ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОЧЕМУ ОН НЕ ПЛАЧЕТ?
Вовка всегда был страстно влюблён. Вообще-то, влюблённость была постоянным состоянием его души с самого детства. Да что там с детства – прямо с рождения! Все на свете рождаются с каким-то даром – Бог никого не отпускает без подарков: кто-то рождён воином, кто-то писателем, кто-то учителем. Но человек не сразу понимает, что конкретно ему досталось с приходом на Землю. Говорят, что при рождении все люди знают, с чем они пришли в этот мир, но потом почему-то забывают на какое-то время о том, что принято называть «предназначением». И если человек идёт по правильному пути, то рано или поздно возвращается к тому, что называется «божественной миссией». К кому-то эти знания приходят в шестнадцать лет, кому-то в тридцать, а иные так и умирают, не узнав о том, что ему было «написано на роду».
Вовка, в отличие от других детей, понял о своём предназначении со своего появления на свет: ему Всевышний сделал удивительный подарок – он подарил Вовке умение любить. Любить по-настоящему, безусловно, как умеют любить только дети. Мальчик любил людей, животных, солнце, дождь, море и деревья в лесу… Кто-то может посчитать это отклонением от кем-то придуманных стандартов, но любовь не знает, что такое стандарты: она поселяется в душу человека и творит свои великие дела. Таких людей иногда считают блаженными, иногда говорят, что они «не от мира сего», но Вовке с самого его рождения было наплевать на все эти условности: жить по-другому, без любви, он не мог…
Вовка полюбил акушерку, которая нечаянно сломала ему ключицу, когда вывинчивала мальчика из материнского чрева. Врачу-неонатологу, чудесной молодой женщине, Вовка впервые улыбнулся, когда она осторожно ощупывала ребёнка, хотя ему было больно и очень хотелось плакать. Крохотная ручка малыша была обездвижена, а иначе Вовка бы обязательно обнял врача со словами благодарности. Говорить Вовка тоже не мог, в силу своих возрастных особенностей, поэтому он молча, с любовью и благодарностью смотрел на людей в белых халатах, накладывающих фиксирующую повязку на повреждённое место. Когда мама впервые взяла его на руки, он влюбился в неё на всю жизнь: нежно, сильно. А папа вообще вызвал у мальчишки щенячий восторг: он был большой и сильный. И пусть папа смотрел недоверчиво и немного брезгливо на своего перевязанного сына, Вовка простил его сразу и навсегда.
Говорят, что отцовский инстинкт, в отличие от материнского, просыпается не сразу, а спустя какое-то время, поэтому, простив недоверчивый взгляд папы, Вовка решил немного подождать. Его ожидания сполна оправдались: когда сняли повязку с маленького тела, а с лица прошла непонятно откуда взявшаяся сыпь, папа внимательно осмотрел ребёнка и сказал маме:
– Слушай, а наш-то ничего, на меня похож. Только писюн не в нашу породу.
– Да ты что? С чего это не в вашу? Очень даже в вашу!
– А чего он всё время улыбается? Может, с ним что-то не так? Другие, вон, сутками орут, а наш, практически, не плачет. Пелёнки обосранные, а он ничего, терпит, – не унимался папа.
– Дурак ты, Паша. Просто он любит этот мир – вот и улыбается. Да и с чего ему вопить: молока – на двоих бы хватило, любви и заботы – на целую группу детского сада… Всё у него есть, так чего же ему не улыбаться?
– Не, ну странно, согласись… А ну, Галка, ущипни его, посмотрим: заплачет, или нет?
«С ним что-то точно не так! – подумал Вовка, которому страшно мешала соска. – А интересно, зачем они суют мне в род эту гадость? Сейчас выплюну и заору, как того хочет папа».
Вовка вытолкал языком соску, но вместо того, чтобы заплакать, улыбнулся папе своим беззубым ртом.
– Вот, смотри, Галка, он опять улыбается, – обеспокоено сказал папа и ущипнул мальчика за ножку.
Вовка «сделал губку», собираясь заплакать, но передумал и, обиженно засопев, посмотрел на маму, ища защиты.
– Пашка, ты с ума сошёл? Ты сделал ему больно!
– Когда больно – дети плачут, Галя! Неси ребёнка к врачу. Пусть обследования сделают, какие нужно.
– Какие обследования, Павел?
– Ну, голову пусть просветят. А вдруг там мозгов нет? Со мной на фуре один водила работал, так у него девочка-инвалид: не говорит, а только мычит и улыбается. Может и…
- Не может. А Вовка не говорит, потому что ему ещё рано говорить.
