Смысл одиночества - тревожить память…
(Сауле)
Неужели, ты зовёшь меня, Юсуф? Родной твой голос долетел через тысячу вёрст сюда - в Америку! Ты почувствовал вновь моё одиночество, боль и тоску? Но похоже, мне просто приснился твой зов... Не могу ответить ни звонком, ни письмом: меня поглотил небоскрёб-лабиринт и нет отсюда выхода наружу. Внутри огромного жилого здания моя мастерская, она же мой дом и здесь может жить только один человек. Внутри нет ни единого окна, у которого я могла бы подышать воздухом, и не видно входной двери. Каменный мешок-ловушка для художницы, мечтающей о вершинах творчества.
Я приехала в Америку, чтобы узнать правду о смерти мамы и найти её картины. Но вышло так, что я повторяю мамину судьбу. Я полюбила человека-монстра по имени Кямран - он и замуровал меня здесь.
Много лет назад Кямран знал мою маму - талантливую казахскую художницу Айджан Абишеву. Она писала для него в Америке десятки картин, чтобы купить хорошую квартиру в его небоскрёбе, и разрешила продавать их за баснословные суммы. А когда мама умерла, отравившись якобы парами акриловых красок, сделал всё, чтобы тайна их «содружества» не раскрылась. Теперь я попала в ту же западню: пишу картины - доходный товар. И для меня это - единственная отдушина.
Как же я ошибалась в детстве и в юности, желая уйти в одиночество от суеты мирской...
«Нельзя! Не надо!»- твердил мне ты, Юсуф.
Только сейчас, находясь в ловушке смертельной тишины, я стала ценить любой шум, даже спускающийся и поднимающийся лифт за стеной. Я прижималась к стене, чтобы услышать голоса людей, едущих в лифте. Но всё тщетно...
Я живу в каменном мешке, в который не проникает луч солнца, где не слышно ветра, шума прибоя и шелеста листвы. Я даже не знаю, какое время суток сейчас: утро ли, день, вечер? Только тишина окружает меня. Не знаю, когда я сплю, как выбираюсь со стоном из страшных и болезненных сновидений...
Всё у меня есть – краски, лаки, кисти, холсты, рамки, подрамники, мольберты, вода, разбавители. Я рисую постоянно, чтобы забыть об одиночестве. И представь, Юсуф, все мои картины теперь такие радужные, красочные, солнечные! Как будто я этими полотнами открываю окно в недоступный мне внешний мир. Не знаю, кто следит за моим бытом, но еда в холодильнике постоянно обновляется, в мастерской и в спальне всегда чисто и прибрано. Похоже, Кямран наблюдает за мной и направляет домработницу сюда, когда я забываюсь сном. Недавно почуяла необычный и приятный привкус в воде. Может быть, в воду что-то добавляют? Или у меня галлюцинации? Мне стало страшно. Зачем Кямран это делает? Хочет довести меня до психического расстройства?
В эти тоскливые дни я постоянно вспоминаю твой детский голос, хожу по мысленному лабиринту и ищу выход. Потом по меткам, сделанным в пути, возвращаюсь и рисую. Ты не представляешь, как точно в моих картинах я передаю твои мысли и глаза. Думаю, тебе бы это понравилось. Не знаю, сколько времени я здесь, но по картинам, написанным мной, уже долго.
Я стала замечать, что всё чаше думаю о тебе, мой дорогой Юсуф. Теперь, как никогда, я нуждаюсь в дружеском участии. Как мне хочется до тебя достучаться, дотронуться, пожать твою руку. И чтобы не сойти с ума в этом адском плену, я говорю с тобой в надежде, что существует передача мысли на расстоянии. Может быть ты меня услышишь и освободишь? Тревожу память...
Знаешь, Юсуф, я всегда считала тебя везунчиком. Ты так умел радоваться жизни! У тебя было всё для счастья: мама, папа, брат, сестра. Ты жил рядом с ними. Нет, я не завидовала тебе, поверь!Только я тоже хотела, чтобы мама была со мной живая и здоровая, чтобы нас окружали родные и близкие. Рано я осталась одна. И только кистью и красками могла передавать на бумаге и на холсте мои внутренние переживания.
Я не понимала твои бесконечные детские разговоры о любви к общению, к природе, к людям.
- Сауле, не может человек быть один! Не может! Ты себе придумала какой-то закрытый мир, где прячешься от людей. Очнись!
- Ты меня никогда не поймёшь, Юсуф!- пыталась я вразумить тебя.- Люди все разные и дополняют друг друга. Как плюс и минус.
