Рассказ основан на реальных событиях.
- Мам, привет! Мы тут с Лелькой пришли! – ураганом ворвались в квартиру детские голоса и прорвали брешь в рабочих чертежах Жени.
- Девочки…
- Мойте руки и за стол! – опередила, слегка передразнивая, маму Катя.
Женя отпустила мышку и, задумчиво, пребывая еще мыслями в рабочем проекте, поплыла в сторону кухни.
- Что-то вы поздно сегодня из школы, - вдруг обратив внимание на часы, висящие на стене в кухне, заметила Женя.
- Мам, у нас же сегодня дополнительные, забыла?
- А, ну да… Много двоек нахватали? – перевела она разговор.
Женя, хоть и находилась еще в своих мыслях о работе, но заметила, что ответа на ее вопрос не поступило. А вместо этого дети оживленно перешептывались между собой. Войдя на кухню, они резко замолчали. Видя мамин вопросительный взгляд, Катя, притворно улыбаясь, переспросила:
- О чем, мамочка, ты спрашивала? Я не расслышала.
«Лиса», - с внутренней улыбкой подумала Женя о дочери и уже строго произнесла вслух:
- Ну конечно, не расслышишь, если так громко шептаться.
Тарелки с куриным супом уже стояли на столе. Девочки с несвойственной им скоростью набросились на еду. Обычно ждать, уговаривать приходится, а тут – полные рты. Женя отвернулась от них, сделав вид, что что-то убирает со стола, а сама пристально продолжала за ними наблюдать – уж больно заговорщические лица были у девчонок – что-то им явно хотелось обсудить наедине, без нее.
- Катюнь, - не выдержала Женя, - так что в школе-то у вас сегодня было?
- Да нет, ничего, мамочка. Ничего особенного.
- А из неособенного что? – настаивала Женя.
- Ну… Мишка сегодня немного делов натворил… А больше ничего.
- Вон оно что?! Мишка, значит… И что же он натворил?
Женя присела за стол, показывая всем своим видом, что пока девчонки всю правду не расскажут, им из-за стола не улизнуть – и Катя это хорошо знала.
- Ну нарисовал кое-что…
- Знак фашистский нарисовал у себя в тетради, - перебила Леля Катю (в новостях ей всегда хотелось быть первой), - а попало из-за него всему классу!
- Эх… - сочувственно вздохнула Катя, - теперь его родителей, наверное, в школу вызовут…
- Да, - подхватила Леля, - и достанется ему, наверное.
- А нам еще и в школьном празднике из-за него запретили участвовать, - жаловалась Катя.
- Ну и пусть! – обиженно буркнула Леля. – И без их песен и стихов про войну обойдемся – каждый год все равно одно и то же…
- А вот Мишка говорит, что ему старший брат сказал, что сейчас война идет, и что русские сами виноваты, и что мы ее начали. А если так, то чего нам и петь все эти песни.
- Не смей так говорить! – автоматически вырвалось у Жени. – Ничего вы, получается, не знаете ни о той войне, о которой песни каждый год поете, ни, тем более, о той, которая сейчас идет! - горько добавила она.
У нее от этих детских рассуждений голова шла кругом. Все это время они с Вадимом сознательно не поднимали при дочери в разговорах дома тему войны – боялись навредить детской психике, ограждали от печальных новостей. И вот сейчас этот иллюзорный мир в одночасье рухнул.
«Сами виноваты! Надо было разговаривать, надо было объяснять! Катя, хоть и ребенок, но должна знать хотя бы о таких же детях, как она, которых всего 80 лет назад на этой же земле миллионами уничтожала война, лишает жизней, крова и родителей сейчас, и все под одним и тем же знаком, который они теперь в школьных тетрадях рисуют!» - Женя была страшно опечалена и возмущена.
Великая Отечественная война горем, огнем, страданиями обожгла людей, превратив сначала в сталь, а затем в сосуды милосердия, добра и любви. Многие не выжили в той страшной войне. Но все, кто выжил, их потомки должны беречь и преумножать то нематериальное золото, которое добыли тогда, где золото и есть выкованная и обожженная человечность. Не это ли и есть та самая формула, дающая человечеству бессмертие, формула, которую стоит передавать из поколения в поколение?!
Признаться, они с мужем и сами не верили, что такой ужас мог повториться. Неужели только братские могилы и монументы помнят, от чего освобождалась эта земля, а люди живые позабыли?! Думали, этому безумию вот-вот придет конец… к 9 мая все закончится… Не закончилось. И вот это все надо было теперь донести до маленького, идущего в будущее человека. Она быстро перебирала в голове, с чего и как начать разговор. А пока обдумывала, чтобы выиграть время, переспросила:
- А учительница-то что сказала?
- Сначала ничего. Была перемена. Мальчишки, кто смеялся, кто спорил вокруг Мишки. А потом, как всегда, эта Оля наябедничала Марине Владимировне, что Миша фашистский знак нарисовал. Та и подошла посмотреть. Потом она забрала его тетрадь и молча вышла из класса. Мы думали, ничего больше не случится. А со звонком в класс вошла завуч.
- И что сказала завуч?
- Ну она сказала, что когда ее папа был маленьким, меньше, чем мы сейчас, к ним в дом вошли немецкие фашисты. На рукавах у них были нашивки с таким же знаком, что Мишка нарисовал. Они приказали достать все продукты, что были в доме и накрыть на стол. Когда тарелки с едой стояли на столе, немцы автоматами указали маме, папе и их маленькому сыну на стулья у стола, и те послушно сели. Потом солдаты весело и непонятно переговаривались, и один из них что-то спросил, смеясь, у других. И мальчику тоже это показалось весело, и он засмеялся. Потом тот немец поднял автомат и по очереди расстрелял папиных родителей. Затем они подставили к столу еще два стула и подсели к стоящим на столе тарелкам с едой. Налили из графина прозрачную жидкость в стаканы. Выпили. Поели.
Сидящий в собственной луже и молча плакавший мальчик им тоже показался смешным. Тогда один из немцев наполнил стакан, стоящий перед тарелкой мальца, той же жидкостью, что пили сами, и, громко что-то восклицая, влил ему ее в глотку. Когда тот, морщась и задыхаясь от ожога всего тела, сжал губы в знак дальнейшего сопротивления, чем вызвал повторные раскаты гаркающего немецкого смеха, уже другой немец с силой открыл его рот и влил туда весь суп, что был в тарелке.
«Из горящего дома уже без сознания моего отца вынесли соседи. Они его тогда за несколько минут до обрушения крыши обнаружили сидящим за столом с застреленными родителями. Больше мой отец своих родителей никогда не видел, и всю жизнь после этого хромал на одну ногу», - закончила свою историю Клавдия Ивановна.
Женя слушала историю, обхватив голову руками. Было видно, как из глаз ее текли слезы. Девочки, глядя на нее, тоже замолчали. Они как будто только теперь, через эти мамины слезы осознали, о чем был рассказ. И что знак, нарисованный Мишкой, был не безделицей, а символом чего-то такого страшного, чего им никогда-никогда не хотелось бы пережить. И еще, по тому, как расстроилась мама, показалось, что враг этот был не когда-то давно, а прямо сейчас уже где-то совсем рядом. И вдруг так ясно представилось, как за столом с фашистами, могли бы сидеть и они со своими родителями так же, как тот мальчик, в последний раз. И одна мысль об этом им казалась невыносимой…
На кухне в полной тишине мирно тикали часы, стрелки которых равномерно, предсказуемо, неминуемо двигались по кругу, повторяя свой ход. Тик-так… Тик-так… Тик…