Ты у меня одна
О том, красивая она или нет, Мария никогда не задумывалась. Жизнь так складывалась, что не до того было. Но ведь не отнять у неё ни стройных ног, ни тонкой талии, ни русых кудрявых волос до пояса, ни синих бездонных глаз. И муж у неё тоже на зависть: сероглазый, темноволосый, поджарый, среднего роста, одет с иголочки.
В эту ночь она, лёжа в супружеской постели, в полудрёме всматривалась в метавшиеся по стене тени. А там, картинка на мгновенье замерла и Мария различила знакомый силуэт! Да это же Димка! Её Димка! В военной форме, на голове шлемофон. Мария в последний раз видела его ещё до замужества, почти семь лет назад! И вот теперь вдруг в ночной тиши отчётливо услышала:
- Машуня, по-мо-ги… Машуня… – скрежет металла и стон, душераздирающий стон.
Она села на кровати, краем пододеяльника вытерла испарину со лба. И почувствовала, как сердце стучит не в груди, а в горле. Нет! Нет! Это ветку тополя за окном качает ветер, а на стене тень… или нет?
- Маш, ты чего? – сонный голос мужа вернул к действительности.
- Принеси попить…
- Ну вот, разломаешь мне сон,- Сергей подошёл к окну, задёрнул штору.
Она пила воду глоток за глотком и понимала, что поделиться с мужем своими переживаниями не может. Машуня - так её называл Димка - первая и единственная школьная любовь. Когда он ушёл в армию, Мария осталась ждать его. А Димка после летних лагерей и сенокосной поры вдруг женился. Муж знал это. Знал и очень не любил даже намёка на воспоминания о том периоде её жизни.
И то, что Мария сирота и выросла под опекой в многодетной семье и что училась и работала одновременно, в семье мужа осуждалось, как нечто неприличное в её прошлом. Особенно свекровь раздражало то, что на углу дома, где выросла Мария, облюбовали себе точку девушки… с пониженной социальной ответственностью. И выходило, что у невестки ни родителей со связями, ни друзей из элитной школы, только соседство с дорожными проститутками. Что, по мнению свекрови, может плохо сказаться на будущей карьере их сына.
Эта ночь для Марии казалась бесконечной. А утром, допивая чай, свекровь кивнула в её сторону:
- Ну, поскольку ты всё-таки окончила ординатуру, то я по этому поводу пригласила гостей. Это друзья нашей семьи, сплошь уважаемые люди.
По опыту нескольких прожитых вместе лет Мария знала: спорить - себе дороже. Поэтому согласно кивнула, но предупредила:
- Мои тоже будут.
- Э… Машенька, думаю, будет лучше, если семейным кругом соберёмся, например, завтра? Ты же не против? – Однако против, не против - голос свекрови не допускал возражения.
Среди дневных забот и хлопот ночной кошмар отошел в сторону.
А вечером, сидя за красиво накрытым столом, выслушивала комплименты нужных свекрови людей, думала: «Отчего же на душе так муторно, так тревожно?» Вот уже и ординатура за плечами, и муж успешный, единственный сын состоятельных родителей. И её сын растёт с папой и мамой, с дедушкой и бабушкой, в полной, хорошей семье. А это, она на своём опыте знала, дорогого стоит. Но что, что не так в её жизни? Отчего же не спится ночами? Она что-то вежливо отвечала, улыбалась гостям, а сама думала: «С жиру ты, девка, бесишься! Ну не находят общего языка родители мужа с тётей Людой и Георгием Федоровичем, так не такая уж редкость, когда родственники мужа и жены между собой не ладят. И потом, за последние годы жизнь так изменилась!»
Когда Мария жила с тётей Людой, у них на весь дом только в трёх квартирах имелись телефоны. А теперь у каждого в кармане сотовый. Но вот тётя Люда так и не научилась им пользоваться. И Мария улыбнулась, вспомнив, как тётя Люда объясняла, почему Маша не могла до неё дозвониться: «Слышу, вроде где-то что-то тренькает. Где, что? Не пойму. А телефон тот на полочку с книжками положила, да и забыла про него».
Наконец гости разошлись, со стола убрали посуду, Мария уложила спать сынишку. Сына назвали, как папу, – Серёжкой, в общем-то, даже не посоветовавшись с ней. Хотя, она, может, и не была бы против, но всё-таки, всё-таки…
В спальне уютный свет ночника, свежая постель, на ней красивая тонкая ночная сорочка.
- Маша, я всё хочу спросить… Почему Дмитрий тебя бросил? – и муж удобнее устроился под одеялом.
- Серёжа, я не чемодан без ручки, чтобы меня бросать… И потом ты же знаешь, между нами ничего не было. Мы просто школьные друзья.
