Реальным прототипам рассказа,
Юрию и Наталье,
посвящается.
Семья Хайловых пару лет назад купила себе небольшой дом в деревне. Километрах в ста от Москвы.
Дом старый, бревенчатый, отстроенный еще в начале пятидесятых годов прошлого, разумеется, века.
Уже много раз перекрашенный сакраментальной советской голубой краской. Которую все люди моего поколения знают по школам, поликлиникам и военкоматам.
Бывшие хозяева регулярно наносили новые слои краски прямо на старые, без всякой зачистки. От этого бревна становились причудливо щербатыми и в чем-то даже загадочными. Стены дома напоминали поставленную напопа поверхность моря во время тревожного бриза. Этакая экзистенциальная рябь в волнах. Красиво.
Крыша – рубероид цвета пыльного антрацита.
Две комнатки, веранда. Пол дощатый, коричневый, типа молочного полурастопленного шоколада. Советские обои с пурпурными розочками, похожими на опухшие рожи бомжей.
Мебель эпохи застоя, несколько скучающих стульев эпохи оттепели, жизнеутверждающий шифоньерчик эпохи культа личности.
Из перестройки, кажется, ничего. Кроме плесени в подполе.
Постсоветскими были только новые хозяева – Хайловы, Юра и Наташа, оба девяносто второго года рождения, и их пятилетний сын Артем.
Да, еще постсоветскую эпоху представлял кот породы сфинкс по кличке Диего. Вечно мяукающий наголо бритый шакал-дистрофик, весь в кошмарных синих плиссе. На морщинистой голлумовской морде как будто написаны слова старой известной песни: «Я не прекрасен, может быть, наружно, зато душой красив наверняка».
Юра Хайлов называет кота Диего так: «Шедевр Пограничной Эстетики». Наташа – «Жертва Селекции». Иногда – «Ошибка Юного Мичуринца».
Оба они филологи, переводчики с английского, французского и испанского. Юра еще грешит немецким, а Наташа – итальянским. Они мои бывшие студенты. Потянуло, выходит дело, и бренных словесников, к земле.
Хайловы не москвичи, они оба из Сибири. Но после окончания университета закрепились в Москве.
Наташа называет Юру Юрахой и Котей. Юра Наташу – Натахой и Заей. Артема они дружно именуют Артей, а Артем их, соответственно, Па и Ма. Все как у хороших людей.
Участок у них скромный: те самые сакраментальные шесть соток. Очень много сирени. В стиле барокко, как отчаянная лепнина каких-нибудь испанских храмов семнадцатого века. Извините за культурологический выпендреж.
Старая яблоня штрифель. Раз в два года выдает несколько интимно-розовых плодов. Похожа на очень пожилую дореволюционную гувернантку с коралловыми серьгами в дряблых ушах. Хотя не видел я никогда никаких старорежимных гувернанток. Так, фантазирую как могу.
Куст черной смородины, куст красной. Крыжовник. Разумеется, чеховский. Много выродившейся малины. Остальное место – полная дичь. Когда-то здесь были компосты и грядки, грядки и компосты. Но теперь разобраться во всем этом историческом бурьяне не представляется никакой возможности.
Юру и Наташу к земле, конечно, потянуло, и довольно сильно. Но садоводы-ботаники из них, как из меня – товарищ Си Цзиньпин.
Оформили Хайловы дом весной две тысячи двадцать первого года. На майские приехали с бензокосилкой. Юра все тщательно выкосил. Уехали. Вернуться смогли только к середине июля.
Глядят: все опять заросло по поджелудочную. Только вместо агрессивно-потребительского англосаксонского разнотравья теперь кругом торчали какие-то более-менее однообразные большие листья. Наподобие лопухов.
- Зая!
- Чего тебе, Котя?
- Ты не знаешь, Зай, что это за фикусы?
- Не, не знаю, Коть… Может… папоротник?
- Да ну, Натах, ты уж совсем у меня мезозоиха. Папоротник он дырявый, типа укропа или макроме. А эти вон – как блины для штанги. Может, это просто лопухи?
- Не знаю, Юрах. У лопуха, по-моему, нахлобучки есть такие… колючие. Помпончики такие с шипиками.
- Это у репейника, Коть.
- Нет, колючие это у этого… как его?.. которые ишаки жрут. Иа в «Винни-Пухе» чего жрал, не помнишь, Зая? Вроде бы, репей и лопал. Или… черт его поймет…
- Точно, Юраха, ты гений! Это же чертополох! Он еще Тигру хотел им угостить! Помнишь?
- Помню-помню. Я же не Байден какой-нибудь. А репейник и лопух, Натах, - это одно и то же. Век переводов не видать. У них сверху шишки с колючками, а снизу – эти… плоскостя, блин, зеленя, ё…
- Юрах, это не подорожники?..
