- Во вторник утром могу... или вечером. Лучше утром.
- Сейчас посмотрю. Не помню ничего... Вторник... Так, полечить мальчика, девочку... Ну, да. Хорошо. Только, подожди, утром это как? - с подозрением в голосе. - Во сколько? Ехать куда-то надо будет?
("Ага, привык уже, да? Хороший вопрос, вот это правильно!")
- Ну, если ты так хочешь, можешь приехать к дому, - смеется.
- Нет, - спохватывается он. - Я в девять работать буду.
("Сразу вспомнил, что работает. Только что ничего не помнил...")
- Да нет, ниоткуда меня забирать не надо. - ("Почти как в такси: "Откуда вас забрать?") - Просто встану и приеду от дома. Вот на обратном пути, наверное, надо будет завернуть на Чайкиной. Сейчас каникулы, но мне нужно подписать документы. Наверное, не знаю еще точно.
- Хорошо, - спокойно и послушно, с облегчением в голосе.
Метод Чебурашки работает? "Сначала проси всего в два раза больше, чем надо на самом деле, и половину просьбы выполнят точно". Не совсем так, конечно, но, судя по всему, свозить ее куда-то не очень далеко и по делу кажется ерундой...
Опять там бумер стоит. Когда же она увидит субару? С бумером она не здоровается, у них нейтралитет. Она его не любит (любовь может быть одна... в определённый промежуток времени), но относится с большей симпатией, чем к большинству машин. Хотя все равно всегда представляет субару, Максим ассоциируется только с субару и серебристым цветом. Чёрный ему хотя бы тоже подходит. Нейтрально, без восторга, но подходит.
Возле крыльца стоит девушка.
- Вы сюда?
- Да, - кивает она.
Странно. Бумер-то здесь, почему пациентка ждет на улице? Лиля негромко, символически стучит в дверь, и сразу набирает номер.
- Ты где?
- Здесь. На работе. Ну, говори скорей! - чуть раздражённо.
- Так а что не открываешь?
- Не слышал. Сейчас.
- Проходи, проходи, привет тебе, - уже не в телефон. И с явным облегчением. Небось подумал, что она опять где-то застряла, или не туда уехала, и надо будет решать, ехать за ней, или такси вызывать.
Следом за ней подятнулась робкая пациентка.
- Максим Леонидович, а я... тоже вот...
- Хорошо, проходи.
Что за дурацкая манера у всех кидать на диван свои куртки? Неужели нельзя в шкаф повесить? С одной стороны, это как бы означает, что человек здесь ненадолго, но уличная одежда не должна лежать там, где часто валяется ее белье. Матрас, конечно, есть, но все равно негигиенично.
С молодым человеком Максим уже заканчивал, позвал робкую девушку. Лиля заварила чай (а чем еще было заниматься?).
- Ой, ты тут, - вздрогнул он, входя в подсобку.
Ну вот зачем это?
- А где я должна быть?
- Думал, в рентгеновском лежишь. Еду нашла?
"Я и не искала", - хотелось сказать. С некоторых пор ей не нравилось выражение "искать еду".
Рулет лежал целый, она еще не открывала. Максим быстро заварил чай себе, нарезала рулет.
- Синтетика...
- Что ты, я его в последнюю минуту у бабки вырвал, она чуть ни слопала - рассмеялся. - Она все метет, как пылесос. Хотел купить пряников или кексов, но не успел.
Рулет был вкусный и сытный, хоть и да, в слишком яркой упаковке, ненатуральный. Зато большой и ягодный. Разумеется, она стащит кусочек домой, пока он не видит. Чтобы дома лежал кусочек его еды, и на него можно было смотреть неделю, а в минуту плохого настроения "вытащить шнур, выдавить стекло" - съесть с чаем.
- В рентгеновском холодно ведь, - вспомнила она.
- Да? Наверное. Раньше было самое тёплое место.
- Спать хочу.
- Может, кофе тебе?
- Нет, напилась уже с утра, хватит.
Звонок.
- О, боже, сейчас еще Оля придёт...
- Может, мне надеть халат медсестры и всех разогнать? - предложила Лиля.
- Ладно, быстро все...