- Чемодан не чемодан… не груби, не с девками на панели общаешься.
- Серёжа, я устала. Хочу спать.
- Да спи, пожалуйста. Только ответь: он тебя бросил из-за твоей гулящей матушки? Ну да, нет её в живых, но ведь ты её дочерью быть не перестала! - повозился под одеялом, вздохнул. - Или просто не любил. Он даже не переспал с тобой! А ведь ты была бы не против? Чего молчишь? Ну, скажи, не против?
Она отвернулась к стене. Этот разговор повторялся уже не первый раз. Душили слезы обиды. А Сергей как ни в чём не бывало обнял её:
- Ну… я же женился на тебе, это он тебя бросил.
- Я… я поняла, в чём дело! – она села на постели. - Ты просто хочешь унизить меня вот и ищешь повод!
- Мне повод не нужен! Если бы не я – пошла бы по рукам, как твоя мать! Есть в кого!
Мария поднялась с кровати. Надела джинсы, свитер. Тряслись руки, и горло сдавливал ком. Приоткрыла дверь: в комнате свекрови темно. Спят? Тихонько прошла в комнату сына.
- Иди, иди! - Сергей с побелевшими губами смотрел, как она собирает ребёнка. – Ты, да ещё с ребёнком – никому, понимаешь, никому не нужна?!
- Ишь, как спешит! Похоже, кого-то нашла твоя жёнушка. Вытащил её из вертепа на свою голову! – свекровь прикрыла за собой дверь спальни. - А её усыновительница что, без выгоды?! Комнатку-то, что за ней числилась, - кивнула в сторону Марии, - поди, захапала! – и встала рядом с сыном. – А в ординатуре, думаешь так, без волосатой лапы? Ага, жди! Ты её спроси, спроси…
Слушать это было выше всяких сил, и Мария, подхватив на руки сына, выскочила из квартиры.
Ночь стояла звёздная, прохладная. Открыла сумочку – денег кот наплакал.
- Может, на последний автобус успеем. Иначе придётся пешочком к тёте Люде идти. Замёрз?
- Не очень. Пошли, - сын потянул её за руку.
Они шли по пустынной ночной улице, и Мария всё-таки надеялась, что муж или свекровь забеспокоятся пусть не о ней, так о сыне и внуке. Догонят, но… зря надеялась. И продолжала идти по освещённой дорожными фонарями проезжей части дороги.
- Женщина, вам куда? – рядом скрипнули тормоза старенького маршрутного автобуса. – Я в гараж. Если по пути, подвезу.
Оказалось, не совсем по пути, но идти останется не так далеко.
В квартире тети Люды - сплошное сонное царство. Безмятежно спит всё многочисленное семейство. Тётя Люда ни о чём не спрашивала. Подхватила на руки уставшего Серёжку, разула, положила на свою кровать.
- Умаялся, дремлет. Я вам на диване постелю. Ты чайничек поставь.
- Мне утром рано на работу…
Потом пили чай, и Мария ела вкусную плюшку.
- Давай, давай, я полный тазик напекла,- вздохнула, склонила к Марии голову: - Может, постепенно свыкнешься?
- Бывает, хоть из дома… из их дома беги…
- Может, переедете в твою комнату? Она же так и числится за тобой.
- Не хочу вас стеснять. Да и от соседей неудобно.
- Неудобно на люстре спать. Одеяло сползает! Может, супруг твой без своей матери помягче станет?
- Как-то не по себе мне. Боюсь, а чего, сама не знаю.
- Опять же, - вздохнула тётя Люда - не пьёт, не бьёт, деньги в дом… Ну и сын при отце. А безотцовщина-то она… сама знаешь, доля не лёгкая,- вздохнула, помолчала, отпила из кружки остывшего чая. - Да и посмотри кругом…где их, ангелов-то, взять? А твой Серёжка… Если где какой разлад, так бывает… Зима не без мороза. Тебе все наши соседи завидуют. Говорят, повезло.
Мария плакала и смеялась одновременно. Уж если она тёте Люде не может объяснить, что не так в её семейной жизни, то, действительно, со стороны кажется, это она с жиру бесится. Даже сама засомневалась. В самом деле, муж по деньгам отчёт требует? Так имеет право. Вон зачем-то купила две чайных пары. И мужу, и свекрови не понравились. Пришлось возвращать в магазин. Как же неудобно было! Ревнует? Так, действительно, дружила в школе с Димкой и в армию провожала, и ждала. Ну, ревнует Серёжка её к каждому столбу, так сам говорит, потому что любит. Но чем больше пыталась убедить мужа в том, что верна ему и деньги старается экономить, тем хуже и жёстче сыпались обвинения. Может, надо подобрать какие-то особые слова? А то сын без отца… - с тем и уснула.