«Это тебе пусть мозги просветят, папочка! Мама, не слушай его! А ещё лучше, отведи папу к врачу: пусть ему дадут какие-нибудь успокоительные таблеточки: очень он у нас нарвный. Интересно, почему мама любит меня любого, а папа всё время ищет к чему придраться?» – думал Вовка, продолжая улыбаться маме.
– Паша, ну не смотри на него глазами госприёмки! Он же просто солнышко у нас! Улыба! Всё у нашего Вовки нормально: агукает, писает, какает и кушает. Не цепляйся, а лучше подержи сына: я воду налью для купания.
Купание – было самым любимым делом для Вовки! После кормления, конечно. А что ещё нужно младенцу, знает каждый: вода в тридцать шесть градусов, ласкающая и очищающая от злых микробов тело, и мамина грудь, полная самой вкусной на свете пищи!
«Ну, наконец-то! Всякой фигнёй занимаются, а мне уже давно купаться пора. А потом кушать. Эй, родители, не сбивайтесь с графика! Ребёнка нужно с рождения приучать к режиму! Откуда я знаю? Не знаю, откуда я это знаю. Может, в меня там, откуда я пришёл, какую-то программку заложили. Знаю и всё тут».
Мама, по настоянию отца, всё же отнесла Вовку в поликлинику.
– Доктор, у меня ребёнок не плачет, – сказала она пожилой женщине в роговых очках с висящим на шее стетоскопом.
– Совсем? – спросила врач, отрывая глаза от Вовкиной карточки.
– Очень мало, практически никогда. Это нормально?
– Мамочка, а с вами всё в порядке? Вон, в коридоре слышите рёв? Это Светочка. Она – ровесница вашего Вовки: ей тоже полгода. Так у них ни одного дня спокойного не было: орёт сутками. Посмотрите, на кого похожа её мама: на ходячую смерть. Она же совсем не спит. А у вашего ребёнка я ничего не нахожу! Бог подарил вам с мужем такого чудесного, улыбчивого мальчика, а вас что-то не устраивает. Я думаю, что не стоит искать у него диагнозы! Может, он так любит этот мир, что его всё устраивает? И не говорите мне, что этот мир не за что любить.
– Доктор, его, может, и устраивает, а вот моего Пашу – нет. Это муж мой. Он думает, что у нас какой-то ущербный ребёнок, дурачок прямо… Дайте направление к врачу, который за голову отвечает, пожалуйста! А зачем светить ребёнка, если нет никаких показаний? Зачем ему лишняя порция радиации, а?
Не-не-не! Не надо никакой радиации! К тому же я не знаю, что это такое… Скажи ей, доктор, что у неё муж – дурачок. Ну ладно, пощупай меня немножко, голову посмотри. На писюн можешь не смотреть – он точно в порядке. А интересно, эта вечно орущая Светка красивая? Если да, то я, в принципе, готов с ней познакомиться. Правда, орущая сутками, да к тому же совсем лысая девчонка не может быть красавицей. Вот мама у меня – точно красавица. Да и вы, доктор, тоже ничего себе! Правда бледно-розовый цвет помады – точно не ваш. Ваш – красный. Это очень сексуальный цвет, я вас уверяю!» – думал Вовка, с улыбкой разглядывая большие очки на маленьком лице женщины в белом халате с холодной трубочкой на шее.
Вовке сделали все необходимые замеры, проверили реакции, заглянули в рот – всё было в полном порядке.
– Спасибо, доктор, – поблагодарила мама врача, потом, смущаясь, попросила: - А вы можете написать справку, что у Вовки всё в порядке? Это для мужа нужно, чтоб отстал.
Врач рассмеялась:
– Да ради Бога! Так и напишу: ребёнок улыбается, потому что любит этот наш несовершенный мир…
Когда мама вынесла Вовку из кабинета, он посмотрел на орущую девочку в розовом, вязаном костюмчике и улыбнулся: девочка вовсе не была лысой! Длинные, белые волосы доходили почти до плеч, правда торчали в разные стороны, отчего девочка была похожа на одуванчик.
– Гы, – сказал Вовка и улыбнулся. И тут случилось чудо: девочка сначала замолчала, потом посмотрела зарёванными глазами на Вовку и… улыбнулась в ответ во весь свой беззубый рот. Обе мамы растерянно посмотрели друг на друга, и, сказав бледной женщине с синяками под глазами «до свидания», Вовкина мама поспешила к выходу. Девочка опять заорала.
