Бывшая учительница русского языка и литературы Анна Петровна, надо отметить, давно с учительством расставшаяся, пришла домой с работы растроганной и в нежнейших чувствах.
Только что на автобусной остановке она столкнулась со своей бывшей ученицей Леночкой Измайловой, в замужестве Куликовой. Едва завидев бывшую учительницу, та разулыбалась и восторженно бросилась ей на шею с объятиями. После бравурной встречи она принялась взахлёб докладывать о себе всё и вся. И это были высшая степень доверия и искренняя любовь. Вся усталость после рабочего дня, проведённого в офисе, вмиг улетучилась, и Анна Петровна с удовольствием слушала рассказ.
– А я вам одну тайну открою, – хитро улыбаясь, засмеялась повзрослевшая и несколько располневшая Леночка, – только вы не обижайтесь!
– Ну, давай! – подхватила её настрой не менее, чем она, обрадованная учительница.
– А знаете, что я за Стасика всегда сочинения писала?
Анна Петровна вспомнила эту очаровательную парочку – неразлучных Лену и Стасика Куликова.
– Нет, даже не догадывалась, – протянула она.
– Помните, мы всегда в разное время сочинения сдавали? Один – раньше, другой – позже, – продолжала каяться Леночка.
– Да, что-то такое было, – попыталась восстановить за много лет стёршиеся фрагменты в памяти Анна Петровна.
– Так это я за обоих и писала! – обрадовала учительницу сообщением Леночка. – И сдавали мы тетради в разное время, чтобы вы почерк сравнить не могли!
Анна Петровна расхохоталась, и Леночка подхватила её смех. Она искренне порадовалась за умных детей, не расставшихся после школы и создавших замечательную семью.
– Сегодня Стасика в «Новостях» на Четвёртом канале показывать будут, – радостно сообщила Леночка.
Вечером Анна Петровна сидела у телевизора, смотрела новостную программу в ожидании интервью.
Наконец, прозвучало долгожданное:
– О проблемах своего предприятия расскажет его директор Станислав Геннадьевич Куликов.
Анна Петровна встрепенулась, отставила на журнальный столик вазочку с черешней, подалась вперёд, повнимательнее взглянула на экран и увидела своего бывшего десятиклассника – повзрослевшего, ставшего солидным и объёмным Стасика.
– Это мой ученик! – с восторгом сообщила она семье. – Муж Леночки Измайловой.
Стасик Куликов на экране обстоятельно и подробно отвечал на вопросы корреспондента, рассказывал о своём предприятии. Говорил он бойко, умно и толково, с большим знанием дела, авторитетно и весьма компетентно.
Анна Петровна с удовольствием смотрела на преобразившегося солидного Станислава Геннадьевича и радовалась, отмечая, что «мальчик» остался большим умницей. Внутренний голос хвалил её за то, что она в своё время приложила руку к его воспитанию. Учительствовать, правда, ей пришлось недолго – всего три года распределения, а в выпускном десятом классе Стасика Куликова – всего год.
Но если вам случалось хоть раз в жизни хлебнуть из неподъёмной тяжёлой чаши учительства горячего и обжигающего, густого, мутного и тягучего зелья, вы уже никогда не забудете его терпкого и горького вкуса.
Яркая чёткая лиловая печать всегда будет стоять на вашем лбу, как вы её ни скрывайте и ни маскируйте – тональником, причёской или головным убором. Вам никогда не избавиться от оценивающего цензорского взгляда. И никогда не одолеть критика, навсегда поселившегося в вашей голове.
Но даже если вы не идёте по улице с тяжеленной охапкой разнородных цветов, скажем, первого сентября или в первую субботу октября, или в двадцатых числах мая – после последнего звонка, в вас всегда будут видеть представителя профессии.
Отслеживая сюжет, Анна Петровна почему-то вспомнила Олю Третьякову, тоже встреченную несколько лет спустя после окончания школы и рассказавшую всё о себе. И то, как в один прекрасный день Оля вдруг пришла к Анне Петровне, принесла стопку книг и заявила, что бесповоротно решила порвать с институтом, уезжает в дальние края за безумной любовью, а свои книги оставляет на память любимой учительнице. Решение бросить учёбу Анна Петровна безрезультатно попыталась оспорить и книги предложила забрать. Но Оля Третьякова ни в какую не соглашалась с доводами и ушла. А брошенная ею стопка так и стоит долгие годы на полочке в бесконечном и безнадёжном ожидании хозяйки.
Под наполненный технической информацией рассказ Стасика Анна Петровна вспомнила, как заставляла целый класс футболистов читать «Войну и мир». И беспечного лентяя Грушинского тоже. «Как его, кстати, звали?» – спрашивала она себя. В июне, после окончания учебного года, Грушинский мужественно одолел целых три тома, оставив на неопределённое «потом» сиротливый четвёртый.
