Лето уже было в разгаре. Хорошая пора для дороги – дожди случаются редко и быстро проходят, обзор хороший – дымки или группу людей можно рассмотреть издалека. И просто сердце радуется в пути – всюду сочная зелень, еще не выжженная солнцем, и птичьи трели. Хоть места пустынные и дикие, но все хорошо – то заяц пробежит, то куропатка пролетит – удачливый охотник может даже провизию не брать.
Но в этот раз что-то не задалось. Дорога в Киев вышла непривычно долгая, утомительная. Путешественники болели, отбивались от разбойников, непогода налетала, и путь был тяжел.
Вот и сейчас. Река, по которой мчала ладья, разрезая днищем темные воды, и так не была тиха в этом месте – могла внезапно вскипеть и запениться, закрутить водоворотом на пороге, тревожилась все время. А тут еще это чернеющее небо, которое то и дело рвали молнии, ничего хорошего не предвещало. Ласковое летнее тепло сменилось душной прохладой, и ветер вдруг стал пронизывающим, ледяным.
Заря, десятилетний мальчишка, один из сыновей земского боярина Любомира Палицина, стоял у борта ладьи и смотрел в воду. Смотрел долго, волновался. Вода вздыбливалась и пенилась под правым бревенчатым боком, пугала. Мальчик стоял с опущенной головой и раздумывал о чем-то своем. Плаваний он не любил, всегда опасался и сильно переживал, когда отец звал его в дорогу. Да и вообще вдали от дома грустил, чувствовал беспокойство, тревогу. Зато старшему брату Младену любые путешествия всегда были по душе. Он суетился, старался все рассмотреть, всюду побывать и всех расспросить, кто бы ни оказывался рядом. Особенно он любил истории про разбойников, про далекие страны и восток, про моря. И в пути он ни о чем не тревожился – ему было весело и покойно. Набегавшись и навеселившись, всегда крепко спал, устроившись всюду, где только мог поместиться. Вот и сейчас он вольготно расположился на корме, на каких-то тюках, кожах и провианте. А Заре было неуютно. И бурлящая вода, и небо, и степь по берегам, поросшая травами чуть не в человеческий рост, его пугали. Места тут были гиблые, сплошь разбойничьи, так что опасность была совсем рядом.
Мальчик хмуро посмотрел на далекий берег – черная вода реки как будто перетекала в темную, не менее тревожную густую поросль степи. Под порывами ветра по траве бежали волны, и тогда казалось, что в траве появляются белые проплешины, как будто снегом засыпало. И это в самый разгар лета. Странно как.
Непонятно, что пугает больше – этот странный берег, с которого, как казалось, таращатся немигающие злые глаза, или черная вода. Пожалуй, вода меньше. И Заря снова стал смотреть на волны и пенные брызги.
Отец подошел сзади, положил на плечо свою тяжелую медвежью лапу:
– О чем задумался?
Заря пожал плечами:
– На воду смотрю.
– Смотри не засни, а то и свалишься так! – предупредил отец и постоял с ним рядом, тоже вглядываясь. – Гроза рядом, дотянуть бы до острова.
– Какого острова? – удивился Заря. Ему доводилось уже однажды плавать по этой реке, но никакого острова отец раньше не упоминал, а сам мальчик не мог припомнить, чтобы они его проплывали. Может, просто проспал, как сейчас спит Младен?
– Монастырского, – сказал отец, но его лицо не выражало радостной благости. Оно было озабоченным. А Заре от мысли, что на острове стоит монастырь, стало спокойнее – они будут под защитой. И от грозы укроются, и от разбойников.
Гроза шла черной стеной. Казалось, по небу и по земле можно отчертить прямую линию, за которой начинается непогода. И тьма за этой условной чертой была пугающей. Даже бывалые гребцы, которые мерно взмахивали веслами, двигая ладью вперед, начали перешептываться, тревожно поглядывать на темную стену. Младен все так же спал, а Заря все вглядывался – где же остров?
Наконец он показался – кусок скалы, хищно торчащий из реки. С восточной стороны скала была отвесной и казалась практически гладкой, будто кто срезал ножом. Зато с западной берег спускался к воде плавными уступами. Мерещилось, что это ступени. Ступени для великана. Мальчик залюбовался дивным ведением – серая глыба на фоне черных речных вод и грязно-зеленых степных пейзажей. Страшно, странно и удивительно.