– Постойте, пожалуйста! – окрикнула мама Светочки маму Вовки. – Вы не могли бы немного с нами постоять, пока моя очередь не подойдёт. А то здесь уже все злые на нас. Два человека всего!
Галя остановилась, развернулась и подошла к маме девочки.
Вовка опять сказал «гы», и девочка засмеялась в голос. Вовка снова сказал своё «гы», и девочка опять засмеялась…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Я ТЕБЯ ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ
Вовка нёс Светочкин портфель из школы и думал, глядя на плачущую девочку:
«Нет, всё-таки Светка-дура. Ну, получила четвёрку – чего рыдать-то? Что, всегда пятёрки, что-ли, получать? Где это написано? В какой такой конституции? Ну и пусть не отличница, а я всё-равно её буду любить!»
– Вовка, ты чего опять лыбишься? – спросила заплаканная Светка.
– Потому что я люблю тебя! – запросто ответил мальчик.
– А Катьку ты тоже любишь?
– Как человека – да, а как женщину – совсем не люблю. Я же тебя люблю, а человек не может любить сразу всех!
– Не может.
– А ты меня любишь?
– Не знаю, Вовка. Ты хороший: портфель мой носишь, помогаешь с уроками. И потом, ты – смешной. С тобой никогда не бывает скучно.
– Светка, не юли: да или нет?
–Ну, честно, не знаю. Может и люблю. Но не так, как маму с папой.
–Тогда давай поцелуемся, что ли?
– Здрасти! Чего это я тебя целовать буду?
– Ну, не хочешь ты – давай я тебя поцелую.
– Не, Вовка, лучше не надо. Опасно это.
– Чего вдруг?
– От поцелуев дети могут народиться.
– Откуда ты это знаешь?
– В кино видела: там мужчина и женщина дружили. Ну, в кино ходили, в парк, на аттракционах качались – и всё-то у них было нормально, пока они не поцеловались. А потом она и говорит: «У меня ребёнок будет!». А нам с тобой зачем ребёнок? Мы же ещё сами дети.
– Ничего не дети. Восемь лет – совсем даже не дети уже. А потом что?
– А потом она узнала, что он вроде как погибает: его на войну забрали. В Афга… В эту страну, куда всех посылают… А потом она одна ребёнка растит. Знаешь, как ей трудно было!
– Ну и что дальше?
– А потом он вернулся – в плену был. А вдруг тебя заберут? А я одна с ребёнком останусь?
– Так нет сейчас никаких войн – не заберут. Серёжка мне говорил, что он Ирку поцеловал, а у них никаких детей и нет.
– Нет, Вовка. А вдруг заберут? Не будем рисковать, ладно?
– Ладно, но ты знай: я тебя всегда любить буду, хоть ты и плакса.
– Ну и люби себе, я тебе что, мешаю? – сказала Светка и, покраснев, поправила волосы.
Придя домой, Вовка застал маму на кухне – она пекла его любимые булочки с корицей. Вовка обожал, когда мама пекла эти булочки: по всему дому разносился запах свежей сдобы и корицы. Это был аромат его дома, его детства, его семьи. А семью он любил больше всего на свете!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
БЕЗ СВАДЬБЫ ДЕТЕЙ НЕ БЫВАЕТ?
Вовка подошёл к маме и обнял её. Мама наклонилась к сыну и поцеловала его в макушку.
– Мам, скажи, а от поцелуев дети бывают?
Мама внимательно посмотрела на сына.
– Вовка, это ты к чему сейчас?
– Не, я просто так спросил.
– Не юли, сынок. Колись: к чему такие вопросы?
– Светка в кино видела.
– Понимаешь, Вовка, непосредственно от поцелуев дети не рождаются.
– А от чего рождаются?
– Ну точно не от поцелуев…
– Ну, понятно. А от чего тогда?
– А зачем это тебе?
– Так просто.
– От большой любви, я думаю. Вот папа придёт, у него и спроси, ладно? А сейчас мой руки и садись за стол. Булочки уже остыли немного, я тебе молока налью.
Папа пришёл вечером, уставший, и Вовка, глядя на отца, вроде бы и передумал спрашивать о том, как и от чего рождаются дети. Но когда семья села за стол ужинать, мама сказала:
– Отец, наш мальчик стал совсем взрослым!
– Ты с чего это взяла, мать?
– А вот доужинаешь, и расскажи сыну, откуда дети берутся.
– А чего я? Это мать должна о таких вещах детям рассказывать.
