумав, Новожилов спокойно сказал:

    - На то они дикие звери и птицы, чтобы не считаться с формальностями. Они и за границу мигрируют без визы. Это их вотчины, а не мои.

    - Фазаны и зайцы не в счет, но для остальных животных целесообразно ли сохранять зоны покоя, если не хватает земли для пшеницы?

    «Зоны покоя» Ермаков произнес, словно речь шла о курортных уголках с магнолиями, олеандрами, о каких-то райских кущах, обнесенных  забором. Между тем это были  обыкновенные неудобья, не пригодные для распашки. И Новожилов опять спокойно сказал:

    -  Камыши на берегу озера не пахотные земли, но в Управлении сельского хозяйства они числятся как пахотные. В камышах гнездятся фазаны, утки. Тут их родильный дом. Это и есть зона покоя.

    Что-то новое появилось в глазах Ермакова. Возможно, он вспомнил высокое светлое здание, где рожала его жена, возможно, переосмысление понятий показалось занятным?.. Впрочем, какое это имеет значение? Ведь он призвал Новожилова для того, чтобы разобраться, выслушать, а предубеждение — от незнания. Товарищ приступил к исполнению обязанностей совсем недавно, а Новожилов директорствовал уже много лет. Вдобавок Ермаков — человек городской, многих сельских особенностей не учитывает. Тем более, если речь о разведении диких животных в густонаселенном районе! В хлеборобном крае,  зоне интенсивного земледелия. О земле охотничьего хозяйства, принадлежащей колхозу, любой представитель скажет: либо аграрные культуры, животноводство, либо природа. Только Вашкевичу кажется, что звери в Сухом Ерике разводятся сами, без помощи человека.

    Что-то мешало Новожилову за узким мостиком. Зачем-то непонятные фотографии на стене. Тут еще хрустальная пепельница лезла в глаза. И, пренебрегая церемониями, Новожилов резко отодвинул ее,  сам подался в кресле назад и расстегнул китель. Наконец-то он мог говорить свободно.

    Не скотный двор под открытым небом создан в Сухом Ерике. И не ферма для фазанов и зайцев. Разве егеря развели дичь на какой-то обетованной земле? В идеальных условиях? Нет, они заселили живностью край распаханный, возделанный, обработанный химическими удобрениями. В том-то и дело, что они доказали: в любых угодьях можно иметь много дичи, будь то лес, река, болото или пески, камни, балки, карьеры. Егеря и Новожилов — люди современные, работают в реальном мире, где растет численность населения, развивается индустрия, гибнут леса, где наступают города и исчезают редкие виды, как русская выхухоль, например, современница мамонтов. Одни капроновые сети находят экологи на месте нор древнейших водяных зверьков.  Что примечательно,  и заграничным сородичам русской «хухоли» – пиренейским водяным кротам точно так же достается от человека. Извели, их по пальцам пересчитать.  Специалисты отлично понимают, что воссоздать природную среду, которая существовала на территории охотничьего хозяйства раньше, нет возможности. И потому попробовали восстановить равновесие, совместимое с освоением земли.

  Думая, что Ермаков молчит оттого, что не ухватывает мысль, директор старается найти для него, технаря, более доходчивые выражения:

    - За счет чего повышается устойчивость механических систем? — спрашивает Новожилов, зная, что услышит: «За счет упрощения конструкции — это закон».— А в природе наоборот,— быстро откликается Новожилов,— биологическая система тем устойчивее, чем сложнее. Сложным комплексам живого может угрожать утрата того или иного звена, но никак не гибель.

    Так что зайчатник и фазанарий Новожилову не нужны в принципе. В Сухом Ерике занимаются охраной всего природного комплекса. Хотя хозяйство охотничье. Новожилов специально захватил с собой книгу одного толкового профессора — авторитета  эколога. Черным по белому он пишет: Сухой Ерик служит убежищем и для редкого орлана-белохвоста, и для филина, и для водяного ужа, и для всяческих лягушек, жаб, черепах. И Новожилов передает Ермакову книгу: пусть убедится сам.

    — Численность филинов в нашем хозяйстве,— с гордостью добавляет директор,— больше, чем в средней европейской стране. А филин, как известно, не охотничий вид.

    Нет, Ермаков не сомневается, что благо природы для Новожилова важнее, чем благо охотников. Секретаря заботит другое: не слишком ли много этих самых зон покоя, нельзя ли зверей потеснить, уплотнить, что ли? В конце концов, одним разведением дичи продовольственную программу не выполнишь.

    Подавляя вздох, Новожилов снова излагает то, что несколькими минутами раньше уже говорил:

          - Наше хозяйство со всей своей живностью, которая бегает, прыгает, летает, плавает и ползает, создано на обрезках, клочках земли, уцелевших среди распаханных полей, выгонов для скота, геологических стоянок!  На бросовых, беспризорных участках, не освоенных колхозами, и совхозами! На топях и заболоченных местах, не пригодных для осушения!!