"05.10.1942, Беркли
Дорогой брат,
Получил твоё последнее письмо. Рад, что ты наконец нашёл себе место; эти симпатии к коммунистическим идеям — хоть я и сам совсем недавно разделял некоторые из них — мало где поощряются... А ведь мы теперь с ними на одной стороне в этой войне...
Говоря о войне. Несколько дней назад к нам в Беркли приезжал полковник, Лесли Гровс. Он о чём-то беседовал с Эрнестом — кажется, о новой, ещё более мощной модели его циклотрона, — а потом и со мной. Про открытие Гана и Штрассмана ты уже знаешь, и что оно может значить для физики — нет, теперь уж не только для физики; и полковник тоже знает. Похоже, армия думает, что Германия уже вовсю работает над каким-то урановым оружием, и мы слишком отстаём...
Оно, впрочем, неудивительно; проблем хватает, и никто не торопится их решать. А ведь совершенно очевидно, что нашему урановому проекту нужно на порядок больше ресурсов, чем вкладывается в эту проблему сейчас; что нельзя работать разрозненно, каждому в своей лаборатории; что надо создать общую и желательно изолированную от посторонних глаз научную лабораторию, где бы занимались только ураном; и что эту лабораторию лучше расположить вдали от существующих городов...
Мы очень много говорили с ним об этом. Полковник Гровс уехал довольным нашей беседой; полагаю, мне скоро ожидать новую должность. Наша помощь необходима — если нацистская Германия овладеет этим оружием первой, катастрофа неизбежна; возможно ли оставаться в стороне в такой сложный для нашей Америки час? К тому же задача весьма интересная, хоть в ней технических сложностей больше, чем научных — по крайней мере, из нашей беседы с мистером Гровсом о том, что уже сделано, я понял именно это. Кажется, мы с ним сработаемся — полковник ценит хороших людей.
Думаю, я скоро стану руководителем этого проекта. Но пока подробнее писать не могу; наверно, я и так уже рассказал немало того, что должно быть в тайне.
Передавай привет Джеки. Твой старший брат Роберт".
Френк, озадаченно нахмурившись, ещё раз перечитал эти строки. Ещё год назад Роберт и думать не хотел о том, чтобы заняться атомной бомбы — и уж тем более возглавить эти работы. Похоже, брат решил переменить своё мнение... Впрочем, перемены эти случайными не выглядели.
Мирные дни закончились. Сначала Германия внезапно напала на Советы — а ведь их считали союзниками; а затем дружественная Германии Япония разбомбила Пёрл-Харбор. И Роберт, и Френк знали, что немецкие учёные трудятся не покладая рук над проектом нового оружия; притом занимались этим проектом не самые посредственные учёные — Гейзенберг, которого Роберт знал ещё в Кембридже и Геттингене, блистал уже тогда, став самым молодым профессором в Германии. Да и в Японии работали молодые и многообещающие гении вроде Юкавы. «И эти страны могут первыми создать такое оружие?..»
— Слышал, Гейзенберг писал Бору, что они уже работают над оружием, — заметил как-то Лоуренс, когда они с Оппенгеймером изучали результаты, которые студенты Лоуренса получили на циклотроне.
— Не удивлён, — Роберт, помрачнев, закурил сигарету — на замену потухшей. — Если у них достаточно средств, сколько лет им понадобится?
— Не думаю, что больше... Лет так пяти, — прикинул Эрнест. Роберт молча смотрел на листы с расчётами.
Стоило лишь подумать, что подобная мощь могла бы оказаться в руках Гитлера и подобных ему людей, чтобы Роберт невольно вспомнил про былой карикатурный рисунок бомбы на доске и десятисантиметровый куб урана, который мог «неслабо так взорваться». И тут генерал с его предложением... Возможно, Гровс сделал правильный выбор...
...Полковник — точнее, уже бригадный генерал — Гровс в самом деле ценил хороших людей; Роберту повезло оказаться в их числе; но сейчас, в феврале, разработкой бомбы ещё никто толком не занимался — лабораторию на месте той школы Лос-Аламоса ещё не начинали строить, да и ехать туда было некому. Вместо физики Роберт занялся дипломатией — мало кто из учёных, как и Эдвард, рвались в Нью-Мексико создавать бомбу.
За окном сыпал дождь вперемешку со снегом, когда Оппи вновь задумался над разговором. Роберт со вздохом зажёг очередную сигарету. Беседа зашла в тупик; уговоры не работали.
— Нет, вы точно с ума сошли, — Эдвард Теллер закатил глаза. — Переехать вместе с семьёй в глухую пустыню, где на десятки миль нет никого, в эту адскую жару,
— Не так уж и жарко, если в тени, — Роберт пожал плечами.
— Всё равно — пустыня. И жить в каких-то бараках...
— Общежития будут довольно комфортными, — возразил Роберт.
— Комфортными... В окружении военных и колючей проволоки?
— Да, секретность этого предприятия... Немного выше, чем в колледжах... — согласился Оппи. — Зато там прекрасные виды и замечательно чистый воздух! Хотя... Там уже началась стройка... Но если проехать чуть на север, там никаких городов...
— Хорошо. Но скажи, ради чего мне надо бросить всё и ехать в эту глушь?
— Ради того, чтобы немцы не могли угрожать нам этой штукой? — Роберт, забывшись, стряхнул пепел — тот полетел на ковёр под гневным взглядом Теллера. — В Европе и так ужас; но тут тебе известно и так...
Эдвард промолчал. Про Европу он в самом деле знал немало — больше, чем хотелось. Но перебираться в эту пустыню? Но если эта штука будет только у немцев...
— Черт с вами. Но мне нужно там моё пианино.
— Будет, — Роберт смял сигарету и наконец позволил себе улыбнуться. Хоть что-то складывается и не внушает непонятную тревогу — как тот разговор с Хоаконом...
Несколько дней назад Шевалье сидел в столовой в гостях у Роберта. Последние пару лет Оппи реже общался с друзьями из партии — но не с Хоаконом. Да и после тех новостей из Европы не только коммунисты поддерживали страну Советов. Третий Рейх пугал всех куда сильнее коммунистов.
— Раз они — враги Гитлера тоже, почему мы никак не откроем им фронт? — обсуждали в коридорах Калифорнийского университета.
— Может, считают это лишь каким-то хитрым манёвром?
— Ага, а разгром немцев в том городе... Как его... Сталинграде? Тоже маневр, что ли?
— Не только Сталинград, там везде, кажется. Немцы уже в панике...
В изысканной, но не роскошной столовой дома на Шаста-роуд Роберт с Хоаконом тоже говорили о России и ее войне, когда Шевалье вдруг не произнёс:
— А ведь надо им помочь... И фронтом, и знаниями...
— О чем ты? — Оппи вдруг напрягся.
— О том, что мы с Элтентоном обсуждали. Он знает пару человек из Советов, которые были бы рады помочь своей стране.
— Но... — Роберт покачал головой, посмотрел на тлеющую сигарету и молча поджёг новую. Хоакон молча глядел на пламя.
— То, что ты предлагаешь... Гитлер, конечно, не должен победить. Но твое предложение... Немного похоже на предательство. — Тихий голос Роберта стал ещё тише.
— Но ведь разве они слышали о Гейзенберге? Или о ваших изысканиях?
— У них достаточно толковых учёных, — отрезал Оппи. — Они и сами справятся.
...Этот разговор прошел несколько дней назад. Обычная болтовня ни о чём; но... Почему стоит только подумать об этом, и беспокойство лишь растёт?.. Но неважно. Надо думать о «Манхэттене».