В далёкие доперестроечные времена я был в командировке в г. Навои, Узбекистан. Быстро справившись с делами, я отправился в Бухару, где жил мой двоюродный брат Веня. Веня сначала работал учителем истории в школе. Будучи очень активным и пытливым, он увлёк учеников школы на археологические поиски и добился очень хороших результатов. Были найдены очень древние предметы и монеты, более того, в Бухаре побывали специалисты, которые высоко оценили его коллекцию. В дальнейшем Веня стал профессиональным лектором общества «Знания» и даже возглавил его. Он проводил экскурсии по историческим местам для самых высокопоставленных делегаций. Самым удивительным было то, что он преподавал историю СССР и основы марксизма-ленинизма в Бухарском медресе. Очень общительный и большой любитель застолий, он пользовался, как мне показалось, любовью и уважением. Я купался в лучах его славы, т.е. обжирался шашлыками.
Веня посоветовал мне съездить в Самарканд, где было много древних памятников и дал мне письмо-рекомендацию к Н.И. Паскевичу, смотрителю мавзолея Ур-Эмир - усыпальницы Тимуридов. Веня рассказал мне о трагической судьбе этого человека. Ленинградский историк, в 1938 г. он получил 5 лет норильских лагерей. В 1944 году он попросился на фронт, воевал, после окончания войны вернулся в Ленинград. В 1949-получил уже 10 лет лагерей, отбывал наказание в Сибири и Узбекистане. Реабилитирован в 1957 году и остался жить в Узбекистане.
Нечего говорить, как я хотел встретиться с этим человеком. В мавзолее какой-то сотрудник проводил меня к Н.А. Паскевичу. Это был пожилой человек профессорского вида с «породистым» лицом, очень скромно одетый. Прочитав письмо от Вени, он сказал, что рад будет не только показать мне всё, но и поговорить со «свежим» человеком. В небольшой комнате-кабинете он усадил меня и предложил зелёный чай — было очень жарко, и, как он сказал, это помогает переносить жару. Николай Арсеньевич заинтересованно расспрашивал меня о работе, жизни. По-видимому, Веня написал в записке, что я защитил диссертацию, т.к. его интересовало, как проходила защита. Потом вздохнул и сказал: «А мне не дали защитить диссертацию». Тут уже я засыпал его вопросами и, в частности, спросил о Солженицине. Оказалось, что он, конечно, знает из газет о его травле, читал «Один день Ивана Денисовича», но «Архипелаг» не читал.
У меня в портфеле, с которым я не расставался, лежал «Архипелаг Гулаг», изданный «за бугром», на обложке которого значилось — М.С. Бубеннов «Белая берёза». Хранение такой книги в то время было чревато нехорошими последствиями, но я решился, молча вытащил книгу и положил на стол. «Что это?» - удивлённо спросил Николай Арсеньевич, «Откройте» - ответил я. Он открыл, посмотрел, лице его изменилось — на нём была какая-то смесь удивления и тревоги. После небольшой паузы он спросил: «Я могу немного полистать?» «Конечно» - ответил я - «Не только полистать, но и почитать».
Я собирался уехать в тот же день, но решил остаться ещё на один, чтобы Николай Арсеньевич мог почитать эту книгу... И тут пошла беседа, впрочем, это была не беседа, а нахлынувшие на него лагерные воспоминания. Это сейчас мы много знаем и читали, а тогда для меня это было потрясение. Паскевич в лагерной жизни перенёс многое, но говорил он, большего всего, о людях, с которыми его свела судьба. Например, он дружил и попал в один лагерь с Львом Гумилёвым, сыном А.Ахматовой и Н.Гумилёва. Именно в лагере Л.Гумилёв вынашивал свою пассионарную теорию этногенеза, и Николай Арсеньевич был его первым слушателем. Когда умер Сталин, в группе «верных ленинцев» пошли слухи об амнистии. Паскевич и его друзья организовали общество «Ждущих Освобождения По Амнистии», сокращённо «жопа».
Спустя полтора-два часа, Николай Арсеньевич повёл меня по мавзолею с интересным рассказом о династии Тимуридов, читал мне изречения, написанные огромными буквами на стенах.
- Сказал Аллах благословенный и всевышний: Кто войдёт сюда, тот найдёт спасение!
- Вот рай, который обещан нам — войдите в него, оставаясь в нём навеки!
И многое другое - всё это излагалось совершенно изумительным языком.
Под конец мы спустились в какой-то подвал и остановились возле неглубокой ниши, закрытой очень красивой, вышитой золотом занавеской. «А здесь, - торжественно сказал Николай Арсеньевич, - сосредоточена вся мудрость Вселенной» и отодвинул занавеску. На такой же красной ткани золотом было вышито: «На всё насрать»... Я оторопел, а он, улыбнувшись сказал: «Это подарил мой старый лагерный друг — работает в Монетном дворе».