А утром приехал Сергей. Вёл себя, будто ничего не случилось. И даже не спросил, как ночью с ребёнком добирались так далеко.
- Сын, пойдём в зоопарк. Хочешь? И мама с нами.
- Так в городе зоопарка нет. И, вообще, мне на работу, - разговаривать с мужем не хотелось, но надо же что-то ответить.
- Это гастролёры. Зверей в клетках привезли. А на работу? Хм… позвони, подменись. Скажи, ребёнок заболел. Серёжа, хочешь на зверей посмотреть?
Сын смотрел на Марию и растерянно молчал.
- Я, кстати, Машенька, по твоей милости мать обидел. Нагрубил. А тебе, я так понимаю, хоть бы что!
За его спиной тётя Люда жестами показывала: папа, мол. Ну, и сам утречком приехал.
- Сын, ну так что? – тот молча сидел на постели. – Долго будешь прятаться под одеялом?
- Мам, а ты?
- А я на работу. Ты с папой пойдёшь.
Как-то каким-то образом всё вернулось на круги своя. И опять Мария после работы отправлялась в дом свекрови, и опять чувствовала себя неизвестно в чём виноватой перед мужем.
А в этот день на работу к ней прибежала запыхавшаяся тётя Люда, что при её габаритах дело нелёгкое.
- Что? Что случилось? Почему не позвонила?
- Да вот…- и протянула вчетверо сложенный листок. – Солдатик занёс. Говорит, Ольга Орефьева какой-то Машуне просила передать. Это же Оля, которую вы Мышкой звали, жена Димкиного друга? А я и думаю, вы же теперь всё перезваниваетесь, да СМС-ки пишите. А тут…на тебе - записка на старый адрес… - пыталась отдышаться тётя Люда. – Значит… это что-то да значит. Ты читай, я в сторонку отойду, к окошку… подышать! А позвонить… я пробовала. Молчит эта трубочка, куда ни нажимаю!
- Ольга мою новую фамилию не знает, моего номера телефона у неё тоже нет.
У Марии дрогнули руки, и совсем некстати подумалось, что мужу про это письмо лучше не говорить. А ведь ещё и не читала даже!
- Тётя Люда… там Димку ранило тяжело… Они же с Сашкой Орефьевым танкисты… Ольга пишет, Димка в танке горел… Сейчас в госпитале, где она медсестрой работает… - листок дрожал в руках Марии так, что, казалось, вот-вот выпадет.
- Дай-ка, - подхватила листок тётя Люда: «… в сознание не приходит, а в бреду всё зовёт: «Машуня, помоги…». – Тётя Люда швыркнула носом.
- Сергей и так говорит, что за него вышла, потому что Димка не взял. Если поеду, потом дома жизни не дадут.
- А если Дмитрий умрёт? – давилась слезами тётя Люда. – Ох, дура я, дура! Лучше бы Я это письмо не приносила, и ты бы ничего не знала…
- А если не поехать – как потом с этим жить? Я… я поеду в командировку в военный госпиталь.
- Так вдруг не в тот пошлют?
- Помнишь, зав отделом реанимации, ну, где я работала, Анатолия Палыча? В нашем институте он – зав кафедрой…Никогда ни о чём не просила, теперь придётся.
- Так ты не в отпуск просишься, а туда, где люди кровь проливают, воюют.
- Тётя Люда, не война это, это мы помогаем…
- Если Димка в танке горел, не на солнышке, не на курорте, в бою, это что по-твоему? – перебила Марию тётя Люда. Потом аккуратно сложила листок и сунула себе за пазуху:
- Сохранней будет. А Серёжку младшего к нам! И ему веселее, и тебе спокойнее.
Мария в ответ кивнула, обдумывая, как бы дома объяснить и неожиданную командировку, и то, что сына хочет оставить у тёти Люды. Но когда свекровь и муж узнали, что кроме солидных командировочных, сохраняется зарплата, которую с её согласия будут выдавать мужу, то возражать не стали. Мария смотрела на них, и у неё так и вертелось на языке: «А ничего, что это тот самый «вертеп», где его мама выросла? И теперь своего единственного внука туда отправляете?» Но, решив, что лучше не будить лихо, пока спит тихо, Мария промолчала.
Когда в ординатуре узнали, куда едет Мария, то кинулись её собирать.
- Так, антибиотики, интубационные трубки для искусственной вентиляции лёгких, катетеры, расходники для аппаратов ИВЛ, перевязочный и шовный материалы… - сестра хозяйка отмечала всё галочками в списке груза Марии Владимировны.
