Очнулась Любовь от пения птиц... Она открыла глаза и увидела себя лежащей на большой кровати, устланной шелковыми простынями, пологом, занавесками и тюлем возвышающимся над ней, совсем таким как у турецких шахов.
Она лежала на богато устланной кровати,рядом стояла большая клетка для птиц - внутри нее порхали иволги, посвистывали песенки о теплом море, своими чистыми свежими голосами. Любовь оглянулась вокруг: комната была просторный и светлой, стены были выкрашены в бирюзовый цвет, белый потолок украшен завитками в стиле итальянском стиле рокко, на стенах висели картины с библейскими персонажами, три окна с отдернутыми шторами, письменный столик, с аккуратно сложенными на нем письмами, чернильница и перо. К одному из окон было придвинуто кресло, в котором полубоком спала пожилая негритянка, одетая в синее платье и передник горничной. Вероятно, она долго смотрела из окна и уснула. Негритянка была, как по клише отпечатанная африканская женщина после шестидесяти пяти лет: толстая- избытки лености и удовольствия белого человека свисали с ее боков, второй подбородок служил ей своего рода маленькой подушечкой, что всегда под рукой, кудрявые волосы, пухлые губы рожденные для игры на губной гармошке, и два глаза - две крупные косточки авокадо, которые, казалось, не выкатываются наружу только благодаря ее закрытым векам.
Женщина тихо посапывала, а теплый ветерок играл с развешанными занавесками, чуть касаясь ее толстых ног.
- Извините..,- почти шепотом произнесла Любовь,- Извините..., произнесла она чуть погромче. Негритянка открыла глаза, вытарашила их на картину, где были изображены Авраам заносящий кинжал над своим сыном Исааком, поморгала немного, а затем будто осознав, где она и что происходит, скатилась с кресла.
Ночном лик с белоснежной улыбкой, молочными зрачками приблизились к Любви со словами:
- Сеньора вы проснулись? А мой господин, очень спешил сегодня по своим неотложным делам и, случайно, его и извозчик сбил вас с ног рядом с госпиталем.... Не беспокойтесь, не беспокойтесь, вас уже осмотрел доктор и разрешил вам остаться в покоях моего господина. Может быть, вы голодны? Я принесу вам ваш завтрак, синьора?
И негритянка, покачивая широкими бедрами поспешно удалилась. Любовь поднялась на своих руках и увидела, что на нее надета белоснежно-шелковая сорочка с прорезями для ее крыльев, раны перебинтованы, опаленные крылья аккуратно подстрижены, а волосы расчесаны гребнем из слоновой кости, что лежал возле ее кровати на тумбочке, рядом с зеркалом.
"Что за чудеса? Дивные дела твои, Господи! Искушение или награда?"- только и успела подумать Любовь, как тут же в комнату вошла все та же негритянка, толкая перед собой тележку с едой.
На тележке стояла вазочка со свежими фруктами, порезанными на равные дольки, уложенные особым узором: в один ряд яблоки, следующий киви, затем персики и посерединке ломтики бананов. В тарелочку уже была налита овсяная каша, в которой плавал толстый ломтик сливочного масла, как какой-нибудь президент неизвестной тропической страны, первый раз принимающий ванну - подарок европейцев конкистадоров. Из маленького кофейничка дымился свеже сваренный кофе, запах которого разгонял остатки сна по комнате.. О кофе! Чем больше ты влечешь к себе, вкусом или запахом? Рядом стоял графинчик со сливками, ваза со сгущенкой молоком, с воткнутой в него чайной ложечкой,и широкая тарелка, на которой лежали, будто взявшись за руки кусочки жареного белого хлеба, перед жаркою выдержанные во взбитых перепелиных яичках с молоком, а сверху подрумяненных хлеб был посыпан ломтиками клубники с голубикой и сбрызнут ванилью… О, мечта!
- Пожалуйста, Сеньора,- сказала, будто запыхавшись негритянка. - Вам нужно обязательно подкрепиться! Мы целое утро ждали, когда вы проснетесь. Даже три раза варили вам свежий кофе.
- Да я... Я была бы рада, если вы поделились бы со мной своими яствами...
Негритянка засмеялась...- Поделиться? Да это все ваше... Хотя, если позволите,- и она взяла вазочку со сгущенкой молоком и воткнутой в нее чайной ложечкой.- Очень уж я люблю сладкое. Бананы как-то... Так, знаете ли, не очень... А вот конфетки, сгущенку, зефир… Ммм… Вы когда- нибудь пробовали зефир в шоколаде?
- Нет, - отвечала Любовь, и почувствовала, как каким-то теплом, добротой и даже детской наивностью повеяло от пожилой женщины.
