Кремовый торт… Как полагается: бисквитный, трёхъярусный, бело-розовый, украшенный куполами взбитого крема, миндальной крошкой, с прослойками из джема и медово-ромовой пропиткой. Думитру сооружал его который час, хотя всё было под рукой. К сожалению, не прямо свежее: бисквиты позавчерашние, раскрошившиеся, масло давно лежало, сливки немного кислили, варенье прошлогоднее, засахаренный мёд пришлось топить…
Тоска навалилась. Выхода нет, передышки нет, диалога нет и впереди никакого просвета...
Думитру отламывал кусочки бисквита, обмакивал в пропитку, укладывал слоями через крем, подкрашенный вареньем из черноплодной рябины.
Он и двигался замедленно. В этой последовательной, сложной сборке, в цепочках однообразных движений Думитру как бы прятался, как и, собственно, в кухне, потому что в ней – никогда. Сорок-баро не мучил его в священном для себя месте приёма пищи.
***
Бандит отсутствовал в усадьбе с ночи. Думитру так надеялся, так мечтал не услышать сегодня резко врубившейся треклятой колонки с этими визгами, свёрлами и басами! Она и не врубилась… Она приближалась уже колотясь. Похоже, мучитель в бодром, хорошем настроении, отоспался где-то.
«Тыц-дыц! Дада-тар-тар!» остановились под кухонным окном, скрипнуло плетёное кресло. Усталым вернулся. Но надежды нет, колонка всегда без исключений означала не быстрое изнасилование за щеку, а час-два вдумчивых истязаний. Всегда... Взгляд старика угас... Он положил на торт консервированную вишенку и закрыл лицо руками, не желая глядеть на выгоревшую занавеску из грубой ткани и оконное перекрестье, ветхое, как он сам. Крепкий, но неуверенный. Старость излишне крепка. Думитру опасался защищаться хоть как-то, боялся падений, переломов и просто боли. Он и за ульями-то присматривал с опаской.
«Тыд-дыц! Тар-тар ад-да! Дада-да!» обошли кухню. Усилившись, зашли в дом, в коридор и теперь за спиной в дверях долбили на полную.
Вставая, он знал, что повторяет ошибку, и всё равно протянул открытые ладони:
– Мальчик мой, хороший мой! Будь таким добрым, ты видишь, что я старик…
– …не поможет, – перебил Алмас, ухмыляясь.
Бандит перечеркнул собой проём кухонной двери по диагонали: плечом к одному косяку, копытами к другому. Сощурился и поманил старика, большим пальцем указывая себе за плечо, в тёмный зал.
Но едва, поникший Думитру сделал шаг навстречу, как сорок-баро, все сорок в одном теле замерли.
Алмас увидел – Торт…
Его весёлое звериное лицо сделалось таким детским!..
***
Вмиг помрачнев, Алмас оглядел очевидно пустую кухню, не обнаружив того, кому царственное, кремовое великолепие предназначалось.
– Что это? – недобро прищурился он.
– Вместо булочек на пару дней…
– Это – для меня?
Думитру сел обратно и кивнул. Отсрочка.
Он разрезал трёхъярусного великана. Чайник ждал на дровяной плите. Всё пахнущее и булькающее в кастрюлях и лотках на время забыто.
Алмас тоже сел. Поиграл чайной ложкой, перекидывая её как заточку между пальцев, и глянул на старика враждебно.
Что-то не так?
Думитру осенило:
– Для тебя одного, – сказал он, вышел из кухни и прикрыл дверь.
Колонка заткнулась.
Думитру почему-то стало страшно. В такие моменты прошлое гостя подходило вплотную. Пахло оно ужасно, как голод в желудке хищника, как засохшая на грязной морде кровь. Тишина была зловеще агрессивной музыки. Старик вообще не был уверен, что именно сейчас происходило с тортом за кухонной дверью.
Всё с утра напоминало Думитру его самого. Отделанная дубовым шпоном, такая классическая с витражным окошком дверь ссохлась кривовато и стёкла неплотно держатся…
Ничего оригинального за ней не происходило. Алмас отломил от ближнего куска ложкой. Сунул в рот. Взял дальний кусок рукой, проглотил за два раза. Нос испачкал. Третий кусок, четвёртый опять стал есть ложкой. Отдохнул. Выпил чистого кипятка. Сел на колени на табуретку, без рук наклонился к оставшейся половине торта, съел вишенку, отгрыз верх с оставшейся половины, пальцами собрал в рот мокрый сладкий низ до самого подноса. Не лопнул. Слизал отпечатавшийся на нём кремовый ободок и распластался в изнеможении. Улёгся подбородком на столешницу томный и несчастный, как всякий обжора… «Почему старик до сих пор не отравил меня… Или сейчас отравил? Яд в детективах пахнет миндалём…»
***
Закрыв глаза против солнца, Думитру сидел у жасмина в плетёном кресле. Безветрие. Жаркий цветущий куст благоухал. Кресло отзывалось ворчливым скрипом ещё до того, как шевельнёшь мизинцем.
Алый свет под веками раз… – и выключился. Сорок-баро ходил тихо, а колонка молчала.
– Понравилось? – в сторону, безразлично спросил Думитру.
– Да. Очень… Ладно, старик, – бандит сел на корточки и заглянул ему в лицо, – сегодня у тебя выходной. Спасибо.
Думитру потупился и в ответ позорно пробормотал: спасибо. Ему немедленно стало стыдно за эту благодарность, за третьесортное кремовое сооружение из всего несвежего, и за горячий порыв сделать новый торт лучше, по-настоящему от бисквита до розочек... Как же всё это противоестественно!