Анна Петровна, томясь от июньской жары, терпеливо обсуждала с Грушинским все перипетии в судьбе Андрея Болконского с его жизнелюбивым «неугомонным» дубом. У бедного Грушинского никак не получалась оценка за четверть по причине полного отсутствия оценок – он всё время тренировался и играл в свой футбол. Беседы о несданном материале по Толстому были самым простым шагом как-то эту злосчастную оценку выставить. А у Анны Петровны на носу был отпуск, и, вообще, она уже отработала свои три года распределения после университета.
Однако сделавшийся целеустремлённым Владик (она вспомнила-таки его имя) Грушинский всего этого не знал и старательно читал и пересказывал ей роман. Но до незабвенных пелёнок Наташи Ростовой ему дойти не довелось. Так что учительница взяла с него честное слово, что Владик обязательно одолеет четвёртый том, хотя бы из интереса. И при этом была абсолютно уверена, что Толстого он больше в руки не возьмёт – оценку-то ему она всё-таки выставила. Но как горячо он клялся, что обязательно «добьёт» роман – ему самому интересно, чем всё это закончится! Вот прямо-таки завтра и начнёт. У Анны Петровны на завтра были взяты билеты на поезд, и её ждали два месяца отпуска, а заодно и прощание со школой, не вызывавшей у неё ничего, кроме желания сбежать.
Вспоминалась ей умница и красавица Лариса, жившая в соседнем доме и однажды во время субботника посадившая берёзку. Много лет прошло, и о Ларисе Анна Петровна ничего не знала. Берёзка же выросла и стала очень высокой. Но каждый раз, проходя мимо неё, Анна Петровна смотрела на красавицу с длинными – до самой земли – ветвями, любовалась и думала: «Лариса!»
Многие дома в городе имели для Анны Петровны свои имена. Когда она шла по улице или ехала мимо, то непроизвольно мысленно отмечала: Островский, Нежданова, Ферапонтов и т. д. Проезжая мимо школы, она искала глазами четыре окна своего бывшего кабинета на третьем этаже слева. Хотя с годами успокоилась и стала забывать о Фёте, приказывавшем останавливать карету и плевавшем в сторону чем-то обидевшего его Московского университета.
Виделись ей выпускники Скворцов и Жаворонкова, идилличные, освещённые закатными лучами солнца, с аттестатами в руках уходящие по длинной прямой липовой аллее, тянущейся вдоль трамвайных рельсов, – навстречу новой жизни.
Однако теперь она смотрела на взрослого умного дяденьку на экране и вспоминала ответственного и целеустремлённого мальчика-спортсмена. Он часто уезжал на соревнования и отсутствовал на занятиях. А вернувшись, быстро и легко навёрстывал пропущенное и прекрасно учился, сдавая всё необходимое в срок и, как правило, на отлично. Как выяснилось, не без помощи Леночки Измайловой.
Анна Петровна слушала компетентного в своём деле специалиста, славного и серьёзного Стасика всё с тем же румянцем на щеках и, как всегда, рдеющими от лёгкого волнения ушами, улыбалась и гордилась им.
Но ехидное подсознание издевательски крутило на воображаемом фоне старую песню со словами:
«Летят путями звёздными,
Плывут морями грозными
Любимые твои ученики».
Песня всегда казалась Анне Петровне какой-то слащавой, допотопной и искусственной. Да к тому же, что значит в 25 лет узнать о перспективе:
«Тебя с седыми прядками
Над нашими тетрадками,
Учительница первая моя»!
Так и слышалось ей не «первая», а почему-то «дряхлая». Хотя в авторском варианте Матусовского вообще фигурирует слово «старая», что любви к профессии никогда не способствовало.
Заодно вспоминались ей дрязги со школьной администрацией, вечно в последний момент подсовывавшей в придачу к её старшим классам, как договаривались изначально, комплект из 6 «А», 6 «Б» и 6 «В» («Да что там! Попробуйте! Подумаешь!») с неповторимым трио: Смолонкин, Арешкин (через а) и Боранкин (через о). Просто потому, что другие учителя отказывались там работать, а директор школы как молодого безропотного и беззащитного специалиста выбрала жертвой именно бедную Анну Петровну. Кто знает, как сложилась бы её карьера, если бы не эти замечательные дети с их душераздирающими манерами, разбитыми стёклами, разрисованными партами, сорванными шторами и ощипанными цветами на подоконниках?
«Кабанов! Прекрати жевать цветок!» – вспомнилось ей, а перед глазами всплыли красные упитанные щёки на улыбающейся довольной физиономии шестиклассника, оценившего оказавшееся смешным замечание.