Ветер рванул парус, качнул ладью, через борт плеснула мутная речная вода – она все сильнее дыбилась, беспокоилась, покрывалась пеной и рябью. Все засуетились, гребцы стали двигаться проворнее, кто-то даже запел, но песня быстро затихла. Молнии били уже совсем рядом, и раскаты грома рокотали почти беспрерывно. Черта, за которой начинался дождь, наступала с проворством – плыли быстро, а она нагоняла все быстрее.
– Подналегли! – командовал требовательный голос. – Шустрее!
Но от непогоды не убереглись. Заря весь сжался, почувствовав первые капли – они замолотили сразу и быстро, больно попадая по макушке, плечам, спине. Разбуженный дождем Младен удивленно встрепенулся, оглянулся и, быстро сообразив, что произошло, поманил брата к себе. Как два барсука, они устроили себе нору в вещах – обложились мешками, укрылись шкурами, закопались в кисло пахнущие тюки и затаились там. В темноте и духоте Заря ничего не слышал – шум воды, звуки барабанящих капель остались где-то далеко, слышалось только дыхание брата, биение собственного сердца и чувствовалось покачивание ладьи. В темноте сразу пропало ощущение времени, ощущение реальности. Разве есть где-то эта река, этот остров? Может, плывут они уже давно где-то по синеве ночного неба, а звезды выныривают за кормой, как старинные деревянные идолы, которых бросали в реку, чтоб потопить. А идолы тогда все всплывали и всплывали, и лики их были грозными. Старых богов не получалось забыть с приходом нового. Старых богов нельзя было просто изгнать с этой земли. Они прибивались к берегам, путались в корнях прибрежных деревьев, как будто сама земля цеплялась за них, не отпускала. В заморозки они проклевывались из льда реки, казали свои страшные, поросшие мхами и тиной лица, гневались. Много бед они тогда наслали. И до сих пор не успокоилось, не забылось.
Заря вспомнил, как нырял прошлым летом, нащупал в воде ногой, а затем уже и рукой что-то пушистое, в густой поросли водорослей. Раскрыл глаза под водой и увидел прямо перед собой жуткую образину – с черными пустыми глазницами, огромным перекошенным ртом, который как будто кричал что-то, и громадную, кривую, неестественно вытянутую макушку. Ужас охватил, мальчик забарахтался, сильно нахлебался воды, не мог понять, где верх, а где низ, встрепенувшись, поплыл куда-то в сторону, пока боком не ударился о дно. Тогда оттолкнулся, всплыл и выплыл как-то. А в ушах все вибрировала, гудела затяжная нота. Как будто идол звал вернуться обратно, в тьму, под воду, остаться с ним, порасти тиной.
Ух, жутко!
Заря помотал головой, отгоняя виденье. Задремал, что ли? И нота эта… Опять завелась где-то в голове. Как будто кто-то потянул струну и не погасил – так и гудит, гудит.
Почувствовался удар. Это ладья ткнулась брюхом в песчаную отмель. Значит, наконец добрались к острову.
Брат придержал, не дал сразу выпрыгнуть, сказал тихо:
– Сиди пока, отец позовет. А то затопчут…
И они еще какое-то время укрывались в душной темноте. Младен взял Зарю за руку, держал крепко, как будто боялся, что в этом мраке брат растворится. На зов отца они выскочили оба и стремительно, Заря толком рассмотреть ничего не успел – дождь стеной, глаза сразу залило. Бежал за братом нога в ногу, чуть не упал на скользкой и склизкой от дождя доске, кто-то невидимый сзади подхватил за шиворот, не дал упасть. Потом бежали по влажному песку, по полосе из чахлой растительности, пачкаясь в глине, потом по склону, цепляясь за ветки изогнутых, как будто припадающих к кромке реки, деревьев. А там и по каменным ступеням, вырубленным в скале – тоже скользким и склизким, кривым и разнобойным, от чего Заря снова падал, и его снова ловили. А за спиной перекрикивались, кого-то звали, пыхтели на разный лад.
Поднявшись на очередной уступ в скале, довольно обширный и расчищенный от дикой растительности, мальчик смог немного оглядеться. Тут и дождь как будто тише стал, хотя ветер все еще был порывистым, штормовым, нехорошим. А кругом унылая картина: несколько деревянных домишек с соломенными крышами – низких, совсем прижатых и как будто распластанных по земле, пара загонов для мелкого скота, кур и гусей. Грязно, навозом пахнет. А где же монастырь? Может, выше? Скала уходила ввысь и в ней еще были вырублены ступени, но уже не такие ловкие, как те, по которым они бежали раньше.
