Они были абсолютно разные, разные во всём. Представляли из себя чуть не две противоположности, отличные и внутренне, и внешне. Один сутуловатый, худощавый, привыкший к скрытности. Другой похожий на медведя, прямой, грубоватый, но при том и искренний. Казимир сам не понимал, как они сошлись. И тем не менее это произошло. Кузнец Милута и крысолов не просто сблизились, они подружились.
Уже который вечер они просиживали в трактире. За выпивкой и закуской Милута как обычно перемывал косточки горожанам.
— Все крысы. Все. Чиновники уж те в особенности. Вся мэрия их сплошной крысятник. Это я тебе говорю, — гремел с противоположной стороны стола кузнец.
— А ведь когда-то Говорог был другим. Совсем другим. Уж я то помню. Дело наше процветало. Мне, поверишь нет, насчёт подковки и не совались. Прутья фигурные отливал для изгородей. Раньше я и не помню, чтобы кастрюли латать ко мне обращались, — Милута расправил свою мощную грудь. — «Кузнец» звучало гордо. Нас уважали. А теперь? Разве это дело? Всё мануфактура, да мануфактура. Завалили своими плошками и мисками. А жить разве лучше стало? А? Ты мне скажи. Нет, Говорог уже не тот. Что и говорить, жизнь на подъёме была. Ну а сейчас что? Что это? Куда они город ведут?
Захмелевший Казимир сочувственно кивал, уже не отслеживая смысл говорившегося, но из солидарности реагируя на интонации.
— К чёрту всё. Выпьем.
Это крысолов уловил отчётливо.
— Выпьем, — он протянул кружку и, чокнувшись кузнецом, проглотил почти столько же, сколько и тот. Выносливость у Казимира была выработана не только в отношении переходов и голодания, но и в выпивке. Пить он умел, что отчасти помогло ему сойтись с кузнецом. А ещё, и это, разумеется, в большей степени, сблизило их то, что крысолов по роду профессии и происхождения был как бы сам по себе и в стороне от остальных. Так же держал себя Милута. Несмотря на все различия, общие точки у них были.
— Ну что, пойдём.
— Пошли.
Поспорив о том, кому платить, и договорившись, чтобы каждый выдал половину требуемой суммы, они вышли на свежий воздух. По сложившейся традиции Милута стал настойчиво зазывать Казимира к себе, чтобы там «освоить ещё кувшинчик», а то и не один. Крысолов не возражал. Хотя он ненавидел всю суету, связанную с хождением в гости: фальшивую радость хозяев, подчёркнутую предупредительность гостя. Терпеть не мог этого обязательного этикета. Но, поскольку к Милуте они заявлялись обычно после трактира, то к тому времени сил сопротивляться у крысолова уже не было. При столь обильных возлияниях они оба редко допивались до бесчувственного состояния. Чаще всего Казимир мог сам добраться до своей «конуры». Не имея постоянного крова, он избегал использовать слово «дом», поэтому своё жилище именовал «конурой», «хибарой» или «норой».
Жизнь крысолова вошла в стабильную колею. Днём он лазал в погребах и подвалах. Вечером выпивал с кузнецом в трактире. Бывало, ужинали у того дома. Говорливая жена кузнеца, шумно накрывая им на стол, вседа приправляла яичницу с салом какой-нибудь сплетней. Иногда компанию им составлял сын кузнеца, Десяка. Вылитая копия отца. Такой же широкоплечий, он не уступал ему в силе и росте. В свои семнадцать Десяка выглядел на добрых двадцать пять. Только был ещё более молчалив, чем отец. От него вообще не было слышно ни единого слова. Приветствуя, он ограничивался кивком, довольно дружелюбным, хоть и не лишённым мрачности.
У себя Милута развивал те же темы, о которых говорил в трактире. Только в более умеренных выражениях, сдерживаемый присутствием жены. Казимир больше слушал, чем говорил. И, несмотря на дружбу, возникшую между ними, избегал делиться своими проблемами и сокровенными мыслями. Кузнец с его мужицким умом и прямолинейной принципиальностью был не помощник в таких делах. Здесь нужен был тактик и дипломат. Казимиру предстояло пройти по лезвию бритвы, жонглируя по пути горящими факелами. Примерно такой сложности задача стояла перед ним. Ему надо было найти выход из безвыходного положения. Из разных возможностей предпочесть одну и защититься от других, которые на замедлят стать опасными. Пока, какой вариант ни рассматривай, все сулили гибель. Пожалуй, стоило сойтись с Маленчиком. Он был тот ещё темнило. Но зато сведущ во всех тайных делах Гросса и, видимо, не его одного. Выяснив, что за игру он ведёт, его можно будет как-нибудь использовать. Что тоже было задачей не из лёгких. Маленчик — фигура сложная. Если он приоткрывал карты, то тут же пасовал. Предлагал что-то в самых туманных и общих выражениях и сразу же от этого отказывался. Делал шаг вперёд и отступал назад. Петлял и юлил. И всё-таки его надо было раскрыть. Для того, чтобы понять какую опасность он представляет, надо было выяснить, чего он хочет.