– Мать должна дочкам рассказывать. А сыновей отец просвещать должен.
– Галка, дай спокойно поесть, я тебя прошу.
– Да ешь, кто тебе не даёт.
Так Вовка и не узнал в тот день, от чего рождаются дети.
«Не от поцелуев, и ладно. Но, видимо, там что-то нечисто, раз они не хотят об этом говорить…», – подумал Вовка и, улыбнувшись родителям, пошёл в свою комнату: на его письменном столе стоял новый конструктор. У Вовки была страсть: возиться с мелкими деталями, и родители, зная такую любовь ребёнка к конструкторам, дарили ему на каждый праздник новый конструктор: то машину, то танк, то самолёт…
Вовка мог за любимой работой сидеть часами, и вся полка, стоявшая в его комнате, была уставлена собранными его «очумелыми» ручками игрушками: из дерева, из пластмассы, из металла…
«А что труднее: детей делать или конструкторы собирать?» – задал себе вопрос Вовка, и в этот момент в комнату заглянула мама.
– Мам, а как ты думаешь, что труднее: конструктор собирать, или детей делать? – спросил Вовка маму.
Мама внимательно посмотрела на сына и задумалась буквально на несколько секунд. Потом, подняв с пола упавший шуруп, ответила абсолютно серьёзно:
– Я думаю, что труднее, всё-таки, собрать конструктор.
– Тогда ладно. Тогда с детьми я как-нибудь справлюсь, если мне конструктор собрать – раз плюнуть…
– Не скажи, Вовка. Детей вырастить надо, а это точно труднее, чем конструктор собрать. А ты что, так сильно Светку любишь, что уже о детях задумываешься?
– Да, мамочка, очень люблю.
– Ну, я надеюсь, ты понимаешь, что вам нужно вырасти сначала? Вот, школу закончите, в университет поступите, потом закончите, а там уж и о свадьбе подумать можно.
– А что, без свадьбы детей не бывает?
– Ну, иногда бывает… Но после свадьбы дети счастливыми рождаются. И у нас с папой сначала свадьба была, потом только ты родился. И вот какой замечательный получился мальчик: улыбчивый, учишься отлично, поведение примерное…
– А если без свадьбы – то двоечники получаются?
– Ну… Да, наверное… Но ты, всё-таки, свадьбы дождись, ладно?
– Ладно, мамочка, дождусь. Но я на Светке жениться буду, ладно?
– Поживём – увидим, – сказала мама и крепко обняла сына.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
ПАПИН УХОД
Когда Вовка под утро пришёл с выпускного вечера и, тихонько открыв дверь, вошёл в квартиру, намереваясь неслышно пробраться в свою комнату, он заметил на кухне свет.
«Меня ждут!» – подумал Вовка и пошёл туда, где им всем было тепло и уютно, где пахло булочками с корицей, где по вечерам собиралась вся семья.
– Мама, папа, я дома! – радостно крикнул Вовка и осёкся: мама подняла на сына заплаканные глаза, а папа встал.
– Я куда-то опоздал? Мам! Что случилось? – с какой-то непонятной тревогой спросил Вовка.
Он видел свою маму плачущей только два раза: первый раз, когда папа попал в аварию на своей фуре и попал в больницу с переломами ноги и рёбер, а второй раз, когда папа на три дня ушёл к её подруге. Вовка тогда только закончил шестой класс и, конечно, всё понимал. Мальчик даже не знал, как толком утешить маму: она пролежала на кровати три долгих дня, плача не переставая, от чего её чудесные, голубые глаза, обрамлённые длинными, чёрными ресницами, распухли и превратились в маленькие щёлочки. На все просьбы сына успокоится и встать с кровати, мама не отвечала и смотрела на Вовку так, как будто он был виноват в случившемся. Вовка сам себе делал яичницу, пытаясь накормить мать, и даже отварил макароны – мама не реагировала на заботу сына и только пила кофе.
«Мама, а как же я?» – спросил Вовка, отчаявшись привести маму в чувство. Мама повернула голову, с ненавистью посмотрела на сына и сказала первые слова за три этих страшных дня:
«А что ты? Чем ты лучше меня? Он нас обоих бросил!»
«Мамочка, папа приходил в школу сегодня и сказал, что он меня не бросал», – сказал Вовка и улыбнулся.
Вовка по-прежнему всегда улыбался, а особенно, когда ему хотелось плакать. Он очень хорошо запомнил папины слова, сказанные им другу, от которого ушла жена, пока тот был в рейсе:
«Что ты плачешь, как баба? Мужики не плачут! Она от тебя и ушла, потому что ты тряпка».