Люди толпились, оглядывались, ворчали – все промокли, озябли, хотели поскорее укрыться от ветра. Навстречу к ним никто не шел, только несколько человек в одинаковых грубых серых накидках с нашитыми меховыми оторочками из белок, не особо шустро и не особо приветливо помогали поднести какие-то тюки и указали, куда подниматься, где и как встать. Потом молча отошли в сторону и стояли, как будто дождь их не беспокоил. Ждали чего-то.
Заря не поверил своим глазам – два человека огромного роста появились как будто из-под земли. Как так? Они вышли из-за горы камней – наверное, тут со скалы когда-то осыпались каменные глыбы. Шли в ногу, бок о бок и даже будто обнявшись и встали перед новоприбывшими, разглядывая с интересом и непринужденностью.
«Настоящие великаны!» – подумал мальчишка, отметив, что эти два человека были как минимум на голову выше любого из новоприбывших, хотя и стояли заметно изогнувшись, по-стариковски: «И удивительно, что лицом не такие уж и старики, без бород, и плечи огромные, а согнулись, на палки опираются».
Оба в серых накидках, но уже не таких грубых, даже красивых – с синими вышивками на рукавах и у ворота, в теплых меховых жилетах. Но поддева какая-то странная – тряпье лоскутами, много тряпья, торчит то тут, то там. У одного повязка на лбу и глаза светлые, у другого – черные, как две ямы. Лицами схожи. Стоят близко, жмутся друг к другу.
Рассмотрев всех, два великана вполголоса (но так, что завибрировало где-то в животе) о чем-то посовещались между собой на каком-то неведомом языке. Заря такого говора никогда не слышал. Потом один из великанов повернулся к толпе и прогудел:
– Судиша, Третьяк тут?
– Тут…
– Тут!
Донеслись растерянные голоса.
– У нас оставайтесь, пути вам дальше нет.
Затем один из великанов качнул головой и даже как будто чуть наклонился, затем приветливо, но как-то манерно и медленно сказал:
– Милости просим, путешественники! Обогрейтесь, непогоду переждите, и посмотрим, может, у вас что есть для торга, обмена… подарка.
Вроде понятно сказал, а ощущение осталось, что говорил совсем не то, что хотел и что прозвучало, или как будто на другом языке каком-то. И рукой махнул непонятно куда. А те двое в сером, что раньше без дела просто рядом стояли, засуетились и вперед побежали, дальше дорогу показывая. И вот пока один великан говорил, второй как будто все время Зарю сверлил своими черными пустыми глазами. Аж в дрожь от его взгляда кинуло.
– Младен… – зашептал испуганный Заря, ловя руку брата и прижимаясь к ней. – Кто это такие? Великаны какие-то! Главные тут? Они нам не рады?
Брат улыбнулся, пытаясь успокоить и развеять тревоги, обхватил младшего за плечи:
– Монахи это, два брата.
– А остальные – тоже монахи?
– И остальные, кто в сером. Только эти два у них самые главные.
– А зачем они наших назвали – Третьяка и второго?
– Не пустят дальше, себе оставят.
– Как так? – Заре стало неуютно. Человек же не скотина какая-то, как его можно себе оставить?
– Сам не понимаю. Вроде как предсказывают они беду им какую-то, если те дальше поедут. Мы когда в прошлый раз с отцом тут были, они вот так же двоих назвали и говорят, не будет пути.
– И что?
– Один отказался оставаться. Сбежал. А на второй день животом сильно заболел и умер.
Заря только охнул, услышав такую историю.
– А где же монастырь, Младя?
– Сейчас сам увидишь и сообразишь, – не стал пояснять брат.
И тут Заря и правда – увидел. Как будто ему кто морок с глаз снял! Скала и камни вокруг оказались не гладкими, а буквально изрытыми гротами и тоннелями, в которых были видны следы жизни – ступени, камышовые изгороди, защищающие от ветра, лампадки в стенах, подсвечивающие путь куда-то в бездну скалы. И как он раньше мог всего этого не замечать? И главное, что из всех этих гротов и лазов смотрели люди – кто с недоверием, кто с любопытством, кто со скукой на лице. Уйма людей!
Два провожатых повели к гроту. Наконец-то укрытие от дождя и ветра! Заря стал бодрее крутить головой из стороны в сторону, все рассматривать. Скала была буквально испещрена дырами. Некоторые были совсем небольшие – разве что руку вставить, другие – как большой коридор уводили куда-то вглубь и человек мог пройти беспрепятственно.
Пока шли по одному такому коридору в скале, мальчишек наконец-то догнал отец, ухватил обоих крепко и дальше был рядом. С ним рядом сразу стало совсем спокойно.