Он и вправду лечил всех довольно быстро. И было почти не больно слышать разговоры с пациентами. Почти. Если бы еще не звонила бабка, если бы он так не распылялся на всех, что стало уже почти скучно, и ни о чем не хотелось разговаривать. "А есть ли у нас что-то общее в принципе?" - подумалось вдруг. - "Кроме общечеловеческих тем, жалоб на домочадцев, и взаимного желания? Иногда - каких-то психологических вещей. Но иногда..."
- Холодно, - он поежился в своей тонкой синей форме. - Надо включить обогреватель. Работает ли?
Диван был уже избавлен от чужих курток, застелен матрасом.
- Запах сильный. Что-то не так. Хотя, может, просто пыль?
- Тогда выключить надо. Не идет тепло все равно.
- Подожди, - она присела, протянула ладошку. - Какое-то движение воздуха есть, кажется. Просто воняет, потому что не включали давно?
- Да выключай...
- Нет, пошло. Греет. - Она вдруг ощутила, что сильно не выспалась. Время прошло, и заряд утреннего кофе подходил к концу. - Все, я больше не встану, кажется.
- Значит, подниму.
Его руки обхватили ее и легко переместили на диван. Она сидела не шевелясь, сонной куклой. Похоже, он уже машинально ее массирует, впрочем, у нее та же реакция на близость его тела. Бюстье без бретелек легко соскользнуло вниз. Она уже со страхом ждала продолжения - неужто будет, как в прошлый раз? К счастью, нет. Ощущения вернулись, у всех все получилось, и это было радостно озвучено словесно. Только вот опять он лишь скользнул губами, а целовать ее не стал. Да, лицом к лицу, прижавшись носами, да, поцелуи шеи, ушек и груди, но не в губы. Расстроило.
- Вот опять у меня подмышки вспотели, наверное, воняет...
- Что ты, это, наверное, от меня воняет. - Задумалась,чем от нее может вонять. - Сигаретами, например, - потерлась об него носом и зарылась лицом. Так и лежать бы...
Только обогреватель жарил на полную, теперь ей стало душно, а он заснул. А ей некомфортно, но не хочется будить, ведь тогда все закончится.
- Выключи, - попросила она сразу после.
- Если я встану, то уже насовсем, - ответил он и тут же засопел.
Самой встать, переползти через него? Все равно разбудит...
Заорал телефон. Будильник, который Максим теперь заводил каждый раз, не потребовался.
- Твою мать...
- Выключи!
Но он прошёл в кабинет и ответил на звонок. Еще и болтать начал, рассказывая, куда ездил, где какая дорога.
Лилю разобрало бешенство. Специально не реагирует? Считает, что она сказала слишком командным, а не просящим голосом? Вскочила, выдернула вилку из розетки. Не помнит она, как там выключать. Оделась почти.
- Назло не выключил?
- Нет, забыл просто. К телефону пошел. Ну, что там у тебя, давай, жалобься.
- Ты же не слушаешь.
- Слушаю.
- Пятёрка слева снизу, пятёрка справа - ты в тот раз ее сляпал быстро, и она неудобная, вот до нее, которая сломалась, была хорошей формы. Там опять болит у десны. Семёрка сверху пришеечный - просело немного, щель между пломбой и десной, забивается.
- А сверху слева что?
- Ничего, - удивилась она.
- Мне казалось, ты про четыре места говорила.
- Не знаю, сейчас три...
...
- Ну, не знаю. По краям я все переделал, раскурочивать боюсь, там нерв близко. Не должно там ничего болеть.
- Может, по нерву? Часто, когда мигрень, как два эпицентра - висок и зуб.
- Может, и по нерву. Сейчас потерпи немного. Не хочется анестезию, я быстро.
Очередная пломба, очередное застывание под лампой.
- Ай...
- Опять брызгает, зараза. Давай здесь. По высоте нормально?
- Причём высота, ты же пришеечный?
- На жевательной тоже заменил, дойду до низа, погоди. Спрашиваю же..
- Нормально. Но непривычно.
- Пусть так пока будет, усядется еще. Вон, посмотри, как оно выглядит со снятой пломбой, и там, где новые.
Она смотрит в зеркало. Он, забирая его, тоже смотрит.
- Ой, какой я старый и страшный. Неухоженный.
Как обычно...
- Давай справа теперь.
- А...
- Молчи, молчи, ну, вот, сбила все!
- Я думала, еще можно.
- Давай заново...