- Ой, ты сейчас на мою бабушку похожа! Такие взрослые слова говоришь! А вот мама моя считает, что не стоит торопиться взрослеть и надо насладиться детством. Давай радоваться! Ну чего ты? Даже не улыбаешься! Тебе улыбки жалко для меня что ли?
- Юсуф, это ты возомнил себя взрослым и твердишь без конца, что влюбился в меня. Мы же ещё дети. Какая может быть любовь в нашем возрасте? Запомни: Сауле и Юсуф - просто хорошие друзья. Знаешь, ведь, я ни с кем не общаюсь, кроме тебя.
- Зато я со всеми дружу! Но ты ,Сауле, для меня особенная.
- Мне мама так говорила. Я для неё была особенной. Знаешь, я боюсь забыть её лицо. Мне, ведь всего шесть лет было, когда мама уехала в Америку.
- А почему тебя не взяла с собой? – решил уточнить ты.
- Папа не разрешил.
- Но ты же не с ним живёшь, а с бабушкой!
- Мачеха мне маму не заменит...
- Но тогда почему отец не отпустил тебя? - продолжал ты допытываться.
- По словам бабушки, он надеялся, что мама без меня не уедет.
- Значит, он любил маму?
- Нет, он ревновал её к успеху и не хотел, чтобы мама рисовала свои чудесные картины. Она была красивая и очень талантливая. Обидно, что её последние работы остались там, далеко. И неизвестно в чьих руках? Я тоже хочу стать таким же мастером, как мама.
- Ты и так лучшая художница в нашем классе.
- Что ты, Юсуф! Мне надо ещё долго-долго учиться. Но я постараюсь продолжить её творчество, чтобы мама в картинах жила вечно.
- Ты сможешь, у тебя всё получиться. А я хочу стать юристом или следователем. Может рановато сейчас о профессии думать, но обещаю, когда вырасту, помогу тебе найти картины мамы.
- Благодарю за такие слова. Ты единственный, кто вселяет в меня надежду. Я хочу, чтобы мы скорее выросли и смогли узнать обо всём.
... Ты всегда, Юсуф, как верный рыцарь сидел рядом со мной на занятиях в художественной студии интерната. Следил, чтобы кто косо не посмотрел в мою сторону, или не отпустил в спину даже не обидное, а просто насмешливое словечко. Помню, прямо не уроке ты аккуратно отложил кисть в сторону, подошёл к наглому мальчику Сайдо, который кинул в меня грецким орехом. И врезал ему этим орехом по лбу. Тот завыл от боли. А наш учитель Актай Абишевич, наблюдавший эту сцену, велел Сайдошке выйти вон и приложить ко лбу холодный компресс. А тебя, Юсуф, даже не наказал.
Он подошёл к нашему столу, посмотрел сначала твою работу, потом придвинул ближе мой рисунок. Я уже знала,что скажет мастер и сидела не поднимая глаз. И он произнёс чуть слышно:
- Сауле, у тебя опять в рисунке разлита грусть... То, что умеешь красками передавать своё настроение, замечательно. Но ведь жизнь, девочка моя, состоит не только из печали. Поверь, каждый день - это множество мигов и хотя бы в одном из них обязательно будет капелька счастья.
- И для меня тоже эта капелька? - спросила я у Актая Абишевича.
- Для тебя капельки соберутся в океан счастья! - заверил он. Потом показал глазами на тебя, Юсуф, и улыбнулся:
- Пусть твой защитник поделится радостью. Вот он у нас какой весёлый,прямо искры от него летят!
У тебя появилась широкая улыбка - прямо от уха до уха:
- Я с Сауле всегда готов всем-всем поделиться!
После занятий мы сидели во дворе, ожидая когда придёт за мной моя бабушка. А ты шутками пытался меня расшевелить:
- Посмотри на себя в зеркальце, Сауле, ты как грустный индюк, который думал-думал и в суп попал. Хотя, постой! Индюк - это же он, а женский род будет индейка? Ой, нет-нет! Индюшка правильно! Из неё тоже вкусный суп получается!
- Да ну тебя, Юсуф! - сердилась я. - Ничего ты не понимаешь! Я в мыслях постоянно беседую с мамой. Бабушка говорит, что она на небесах, летает как ангел, охраняя меня своими крылами. Мама учит меня пониманию того, что я рисую и вдохновляет. Я знаю все её ранние работы и хочу достичь такого же уровня мастерства. А вот ты раздумал стать художником? Что-то в следователи тебя тянет, а?