- Зефир в шоколаде - это лучшее, что придумано сынами человечества, поверьте уж мне и моему опыту, - и она похлопала себя по толстенному, выпертому вперед животу. Любовь улыбнулась - ей была приятна эта самоирония,- Корочка не должна быть слишком толстой, а суфле слишком жестким. Все должно быть в меру, тогда еда превращается в сказку. Девочка моя, я скажу тебе больше, зефир в шоколаде - это словно я в молодости: сверху черная, твердая, сладкая, а внутри белая, мягкая и нежная,- тараторила негритянка, успевая зачеркнуть из вазочки сгущенное молоко.
Любовь слушала ее и кушала фрукты, поддерживая их вилочкой.
- Вообще девочка тебе очень очень повезло. Мой господин невероятно богат, и тебе посчастливилось попасть под колеса его колесницы. Я бы хотела оказаться на твоем месте и крылышки твои... ну так себе... пригодились бы ... А ты любишь сладкое?
- Я не знаю... Скорее нет. Я люблю природу. Наверное, я люблю фрукты и солнце.
- Но солнцем сыт не будешь, - смеялась горничная - негритянка, над своей шуткой и облизывая ложку сгущенки добавляла, - Тогда я бы не хотела быть тобой. Ну... все равно, ты можешь попросить моего господина все, о чем захочешь... И я думаю, он тебе не откажет. Что ты хочешь больше всего?
- Я разговаривала с Богом, и он сказал, что я должна найти туфельки, в которых я смогу танцевать, и они приведут меня к моему счастью…
- Туфельки, чтобы танцевать? Когда я была молодая, мы танцевали босиком... А как зовут твоего Бога?
- Я…,- хотела было сказать Любовь, но негретянка ее перебила:
- Просто у них столько имен. А ты думаешь, он сам, твой Бог, умеет танцевать?
- Я думаю, да... Если бы он не умел, зачем было делать танец - тропинкой к счастью?
- Если уж и верить в Бога, то только в того, кто умеет танцевать, -сказала негритянка и облизала ложечку со сгущенным молоком,- Мой господин приедет только к вечеру, но я пошлю вестового, чтобы ему доложили о вашем пожелании о туфельках... А пока... мне было приказано, показать вам имение...
- Ничего не нужно, смущенно отвечала любовь. Я уже отдохнула, и меня ничего не беспокоит. Я лучше пойду...
- Синьора, я не отпущу вас, потому как мой господин никогда не простит мне такой бестактности с его гостьей. К тому же, вы еще слишком слабы... Я прикажу принести вам новое платье... что-нибудь временное... Платье для вас, знаете ли, тоже проблема, ведь из-за ваших крыльев, приходится резать платья по спине, чтобы вы смогли их туда просунуть... Да, а откуда у вас крылья, Синьора?
Любовь засмущалась еще больше и ответила:
- Я не знаю. Я так родилась. Я не помню своих родителей. Кто-то мне говорил, что их звали Добро и Вера, вот я думаю, что и крылья мне достались от них по крылу, от каждого, ну, это неточно, просто я так думаю.
- Да, какая вы необычная, хотя я тоже такая же, как и вы, только без крыльев... Идемте.
Негритянка долго водила Любовь по многочисленным комнатам, залам, фойе,затем они вышли в сад, прогуливались вдоль пруда с лебедями и утками, в фонтане, что бил из середины пруда, умывались фазаны и солнце. Любовь поразила деревянная беседка в стиле японского средневековья, где, по видимому, по-задумке, должны были читаться стихи в стиле хайку, и Мацуо Башо, собственной персоной, должен был присутствовать при этом, созерцая брызги поднимаемой воды на крыльях лебедей, переплетенной с лучами восходящего солнца, или же в этой беседке могла быть прочитана строчка Руми: "Don't go to sleep, the dawn of the morning has something to tell you". Да, но не Любовь, не горничная- негритянка, что считала себя старой зефиринкой, не могли и не понимали красоты момента, хотя любовь, наверное, это чувствовала.
Так они прогуляли почти до самого вечера, задержавшись в конюшне, где негритянка с гордостью рассказывала о черном арабском скакуне, что был куплен куплен за баснословные деньги. Они кормили его яблоками и морковью, предусмотрительно захваченных с господской кухни, рассматривали цветы, что садовник разрешил им пополивать из маленьких леечек. Любовь, вдыхала розы своим аккуратным носиком и почему-то ей вспомнилась та чумная цветочница, что она с Религией встретила в одном из городов. "Как же несправедлива эта жизнь: розы здесь, но никто, кроме садовника, не наслаждается их красотой, их ароматом.... и все они растут, в сущности, только для одного господина, который никогда не бывает дома. Жизнь так несправедлива, Гос-по-ди! В этом ты точно не прав, хотя я не знаю… Если этот мир был так несправедлив ко Христу, то что же говорить о нас… Я должна быть просто тем, чем я сотворена - любовью".
Так прошел день, и основательно проголодавшись, они возвратились в усадьбу. Говоря о голоде и еде, стоило бы заметить, что гувернантка-негритянка несколько раз удалялась для того, чтобы подкрепиться и после, подолгу сидела попыхивая на многочисленных скамейках, расставленных по всему саду.