- Не, ни разу! Подорожник – трава…
- Мне бы догадаться… Может, вовсе у нас не было любви… А, Юраха, была у нас с тобой любовь-то, Коть ты мой Юрах, или не было? От меня до тебя и от тебя до меня… А? Только позови или чо?..
- Была у нас любовь, Зая, была, есть и будет, век переводов не видать. Но это, Натаха, все равно не подорожник. Подорожник он маленький, как салат.
- Салат, Юрах, знаешь, какой бывает?.. Романо, например. Таким листом салата можно три задницы прикрыть.
- Твою-то, Зая, и Красной площадью не прикроешь.
- Это комплимент?
- А то… Констатация полного доминирования и доминирования над цепочками логистики моего сердца.
- Словоплет… А это не капуста?
- Никак нет. Капусту, что ли, не видела? Она как башкирская башка, шашкой не разрубишь, а тут все врастопырку.
Наташа подумала и предложила:
- Нужно, Котя, Марусю спросить.
- И то дело, Зая…
Юра достал из кармана смартфон:
- Так, ну, здравствуй-здравствуй, беспринципное очко глобализма. Так-так-так… скажи нам, Маруся, что это за чернобыльский клевер?
Смартфон как-то скептически помолчал несколько секунд и потом произнес голосом обиженной школьной учительницы русского языка и литературы:
- Я не Маруся, я Алиса…
- Да хоть Суламифь Соломоновна, - задумчиво отреагировал Юра. – Ладно, скажи нам, Алиса Селезнева, как называется эта мечта динозавра?
Помолчав пару мгновений, Алиса совсем другим, очень благожелательным, голосом отозвалась:
- Это есть не что иное как травянистое растение рода Armoracia, семейства Brassicaceae, иначе говоря, Капустных, так называемая Armoracia rustikana, или, чтобы вы поняли, Хрен деревенский, обыкновенный. Применяется в медицине и кулинарии. Счастья и успехов. Спасибо за внимание. Хорошего дня, шутник.
- Ни хрена себе… - удивился Юра. – Так мы теперь типа хренодержцы? Да, Натаха?
- Выходит так, Юраха.
- Так его же и есть можно…
- Можно.
- И что же мы ждем? Лезь, Зая, в википедию…
В конце лета я лично наблюдал с мансарды дома Хайловых следующую сцену.
Юра, сладострастно пыхтя, копал землю вокруг зарослей хрена:
- Вот скажи мне, Натаха, кто я чисто конкретно сейчас?
- То есть?
- Ну кто я сейчас непосредственно, в чисто данный момент непосредственного действия?
- Не знаю, Котя. Котя, наверное, он же – Юраха.
- Я хренокоп, - гордо сообщил Юра. У него получилось примерно как у профессора Преображенского: «Я московский студент, а не Шариков!»
Обкопав куст, Юра взялся за листья хрена и спросил:
- А сейчас я, Зай, кто?
- Не знаю, Котя.
- А сейчас я – хренодёр!
Он изо всех сил напрягся и стал пытаться выдернуть хрен. Покраснел и сделал страшное лицо. Хрен не давался.
- Да уж: «Улыбнитесь, хренодёры…» - ухмыльнулась Наташа.
- Меньше слов, товарищи, больше дела. «Репку» давно конаспектировали? Итак! Котя – ха хрен, Зая – за Котю, Артя – за Заю. Диего – группа поддержки. Р-р-раз! Тянут-потянут!
Хрен был побежден.
- Так, - сказал Юра, - а теперь ты, Зая, будешь кто?
- Кто, Котя?
- Хреномойка и хреночистка.
Через полчаса хрен был помыт и почищен. Юра объявил:
- А вот теперь я – хренотёр!
Подумал и добавил:
- Раз, два, три!
Хрен натри!
Еще подумал и еще добавил:
- Я не сварщик, не шахтёр,
Я российский хренотёр!
Юра вообще-то пишет стихи. Не печатает, конечно. А так – пишет. Для души. «В стол души», как он выражается. Все больше про бренность бытия. Или, наоборот, - эпиграммы. Например, совсем недавняя:
Как хрен и редька – Трамп и Байден.
Кто слаще? Ась? Ответ не найден.
И все в том же духе.
В общем, с тех пор Хайловы снабжают всех своих друзей и знакомых изделиями из хрена. Самыми разнообразными. Хрен со свеклой, хрен с лимоном, с помидором и чесноком, хреново-медовый квас… И, конечно, настойки. Причем всегда «хреновые артефакты» сопровождаются юриными стихами в виде наклеек на бутылках и банках.
Мне буквально неделю назад Юра и Наташа принесли литровую бутылку хреновухи с замечательным, по-моему, поэтическим напутствием:
Чтобы выиграть войну,
Пей настойку на хрену!
А что, и выиграем!