Вновь заглянем в годы Великой Отечественной войны. Сочинять и переписывать не пришлось, надо было только увидеть этот материал из тех времён. Мы, потомки, не должны быть слабее!
Много раз бывала в Музее трудовой и боевой славы Балашихинского литейно-механического завода, но недавно, в канун Дня Победы, готовясь в отремонтированном к 80-летию завода музее к экскурсии для учеников подшефной школы № 6 (теперь № 32), просмотрела все документы на экспозиционных стендах. Увидела всё как будто новыми глазами. Давайте вместе прочитаем лишь один из исторических документов — статью в газете «Московский большевик» от 31 марта 1942 года, написанную Юрием Гринбергом. Она называется «Второе рождение завода». Вот её содержание:
«Лётчик нажимает рычаг, и сжатый воздух, идущий по трубопроводу, тормозит колёса, и тогда краснозвёздный истребитель, приземлившись, быстро останавливается. Сложные по устройству колёса и безукоризненное по точности управление к ним выпускает завод, организованный в рекордный срок. Было время, когда немецкие орды находились от этого завода совсем близко. Государственный комитет обороны приказал вывести оборудование в глубокий тыл и там продолжить серийный выпуск продукции. «Будет выполнено», — ответил коллектив и, быстро эвакуировав завод, начал вскоре же с нового места отправлять на фронт самолёты. На третий день нового 1942 года один из опустевших корпусов снова ожил. Директор завода Илья Александрович (Жихарев) собрал вокруг себя кадровиков-рабочих, специалистов и произнёс немногословную, но всем понятную речь: «Сами видите, от завода остались лишь одни корпуса. Металла и нового оборудования нам никто не даст, а колёса и управление к ним для истребителей и штурмовиков мы должны и обязаны выпускать».
И небольшой коллектив развернул большую по размаху и смелую по новаторству деятельность. С лопатами, ломами рабочие и мастера из-под снега откапывали куски металла, отовсюду везли на машинах, на тачках груды разнообразного металлоотхода. В январе собрали металлолома на 109 тысяч рублей, в феврале — на 280 тысяч рублей. Всё это предстояло переплавить, бесформенные куски металла превратить в отливки и затем обработать, испытать. Корпуса ещё пустовали, а изрешеченные пулями и снарядами колёса с самолётов всех систем уже поступали в срочный ремонт. «Нужно было выиграть время, — рассказывает главный инженер и конструктор Пётр Васильевич (Флёров). — Мы восстанавливали завод и отправляли одновременно на аэродромы отремонтированную продукцию». Но слово «восстанавливали» свидетельствует лишь о скромности коллектива. По существу в прежних производственных корпусах создавался и рождался новый завод. Здесь всё ново: и процессы обработки, и хозяйское использование даже отходов, и смелый риск в работе каждого.
Для одной из деталей стальные поковки годами поставлялись специализированным заводом. Сейчас рассчитывать на привозные поковки не приходилось. Сталь заменили чугуном, а отливать его решили сами. Раньше ничего подобного на заводе не производили, но понадобилось — и завод освоил серийный выпуск ковкого чугуна. Изготовили печи, газ заменили нефтью, усовершенствовали процесс. Литейщики обычно с двух печей ведут литьё. В третьей подогревают ковши. Ковши стали подогревать попеременно во всех трёх печах. Увеличилась в полтора раза выплавка электрона (магниевого сплава). Хозяйственным способом построили шахтные термические печи, которые всегда считались монополией заграничных заводов.
Коллектив поистине творит. Вся его работа носит характер изобретательства и рационализации. Отсутствующее железо заменили кирпичом при кладке сушильных печей. Выпуск ковкого чугуна вместо стали позволяет не только экономить поковки, но даёт возможность освободить больше половины станочников для других операций. Отсутствует катаный дюраль, сами освоили деталь, ранее изготавливающуюся на специальном заводе, а лить её стали из алюминиевого сплава. Где была латунь, действует специальная резина, тоже освоенная здесь.