- Ты сейчас терпела? Больно? - внезапный ужас в тёплых глазах. - Десну задел, кажется.
- Не, не очень, - удивлённо мычит она. Вынув турунду изо рта:
- Слева больней было. Когда ты между зубами лез...
- Я сегодня не только между зубами лез, - улыбка и смущенно-довольно скошенные вниз глаза компенсируют пошлость, но она возмущается все равно:
- Су...а!
- А ты знаешь, у меня пломбировочный материал кончился... совсем кончился!
- А я отсюда не уйду!
- Так я его только сегодня закажу, он когда еще придет...
- Ничего страшного. Завтра у тебя пациенты в десять придут, я думаю, придется заказу поторопиться!
- Ах ты! Все, теперь молчи, пожалуйста, а то опять собьешь.
- Вот так. Не мешает?
- Пока нет.
Она идет допивать остатки чая с рулетом. Он замачивает инструменты, протирает пол, и продолжает рассуждать о бренности бытия... то есть о том, как он когда-то мог в молодости, о том, что с возрастом "орган уменьшается"...
- Так вообще-то, хотелось бы поразнообразнее. Ты как-то стал одинаково... Одна и та же поза, одна и та же...
- Что?
- Обидишься. Рожа...
- Ну, вон мальчик был, надо было его позвать, если надоел... хотя вряд ли он согласился бы.
Мгновенный укол - что он хотел сказать? Унизить, что, мол, старая для мальчика? Сердце упало вниз, и тут же поднялось обратно, вслед за продолжением фразы:
- Он восточных кровей, и женат, а они очень трепетно к этому относятся.
Конечно, лучше, чем ее предыдущая мысль, но все же...
- А рожу в темноте не видно, - продолжает он.
- Да ладно рожа, - говорит она, стараясь не впасть в романтику, но смягчить поговорку, и направить мысли в нужное русло. - Вот обстановка всегда одна и та же, это да. А позы...
- Ну с тобой лежа лучше всего.
("Что он имеет ввиду? А с кем хорошо иначе? И что значит лучше всего?")
- Лежа всегда лучше всего, ясное дело. Но для разнообразия можно по-разному. Я смотрела, кстати, интересное видео, там предлагали интересные варианты привычных поз, и какая лучше для кого - по росту, по весу, по размеру... Вот на столе там вариации, или сидя, лицом к лицу, и сзади.
- Так мы же так делали, сидела ты по-всякому.
- Да? Не помню, - неискренне удивилась она. Помнила, конечно. Но хотела, чтобы он не думал, как она запоминает все, связанное с ним, и считал, что она в самом деле забыла, и надо бы напомнить...
- В держать на весу я уже не смогу. Наверное, - грустно и задумчиво.
"Опять он про это "держать"!.
- Это как?
- Да знаешь ты эту позу. На шее сидеть.
"На шее сидеть?" - нет, не знаю. Что-то совсем новенькое и любопытное. И хочется узнать, о чем он, и страшно понять, что есть какие-то вещи, которые он делал не с ней, и по которым скучает. Опять она возле опасного места для своей психики.
- Нет. Расскажи.
- Эх, для этого надо было ко мне лет двадцать назад приходить...
- Да. И почему я лет двадцать назад ходила не к тебе, а к Тане?
Давно она думает эту мысль. Как все могло бы иначе сложиться...
- Ну, вот, - спустя пару минут, гремя инструментами. - Про позу. Ты держишься руками за шею, а я поднимаю тебя, держу на весу. Вариант позы стоя.
Ах, ерунда какая, она-то думала! Но недавно она видела парочку на улице. Молодую. Она сидела у него на спине, а он держал ее за ноги, нес, что называется "на закорках". И ей тогда с тоской подумалось - вот бы они так... Опа!
- Вот так, да?
Она приблизилась вплотную, обвила руками шею, правой ногой обвила тело.
- Что ты делаешь, куда ты ползешь! - возмутился он, прижимая ее ногу к себе. - У меня спина болит!
- Я не пойму просто, - невинный взгляд, - так труднее женщину держать, чем просто на руках, или нет? В чем фишка?
- Что ты творишь... - он обхватил вторую ногу, поднял на руки. - Получилось. А вот так для удобства опираются на стенку еще. - Прислонил спиной к стене.
