" Журналистика — это не профессия или ремесло. Это дешевая забегаловка, прибежище всех посланных на х ... й писак и неудачников — потайной вход в отхожее место жизни, гнусная, истекающая мочой маленькая дырка, которую просмотрел инспектор по строительству, но достаточно глубокая для пьяниц, отползающих с тротуара и мастурбирующих над ней, как шимпанзе в клетке зоопарка ". Хантер С. Томпсон " Страх и отвращение в Лас - Вегасе "
Зная, что назначенная моим волюнтаристским разумом Годохмой Быстроногой Бэйли давно и безнадежно замужем, я, тем не менее, не мог не одобрить себя за такой, скажем прямо, непростой выбор, совмещающий в себе и знатный харчок мудозвонам рунета, коих я ( давно ) жирно троллил, искренне не веря, что взрослые вменяемые люди способны кишеть в помойках соцсетей, на хрен не нужных, как не нужны газеты, журналы, тиви, свадьбы, паспорта и прочая х...ня, придуманная властями для вящего обуздания анархического начала, когда скрытно, когда нет, но неизменно пребывающего в глубинах мозга любого двуногого с эпохи пещерного коммунизма, когда и бабы, и добытый мамонт, и распоряжение жизнями вождя и шамана были общими, вопросы решались чотко у племенного костра большинством голосов имеющих ( уже тогда ! ) право голоса, и куртуазный поклон в сторону прелестных трансов и трансвеститов, многие из которых выглядят куда как чотчей и вкуснее натуральных баб, и легкомысленный пинок под сраку никчемушного информационностью мира, и спосылание на хрен всех политиканов с журналистами, раз уж сам Хантер ложил с прибором, в том числе и на придуманный им самим поджанр бумагомарания, короче говоря, все то же странное психическое послевкусие накрыло меня с головой после очередного доказательства умения хакеров лишь гадить, тупо и топорно манипулируя пользователем при помощи прикрытого сайта, краха траффика, отключения электропитания, проще, наверное, придумать такую вещь, что глобально объясняла бы их жизнедеятельность как шруцимов. На вред людям. Вот и все, а то придумали х...ню какую - то из международных заговоров, опасностей безопасности, вскрытых архивов Пентагона и Сбербанка, голых жоп целебрити, хранившихся в памяти смартфона, немцев, конгрессов, нет бы по - простому : да идите вы на х...й, уроды. Х...й вот вам вот, товарищ Лоськов, жаль, что по требованиям цензуры почвенного сайта " Проза ру ", который я выбрал после добровольного самоухода из поганых соцсетей местом обитания волшебного коалы, снося, на хрен, не читая редкие комменты озадаченных гондонов, не могу я опубликовать наглядно длинный и красивый Бэйли, стырив тот внаглую из ее " Твиттера ", коему и дарю эту любящую интеллектуальное развлечение по росту каждому из нас сказочку.
В коридорчике пахло калом. Марина, быстро пройдя в кухню, наткнулась на Мамлеева возле туалета, где тот, забавно отклячив костлявый старческий зад, подтирался кусочком стекловаты, рыча и громогласно проклиная Кремль.
- Ты чего, Юрок ? - почему - то испугалась Марина, бросаясь к Мамлееву с решительно зажатой в кулачке стамеской.
- Я тебе не Юрок, - хрипел писатель, рыдая и отплевываясь, - я вам всем, суки рваные, не Юрок, а великий.
Марина и не спорила. Конечно, великий. Что не помешало ей вонзить заточенное соседом снизу жало стамески в сутулую спину гения. Сосед вот уже сорок лет работал на секретном заводе токарем, говорил, поддав, что точит и точит, зае...ся точить, НАТО же все крепнет и продвигается, а он, будучи патриотом и женатым на тете Паше из Кологрива, не может себе позволить видеть постоянно выглядывающие из - под коротеньких платьишек Марины ажурные трусики. Он хватал визжащую Марину за зад, суровым голосом напевая :
- Горит и кружится планета ...
Марина торопливо совала ему трешку, и токарь отставал, но раз попав в память, остался там навсегда как шестнадцатая любовь. Еще со школы, когда ее лишили девственности в спортзале присланные по обмену чурки, она скрупулезно заносила в записную книжку всех, кто чем - то угодил флюидам памяти, очередной любовью, даже не подозревая, что живущий наверху мужик в пиджаке все фиксирует, записывая в блокнотики с коленкоровыми обложками суть творимого, чтобы потом прославиться на всю Маскву, опубликовав " Четверых борзых " под псевдонимом Пелевин, разбогатев и засалившись.
- Божий ли ты человек ? - шипела Марина, тыча Мамлеева стамеской. - Отвечай, падло.
Мамлеев по - мертвому дрыгал ногами, закатывая глаза, орошая скромный линолеум приватизированной квартиры кровью. Марина оттаскивала труп в совмещенный санузел, мыла руки мылом " Джонсон бэби ", вытирала о махровое полотенце, а потом, достав из сумочки записную книжицу, вносила павшего под нумером Фогабала. " Тринадцатая любовь, Юрок Мамлеев, он же Фогабал ". Выбегая на улицу, она думала, что следующим, верно, будет сурово наказанный английскими бандитами Боллингброк, но вполне ведь возможен и отечественный Холстомер, раз уж ей никогда не увидеть Альбиона.
- А почему, собственно, - бормотала Марина, торопясь к пыхающей бензиновыми выхлопами маршрутке, - не видать мне Альбиона ? Свалил же пидарас Чичваркин, отчего мне не сподобиться и встать твердой ногой на горло собственной песне ?
Она прислушивалась к звучащей внутри песне, расплачиваясь с водилой, смуглым и ершистым кавказцем в китайской бейсболке на пропотевшей голове. Толкала старуху, вольно растопырившуюся на дерматиновой седушке, изрезанной малолетками с окраин, и, идентифицировав мотив, что есть дури орала на весь автобус, пугая пассажиров :
- А значит нам нужна одна пабеда !
Водила резко тормозил, вылезал из - за баранки, хватал Марину за волосы и тащил к так и не закрытой еще двери, лапая по пути за грудь и жопу. Мощным пинком вышибал наружу и кощунствовал, вихляясь и строя рожи :
- На, сука, х...й тебе, а не проезд в общественном транспорте.
Позже, когда Марина отряхивала одежду, ей приходило на ум занести и водилу в список нетленной любви под нумером четырнадцать. Вечером, придя домой, она уже хохотала, ведь водила оказался вовсе не Боллингброком или Холстомером, а просто приехавшим в Маскву на заработки дагестанцем.
- Наверное, Мага, - думала Марина, засыпая, - или Гога. А может вообще Иса или Бахрам.
Всю ночь ей снились Бахрамы и Маги, кружащиеся в безумном хороводе на танковом полигоне, посреди которого почему - то стояла кровать Марины, чья фамилия здорово напоминала Ле Пен.