Сначала стены были шершавыми, поросшими мхом, в разводах влаги, в каких-то узорах. В одном месте Заря вздрогнул – как будто тот самый идол из стены смотрит! Рот распахнут, глазницы черные! Но ближе подошли и огонек в лампадке мигнул, разгорелся ярче – нет, показалось, никакого лица на стене нет, только узор живого камня.
Но долго они по пещерам не блуждали. Их гостей вывели на другую часть острова, где стояли избы, хлева, даже конюшня виднелась и где-то слышался гул пасеки. Вроде ничего церковного, как маленькая деревенька, поселение.
Гостей завели в просторное помещение – кухня, она же – монашеская столовая. Столы и лавки в несколько рядов по центру, другие – возле стен, уставленные разной утварью. Лампадки горят всюду и светло от них настолько, что глаза напрягать не приходится. В самом центре, прямо между столов – очаг и очень ловкая, необычная глиняная печь с дымоходом, уходящим вверх – никогда такого видеть не приходилось, но не дымка от него, только приятное сладкое тепло и тихое потрескивание дров. Всюду люди копошатся – готовят, едят, шьют и прядут, плетут сети (двигаются синхронно, аж глаз радуется), а один фигурки из плавня вытачивает – мальчишки засмотрелись. Дерево, отполированное водой и тщательно просушенное на солнце, кажется вовсе не деревом – костью. Белые кривые коряги, испещренные дырочками – где-то сучок был, где-то жук подточил, разложены и у ног мастера. Он их осматривает, крутит по-всякому – интересно как! Что-то ему там видится, в этом сухом дереве? Вот, выбрал очередную корягу и начал скоблить ножом – там поправит, тут поправит. Уже голову медведя можно рассмотреть, вот чудеса!
Люди прибывали. Топот, голоса. Одеты кто как, любопытный мальчик уже заприметил, что в серой одежде людей тут мало, значит, не монахи, а рабочие при монастыре. Или – тоже гости. Поторговаться всем интересно, новости послушать, поговорить.
Младен и Заря, уже отогревшиеся и заинтересованные происходящим, суетились между столами, заглядывая между спин прибывающих и прибывающих людей. А услышав, что к острову приплыли ладьи, людей стало собираться много. Сдвинули лавки, столы, стали расспрашивать, знакомиться. Кто-то уже нес тюки с шерстью, с крупой – торговаться. Заря сначала с ними был, где торгуются, в знакомой суете, но потом наскучило – что там слушать? Стал с братом то к одним прибиваться, то к другим. Кто сидит и одежду чинит и только поглядывает на торги – там одни беседы, где прядут – другие, где сеть плетут – третьи. Интересно. Многие сказки пересказывают или какую историю из жизни.
– Младя, да тут совсем и не монахи, – делится изумлением с братом Заря.
– Нет, мы не монахи, – отвечает старик, что из кости вырезает. – Не все. Я с сечи ушел, когда побратим погиб. Думал, что перезимовать только, но остров держит.
– Что значит – держит? – удивляется брат и тоже начинает перебирать белые плавни, разложенные у ног старика.
– То и значит. Тут многие так: пришли на время, а остались навсегда. И домой хочется, и уйти не получается. Встанешь утром, к святым нашим сходишь, дела все завершишь, вещи соберешь, к лодке… И все. Бывает, даже ногу в лодку не поставишь – обратно идешь. То мысль какая, то дело, то окликнет кто-то, то непогода внезапно случится – скала-то наша сильно грозы притягивает. И вот так каждый раз что-то мешает, не отпускает. А потом уже и собираться не собираешься, все думаешь – завтра, завтра…
– К каким таким святым ходите? – не понял Заря.
– Встречали вас, решали – пускать в пещеры или нет. Два святых брата. Говорят, с неба они упали или из-под земли вышли где-то вот прямо тут, на острове. А я так сам думаю, что они такие старые, что когда они появились, еще даже неба и земли не было.
– Сказки, – махнул рукой Младя, но слушал дальше с интересом. Вокруг стали и другие собираться – и из местных, и из тех, что только прибыли. Кто поддакивал, кто сам вопросы задавал.
– А ты видел, какое чудо им Бог дал? Срослись они, святые наши. У каждого свои руки, свои ноги, а боком и чревом как есть – срослись. Говорят, что они даже едят по очереди, так как один поест – а другой уже и сыт. И наши святые братья старые очень. Бывает, начнут рассказывать кому-то что-то, а все как будто путаются – что уже было, а что только будет. И многие говорят, что слепые они оба и глухие, но не заметно это вовсе, потому что у них есть глаз третий прямо посреди лба, и они могут все им видеть насквозь и про каждого сразу все понимать. Потому если кто из монахов не по Божьему закону живет – они сразу проведают, еще до того, как нагрешит кто.