("Я у него на руках! Он держит меня на руках! Не ради секса, когда это всего лишь поза; мы одетые, а я у него на руках!")
- Ладно, опускай меня...
- Так, стой, куда это ты пошла?!
- Так ехать пора, два часа уже. На Лизы Чайкиной.
- Там ровно в два?
- Нет, с двух до четырёх. Но я хотела пораньше...
- Тогда ерунда... пошли на диван!
- Ой, не хочу... опять раздеваться влом. Сапоги снимать надо...
- Я сниму!
Сколько то еще времени в небытие... Теперь медленно и дразняще. Несколько раз она подходила к вершине, но он, словно издеваясь, менял движения, пока это не стало невыносимым. Горы содрогнулись, Этна проснулась. Ей казалось, стены старой пятиэтажки не выдержат. Стыдно? Пожалуй. И не стыдно. Наполненная счастьем, она повернулась к Максиму лицом, и вновь они нырнули друг в друга. Теперь стонал он...
- Ну, теперь-то точно все в порядке? - трудно было бы найти во всем мире более довольную физиономию, чем у него сейчас. - Не коротко и не оборвалось?
- Нет, - ее глаза сияли. - А у тебя?
- Еще как!
Вышли на белый свет.
Она машинально уцепилась за него, благо его рука была привычно согнута в локте.
- Спина болит. И колено...
- А у меня голова кружится, не свалиться бы. Спать хочу, и глаза не смотрят...
На углу дома он отнял руку, направил ее на более высокий парапет, а сам пошел рядом, по земле.
- Тогда лучше здесь иди.
- Да, если свалюсь, то на тебя, - она не обиделась за размыкание рук.
"Мы напоминаем кота Базилио с лисой Алисой", - хихикнулось мысленно. - "Один слепой, другой хромой. Идём, стонем, как два старичка, еле ноги переставляем. Да, вот что нас объединяет. Наверное, никто не посчитали бы это самым главным. Либидо. Жизнеутверждающее начало. Потеря его кажется потерей жизни, ибо меркнет все. Творчество, покупки, косметика, книги, фильмы, передачи, песни, - все неинтересно, если незачем. Если нет больше смысла, нет тяги. Бог с ним, с физическим воплощением процесса - он может быть то лучше, то хуже, если даже и "не смоглось" иногда - не беда. Но желание, сумасшедшая взаимная тяга - это просто ось, на которой вращается все... А внешне мы, наверное, выглядим сейчас довольно странной, сонной парочкой непонятного возраста. Кстати, всегда думала, что кот и лиса из "Буратино" не только партнёры по бизнесу..."
Надо признать, в бумере подголовник всегда удобно поставлен. И все же она хочет увидеть субару... Субару капризуля, она то такая, то этакая... Номер бумера она запомнила, но он обычный, его не увидишь издалека. Субару с двумя нулями по бокам сразу бросается в глаза. Ладно...
Они едут на Лизы Чайкиной. Господи, как приятно проехать мимо перекрёстка, на котором нужно сворачивать домой!
- Здесь? - на всякий случай спрашивает он.
- Да.
- Я развернусь пока.
Она ловит себя на том, что ждет какой-нибудь задержки. Чтобы ей пришлось сказать нечто вроде: "А можно поскорее, меня в машине ждут?" Или даже: "Муж ждет"... Ведь муж правда ждет - дома. Она не по грешит против истины. И еще, чтобы кто-нибудь вышел, и увидел, в какую машину она садится, с кем едет. Глупая, глупая. Что за детство? Давно известно, что никому ничего неинтересно, даже чужие тайны, настолько все переполнены своей жизнью. Да и хочется не ради них. Ради себя. Просто потом ей всегда будет приятно видеть человека, который видел ее с ним. Даже если не запомнил.
С бумагами и директрисой она разбирается не быстро, но и не долго - примерно так, как и предполагала. Минут пятнадцать. Говорит общее "До свидания", и вряд ли тётеньки администраторы понимают, почему она сегодня такая отрешенно-лучезарная, в некоей нирване. Она не торопится. Пока она здесь, он будет ждать. И принадлежать ей. И все-таки приходится вновь садиться в машину (ее все еще смущает этот момент, она не привыкла подходить к его машине одна, без него, и садиться не глядя, как в свою; но это приятное смущение.) Возвращаться домой.