Ноябрь. Анестезия

               

                1.

Несмотря на будний день, торговый центр «Аполлон» походил на человеческий муравейник. По широким проходам сновали туда-сюда гомонящие орды возбуждённых сверх меры покупателей; по эскалаторам, будто на скоростных аттракционах, раскатывали вверх-вниз те же гомо сапиенсы, озабоченные одними проблемами с покупками или с горящими взорами в предвкушении оных.
Глядя посторонним взглядом на это хаотически-упорядоченное движение масс, могло показаться, что в этот не так уж и ранний час всё население города N-ск с пригородами и дачными посёлками решило атаковать расположенные в торговом центре магазины, бутики и ларьки с единственной целью: решительно расстаться с нажитыми кровью и потом, и непосильным трудом деньгами.
В озонированном кондиционерами воздухе с лёгкой примесью ароматических аэрозолей висел устойчивый гул. В нём тонули рекламные сообщения из умело задекорированных динамиков и гасли в свете люминесцентных ламп видеоролики продаваемых товаров.

 Где бочком, - тихо и скромно, - где уж вовсе нагло и целенаправленно, расталкивая локтями упругое желе посетителей, пробирался Иван Семёныч, мужчина пристойных лет с прожилками серебра в густой шевелюре без конкретно обозначенной цели.

- Угораздило же… - чертыхался он, - дурень старый… - говорилось им это вполголоса, - выбраться в город… - Его негодование на себя и на окружающее росло в геометрической пропорции. – Хотелось побыть наедине с собой, - сейчас вот он ёрничал, - и помедитировать… Ой!.. Простите!.. – крикнул он вслед нервной особе с выкрашенными в канареечный цвет волосами, обвешанной сумками с покупками. – Прошёлся по дефиле улиц… - вернулся наш герой к своим размышлениям. – Чёр-рт! Можно поаккуратнее… - Иван Семёныч едва увернулся от корпулентной тётки в униформе технического персонала, вооружённой шваброй, катящей впереди себя тележку с уборочным инвентарём. – Подефелировал…

Засмотревшись на привлекательную особу, - а кто не засмотрится на юную прелестницу, не будь он отпетым анахоретом или женоненавистником, - соблазнительных форм и юных лет, он столкнулся с группой подростков-школьников, яростно спорящих на повышенных тонах.
- Эй, дядя, куда прёшь! – крикнул один из них, высокий, худой, с лицом, усеянным гнойными прыщами.
Иван Семёныч не успел ответить, как вдогонку крикнул второй, фигурой похожий на перезревшую грушу:
- Шею не сломай, дядя!
- Я… это… - Иван Семёныч не любил оправдываться и сейчас тоже не нашелся, что сказать.
- Смотри по сторонам, дядя, здесь люди ходят, - бросили ему вовсе уж по-хамски и растворились в толпе, такой же одинаково-лицей и одинаково одетой.
Иван Семёныч хотел спросить, мол, а я-то, кто, но вопрос повис на устах грустным вопросительным знаком и, втянутый в бешеный круговорот тел, который увлёк его колоссальной силой течения, он полетел словно щепка, ощущая себя полностью деморализованным и подвластным чужой воле.

Куда несло, он не знал, вокруг толпились-толкались, горячо дышали в лицо импортной зубной пастой, гнилыми зубами, чесночно-водочным перегаром, брызгали слюной, обдавали ароматами духов и старого пота.
Наконец-то в какой-то момент Иван Семёныч рассмотрел конечный пункт, те самые Симплегады автоматических дверей, которые не могли сомкнуться, дабы размолотить в щепки человеческие шхуны и шлюпки, это был известный на всю страну дисконт-магазин бытовой техники, пропиаренный на всех телеэкранах огромными скидками и чёрными пятницами.

