Я хотел творить ещё вчера. Но расстановка на прилавки и полки магазина разных йогуртов, баночек, круп в бакалее... Всё это настолько вымотало меня, что от энтузиазма остался только томящий осадок чего-то не сделанного.
Потерять работу легко в наше время, пережить это сложно, а мыкаться в поисках средств ещё сложнее. И как живут люди, бесконечно скитаясь в нищете и бессмысленности бытия? Может, эта ущербность освобождает от ответственности перед миром. Что ж, тоже удобно.
Я сажусь в свою машину, до сегодня неделями одиноко простаивающую во дворе, и еду на поиски того, кто мне поможет. Только давнее хобби позволяет ещё держаться и искать перспективы, возможности жить лучше.
Иногда задаюсь вопросом, почему не стихи, не коллекционирование, не путешествия? Но что я мог, когда шёпот мира просит о помощи. Когда деревья, земля, дождь, трава и всё вокруг говорит, как тяжело, как тесно.
Что есть я против природы, вечности? Благодарный сын мира. И если все они просят - нужно помочь.
Со временем помощь превратилась в привычку, а потом и в удовольствие. Но тише, нужно думать тише. И никто не узнает.
Еду в сумерках по окраине. Лишь бы хватило бензина: на дозаправиться денег, увы, нет. А мой новый друг ещё не встретился на пути.
Но вот я его вижу. Аккуратно проезжаю мимо. Он отбирает у запоздавшего в кроватку паренька деньги, бьёт кулаком по лицу и быстро, но размеренно, уходит. Друг, куда же? Не спеши.
Я останавливаюсь чуть дальше, выхожу. Он подходит. Как бесстрашно. Он трезв. Это редкость, но какая удача: так гораздо интереснее, ярче.
Предлагаю ему хорошую сумму взамен на помощь. Рассказываю, что мне нужна подстраховка, припугнуть одного человечка, только припугнуть. Говорю, что откладывать незачем и предлагаю ехать сейчас. Мой новый товарищ спокойно соглашается.
Да, тянуть уже некуда. Если не сегодня, то, скорее всего, я сорвусь. И сам не знаю, что за этим последует.
Делая для отвода глаз пару поворотов, подъезжаю к заброшенной стройке – моё излюбленное, наверно, самое спокойное место в этом шумном городе.
Я делаю испуганное лицо, говорю, что что-то вижу и выскакиваю из машины в темноту на встречу этому выдуманному видению. Мой товарищ следует за мной. Чудесно. В кармане мой любимый раскладной нож и шприц с тетрадоксином. Совсем немного. Осталось с прошлых зажиточных времён. Словами: «Смотри, что это?» - призываю друга к дыре в высокой ограде и ближе ко мне. Травы подо мной радостно приветствуют, шепчут слова одобрения. Я буду стараться.
Он подходит. Приседает. Поднимаюсь и быстро ввожу яд в плечо. Смертельный яд, но в правильной дозе всего лишь парализует, абсолютно сохраняя чувствительность. И я уже знаю, что прочту в его глазах гамму новых, непознанных им ощущений.
Предвкушаю, как расширяющиеся, а после лопающиеся капилляры глаз расскажут мне о новой боли. Интересно, он станет молиться? Я бы стал. Пусть его простят. А мне благодарна будет земля.
Здесь раньше строился жилой дом. Вот же сюрприз ждёт рабочих, когда его станут достраивать. А людишки. Как будет отдаваться в их телах ознобом ужаса осознание: он же рядом! Всегда. Сейчас… Сосед?! Вот я позабавлюсь.
Затягиваю дорогого друга в облюбованную мной квартиру на первом этаже. Я трепетно храню и забочусь обо всех моих друзьях. Ограждаю от набега всяких тварей, бережно обрабатываю и выдерживаю в формалине, поправляю, разговариваю с ними. Они достойны внимания.
Усаживаю друга на табурет в углу, опирая его на две стены. Пришлось отвести времени не в одну ночь и потратить немало денег, чтоб более-менее оборудовать эту звенящую пустотой комнату. В добрые времена я таскал сюда нужное баулами. Сейчас же приходится обходиться даже меньше, чем минимумом, так что сегодня особо не разгуляюсь.
Зажигаю 3 больших свечи. Окна этой скудно освещённой комнаты выходят на свалку строительного мусора, так что никто не заметит. Хочу сотворить не просто дар земле, а шедевр.
Греют душу здешние друзья.
Вот задумчивая барышня, присевшая отдохнуть к стене. Я собрал её волосы в тугой хвост на макушке, закрепил его на заранее вбитый в стену гвоздь. Ноги согнул и завёл под бёдра, закрепив проволокой. Её запястья я смотал той же проволокой: теперь руки мирно покоятся на бедре. Этот ночной мотылёк слишком прекрасен, чтоб разрушать её целостность. Я слил кровь и под давлением залил формалин. Только закрыл глаза и едва видными стежками скрепил трот. Выражение её лица портило картину умиротворённости.