И сказал он это так жёстко, так безапелляционно, что Вовка, стоящий рядом с отцом и его плачущим в пивной другом, подумал:
«Как хорошо, что я не умею плакать! Зато меня уж точно никто бабой не назовёт! И я точно не тряпка».
Папа строго посмотрел на сына и сказал:
«А ты чего лыбишься? Лёшка, бери пример с моего Вовки – никогда не плачет пацан! Ему плохо, а он улыбается! Мужиком растёт! Давай, ещё по бокалу, друг».
«Мамочка, он приходил в школу сегодня и сказал, что он меня не бросал», – сказал Вовка и улыбнулся. Мама села на кровати, посмотрела безумным взглядом на сына и ударила его по лицу. Сильно ударила. Потом ещё и ещё… Мама хлестала Вовку по лицу, а мальчик сидел не двигаясь, смотрел на обезумевшую женщину глазами, полными слёз и… улыбался… Он продолжал улыбаться, когда мама спохватилась, прижала Вовку к себе и стала покрывать его лицо, голову, руки поцелуями. Она целовала опешившего ребёнка, гладила по голове и шептала одними губами: «Прости… Прости… Прости…»
А через три дня папа вернулся. Вот так просто взял свой чемодан и вернулся. Вовка спрятался в свою комнату, забрался под кровать, рисуя себе картины папиной смерти: если Вовке досталось от мамы, а он ничего плохого не сделал, то о том, что сейчас будет с папой, мальчик старался не думать. В кино он видел бурные выяснение отношений между мужчинами и женщинами, но как поведут себя родители – даже не предполагал. Лёжа под кроватью, Вовка прислушался: в квартире было тихо. Вовка испугался: а вдруг мама убила папу, что тогда? Он очень любил свою маму, но если она стала убийцей отца, Вовка не сможет с ней жить. Мальчик тихонько вылез из-под кровати и, подойдя к двери на цыпочках, опять прислушался. Он услышал мамин всхлип, и в голове пронеслась мысль:
«Мама плачет, а папу не слышно. Папа, лучше бы ты всхлипнул: так я хотя бы понял, что ты живой. Но мужики не плачут, я знаю… Особенно, если их убивают… Нужно выйти. Нужно что-то делать…»
Вовка приоткрыл дверь из своей комнаты, прокрался в коридор и увидел чудную картину:
Папа крепко обнимал маму за плечи, а мама, прижавшись к нему, тихо всхлипывала. Потом папа наклонился и поцеловал маму долгим-долгим поцелуем. Вовка подошёл к родителям и влез между ними. Так они и стояли втроём, прижавшись друг к другу, не включая свет. А потом стали жить дальше, как будто ничего и не было. Ни ссор, ни объяснений, ни упрёков. Мама вычеркнула из своей жизни эти три дня, только не могла простить себе сына: она в жизни не поднимала на него рук. Никогда до этого и никогда после этого случая.
Через несколько дней, когда Вовка с мамой отправились в магазин за курткой, они встретили ту самую подругу. Увидев маму, женщина виновато опустила голову и побежала прочь, а мама сказала Вовке:
«Смотри, сынок, что стыд с человеком делает: он людям в глаза смотреть не даёт. Подлость, Вовка, как клеймо: оно выжигает страшную, не заживаемую рану на теле человека, её совершившую. Живи так, мой мальчик, чтобы тебе не пришлось прятать глаза от людей и перебегать на другую сторону…»
«Мама, ты не простила её? – спросил Вовка. – Но ведь ты простила же папу…»
«Я простила ей папу, Вовка. Я не простила ей тебя. Не могу. Бог простит её, бедную», – сказала тогда мама, и они, выйдя из магазина, так ничего и не купив, поехали на базар, где выбрали Вовке самую лучшую куртку, которая почему-то называлась «Аляска». «Аляска» была Вовкиной мечтой, но стоила довольно прилично, и купить её можно было только у перекупщиков: моряки привозили откуда-то из-за границы. Причём, детских размеров у этих курток не было: мама купила куртку на четыре размера больше, чем носил её сын.