Неведомо каким образом, проносясь мимо дверей, Иван Семёныч всё же сумел коснуться плечом правой створки. Ему страстно хотелось уцепиться за неё, задержаться, вытолкнуть своё тело против течения, выйти в спокойное пространство. Куда там! Его с таким остервенением толкали, сжимали, скручивали со всех сторон, что приходилось уповать на одного Меркурия, что бы он помог ему в его собственном несчастье. Но пока он шёл, наступал кому-то на пятки и отдавливал ноги, уже не пытаясь извиниться, потому что и ему кто-то благородно оттаптывал ноги и наступал на пятки. На угрозы наш герой не обращал внимания, это был механический выплеск застоявшейся энергии, переполнявший человеческие тела. Ему впечатались в память, - так он простодушно думал, - глаза окружавших людей; в них читалось – успеть, успеть, успеть купить всё, что выброшено на прилавки: магнитофоны, телевизоры, пылесосы, чайники и прочую домашнюю утварь.
Не был Иван Семёныч самим собой, если бы не сопротивлялся – подобно точащей камень воде – он яростно грёб, дав волю рукам, пока в какой-то момент у него перед глазами не появились радужные пятна, увеличивающиеся и кружащиеся, и к горлу не подступила тошнота. Захотелось притулиться в уголке, сесть на пол – иначе содержимое завтрака могло не эстетично украсить пол. Хотелось крикнуть, мол, дайте мне свободу, я свой позор сумею искупить, как его схватили грубо за рукав и окликнули:
- Вано, гамарджоба, генацвале!

Туман в глазах практически исчез и Иван Семёныч увидел вместо природных просторов, грезившихся ему, незнакомого мужчину или так показалось в первые минуты.
- Вах, Вано, не узнал, что ли?!
Как не узнать, узнал, такого забудешь. Иван Семёныч признал в говорившем старого школьного приятеля Николая.
- Здорово, Куцый! – кивнул Иван Семёныч.

- Кацо, Вано, правильно – кацо! – заржал Николай. – Забыл, да? Ничего, я напомню, твой старый друг Николоз, ведь для этого и существуют старые друзья, чтобы вовремя напомнить и восстановить… Ха-ха-ха!.. – своей энергией Николоз заражал всё вокруг: и людей, и предметы, и сам воздух, который начинал понемногу искриться на листьях, росших в роскошных кадках экзотических деревьях.   
- Не ожидал… - начал Николоз и оборвал, устремив взор куда-то поверх голов.
Иван Семёныч промолчал. Николоз продолжил:

- … что ты подвержен потребительским веяниям. Хотя, чего таиться, сам иногда раззужу плечо и по-барски, как у нас грузин принято, начинаю разбрасываться деньгами. – Он повернул разговор в другую сторону. – Ничего, не робей, Николоз избавит старого друга от этой напасти. Эй, полегче! – Николоз крикнул куда-то в толпу, качающейся штормовым морем. – Совсем с ума сошли на этих распродажах.
Едва Иван Семёныч открыл рот, как школьный друг, держа за рукав куртки поволок его за собой, мурлыча напев народной грузинской песни.

Подобно ледоколу, Николоз раздвигал грудью тела по сторонам, оставляя за кормой кипящую негодованием кильватерную пену голосов. И в тоже время, Николоз успевал рассыпаться любезностями с симпатичными девушками и милыми женщинами и с не меньшим рвением огрызался на замечания в свой адрес, поступавшие от мужчин. Иван Семёныч убедился, кое-какие качества у школьного друга с годами не исчезли.
Симплегады магазина с приятным для слуха щелчком стеклянных створок закрылись за спинами мужчин.   Оба облегчённо вздохнули.

- Куда сейчас? – спросил Иван Семёныч.
- Вано, тебя дома семеро по лавкам ждут, да?
- Да нет. Дети разлетелись. Жена у подруги гостит в Кисловодске. Решила подлечить нервишки на минеральных курортах.

- Во! – воскликнул Николоз. – Это правильно – подлечить нервишки. На курортах не только нервы лечат, душу… Впрочем, нам не нужен курорт, подлечить нервишки.
- Что же нам нужно?

- Вано, не перебивай, да? – рассмеялся Николоз, запрокинув немного голову, что показалось немного театральным Ивану Семёнычу. – Где твоя прежняя сдержанность, а? ушла в живот, да?! – и протянул лукаво: - А-а-а-а…
Иван Семёныч покраснел и пожал плечами. За последние несколько лет он и впрямь несколько прибавил в весе, округлился животик, прежде плоский, как великорусская равнина, появился второй подбородок – свидетельство сытой благополучной жизни. Родня, знакомые, соседи шутили осторожно и в полный голос признавали, возрастная полнота только придала его образу некий шарм и усилила мужскую привлекательность.

- Мы подлечим наши нервишки, пусть они и не расшатаны, - заговорщицки продолжил Николоз и моргнул правым глазом, - в одной шикарнейшей кофейне! – Николоз закатил глаза и чмокнул губами, давая понять, что этим сказано ели не всё, то очень может быть многое. – Какое, Вано, там варят кофе! готов выпить его вместе с чашкой, да! Взять и проглотить! А какие там пирожные… Белиссимо терца!
- Мне сладкое нельзя, - неумело соврал Иван Семёныч сладкое он поедал декатоннами.