Ты, Юсуф, как-то по взрослому вздохнул:
- Пока не знаю, кем быть. Мама очень хочет, чтобы я стал знаменитым живописцем. Но папа мне говорит, что для восточного мужчины это не может быть работой, ведь надо обеспечивать семью. Не все, кто рисует картины, становятся знаменитыми и успешными, и не всем дан талант от Бога. И я с ним согласен. Мой старший брат Юнус - студент, но уже помогает семье: в кафе официантом подрабатывает и вагоны по ночам разгружает. Мы, убегая из Таджикистана от гражданской войны, остались без кола-без двора. Не могу я позволить себе мечтать о будущей известности и не помогать семье.
- Извини, я об этом как-то не подумала... Но ты же очень талантливый, Юсуф!
- А я буду писать картины для души. Может быть, что-то из моих будущих работ сделает меня известным, – улыбаясь отвечал ты. - Но профессия следователя, мне кажется важнее. Ведь я тебе пообещал найти картины твоей мамы, а мужчина должен держать слово.
- Ой, я так хочу приблизить тот день, когда увижу её последние работы, особенно одну.
- Какую?
- Об этом я тебе расскажу позже.
- Всё у тебя в загадках. Из-за своей папки с рисунками ты со мной так сильно поссорилась. Что там? Теперь опять не договариваешь?
- Всему своё время, Юсуф. Там не рисунки.
- А что? – не мог угомониться ты.
- Я ещё не уверена, что мы можем разобраться в бумагах, но это последнее, что осталось от моей мамы.
- Извини, а я думал, что это твои этюды и наброски будущих картин. Теперь понял, почему ты так крепко шлёпнула меня. Я не обижаюсь, потому что вёл себя, как ахмак.
- Как кто? - не поняла я.
- Ахмак по-таджикски дурак!
Я взяла тебя за руку и запротестовала:
- Нет, ты не дурак, ты хороший!
От этой похвалы у тебя на лице опять появилась улыбка от уха до уха. А на следующий день ты, как всегда, тихонечко присел рядом с моим мольбертом и долго наблюдал, как я рисую. Увлёкшись работой, я напрочь забывала о тебе, не слышала даже твоего дыхания. Иногда нарочно делала вид, что ничего не вижу, ничего не ощущаю. А бывало изредка оглядывалась на тебя и видела на твоей мордашке восхищение.
Все мои мысли были о маме: казалось,она водит моей рукой,смешивает краски,кладёт тени,выравнивает линии.
А ты,Юсуф, чувствовал мои переживания и мог пересказать смысл моих картин.
Как чиста детская любовь! Мне казалось, что ты нафантазировал себе это чувство и я втихомолку посмеивалась над твоими признаниями. А ты так серьёзно меня разубеждал...Даже стих сочинил смешной и наивный.
Прочитал его при всех «с толком, с чувством, с расстановкой» прямо на уроке литературы:
Посвящение Сауле:
Все говорят, что я ещё ребёнок,
Что не способен я ещё любить.
Но верю я, что можно и с пелёнок,
Так полюбить и с этим жизнь прожить…
Тебе не дали закончить чтение. Класс разразился взрывом хохота. Мальчишки ржали, держась за животы, девчата переглядывались и хихикали и смущённо, и озорно. И я вместе с ними... Ты постоял немного, порвал в клочья тетрадку и расстроенный вышел из класса. Я заметила, как у тебя на глаза навернулись слёзы.
Кривляка Сайдошка вскочил и, скривив физиономию, покрутил пальцем у виска, чокнутый, мол, пацан! Но его почему-то никто не поддержал и Сайдо под строгим взглядом нашей учительницы Айгуль Абдрашитовны плюхнулся на место.
- Все успокоились? — спросила она у притихших учеников.- Довольны? Ведь так весело поиздеваться над чувствами вашего товарища, правда? А кто из вас такой же смелый, как Юсуф, а? Он не побоялся искренне признаться при всех в своих чувствах к девочке. Я уверена из Юсуфа вырастет настоящий мужчина. Учительница повернула голову в мою сторону:
– Сауле, тебе тоже смешно? Когда-нибудь ты будешь гордиться этим стихотворным посвящением. Потому что, самые чистые помыслы и переживания возникают в детстве. Как ты думаешь?
- Может быть, Айгуль Абдрашитовна. Вырасту и проверю.
- Ребята, цените друг друга, ведь идеальных людей нет. Жизнь покажет, кто на какие поступки способен. Для меня вы все добрые и искренние мальчики и девочки. Подумайте над сегодняшним уроком жизни и запомните вашу обидную реакцию на выступление Юсуфа. Не потеряйте его доверие к вам и дружбу.