«На вырост», – сказала она и дала нести Вовке заветную ношу в целлофановом импортном пакете. Вовка шёл счастливый и улыбался: светило яркое зимнее солнце, с крыш капала капель, папа вернулся, а у него была самая модная по тем временам куртка…
Мама ошиблась: куртку Вовка надел буквально следующей зимой. За лето, перед седьмым классом, он вырос на целую голову. К тому же, папа отвёл его в спортивную секцию на борьбу, и Вовка из тощего пацана превратился в красивого юношу, на которого стали засматриваться одноклассницы. Но для него существовала одна девочка в классе - Светка. Остальных он попросту не замечал…
ГЛАВА ПЯТАЯ
БЕДА
– Мама, что случилось? Ты плачешь? – спросил Вовка, чувствуя, как подкашиваются ноги.
– Сядь, Вовка, – сказал папа. – Нужно поговорить.
Вовка расстегнул пиджак нового костюма, аккуратно повесил его на спинку стула, сел и внимательно посмотрел на родителей.
– Понимаешь, сын, мама у нас заболела. Тяжело заболела, – сказал отец.
– Насколько тяжело? – спросил Вовка.
– Тяжело, Вовка. У неё рак. Стадия более, чем серьёзная.
– Какие прогнозы, мама?
– Да разве ж у них узнаешь? Говорят, может месяц, а может, год. Завтра мама ложится на операцию, потом курс химиотерапии, потом, как пойдёт… Я не знаю, как быть. Нам сейчас деньги нужны будут – я перешёл в другую фирму: поеду за границу работать. А как быть с мамой – я не знаю…
– Я знаю, папа, – с улыбкой сказал Вовк, подумав, буквально несколько секунд. – Просто моё поступление отложится, ничего страшного. Поступлю, когда мама поправится.
– Вовка, ты с ума сошёл: тебе нужно учиться… Мы верили, что ты станешь настоящим врачом. Так нельзя… И потом, тебя сразу заберут в армию, – сказала мама, вытирая слёзы.
– Мам, я пойду работать в больницу, санитаром. Профессию нужно познавать с самого низа, так что всё по плану. Тебя на ноги поставим, а там уж учиться пойду. А от армии я отобьюсь, не переживай. Отсрочку возьму по уходу за тобой. Завтра схожу в военкомат, узнаю, как и что.
– Нет… Нет, родной… Я так не смогу. Жить и знать, что я стала камнем на твоей шее... На вашей шее…
– Замолчи, Галка. Мы всё всегда делали вместе. Вовка прав – если ему суждено быть врачом – он будет им. Не сейчас, так через год, два… Зато, мы можем гордиться сыном – он стал настоящим мужиком. Всё, разговор окончен. Пошли спать. Завтра тяжёлый день.
– А операцию завтра будут делать? – спросил Вовка, вставая со стула.
– Нет, завтра кладут. Сначала анализы, подготовка. Если всё будет хорошо, то через дня три. Тут, чем быстрее, тем лучше.
– Мама, ты, главное, ничего не бойся. Мы с тобой, слышишь? Обещай нам с папой, что не будешь плакать!
– Я буду стараться. Я люблю вас, мужики мои родные…
– И мы тебя любим.
И они обнялись. Крепко-крепко, как тогда, в коридоре, когда вернулся папа. Это стало своеобразным ритуалом семьи: перед тем, как папе нужно было бороздить просторы большой страны, которая называлась когда-то Советским Союзом, они всегда обнимались и стояли какое-то время, чувствуя биение сердец друг друга…
После военкомата и больницы, куда Вовка устроился санитаром, он забежал к Светке.
– Вовка, ты где так долго ходишь? Слушай, ты много с собой вещей берёшь? У меня два чемодана собралось. Ну, я надеюсь, ты поможешь справиться с этой тяжестью! А что с лицом? Не выспался? Судя по времени, ты, всё-таки, поспал.
– Светка, пошли в кафешку, поговорить надо, – сказал Вовка.
– А что не так-то? – спросила Светка, примеряя мамин плащ. – Как ты думаешь, если я его с собой возьму, мать орать не будет?
– С чего ей орать? Возьмёшь и возьмёшь – она себе другой купит. Пошли, Светка. Это важно, – сказал Вовка и направился к двери.
– Ладно, подожди меня на улице. Пять минут – мне накраситься нужно, – крикнула девушка и села к зеркалу. Вовка спустился на улицу и прождал полчаса, пока Светка вышла во двор.
«Какая она красивая! – подумал Вовка. – Как же я без неё? Особенно после того, как… Хорошо, что это произошло: так надёжнее будет. А то, мало ли что… Там, в университете, парней много… Ладно. Она моя и всё тут. И это навсегда…»
– Вовка, рассказывай, что случилось? – сказала девушка, когда они заказали по чаю с пирожками и сели за маленький столик.