- А кто говорит, что можно?! Да? – удивился Николоз. – Я? Мне тоже доктора кат-тегор-рически запретили сладкое. Поберегите сердце! Что они знают о сердце! О сердце настоящего грузина! Я тоже ничего о нём не знаю, но о многом догадываюсь. И жена тоже, скажу по секрету, запретила, - нет, не пирожные, - запретила смотреть на молоденьких женщин. Мне! Да? Запретила! Мне что, - Николоз добавил в голос трагизма, - ходить по улицам с закрытыми глазами? Да?
- Это как бы…

- Вот и я говорю, не утверждаю, не делегирован, но – говорю, если очень хочется, поверь, Вано, не только можно, даже катастрофически полезно!
Шикарнейшей кофейней, - этаким райским островом для гурманов, ценителей кофе и любителей разнообразных десертов, - оказалось приличное заведение с вывеской в стиле а-ля дореволюционного оформления «Десерты Мадам Мари» на пятом этаже «Аполлона». Издалека, - ещё с подвижных ступеней эскалатора и, даже с уровня четвёртого этажа, - долетали в авангарде своего гастрономического великолепия аромат свежесваренного кофе и соблазнительные запахи выпечки с пылу-жару.
На пороге зала кофейни – у самых дверей – Иван Семёныч остановился, слегка поражённый строгим убранством заведения. В нём отсутствовала та пошлая архитектурная навязчивость в оформлении, кою сам Иван Семёныч называл «цыганщиной» и не было напрочь вульгарности, граничащей между упрощением и избыточностью.

Столики на несколько персон располагались в чётко продуманной разбросанности по залу. Мягкие расцветки скатертей от молоко-с-желтком до бархатных кофе-с-молоком.
- Каково, а? – поинтересовался Николоз. –
Иван Семёныч в немом восторге мог только вздохнуть и развести руки.
- А ты думал, я порекомендую всякое такое, да?

И на этот раз Иван Семёныч не ответил. К ним подлетел со скоростью межконтинентальной ракеты «Десерт-шоу» официант, сияя белоснежной улыбкой всех шестидесяти шести зубов, с цветом кожи, соответствующей двойному эспрессо.
- Добро пожаловать, милостивые господа, в наше заведение! – без единой запинки и, вот же чудо, без намёка на акцент произнёс расторопный юноша. – Благодарю от лица руководства, что почтили вниманием наш скромный уголок! – рассыпался любезностями весьма возможно дальний родственник великого русского поэта. – Куда изволите присесть? – спросил, как рублём одарил и широко повёл рукой, - порекомендовать архи-выгодное место или соориентируетесь сами?

Николоз медленно кивнул, слегка коснувшись подбородком груди.
- Любезный, нам желательно столик ближе… - и состроил такое лицо, что выходец из «жёлтой южной Африки, центральной её части» внезапно проникся и Николоз закончил: - … так, чтобы не мешал сокровенной беседе старых школьных товарищей, увидевшихся после долгой жизненной разлуки.

От блеска зубов на антрацитовом лике официанта у Ивана Семёныча чуть не ослепли старческие очи, ни разу не облагороженные очками в оправе; он мечтал о милом чеховском пенсне, но понимал, его душевного порыва никто не поймёт и, не дай бог, сравнят с известной исторической фигурой из недавнего прошлого нашей Родины.

- О, безусловно! – сыпал словесами юноша, высекая карими глазами из воздуха искры доброжелательности. – Парочка таких непременно наличествует и они, вот так везение, сейчас свободны.
Он провёл мужчин к столику, надёжно укрытому от посторонних глаз густой шапкой листьев искусственной пальмы.

- Что желаете? – спросил официант и застыл обсидиановой фигурой, и тотчас же продолжил, слепя блеском зубов глаза: - Могу порекомендовать удивительный десерт от шефа, от недавно вернулся из Франции, стажировался в…
Ноколоз перебил:
- Мёд есть?

Разговорчивый двигатель от общепита растерялся на некоторый миг и, что-то прокрутив в голове, ответил:
- Пчёлы на пасеке объявили забастовку. Не будете же вы есть искусную имитацию.
- И не надо, - отчеканил Николоз. – Нам вот что нужно, дружок, - он придал голосу больше бархатистости и расположение так и засверкало всеми гранями его таланта. - Скажи, есть объемистые кофейники?
 - Да.