Айгуль Абдрашитовна вышла из класса, а мы сидели, как в воду опущенные. Не знаю, говорили ли вы по душам с нашей учительницей, но ты, Юсуф, вёл себя с ребятами так, будто и не было никаких обид. Даже зануде Сайдошке ты подарил тоненькую кисточку, которую он у тебя долго выпрашивал. А девчонкам вырезал из половинок яблок такие чудесные цветы, что жалко было их есть.
В классе у тебя было прозвище «Шериф» : умел ты по-доброму и по справедливости помочь решить любой спорный вопрос. Пацаны наши тебя очень уважали и при сомнениях были уверены, что Юсуф «всё разрулит».
Как я хочу вновь с тобой оказаться в нашей школе! Опять стать той наивной и задумчивой девочкой. Это были лучшие годы моей жизни. Но тогда я этого не понимала. Я ведь так и не прочитала до конца твоё стихотворение, посвящённое мне. А ты и не вспоминал никогда об этом. Может быть, вспомнишь и прочтёшь при нашей встрече? Так хочется верить, что я увижу тебя, Юсуф!
Помнишь наши выезды на природу? С мольбертами и складными стульями мы находили красивейшие уголки на окраинах Алматы, близ знаменитого катка Медео. Сейчас эти места, наверное, уже внутри города, ведь Алматы стал огромным мегаполисом.
Ты чаще всего рисовал горные пейзажи. А я писала портреты людей на фоне природы и в лицах передавала их настроение. Никто в классе пока не умел этого делать и наш мастер хвалил меня.
Научилась я этому дома, делая карандашные наброски портретов мамы по её фотографиям. На снимках она была разная и я старалась угадывать её настроение. Мечтала, когда вырасту, то напишу её лучший портрет. В работе над портретами мне помогали и письма мамы. Я их много раз перечитывала и выучила почти наизусть. Мама цитировала много стихов, любимых с юности, причём без указания авторов. Вроде бы вирши писали её друзья и читали на посиделках. И стихи я выучила тоже. Теперь от тоски я по-своему переиначиваю эти строки, осторожно записываю на обратной стороне моих картин. Прошу прощение у авторов, не обессудьте! Может быть, ты, Юсуф, когда-нибудь найдёшь их и прочтёшь. Обязательно найдёшь! Я так этого хочу…
Расскажу тебе, как я увидела работу мамы «Яблоневый рай» в оригинале.Это было в Стамбульской галерее искусств, принадлежащей бывшей жене моего возлюбленного. По памяти я нарисовала портрет в цвете. Хотелось бы, чтоб ты его сохранил. На обратной стороне я оставила эти стихи:
У одиночества есть цвет - увядших листьев,
Они деревьям не нужны - летят под ноги…
Зимой для веток, как балласт - обузой лишней.
Когда-то радовали глаз… и вот… в итоге…
У одиночества есть вкус - ментола горечь
От бесконечной тишины… и терпкость чая.
И сердце бьётся не в груди, а где-то в горле,
И новый день мне перемен не предвещает.
У одиночества есть звук - дождя по крыше,
Чужих шагов по тротуару - гулким эхом.
И может быть, я потому себя не слышу,
Что слишком тихий голос мой на фоне этом?
У одиночества есть смысл - тревожить память.
Разворошить давно забытые сюжеты…
Пишу картины, боль души уйдет мазками,
Чтоб мир стал вновь красивым, полон света.
Я хочу, чтобы ты меня услышал, Юсуф! Если не успеешь увидеть меня живой, то мои картины расскажут тебе о многом. Ты художник и несёшь в своём сердце ту детскую любовь ко мне, которую берёг всё время. Запомни, мой справедливый друг, что того, кто замуровал меня в этот лабиринт одиночества, зовут Кямран.
Однажды я оставила записку в хлебнице, а середину записки покрасила извёсткой, отковыряв от стены. Про этот «шпионский» трюк ты рассказывал мне ещё в детстве. Когда проснулась, увидела, что записка, как будто нетронутая, но крошки извёстки рядом с хлебницей всё же обнаружила. Я поняла, что записку читали. Ты ещё говорил, что запахи выдают человека. Я, смеясь фыркала:
- Мы должны развивать своё осязание, как собаки-ищейки?
- Конечно, для следствия имеет значение любая мелочь.
- Ну, мне эти шпионские страсти не пригодятся, мой дорогой друг-ищейка.
- Если хочешь расследовать дело об исчезновении маминых картин, ты должна быть во всеоружии.
Ты, как всегда, оказался прав. Я почуяла запах знакомого мне мужского одеколона. Таким пользовался Кямран...
Продолжение следует…