– И что?
– Ничего, у нас тут места суровые, а когда вокруг только степь разбойничья, то хороший человек за хорошего должен во много раз сильнее держатся и прощать все прегрешения. Потому кого на острове приняли, того с острова не прогонят. А кто тут жить стал – тот вообще свой. Вроде как семья. Потому кто из монахов начал не по Божьему закону жить – осудить могут или наказать. Или простить и другим в урок поставить.
– А чудеса ваши святые делают какие-то? – все не унимается Младя, разобрало любопытство.
– А тебе мало чудес? – старик вскинул бровь и даже свою корягу в сердцах уронил, так и не окончив вырезать медведя. – А пещеры наши? Как дом, которого никто не строил! Видал такое где-то? Чтоб в камне монастыри сами собой росли? С родниками теплыми, воздухом свежим, как в лесу?
– Не видал, – признается Младен.
– Вот и не бывает такого! А у нас – вот! Стоит! И ступени одна к одной, и даже место для лампадки в стене – все есть. И даже спальня для каждого монаха. И место для молитв и алтаря Божьего!
– А разве не сами построили?
– Не строил тут никто пещер этих, сами наросли. И расти продолжают. С вечера обойдешь, проверишь, а утром встаешь – новая пещера выросла, с новыми комнатами и спаленками.
– Или старая исчезла… – подсказал кто-то.
– И так бывает! – подтвердил старик. – Правда, наши монахи не всех в пещеры пускают, а кого пускают – тех далеко не водят. Не все тут для простых глаз, понял?
Младя покачал головой, не поверил во все эти сказки.
– А где ж все монахи сейчас? – опять задал вопрос Заря.
– Распорядок у них монастырский. Всякое в свое время и всякому свое – кто молитвы читает, кто книги переписывает, кто работает.
– А святые что? Какие у них дела?
– У них дела самые важные. Они же святые заступники земли нашей перед Богом, потому много молитв читают где-то в гротах монастырских. И потому выходят из пещер они только два раза в день – утром и вечером. Ну, и если необычное что-то случится – гости нежданные, праздник, пожар.
– К нам выходили! – гордо сказал Заря, а потом подумал, что все и так это знают.
У печи вдруг началась самая оживленная возня и торги прекратились, засуетились и остальные – стали собирать и прибирать вещи, сети, пряжу.
– Обед! – важно и многозначительно заключил старик, заталкивая плавни и опилки ногой под лавку. – Говорю же, по распорядку тут все. С этим строго!
Столы стали накрывать, расставляя тарелки, горшки, снедь. Вкусно запахло свежевыпеченным хлебом, зажаренным салом. У Зари аж слюна потекла.
Столовая стала заполняться монахами. Они были тихие, расселись за столами в центре, почти безмолвно начали есть. Гостям накрыли чуть в стороне. Мальчишки, испытывая после нехитрых своих приключений зверский голод, стали есть, но продолжали поглядывать по сторонам. Рабочие и все, кто жил при монастыре, расселись вдоль стен, им подавали в самую последнюю очередь, но еда их была не хуже, а может, и лучше монашьей – по крайней мере, Заре показалось, что горшков и тарелок несли на крайние столы больше.
– А где святые? – спросил Заря у брата, заметив, что великаны, которые его так впечатлили, за столами не сидят.
– Не видать, – подтвердил брат.
– Наши святые братья обычной пищи не принимают, – ответил мальчикам человек, подносящий горшок с кулешом и хлеб. – Только в святое воскресенье им приносят воды, молока, пшеницы или ягод.
– А в другие дни? – изумился мальчик.
– В другие – еды и питья не принимают.
– Чудно, – сказал отец и зачерпнул каши. – Очень чудно…
Все исправно стучали ложками, было тепло, от печи вкусно пахло. Заря почувствовал, что его, уже сытого и отогревшегося, начинает клонить в сон. Чтоб не задремать и не пропустить что-то интересное, он тихо нырнул с лавки под стол, прополз на четвереньках между ног обедавших и выбрался из-под столов как раз у выхода из трапезной. Выйти, что ли, во двор? В дождь? Но тут Заря заприметил, что вход в пещеры – вот он, совсем близко. И не раздумывая разогнался бежать туда, в темное пещерное чрево.
– Ты куда? – окликнул брат.