Любовь возвратилась в свою комнату, а там другие гувернантки-мулатки готовили ее вечерний наряд.
- Вы должны быть красивы!- начала болтать одна из мулаток.- Госпожа, господин скоро приедет! Мы приготовили это платье для вас. Платье цвета морской волны, любимый цвет нашего господина.
- Хорошо-хорошо, я надену, если вам так этого хочется, но кому все эти волны принадлежат? Кто носил их до меня?
- Все принадлежит нашему господину...
-А у него есть супруга?
- Когда я пришла сюда работать, здесь никого не было, а до этого, конечно, я не знаю, моя госпожа.
- Почему вы называете меня “моя госпожа”?
- Мне так не так велено, госпожа.
Любовь просовывала свои крылья через бархатную материю платья, ее стягивали ее корсетами, причесывали волосы гребнями из слоновых костей, вешали ожерелья на ее тоненькую шейку, орошали ароматами роз с апельсиновой корочкой.
- Мы почти готовы, осталось надеть только туфельки. Наш господин должен скоро приехать, наш господин должен скоро приехать- твердили служанки одна за одной.
Вскоре послышался топот лошадиных копыт... Экипажи подъехали ко входу усадьбы, и из них начали выходить люди: старые и молодые, все были одеты с иголочки, в черных фраках, шляпах и тростью в руках. В открытое окно девушка увидела как пожилая негритянка раскланивалась перед ними, так же девушка заметила, что один из прибывших передал ей сверток, в котором было что-то завернуто. Гости начали проходить в дом.
Через несколько минут негритянка вошла в комнату девушки с врученным ей свертком в руках, и выдавила сквозь свои зубы здоровой старой лошади:
- Это вам сеньора, как и заказывали... туфельки.
Любовь развернула сверток и увидела в нем белые туфельки, украшенные драгоценными камнями. "Вот так красота!"- подумалось ей. Она присела на краешек стула, примерила туфельки, но они оказались на два размера больше, чем ее ножка.
- Они слишком большие для меня. Я утону в них.
- Большие?- изменившись в лице, зло сказала негритянка,- Большие, так подложи ватки! Не мешкайся, господин ждет?
- Нет,- спокойно сказала девушка. - Это не мои туфельки. У меня маленькая ножка, маленькие потребности. Мне не нужно всего этого. Я не хочу...
-Что-о-о?- растянула негритянка свое возмущение, и Любви показалось, что она хочет ее ударить.
Девушка встала, скинула платье, и в одной сорочке побежала вниз по винтовой лестнице. Негритянка побежала за ней, покачивая толстыми бедрами, словно поросенок вывалившийся в грязи, который вдруг решил поймать порхающего мотылька.
Спустившись вниз, Любовь увидела тех самых джентльменов во фраках бабочками, пенсне и тростьми с золотыми и серебряными набалдашниками.
- Ловите ее!- крикнула негритянка сверху. Джентльмены, одетые во фраки, прислужники с подносами, лакеии, попытались было поймать ее, но любовь взмахнула крыльями и вылетела в открытое окно.
Оглянувшись, она увидела седого старика в золотом пенсне и такими национал-социалистическими усиками. Он стоял у окна, и злобно, как исхудавший старый бульдог, жевал свои, вставные зубы, а толстая негритянка, поглаживая его по плечу приговаривала: "Не переживайте, Господин. Мы найдем...мы найдем вам другую…тоже с крыльями".
Любовь не летала с того самого момента, как Господь сказал ей шагать по земле, не роптать и искать свои туфельки, что должны привести ее, к счастью.
"Господи, прости меня!- говорила она звездам летя над усадьбой,- У меня не было другого выхода. Я знаю, я нарушила обещание идти по земле, но пожалуйста, даруй мне то, что обещал.
Я знаю, чтобы стать по-настоящему мудрыми, мы должны много пострадать, и я чувствую, чтобы начать ценить чистоту, нас должны сначала вывалять в грязи, мы должны довериться, чтобы нас предали, созидать чтобы разрушали, копить, чтобы тратили, цвести чтобы рубили под корень… Все это нужно и должно…но, Господи, сколько же еще страдания встречу я на своем пути? Дай мне сил!"
"Верна твоя молитва, девочка!"- послышался голос со стороны, "Ищи мудрость,"- то был ангел махающий крылами, в белом светящемся одеянии, будто бы он нес звезду на своей главе, "Помни девочка, последняя ступень мудрости не приходит из книг. Она всегда созревает внутри и рождается, приходя в этот мир через наши раны",- и сказав это, он исчез.
Любовь покружилась над лесом и рекой, затем зависла в воздухе, паря на своей спине, словно ночной мотылек. Она смотрела на звезды и что-то напевала, быть может колыбельную, которою она никогда не слышала. Ей было легко и свободно. Теперь она знала, что должна искать - Мудрость. Мудрость даст ей туфельки, в которых она сможет танцевать к своему счастью. "Мудрость, мудрость..."- величало ее сердце...