- Спиртное?
Умение говорить, не сбрасывая с лица маску улыбки, истинное искусство настоящего гарсона:
- Большой выбор ликёров: «Амаретто», «Бенедиктин», «Адвокаат»…
Иван Семёныч к своему удивлению увидел фокус, достойный многих цирковых династий: школьный товарищ выудил из внутреннего кармана куртки литровую бутыль виски с шагающим человечком на этикетке.

- Ты вот что, любезный, - проговорил Николоз.
- У нас запрещено распивать, мягко говоря, свои…
- Мне тоже много чего жена запрещает, - начал с проверенного Николоз, - но ты, дружок, держи нос по ветру и прими установку… Чуешь, чем пахнет?
Официант втянул плоскими ноздрями, - со свистом, напомнившим вдруг ему дующий ветер в саванне и вдали где-то, в жёсткой жёлтой траве протяжно зарычал лев, - затем медленно выдохнул:
- Полагаю, деньгами…

- Перелей аккуратно, чтобы ни капли в рюмку к соседу не попало, в кофейник и я, человек благодарный, отмечу твоё старание.
Официант кивнул. Незаметно испарился, замаскировав бутылку между страниц папки с меню.
Николоз снял куртку и повесил на спинку стула. Уселся, положил руки на подлокотники, сияя начищенным пятаком поинтересовался, желая услышать аплодисменты в ответ после короткой отповеди:
- Н-ну?!

- Отменно, - ответил Иван Семёныч. – Ты как, бутылку-то…
Николоз потёр ладони.
- Мастерство с годами не теряется, Вано, оттачивается и шлифуется. Неужто в армии не приходилось из увольнения приносить пару пузырей, упрятав в рукав гимнастёрки?
Иван Семёныч хотел напомнить, что служил на флоте, но передумал.
- Хэ! Вспомнил, это когда было… - поступил как приглашающая сторона, повесил куртку на спинку стула и развалился, положив локти на подлокотники. – М-м-м… Здесь прикольно.

- Лучше даже. Сам увидишь.
- Закусь надо было организовать.
Нико хитро улыбнулся.
- А у меня всё схвачено, за всё давно заплачено.
Что-то подсказывало Ивану Семёнычу, что Николай здесь постоянный гость.
Торжественной поступью, медленно и величаво, официант прошествовал через зал к столику с друзьями. На подносе, застеленном бежевой салфеткой, возвышался кремового цвета кофейник, покрытый золотистыми узорами, рядом расположились на блюдцах две чашечки, над ними вился едва заметный парок. С лицом опытного жулика, официант остановился возле столика.

- Ваш кофе, господа, - произнёс по-французски и по-русски добавил, - В чашечках кипяток для маскировки. – Выудил из-под салфетки две небольшие стопочки: - Желаю приятного отдыха, господа. Закуски и горячее принесу по мере приготовления.
Нико взял прибор с зубочистками, вытряхнул последние на блюдце, вложил в прибор скрученную банкноту тысячного номинала и поставил на место.
- Как тебя зовут, дружок? Больно имячко твоё мудрёное? В самом Жан?
Официант отрицательно покачал головой.

- Себастьян, так нарекли родители. Руководство посчитало, имя слишком вычурное и долго произносится. Остановились на имени Жан. Мне нравится.
- Нам тоже, Себастьян. Миль пардон, Жан, - произнёс Николоз.
Слегка наклонив голову, Жан отошёл пару шагов спиной вперёд, затем развернулся и ушёл.
- А? – спросил Нико.
- Бэ! – ответил в тон Иван Семёныч.

- Я к тому, чувствуется школа, да? – сказал Нико и наполнил рюмки. – Первую на «тычок».
«Тычок» прошёл славно. Оставил после себя приятное послевкусие отличного алкоголя.
- Вторую и третью повторим также, а там подоспеет закуска.
- Сладкое? – съехидничал Иван Семёныч.

- Зачем обижаешь, да? – спросил с явным кавказским акцентом Нико, не переигрывая. – Здесь отличная кухня. Но если хочешь…
- Позже.
- Вот это правильно. – Нико таки светился от счастья. – Я считаю, виски закусывать десертом не комильфо.

Нико продолжал разглагольствовать, выпитое им не могло так сильно его расслабить, так думал Иван Семёныч, но уверенность присутствовала, на старые дрожжи новая порция легла благополучно.