– Я только поглядеть… – и побежал по длинному коридору в скале.
Почему-то и мысли не было, что можно заблудиться или потеряться. В нишах над головой тепло мигали свечи и лампадки, пахло сосной. Заря пробежал шагов десять и наткнулся на развилку, не думая повернул в правый коридор – вышел в низкую пещерку, посреди которой на деревянной табуреточке на коленях стоял длиннобородый и совсем ветхий старик, читал молитву. Заря метнулся обратно, завернул в левый коридор, а в нем еще развилка – опять направо. Коридор в скале начал петлять, в одном месте стал узким лазом и привел в темную нишу, где вповалку спало три человека. Бегом опять обратно – в другой коридор. Повеяло свежим влажным воздухом, донесся шум дождя, но мальчик так и не разобрал, откуда. Вприпрыжку пробежал немного, обогнул два крутых поворота и с разбегу вылетел из пещер в какой-то сарай. Сырое серое сено по углам, которым, похоже, что-то обтирали – комьями земля, брызги грязи. По одну сторону на длинной лавке сидят три мужика и женщина, а по другую… ой, как страшно!... гроб стоит.
Заря взвизгнул и побежал обратно. Заметался по путанным коридорам, все позабыл – как бежал, куда поворачивал. Показалось, что поворотов и развилок стало больше, дыхание сбилось, заколотилось сердце.
– Младя! Мла-а-а…
И вылетел обратно на улицу. Отдышался, обтер взмокревшее лицо, прикрыл голову рубахой от редких уже, но крупных капель и – в трапезную, обратно. Отец недовольно оглянулся на него, покачал головой. Мальчик стушевался, нырнул под стол, под ноги, кто-то попытался его изловить и вытащить обратно, но он отбился, добрел таки до заветной прорешины между братом и отцом, взгромоздился на лавку между ними и затих.
– Идите-ка на двор, – сказал кто-то рядом. – А то сейчас совсем всех переполошите оба.
И какой-то монах поманил мальчишек за собой.
Вторую половину дня Младен и Заря провели вместе с рыбаками, помогая распутывать и чинить сети. Хоть гроза уже и поутихла, но сменилась долгим скучным дождем, который шуршал по крыше избы, в которой они сидели, стучал по деревянному крылечку, и было слышно, как совсем рядом плещется река. Заре подумалось, что на острове, совсем как в ладье – разве что не качает. Но ощущение все такое же – как будто плывешь и уже совсем не понимаешь, по реке ли или где-то между звезд.
– А детей тут почему нет совсем? – спросил Младен у одного из рыбаков, который к братьям отнесся приветливо, на вопросы отвечал и был совсем не против рассказать им что-то.
– Место тут такое, не рождаются.
– Бабы же есть…
– Есть. И каждая при муже живет.
– И детей у них нет?
– Нет.
Младя озадачился. Посмотрел на брата – тот был молчалив.
– А ты чего?
– Ничего, – отмахнулся Заря. С сетями возиться было скучно и тяжело, но он не отвлекался и проявлял внимание и настойчивость в своих трудах, к которым обычно был не склонен. Все раздумывал и про гроб, и про странные эти пещеры.
На вечернюю трапезу их забрал отец, когда уже совсем стемнело. В просторной трапезной встретился и говорливый старик, который днем развлекал историями во время вырезания игрушек из дерева. Мальчишки опять прилипли к нему. В этот раз про остров и монахов говорить не стали, старик рассказал, как плавал на сечь и в лодке-чайке, которая могла скрываться под водой. Рассказал, как в степи столкнулись с турками и спасались от них, а то в рабство угонят. Как с бандитами несколько лет бедовал – мальчишки слушали, открыв рот, хоть и разочаровались немного, думали, что с бандитами приключения веселее будут.
Спать ушли в избу – общую. Грязноватую, сырую, хоть и топили ее весь вечер. Улеглись кто как. Мальчишкам постелили на печи, где было душно и от шкур, наваленных горой, чтоб теплее было, пахло прением и потом.
Младя, по своему обыкновению, уснул сразу, как только лег. Заря покрутился, послушал храп людей, повздыхал и тоже заснул. Проснулся от того, что в избе, как ему показалось, стало уже светло. Неужели проспал? Опять брат посмеиваться будет, что малыш долго в люльке лежал. Но, открыв глаза, увидел, что все еще спят. Рядом, на печи, внизу – на лавках и даже на полу вповалку лежали мужчины – бока и спины, как ухабы, вздымались там и тут. Кто-то охал сквозь сон, что-то сипел, другой – храпел. Но свет, свет и правда был – лился из окон, бледный, холодный, но достаточно яркий, как будто где-то там упала звезда и светит, светит.
