Глубинный человек, он же Хлыстобуев -непотопляемый

   
       Новожилов мог среди ночи подняться в лес, если кто-то накануне шепнул: ожидается шкода. А желающих услужить находилось много. Обычно они отводили директора в закуток и, секретно шаря глазами по сторонам, сообщали: там-то и там-то подозрительная активность, тот-то и тот-то, Витюня или Серега, бочку забросил в лес — не рыбу ли солить? А другой — дать бы ему по хрипам — оленьи рога пообещал гостю, третий же сети укладывал в багажник.

       Несмотря на высокий рост и грузность, директор появлялся в лесу бесшумно и оставался незамеченным, пока в самый неожиданный момент не палил в воздух из пистолета. Возле уха ошарашенного браконьера. Иногда имени его хватало, чтобы привести дичекрадов в трепет. Не то что рукой — пальцем они боялись пошевелить, когда Новожилов напускался на них,  как ястреб на воробьев.

    Однако не всегда попадались безропотные. В пору, когда Новожилов работал простым охотоведом, вздумал он поймать Хлыстобуева, своего шефа, недавно назначенного и начавшего исполнение обязанностей с широких охот в запретной зоне. Особенно полюбилось Хлыстобуеву озеро с небольшим островком, словно предназначенным для приема гостей. На зеленой поляне с видом на дали можно было развести огонь и удобно расположиться. Пирамида из вареных раков, как свечами утыканная бутылками коньяка, смотрелась великолепно. Свежая шелковистая травка, отборные красные раки и первоклассный золотистый напиток — да тут любой враг станет другом.

    За костром и увидел теплую компанию нагрянувший Новожилов. В лодке и недалеко от берега лежали горы битой дичи. Из клюва верхнего селезня еще сочилась кровь.

    То ли запах жареного гуся расслабил приятелей, то ли близость Хлыстобуева, который где-то там стрелял за деревьями, только в появлении незнакомца они не усмотрели ни малейшей угрозы для себя. И спокойно продолжали подкладывать в огонь ветки. Так и запечатлелись бы на фотографии, не подоспей Хлыстобуев. В бешенстве он спросил, почему охотоведишка позволяет себе контролировать начальство? В ответ Новожилов как общественный инспектор и у нёго потребовал путевку на охоту.

    Разъяренный  Хлыстобуев не без помощи гостей отобрал у наглеца фотоаппарат и засветил пленку. В назидание сказал: «Нас четверо, а ты один, и тебе никто не поверит, если станешь болтать». На другой день дал ему выговор и сбагрил в город. В кабинет! К телефону!

    Но разве можно отлучить Новожилова от леса?..

    Да он не только не зарекся портить хлыстобуевские приемы, но, выждав время, снова решил устроить налет. И в первый же выходной  опять следил из укрытия, как Хлыстобуев со своим гостем приближается к стае бедствующих уток. По ноябрьскому холоду они низко кружили над полыньей.

    Вот лодка показалась между камышами, прошла их шурша, сейчас выйдет на открытую воду. Новожилов поднял фотоаппарат. Но что такое? У горе-охотника, у гостя Хлыстобуева, упало в воду ружье. Только что лежало на борту, и вдруг — бульк — и нет дорогого ружья. Ну и стрелок! Ну и охотник! Не научился правильно класть ружье, а туда же — стрелять! Да еще пренебрегая охотничьей этикой, словно не ведая, что колотить бедствующих птиц — позор.

    То, что произошло дальше, заставило Новожилова обомлеть. Он увидел, как Хлыстобуев, ни секунды не медля, разделся до трусов и спрыгнул. Новожилов ахнул: будто охотничий кобель! Видно, гость не простого полета птица. Да и ружье у него не простецкое, угловатое, а округлой формы с плотной гравировкой на изморози ствола, сотворенной россыпью золотой зерни.

  Хлыстобуев долго нырял в ледяной воде, пока не нашел драгоценность и не подал хозяину.

  Глядя на дрожащего начальника, которому благодарный гость помогал одеваться, Новожилов понял, что с этим пресмыкающим он не сработается никогда. И, вернувшись в город, дал согласие на переход в отсталое Сухоерикское хозяйство. Здесь ему предложили директорство, значит, впредь никакие хлыстобуевы не помешают заняться делом всерьез.

    Никто, конечно, не догадывался, что пистолет, из которого Новожилов палил возле уха браконьера, стартовый. И даже в охотничьей инспекции возмущались: «Ишь, деловой! – брать на пушку. Сам же в бутылку лезет. Тестостероновый тип. Ничего, скоро пантокрин из своих обломанных рогов начнет добывать».  Не нравилось им и то, что Новожилов является на люди в неподобающем виде: толстовка не толстовка, рубаха не рубаха, а так, что-то среднее, и брюки — широченные, Тарасу Бульбе впору.

    Новожилов знал эти разговоры инспекторов,  среди которых почти не было биологов или охотоведов. Но в сотый раз объяснять им, лицензионным магам, что только свободные вельветовые брюки не шуршат при ходьбе и что зеленый цвет он подбирает, чтобы слиться с природой, не собирался. Не Краснокнижником прозовут, а кретином, скажи им, что из столичной командировки он везет не что-нибудь путное, а несколько метров хлопчатобумажной вельветовой ткани, раз материи нет на прилавке в станице. А с «нужниками»— иначе не звал спекулянтов — связей не заводил.

    Из-за тиканья не носил и часов, с точностью до минуты определяя время по солнцу.
Продолжение следует