– Свет, я не еду никуда, – тихо произнёс Вовка.
– Не поняла: как это не едешь? С ума сошёл? Что вдруг? – оторопела Света.
– У меня мама заболела. Тяжело. Рак у неё. Ей, может, месяц остался, мне тут надо быть. Отец уезжает заграницу, деньги нужны будут. Я не могу её оставить, понимаешь?
– Вовка, мне очень жаль… А как тётя Галя себя чувствует?
– Не очень. Мы её сегодня в больницу отвезли. Я в военкомате был – сказали, что отсрочку дадут. Я в больницу устроился…
– Кем?
– Светка, что за вопрос? Главврачом… Санитаром, конечно. Они так обрадовались – не представляешь..
– Ещё бы им не обрадоваться. Больных таскать, небось, некому. А как же мечта, Вовка?
– Свет, мечта пока остаётся в стадии зародыша. Есть обстоятельства, есть долг, понимаешь?
– Слушай, это мать тебя попросила остаться?
– Да ты что, я еле уговорил её. Она думает, что жизнь мне ломает… Вот глупая! Взрослая, а такая глупая!
– Это ты глупый, Вовка. Ты же хотел быть врачом, как же так? Может, ей сиделку взять?
– Свет, не говори глупостей. Я должен быть с ней. Всё. Нет другого выхода. А ты на каникулы приедешь скоро…
– Поступить ещё нужно. Вовка, как думаешь, из меня товаровед?
– Почему нет? У тебя аттестат приличный, так что…
– Ты же знаешь, что там конкурс сумасшедший: сейчас все в торговлю лезут. Ну как же так, ты с золотой медалью, идёшь в санитары… Это неправильно, Вовка! Как я там без тебя?
– Свет, а кто сказал, что там ты без меня будешь? Я с тобой буду… Я думать о тебе буду. Каждый день. И писать тебе буду. Раз в неделю будешь получать. Только адрес пришли, как устроишься.
– Пришлю. Не знаю, может ты и прав, Вовка, но, всё-равно, это неправильно. Так не должно было быть.
– Но так есть, Светка. Ты, главное, не найди там кого-нибудь.
– А если найду, то что?
– Ничего. Я просто умру.
– Дурак ты, Вовка. Кому я теперь нужна, после всего…
– Мне нужна. Слово даёшь?
– Ладно, даю… А ты здесь не найди. Там, в больницах, сестёр много симпотных. Смотри мне. Узнаю – тоже умрёшь: сама тебя убью…
Вовка шёл домой и всем своим сердцем чувствовал, что всё будет иначе, по-другому. Как – он пока не знал, но знал, что так, как было, уже не будет никогда. Детство закончилось как-то уж сразу, быстро. Вовка буквально за одну ночь стал очень взрослым человеком. Не по возрасту, нет – по состоянию души. Ему было лет сорок, или шестьдесят, может, восемьдесят – он точно не знал. Он знал одно – теперь всё зависит от него. Вовке впервые в жизни захотелось плакать. Солнце ярко светило, пели птицы на ветвях деревьев в аллее парка, где они всю жизнь гуляли сначала с мамой, потом со Светкой. И Вовка, как всегда, улыбнулся. А, улыбнувшись, подумал: «Это не конец жизни. Это начало. Просто это начало новой жизни. Без Светки…»
«Почему без Светки?» – спросило его подсознание.
«Мы оба знаем, что без неё… Но, может быть...» – ответил Вовка себе, потом сел на скамейку и… заплакал. Он плакал горько, безнадежно, как плачут дети, вытирая слёзы рукавом рубашки и размазывая их по щекам. Две слезинки попали ему в рот, и Вовка, проглотив их отметил, что слёзы очень похожи на минеральную воду «Есентуки»: такие же солёные и немного терпкие.
На скамейку, где сидел и горько плакал парень, подсела бабушка.
– Сынок, тебе плохо? – спросила она.
– Плохо, бабушка, – ответил Вовка.
- Тогда и правда поплач; милый. Это хорошо, что плакать можешь. Глядишь, со слезами вся беда и выльется наружу.
– Мужики не плачут, бабушка, – сказал Вовка.
– Запомни, милок, по-настоящему плачут только настоящие мужики. А потом перестают плакать и делают дело. Иди, сынок, делай то, что должен. И пусть Бог поможет тебе!
– А он есть, бабушка? – спросил парень.