Заря изумленно заморгал, потер глаза и полез вниз.
«Если что, скажу, что по нужде», – так для себя решил.
Многочисленные спины, раскинутые руки и ноги были в полутьме тяжелым препятствием, приходилось пробираться ползком, потихоньку ощупывая путь – не наступить бы на кого. У двери уже заметил – и свет за окошком как будто начал двигаться. А с ним и пение какое-то стало доноситься. Нет, не пение, а звук такой – тоненький, унылый, подвывающий, вибрирующий. Как будто кто на дудочке играл или на манке для птицы. И звук этот манил и отталкивал одновременно. Тревожил. Заря прислушался – и к песне, и к себе. Чего больше хочется? Спрятаться к брату на печь или к отцу под бок, или все же пойти глянуть?
Все еще сомневаясь в своем выборе, он толкнул дверь, выскочил в сени, быстро обулся и шагнул на улицу. После дождя ночь была сырой, но удивительно ясной, безветренной, чистой и свежей. В небе светили звезды и месяц – серпом. Но все вокруг светилось, и можно было разглядеть не только дома и вытоптанные дорожки между ними, узкие полоски грядок с насыпанной землей, но даже чахлые кусты и траву под ногами. Каждую травинку…
Заря завертел головой – откуда свет? В ночи входы в пещеру снова стали как будто сокрыты. Все, кроме нескольких, откуда исходило такое сильное сияние, что казалось, солнце встает именно оттуда. Мальчишка кинулся туда – хоть бы глазом заглянуть. Между тем свет действительно двигался – загорался то один портал в скале, то другой, и было страшно, что свет этот сейчас совсем исчезнет, погаснет и Заря останется один в темноте, среди чужих незнакомых изб, погруженных в такой глубокий сон, что не верится, что это не смерть.
Бежал на свет даже с какой-то надеждой, но тот все отдалялся. И пение дудочки тоже. Может, это какой-то ритуал у монахов? Службу так служат на острове своем? Может, чудеса какие-то сейчас творить будут, заступники эти Божьи?
Заря забежал в пещеру, прислушался. Собственное дыхание, сбившееся после бега, тут, в пещере, казалось чуть ли не камнепадом – таким ужасающе шумным оно было. Мальчишка зажал рот, чтоб не привлекать лишнего внимания, вдруг что, постарался затаиться, слиться с полумраком. Шел тихо, смотрел в оба, дышал все так же в ладонь. Чем глубже шел – тем страннее было. Как так: света нет, а вокруг все светлее становится. Как будто сияло все – стены, пол, сам воздух. А дальше – больше, и свет почти осязаемый, теплый, манящий.
Далекое пение стало ближе и стройнее, из ноты превратилось в хор голосов, потом – в перешептывание, но такое ладное, что вот еще шаг – и он слова сможет разобрать, а потом, когда и свет, и звук стали казаться совсем близкими, стало тихо. И Заря вышел в огромный грот, посреди которого стояли монахи – с несколько десятков человек, небольшая группа, а перед ними алтарь. Но нет креста и лики святые какие-то незнакомые, а в самом центре – сияющий валун. И у этого камня, возложив на него руки – два великана, святые старцы. Стоят покачиваясь и полузакрыв глаза, молитву читают, но слова чудные, странные – о чем они?
– Вакцина пфайзер-биотеч ковид-девятнадцать вводится в виде внутримышечной инъекции. Первичные серии вакцинации состоят из двух доз вакцины, вводимых с интервалом в три недели. Третью дозу первичной серии вакцинации можно вводить не ранее чем через четыре недели после второй дозы лицам, у которых диагностированы определенные виды иммунодефицита…
И второй великан заводит, но говорит ниже, медленно, нараспев:
– Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей. Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это. Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было…
А вокруг алтаря – ужас! – Заря отшатнулся и прижался к стене всем телом – гробы стоят. Черные, страшные. Много гробов. И в некоторых как будто лежит кто-то – руки сложены, борода топорщится, а в других вроде бы вовсе пусто. А пустой гроб – плохое дело. Еще страшнее, чем гроб с мертвецом.
И вот видит Заря, что один из монахов как будто отделяется от остальных, обходит алтарь и великанов посреди этого алтаря, подходит к гробу и ложится в него. Складывает руки на груди, и вот видит Заря, что грудь у монаха сначала еще вздымается от дыхания, а потом будто по всему телу идет дрожь и грудь опадает и больше не двигается, человек не дышит! А остальные монахи стоят, покачиваются, внемлют святым. А вот и другой от толпы отходит и тоже в гроб укладывается. Да что с ними? Глаза полузакрыты, как во сне. Неужели они не видят, что гибнут один за другим? Почему не бегут из этой страшной пещеры?