Повод для посещения мэрии крысолову не требовался. Явившись пораньше, перехватил Маленчика в момент перехода из кабинета в кабинет, напомнил ему о последней их встрече. Чиновничку как будто трудновато было припомнить этот эпизод. Ему явно не нравилось публичное подтверждение того факта, что в свободное от работы время он видится с крысоловом, пусть и в связи исключительно с рабочими вопросами. Это могла быть щепетильность «важного человека» (каковым Маленчик, вне всякого сомнения, себя полагал), испытываемая по отношению к человеку «более низкому» (каковым Маленчик считал крысолова), но и к этому определённо наличествующему чувству могло быть примешано что-то ещё. Полунамёками, в полутонах он советовал оставить эту тему. Соблюдая политес и сохраняя на лице непринуждённую улыбку, но искоса пару молний взглядом всё-таки метнул. Казимир очень осторожно, как богомол, подкрадывающийся к добыче, начинал свой заход. Он не боялся демонстрировать панибратство. Во-первых, чиновник сам начал. Во-вторых, здесь в мэрии, среди своих коллег, в близости к своему начальнику, Маленчик был особенно слаб и податлив. Или опять же выглядел таким.
— Это ещё когда вы мне передали, что господин мэр изволит быть недовольным мной, хотя я, готов поклясться, прилагаю все силы, чтобы ему услужить.
Маленчик сморщил лоб. Скорее от недовольства, чем из-за попытки высветить этот фрагмент в памяти.
— Я, разумеется, понимаю, что виной тому скорые выборы. Это из-за них всё, — Казимир от дипломата вновь переходил к простаку.
— Да, да. Очень важные события грядут. Очень важные. Для всего города. Для всех нас. Возможно, последуют ощутимые изменения, — Маленчик повторил свои формулы, — Вы должны понимать и я, не сомневаюсь, что вы это осознаёте, да вы сами только что это подтвердили, господин Гросс, наш мэр, имеет оправдание для своего... нетерпения. Как вы сами выразились, это всё из-за выборов. Господина мэра можно понять. Это всех нас касается. Вы не должны таить обиды на господина мэра, — будто ему могло быть дело до чувств какого-то крысолова.
— Что вы. Никаких обид. Я всё прекрасно понимаю. Всё, — Казимир особенно нажал на последнее слово.
— Ну вот и славно. Я в этом и не сомневался.
Это была битва двух лицемерий.
— Но и господин мэр должен понимать, надеюсь вы это до него донесёте, что, когда столько крыс, от меня нельзя требовать мгновенного результата, — простак снова стал дипломатом.
— О, он это понимает и, можете мне верить, при каждом удобном случае я ему это повторяю. В вас лично никто, ни господин мэр, ни я, не сомневается. Мы в вас верим и рассчитываем на вас, — последнюю фразу Маленчик произнёс с особым выражением, не вкладывая при этом какой-то смысл, а только намечая его.
— Ну вот и хорошо. А то не люблю, когда меня неправильно понимают.
— О, не беспокойтесь, мы отлично всё понимаем.
— И я тоже понимаю. — Крысолов ответил намёком на намёк, сарказмом на сарказм. Однако, чтобы брошенную им фразу не сочли за вызов или оскорбление, он вывернулся простоватым пояснением. — Я понимаю, что господину мэру плохо придётся на выборах, когда столько крыс кругом. Здесь что ни говори, а глаза то людям не завяжешь. Очень он от этого зависит.
Маленчик промолчал. Согласие грозило критикой начальства, чего он себе не позволял.
Казимир воспринял это за проявленную слабость и поднажал:
— Гросс очень рассчитывает на то, что удастся с крысами сладить. Можно сказать, это его главный козырь.
— Это правда. Господин мэр очень рассчитывает на успешный исход борьбы с крысами, очень рассчитывает на вас.
— Ведь действительно, это как козырь его. Мол, победил крыс. А если не получится, то выйдет, что его карта бита.
Маленчик отвёл глаза, словно ему неприятно было слушать о самой возможности поражения Гросса. Думал ли он так в самом деле, было абсолютно невозможно вычислить.
— Плохо будет, если не удастся с крысами справиться. Плохо не только для него, но и для вас. Ведь правда?
— Ужасно. Поэтому вы и должны постараться, приложить все ваши силы. — Маленчик запальчиво заглядывал крысолову в глаза.
— Я стараюсь и, думаю, справлюсь. И не с таким справлялся, — Казимир пустился не только на беззастенчивую ложь, но и на беззастенчивое хвастовство, — Но если б не мог справиться, для его противников это было бы настоящим подарком. Большая им удача была бы. Вот бы они обрадовались. — грубым и прямым намёком крысолов таранил своего противника. Яснее выразиться было уже нельзя.
Маленчик, вопреки своим привычкам, не отозвался ни трагическим возгласом, ни пафосной тирадой. Он не поддержал тона, но и не возражал. Не говорил ни да, ни нет. Даже никак не отреагировал: не мотнул головой, не поморщился. Только глядел куда-то в сторону. Магнетизировал стену.
— Да-а, если не справлюсь, — завёл снова свою волынку Казимир.
— Надеюсь, вы справитесь, — глухо и официально ухнул Маленчик.
На этом диалог окончился. Чиновнику надо было уходить. Да и крысолову неприлично было столь долго болтаться без дела, когда он в подвале меньше времени проводил. Не добившись выраженного эффекта от своей атаки, Казимир всё же был удовлетворён. Крючок заброшен или, если уж использовать рыболовный жаргон, совершена была даже пока только прикормка. Но главное — внимание добычи привлечено. Этот первый шаг в ловле очень важен. Им определяется исход. Казимир не боялся, что Маленчик вздумает передать содержание этого довольно предосудительного диалога мэру. Он не сомневался, что это осталось и останется между ними двумя.