– А то как же. Ты же есть, значит, и Бог есть. Только не все его видят. Вот ты видишь – дар у тебя, видать, такой: раз плакать можешь, значит, и любить умеешь. А раз любить умеешь – с Богом в душе живёшь. Доверься ему – он проведёт. А ты дело делай. Служи. Глядишь и пройдёшь по соломинке над пропастью.
– Какое дело, бабушка?
– Дело своей жизни, милок. Оно у каждого своё…
– Спасибо, бабушка. Пойду я…
– Иди, сынок. Иди и не оглядывайся назад. Дело делай…
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПРОШЛО МНОГО ЛЕТ…
– Владимир Павлович! Идите домой, поспите хоть немного! Где это видано, столько часов отстоять на ногах! С пациенткой всё хорошо будет, Ивушкин сегодня дежурит, Анюта проверять будет. Если что, мы позвоним вам.
– Вера Ивановна, голубушка, не уйду я… Не могу. Мне здесь нужно быть. Не оставлю я её. Я ведь всё равно не засну…
– А вы знаете её?
– Знал… Когда-то, очень давно… В прошлой жизни. Так давно, что самому не верится… Мы дружили в детстве.
– А я подумала: почему она так настойчиво просила, чтобы вы её оперировали?
Приехать в наше захолустье из столицы, чтобы вот так довериться! Красивая она такая… Говорят, чин высокий в торговле занимает. В министерстве работает. Там, небось, любая больница подхватила бы. А она к нам… Красивая она, – опять повторила Вера Ивановна.
– Красивая. Идите, Вера Ивановна. Спасибо вам. Вы – замечательный хирург. Когда вы рядом, я прямо чувствую, как у меня крылья вырастают.
– Не глумитесь над пожилой барышней, Владимир Павлович! Вы родились с этими крыльями: так все говорят. У вас руки удивительные. Я, когда вам ассистирую, глаз не могу оторвать. А вот и ваша Фирочка идёт. Фира Исааковна, чего вам дома не сидится? Поздно уже!
– Ой, я вас прошу! Что такое это ваше поздно? Я Володечке поесть принесла. Он же с утра как позавтракал, так и всё. Вы уже всё, уходите, Вера Ивановна?
– Да Фира Исааковна, пойду. Устал очень. Сложная операция была. Только Ваш муж…
– Ой, таки прям! Что, в столице хирургов нет?
–Таких нигде нет. Зря вы отказались переезжать, когда вас звали.
- Да Володечку и сейчас зовут! Куда ж мы, Вера Ивановна? Здесь могилки, здесь всё родное, знакомое…
- И то верно. До свидания, Владимир Павлович! До свидания, Фира Исааковна! Если что – звоните в любое время.
– Идите, дорогая! До завтра.
Когда за Верой Ивановной закрылась дверь, Фира обняла сидящего мужа за плечи.
– А ну, скажи, Володечка, как прошла операция?
– Всё хорошо. Я здесь останусь, Фирочка. А ты домой езжай.
– Володечка, ты улыбаешься, а я никак не пойму, то ли на самом деле всё хорошо, то ли ты плакать хочешь?
– Ночь покажет. Пока всё было неплохо, – сказал Владимир Павлович и улыбнулся жене.
– А ещё, ты очень похож на Галину Аркадьевну, когда улыбаешься. Она точно так же улыбалась. И не плакала даже тогда, когда мы папу твоего хоронили… Что за порода такая? Не пойму… И в нашей Софочке те же гены. Ты точно здесь будешь? Всё, всё, всё, родной, я пошла…
Фира ещё раз обняла уставшего мужа, пригладила седые взъерошенные волосы, внимательно, даже как-то выжидающе посмотрела ему в глаза и пошла к двери. У двери резко повернулась и тихо произнесла:
– Володечка, скажи мне одно: я могу спать спокойно?
– Да, родная…
– Это точно?
– Да, Фирочка. Иди, мне тоже поспать нужно. Боюсь, ночь беспокойной будет.
– Скажи мне одно, она красивая?
– Красивая.
– Ну, я пошла.
– Иди, Фирочка.
Фира сделала два шага по направлению к двери и снова вернулась:
– Ты меня любишь, Володечка?
– Всем сердцем…
– Обними меня.
Владимир Павлович тяжело поднялся с кушетки, и, крепко обняв свою жену, прошептал ей на ухо: «Пока смерть не разлучит нас…»
2022-11-17
Клайпеда, Литва.
Продолжение. Рассказ "Сашкина история": http://proza.ru/2022/12/08/1385