Заря охнул. Тихий вздох предательская пещера тут же подхватила, разбила о стены и превратила в грохот, почти крик. Монахи не сдвинулись, только один из святых великанов, что все так же стояли у сияющего камня, как коршун вскинул голову и вперил в мальчика свой черный взгляд.
– А вот и ты…
– Статья сто шестьдесят седьмая! – торжественно и снова заметно изменив тональность и тембр забубнил второй брат-великан тем временем, даже не оборачиваясь. – Разбой, открытое с целью завладения чужим имуществом нападение, соединенное с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, – лишение свободы на срок до пяти лет! Вооруженный разбой – лишение свободы на срок до десяти лет, а при особо отягчающих обстоятельствах – высшая мера социальной защиты.
– Не-е-ет! – завопил Заря и кинулся бежать по тоннелю, но сразу же сбился с пути, совсем запутался в бесконечных поворотах, коридорах, гротах. Вроде бы выход был где-то рядом, вроде бы не так уж и далеко зашел мальчик, когда шел изумленный на свет, а теперь вот бежит он и бежит, а выхода нет. Свет тускнеет, воздух становится спертым, тоннели петляют – то вверх уводят, то вниз, и вот становится совсем сумрачно.
Опомнившись, Заря замирает. Погони нет, ничего не слышно за спиной. Вокруг тихо и темно. От волнения тряслось все тело, даже колени подламывались, потому сел, прислушиваясь, немного посидел, отдышался. Ничего не изменилось.
Немного обдумав все, что с ним произошло, мальчик сообразил, что он мог и потеряться в пещерах. И что делать, если это действительно так, он не знал – кроме южных степей и рек он в жизни ничего больше не видал. Потому, чтобы не сидеть и не поддаваться страху, который быстрее поселяется в праздном уме и теле, он потихоньку пошел во мрак, прислушиваясь и всматриваясь. У него была надежда, что не святые монахи его тут найдут, что в целом было бы очень жутко, а он сам как-то выберется из этой каменной западни, вернется в сырую душную избу, заберется к брату на печь и уснет так, как будто ничего и не происходило этой ночью.
Сколько он там бродил, он не знал. Иногда казалось, что и ночь уже должна была окончиться. Может, брат и отец уже ищут? А иногда казалось, что он вот только вошел в эту темноту и прошел в ней не больше ста шагов. А может, это вообще все сон? И вот сейчас он откроет глаза и после тьмы опять увидит солнечный свет, пробивающийся в окно, и брат будет подшучивать, что младенец только выбрался из колыбели.
Заря несколько раз тихонько начинал плакать, но потом сам успокаивал себя – слезами делу не помочь, да и когда он начинал всхлипывать, пещера вдруг начинала отзываться самыми причудливыми голосами, и это пугало еще больше и вселяло надежду – а может, не эхо, а кто-то живой там, за поворотом? Путало, сбивало с толку. Так что мальчик сам себя успокаивал и брел дальше. Иногда казалось, что тьма немного рассеивалась, иногда – что сгущалась. Но вот где-то впереди отчетливо мелькнул лучик. Заря аж дыхание затаил. Уже будь что будет, пусть даже монахи найдут, лишь бы выбраться отсюда. Или глаза его опять обманули? Нет, снова отблеск света! Мальчишка кинулся вперед, все яснее и яснее разбирая, что там, в пещерных бесконечных коридорах, кто-то идет и в руке у него горит свеча.
Сначала Заря рассмотрел черный силуэт, потом яснее – спину и контуры человека, идущего со свечой в руке. Ой, это тоже ребенок!
– Эй! – второй ребенок оглянулся. Это была девочка. Странно одетая, с короткими волосами, хмурым и перепачканным лицом.
– Мальчик! – строго сказала девчонка. – Ты не видел тут двоих… Один такой со шрамом вот тут, а второй рыжий, с бородой.
Заря вжался в стену, растерялся, замотал головой. Странно как.
Девочка тоже как будто растерялась, стала его рассматривать изумленно, потом жалобно переспросила:
– А где тут выход, ты не знаешь?
На ней были сандалии, черная юбка чуть выше колена, синяя блуза, а на шее был повязан красный пионерский галстук.
Коплю вдохновение на новые главы тут – карта МИР 2202 2023 3930 9985