Известно, что гений не всегда красив, как Аполлон, не всегда сложён, как Геркулес. Часто и ростом не вышел, и красотой не блещет, как Александр Пушкин, например. Природа как бы уравновешивает таким образом исключительность его дарования между людьми, доставляя страдания его самолюбию и портя нрав. В то же время утешает людей обыкновенных: «и мы, дескать, не так ничтожны, и он не так хорош».
По детским своим понятиям из школьных лет мы представляем Пушкина почти полубогом среди современников. А дело было не так.
Пушкин совсем не был окружён, в глазах света, ореолом уважения как поэт, но, напротив, находился на грани репутации шута. И только в глазах друзей и настоящих ценителей его поэтического гения стоял на высоте своего призвания. И он нёс это бремя двусмысленности с первых лет выпуска из лицея. Эта двойственность мучила его и оскорбляла. Я не думаю, что Николай I, жалуя его в "камер пажи", не понимал, что ставит 34-летнего первого поэта России в двусмысленное положение. Но монарху было нужно, чтобы на придворных балах присутствовала Натали как ещё одна жемчужина в его короне. А вот от прочих царедворцев из"светской черни" насмешек можно было ожидать. Уязвим был пылкий африканец во многих отношениях до крайности. И как было низким душам не воспользоваться возможностью поглумиться над гением, опустить его до своего уровня и ниже?
Предчувствуя судьбу, связанную с рыцарскими понятиями о чести, он готовил себя к испытаниям. Закаливал и упражнял небольшое, но хорошо сложенное тело. Занимался спортом: ходьбой, плаванием, фехтованием, стрельбой из пистолета, боксом. А дух закалялся примерами из жизни аристократов всех времён и народов. Он был бретёр высшей марки. Двадцать с лишним вызовов на дуэли, неуступчивость, всегдашняя готовность драться. Лозунг: честь выше жизни. Конечно, не глупая драчливость петуха, но гордость настоящего мужчины. Таковы были понятия века, условия уважения общества и самоуважения. «Слугой быть могу, даже рабом, но шутом быть не желаю даже у самого Господа Бога». Из всего этого и сложилась его судьба. Среди чужих ему по духу людей никто его не жалел. И он отвечал слепому и жестокому обществу тем же.«Никогда не прощай умышленных обид», - писал он младшему брату Льву. Уступив раз, можно было покрыть себя бесчестием на всю жизнь. И только на смертном одре он у всех попросил прощенья, просил никому не мстить и всех простил.