- Ничто так не может поднять настроение как каких-нибудь ничтожных сто граммов виски. Трудно представить, какая сила заключена в этом напитке. Зайца алкоголь делает храбрым как лев, лев с философским благодушием взирает на свой завтрак, поддавшись отвлечённым мыслям; грусть человека уходит бесследно и радость вселяется в сердце, а весёлый находит в себе силы на геройские поступки. Вано?
- Что? Тебя на подвиги не потянуло?
- Нет, как-то.

- Значит, мало выпили, - резюмировал Нико. – Выпьем по второй.
Вторая сродни первой, проскользнула внутрь легко и обогатила не только гастрономические ощущения, но и положила во вкусовые копилки гурманов сверхположительные расширенные алкоголем ощущения.
- Красота! – Нико закатил глаза и чмокнул влажными губами.
- Лепота! – признался Иван Семёныч, его укутывало знакомое чувство спокойствия.
Нико резко налил по третьей.

- Третью вслед первым двум.
- Не частим?
- Полноте, мой друг, рефлексировать по пустяшным поводам. Выпьем, пойдём покурим.
- А разве можно?

- Можно, если осторожно! – хохотнул Нико. – Для своих всё можно. Тут есть миленькая галерейка. Персонал там чадит, крыша ходуном ходит. Но дело в другом, оттуда, Вано, такие виды открываются на город – закачаешься! – Нико сжал губы и покачал головой. – Представь, город, уходящий в горизонт, тают в дымке окраины, поля, кромка леса синеет вдали и вовсе уж далеко, там, где земля встречается с небом, кружат в свободном полёте птицы.

- Не частим? – повторил Иван Семёныч осторожно, выпить мог он столько, только годы и биохимия организма настойчиво рекомендовали сдерживать тройку коней страсти.
- Обижаешь, да? Что тут пить настоящим мужчинам? А? вот, это вот, ты знаешь, - что?! – Нико с азартом постучал ногтем по кофейнику.
- Кофейник.

- Без тебя вижу. Я про содержимое.
- Виски.

Николоз развёл руки в стороны.
- А-не-сте-зи-я! – произнёс по слогам и повторил: - А-не-сте-зи-я!
Слова друга отозвались так, будто звучали в отдалении. Иван Семёныч вспомнил, что завтрак его сегодня состоял из пары бутербродов с колбасой и кружки чая; время же было обеденное и спиртное слегка забрало.

- Да ну…
- Клянусь мамой! – стукнул себя в грудь Нико.
- Анестезия… для чего…
Нико вдруг насупился, как бы сказали в старинных романах, на его чело легла печать раздумья.

- Что с тобой, Нико?
- Думаю, Вано.
- О чём же?
- Вспоминаю слова одного умного человека.

- Своих не припас? – подколол Иван Семёныч.
Нико поднял вверх указательный палец.
- Когда есть такие умные слова, - он немного кипятился, - своих не надо да?!
- Успокойся, Коля.
- Нико!

- Хорошо, - Нико.
Николоз просветлел лицом, глаза залучились светом доброты и терпения.
- Алкоголь – это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием жизнь, - процитировал Николоз. – А вот, автора забыл.
- Английский писатель Бернард Шоу.
От внутреннего кипения у Нико должна была взлететь под пластиковую крону пальмы макушка.

- Такие замечательные слова мог произнести только грузин, мамой клянусь, да, только грузин. Ты в курсе, Вано, у меня отыскались грузинские корни.
- Со школьной скамьи.
Нико сжал кулаки и на подобие Кинг Конга едва не забарабанил себя по груди.         
- Вано… Вано… это когда было… Сейчас совсем другое… А вот автор этих слов, - Иван Семёныч так и не услышал про совсем другое, друг переключился на старую тему: - Настоящий грузин не может зваться Бернард Шоу!
- Он англичанин.

- Ничего ты не понимаешь, Вано, его надо называть Бернардо Шоуидзе… Нет, не так… Шоушвили! Вот – Бернардо Шоушвили! Великий грузинский человек! Вот за это надо выпить!
Рюмки с завидным спокойствием приняли очередной акт наполнения благородным напитком. Нико взял свою и взглядом предложил то же самое другу. 
- За анестезию!
Иван Семёныч повторил:
- За анестезию!
Мягким звоном отозвались рюмки, соприкоснувшись хрупкими крепкими краями…
                Глебовка, 14 ноября 2022 г.