Неожиданно припомнился ей день то ли здоровья, то ли физкультуры, когда вся школа выехала на природу. На длинной электричке. По пути к Анне Петровне с её классом в последний вагон отправили гонца с известием: «На следующей остановке выходим!» Что он там перепутал, этот посланник?
Анна Петровна вместе со своим 5 «В» и несколькими родителями дисциплинированно вышла и осталась на платформе. А электричка, унося в своём зелёном чреве всю школу, его властную безумную администрацию и организатора всего этого безобразия физрука, дав гудок, ушла в лесную приморскую даль. Радуясь, что ей удалось избежать и не придётся участвовать во всей общеобразовательной вакханалии, Анна Петровна вместе с родителями и детьми просто отправилась к морю. Но безжалостный холодный осенний ветер сносил с берега не только свистящий песок, но и наконец-то присмиревший 5 «В». В познавательных беседах, собирая коричневые моховики и жёлтые лисички, они дружно прошли по лесу целую остановку в пару-другую километров до предыдущей станции и благополучно вернулись в город.
Никогда не жалела Анна Петровна о покинутой школе, считая свой уход освобождением. Но вот незаметно наступили времена, когда ей захотелось спеть что-то вроде «Нас водила молодость в сабельный поход». Конечно, её Кронштадтский лёд был совсем другим, но как не вспомнить неделю ларингита после десяти уроков в день, с пятиминутной переменой. Или раннюю тёмную утреннюю дорогу на окраину города, на Бумажную фабрику, в 40-градусный мороз, чтобы провести там в Красном уголке в совершенно безлюдном клубе 4-5 часов уроков истории (а-ля незабвенный Нестор Петрович) для шести взрослых работяг, которые учились в вечерней школе. Это называлось выездной сессией. И ведь научила же она их чему-то из истории, самозабвенно рассказывая всё о той же Парижской коммуне!
С этими отчасти ностальгическими воспоминаниями и размышлениями смотрела Анна Петровна на экран и восстанавливала в памяти позабытую многострадальную школьную практику. Тем временем замечательный Стасик под длинный видеоряд детально и чётко, как всегда умел, рассказывал о своём деле.
Анна Петровна, улыбаясь, внимала каждому слову и радовалась – искренне, даже как-то по-матерински – за человека, за своего ученика.
Она чутко вслушивалась в интервью, ловила каждое слово и гордилась «своим ребёнком» – теперь таким взрослым, уважаемым, компетентным и уверенным в себе дядечкой.
– Для этого требуются большие средства, – по ходу рассказа, затуманившись, вдруг озабоченно сказал Стасик.
Анна Петровна всем телом вздрогнула и почти подскочила, потому что этот умница, эта гордость школы, этот директор хорошего предприятия произнёс слово «средства» с ударением на последнем слоге. Анна Петровна, для которой это прозвучало оглушительным громовым раскатом, обомлела и принялась беспомощно хватать ртом воздух. Вся её гордость улетучилась в мгновение ока.
Заслышав нечто подобное по телевидению или радио, она обычно фыркала и разоблачительно спрашивала: «И кто его русскому языку учил?» Теперь ответ был хорошо Анне Петровне известен.
– СрЕдства! – громко и гневно на низких нотах поправила она Стасика, как будто тот мог услышать и исправиться.
Улыбающийся муж сочувствующе погладил её по голове.
– Сама виновата! – покаянно воскликнула бывшая учительница. – Не научила!
Хотя помнила Анна Петровна, как об этой ошибке, среди прочих весьма распространённых, она упоминала, предупреждала, а заодно клеймила, осмеивала и учила правильно произносить слова. И всегда стремилась, чтобы её ученики грамотно и красиво говорили.
Бывшая учительница, с лица которой давно соскочила блаженная улыбка, даже начала мысленно оправдывать Стасика и уверять себя, что человеческая память недолговечна или что он, наверное, был на сборах, когда она в головы его одноклассников настойчиво практически калёным железом вдалбливала: среЕдства, среЕдства, среЕдства!
Анна Петровна даже подумала, что, может быть, Стасик наслушался других малограмотных людей с экрана. Но настроение было испорчено, а радость сменилась досадой и разочарованием.
– Эх! Стасик-Стасик, – бессильно прошептала она.
И даже стала искать оправдания себе лично, вспоминая, что работала в его классе всего год. И ушла. Потому что школа – это не её.
Однако чёткое и уверенно оттиснутое фиолетовое клеймо на лбу у неё, как выяснилось, стоит. И иногда предательски выступает, выглядывая из-под чёлки.
«Комментарии к частным беседам». – Рига, 2022.