Что же касается монтажа оборудования и его использования, то в этом отношении многому стоит поучиться у коллектива этого завода. Ни одного нового станка завод не получил, сюда поступало с эвакуированных предприятий лишь старое оборудование, требующее в лучшем случае капитального ремонта. Мы обходим с главным инженером цехи и видим их уже в эксплуатации. Вот вчера прибыл так называемый «станок». От него осталась только станина, чертежи отсутствовали, но была у инженеров и стахановцев смекалка, инициатива. И вот модельщик прилаживает колесо, через два-три часа оно пойдёт в формовку, затем в литьё. Всё же оборудования не хватает, поэтому здесь «предел технической возможности» — чуждое слово. На одном станке приспособились производить несколько операций. Инструментальщик ушёл обедать. «Вы что здесь делаете?» — спрашивает удивлённо главный инженер молодого конструктора Грачёва. «Да я, — точно извиняясь, отвечает Грачев, — изготавливаю резцы для полуавтоматов, пока ребята ушли обедать». «В другое время я бы его поругал, — замечает Пётр Васильевич. — Обед есть обед. Но уж больно стоять мы не любим». Здесь сутки исчисляются не по часам, а по количеству изделий для фронта. В военное время минута стоит часа мирных дней.
Наладчик Дьяконов успевает содержать в исправности станки и учить Весечкину нарезать гайки. Самоходкин — молодой по возрасту и производственному стажу рабочий, но характер у него заправского токаря. Ему говорят: «Норма — 150 деталей за смену». Он отвечает: «Ладно, дам 200». А изготавливает больше — 220–250. Некому наладить станок, тогда это делает сам начальник цеха — инженер Хижняков, а в прошлом токарь седьмого разряд. С бригадой рабочих мастер Тагасов собирает отходы металла, чтобы потом их самому плавить. Слесарь-инструментальщик Чернов, получив важный заказ, рассчитанный на 57 часов, выполнил его за 10 часов.
Формовщики формуют вручную столько, сколько раньше выпускали механизированным способом. Однажды к формовщикам пришёл директор завода Илья Александрович. В прошлом формовщик, инженер советской выучки, хозяйственник большевистской школы, Илья Александрович верил своему коллективу, спаянному общей ненавистью к врагу. Он объявил формовщикам: «От нас зависит судьба завода. Дадите столько-то деталей, укомплектуем столько-то самолётов, а не справитесь...» Ему не дали договорить: «Всё ясно, Илья Александрович, — прервал его обидчиво мастер Воронков. — Дадим». И вскоре формовщики мастеров Воронкова, Тагасова, Левченко стали перевыполнять нормы, рассчитанные на металлизированную формовку.
В литейном цехе висит стенная газета «Литейщик». Под тремя фотокарточками молодых девушек лаконична подпись: «Наши стахановки Никифорова, Медведева ежедневно выполняют по две с половиной нормы, Пузичева — две нормы». Впрочем, вот и они — сами формовщицы, которыми гордится цех. Проворно вкладывая в опоку модель, одна не уступает другой в аккуратной и мастерской формовке. И это ничего, что ещё не все корпуса приняли обжитой вид, что маленькая группа энтузиастов затерялась в громадном здании, что всюду видны следы пускового периода, зато сколько новизны, какой взлёт технической мысли.
В углу большого пролёта сгрудились колёса с самолётов, побывавших в боевых сражениях. Среди них есть и с фашистских стервятников, возможно и с тех, которые пытались тёмной ночью прорваться в Москву. Главный инженер Пётр Васильевич, который из тридцати пяти лет жизни двадцать лет работает на самолётостроительных заводах, авторитет в авиационном мире и замечательный конструктор, узнаёт с первого взгляда чёрные обломки: «Это с Юнкерса 88-го, вот — с Мессершмитта 110-го. Что можно, отремонтируем, а с остальных колёс извлечём подшипники, винтики, части — всё пригодится в деле». Партийные и непартийные большевики специалисты Мошинский, Зверев, Лишевский, Бургункер, Кузнецов, Кондуренко, Хижняков — весь коллектив, возглавляемый партийной организацией, полон творческих замыслов. С увлечением директор завода рассказывает о том, что намечено мелкие детали изготавливать пресс-формой, которая освободит станки и инструмент, сэкономит металл.
Вновь рождённый завод — комбинат по характеру освоенных и изготавливаемых изделий. Завод набирает темпы: он выполнил февральскую программу, а в марте во много раз её увеличил. А лгун Геббельс всё изрыгает: «Советская промышленность выведена из строя». «Ну, что же, будем выпускать свою продукцию без промышленности», — улыбаясь, говорит главный инженер, покидая сборочный цех, где стоят готовые к отправке на аэродром отполированные, блестящие колёса к самолётам».