Рядом над ней нависает пожилой мужчина. Я закрепил его крюками за кожу спины, прорезав пиджак и рубашку, протянул тросы от крюков спины к крюкам в потолке. Дедуля опирается двумя руками о свою трость с львиной головой, вцементированную в пол. Он словно хочет строго сказать полуголой девчонке: «Ну что ты на холодном сидишь? Быстро встань с пола!» Они как семья. Смотрю на них, и моё лицо озаряет нежная улыбка.
В паре метров моё любимое творение. Серп и молот. В ту пору мне как раз повстречалась пара. Хотелось воплотить что-то сложное, что-то масштабное. Все они, закреплённые тросами, на первый взгляд кажутся марионетками. Но фигуры куда интереснее. Нужно только всмотреться.
Сперва я ставил женщину. Ноги цементом прикрепил к полу: её голень – рукоять серпа. От колена вертикальный трос. После я изогнул её тело дугой, крепя так же под бёдрами, за пояс , дальше подмышки, лоб, приматывая к голове вытянутые тем же курсом руки, и далее запястья. Дама мне встретилась, увы, фигуристая, что портило всю картину. Я думал загипсовать к телу грудь, но просто срезал прочь, и ягодицы заодно. Так лучше.
Следом мужчина. Было проще. Я всего лишь подвесил его рядом где-то под сорок пять градусов от пола. Сложность составляла головка молота. Я сломал ему в локтевом суставе руки. Думаю, за всю его не долгую жизнь в этом мире, то были самые яркие впечатления. Закрепил кисти к шее так, чтоб предплечья плотно легли поверх плеч. Ну а дальше дело техники. Кожу, отпоротую от предплечья, прижатого к плечу, отсоединил от руки, поднимая полотном вверх, и закрепил вертикально. Отпороть аккуратно кожу – тоже искусство. С точностью да наоборот с плечом: грубая мужская кожи повисла вертикально ровно. Объёмного молота, конечно, не вышло, но если смотреть на композицию прямо, формы инструмента очевидны.
Но так как все средства моего труда, химикаты и прочее теперь стремительно кончаются, пришлось отказаться от прочих скульптур и ухода за ними, сохранив их лишь на фотокарточках.
Хотя, осталась пара голов, украшенных саженцами кустистых роз и всаженными по всему лицу медными иглами. Чёрт, красиво.
Ещё изящные запястья и нежные женские ручки, сильные сердца, правильной формы черепа, а так же пушкинская страсть – лодыжки. Самое лучшее я всё ещё бережно храню.
В глазах моего нового знакомого осознание и паника. И надежда. Она украшает. Мне это нравится. Ну что ж, друг, туше, ты раскрыл мои цели. Жаль, так и не осознал мой замысел. Добро пожаловать. Прошу смотреть на искусство изнутри. Мы не одни в этих холодных стенах. С нами друзья. Смотри на них. И на меня смотри.
Но стены и в правду холодные. Знаю! Ты станешь настенным ковром. Вдохновение приходит ко мне в процессе. Своим идеально и любовно заточенным раскладным ножом с гравюрой на лезвии «Дорогому сыну и брату» сбриваю твои жесткие волосы.
Стараясь не задеть кожу. Раздеваю друга. Смазываю линию будущего разреза маковым маслом – старый и красивый способ снять боль раны. Длинная полоса: горизонтально над лбом и вверх вдоль по темени, по затылку, ниже, шея, лопатки, руки, ладони. Раскрываю его, как обертку от рождественского подарка. Он плачет. Возвращаюсь к шее, по хребту, копчик, снова надвое, ягодицы. Поднимаю его и подвешиваю за руки. Тонкие струйки резво стекают: алая жизнь. Бедро, под коленом очень аккуратно, чтоб не зацепить артерию, голень, стопа…
Я знаю, тебе всё равно больно. Но не так сильно, чтоб от шока остановилось твоё сердце. Ещё бы вколоть адреналина, но он кончился. Так что осталось тебе не долго. И сейчас будет больнее. Снимаю твою кожу, начиная с темени и лба. Крупные сосуды пульсируют так явно. Ты скоро умрёшь, и легче станет земле. Иногда это меня возбуждает. И сейчас. Кровь со лба заливает тебе глаза. Ты прекрасен, мой друг. Теперь ты не прикроешь веки: они в моих руках. Смотри на меня. И вот, ты свободен от маски, прежде устрашающей других. Не сдерживаюсь, и целую тебя. Ты солёный. Твои теперь огромные глаза дарят мне последний отблеск свечей и навеки гаснут.
Я заканчиваю свой труд. Омываю кожу и замачиваю на час в формалине, пока закапываю то, что осталось от моего друга. Хотелось замочить лучше, но скоро светает. Заботливо обтираю кожу и на одинаковом расстоянии в несколько сантиметров делаю треугольные разрезы, выворачивая к себе эти кусочки, напоминающие ворс ковра. Это долго, но так приятно. У тебя интересная россыпь родинок.
Уже рассвет. Чудесный ковёр украшает стену. Здесь стало очень уютно. Спасибо, друг.
Я ухожу. И снова безынтересная жизнь. Машина. Квартира. Душ. Кровать. 6:30… Меня ждут йогурты.
14.04.2014.