- А-а-а… как я…- растерялась Мария, оглядывая упакованные коробки.
- Не волнуйся. Тут посадят, там встретят. Что-то администрация выделила, на что-то наши сбросились, купили, - опять пересчитала коробки, вздохнула озабочено, - мы своих не бросаем.
Добираться до места назначения пришлось, что называется «на перекладных». Самолёты туда не летают и поезда не ходят. А для машины, как в той песни: дорожка фронтовая, не страшная ей бомбежка любая…
Машина с гуманитарным грузом остановилась возле кирпичного здания больницы. Огибая у входа воронку от снаряда, навстречу шёл пожилой крупный мужчина, из-под солдатской куртки – ветровки которого выглядывал вязаный домашний свитер.
- Василий, - раскланялся перед Марией, проследил за её взглядом. - Та как из той гарматы шмальнули прям по нам! Но пощастило, все живы, и операцийна сохранилась, - оглянулся на Марию. – Погодьте, подмогну.
У входа на каталке возвышалась гора какой-то одежды.
- Бувае, поступають в такой одяги, что приходится зризати. Ну, а потом ни голих же евакиювати. Вы не думайте, тут все випрано, продизинфиковано…
Мария улыбнулась такой русско-украинской языковой смеси. Однако и без перевода было всё понятно.
- Маша?
Мария оглянулась.
- Оля? Мышка!
- Яка мышка, вси кошки к нам сбиглися! – Василий ткнул пальцем в строй плошек у стены. – На полном вдоволенни!
- Василий, ты иди, там без тебя никак … выбитое взрывом окно надо пока хоть фанеркой закрыть. А Марию Владимировну я провожу. – Ольга кивнула ему вслед: - Дом у него разбомбили… жену в огороде похоронить пришлось… Говорит, сорок лет вместе прожили…
Димка лежал в маленькой комнатке без окна.
- В случае обстрела тут безопаснее. Хоть стёкла не вылетят. Его в подвал не понесёшь. И обычным транспортником отправить не можем. Нужен специальный, - шептала Ольга.
Мария присела рядом на стул.
- Вот, - Оля протянула папку с анализами. – Всё подготовили к транспортировке…Но…
- Да, да. Я понимаю.
От прежнегоДимки на белом, как больничная стена, лице остались только конопатки на носу.
- Я… я побежала. Медиков не хватает… Так что…
- Оля, стой! Нужно… - Мария перечисляла необходимое лекарство и оборудование, и видела, как меняется лицо Ольги.
- Всё, что можем… По-ни-ма-ешь?!
В дверь заглянули:
- Оля, тяжёлый. Срочно в операционную! А Вы – новый реаниматолог?
Мария кивнула.
- Давайте быстрее, быстрее…
На третьи сутки Димка очнулся.
- Машуня…
- Чи-и-и, тебе говорить нельзя.
- Если… если что…в кармане адрес дочери…- Димка помолчал, собираясь с силами и будто боясь не успеть сказать, выдохнул: - Ты у меня одна…- и вновь впал в беспамятство.
- Димка, помнишь сад, дорожку? Ты сказал тогда, что всё ещё будет… - говорила что-то ещё и ещё, хотя знала: он её не слышит. Хотя… - не в силах справиться с душившими её слезами, она заторопилась в коридор. В приоткрытое окно тянуло прохладой.
- Не я, не я у тебя одна… - глотала слёзы Мария. – Родина у тебя одна… - и тут же оборвала себя, - в патетику ударилась?
- Мария Владимировна! Мария Владимировна, - затеребила рукав её халата операционная сестра, - срочно в операционную, - глянула в лицо Марии, - ну… очень срочно…
В этот день Димке пришлось ампутировать обе ноги. А через сутки получилось его эвакуировать.
Продлив командировку, Мария второй месяц выходила из операционной только поесть и поспать. Ей даже отдельную комнату выделили, ту самую, в которой лежал Димка. Что он выжил, Мария знала.
Димке предстояло ещё несколько операций. И медики никаких прогнозов на будущее не давали. Да Мария и сама понимала всю серьезность его положения.
Тем временем её командировка подошла к концу. И она уже укладывала вещи в сумку, когда в комнату заглянула Ольга.
- Маша? Заждались тебя дома-то! Там мир, покой… а с моим Сашкой… покой даже не снится… - вздохнула, зажмурилась как-то по- кошачьи и ласково улыбнулась.
- Заждались, - кивнула Мария.
- А то я грешным делом подумала…ты же птицей прилетела… к Димке. И что теперь?
- Теперь? А что теперь? Теперь сын Серёжка и … его папа. Понимаешь?
- Хм… не очень. Так ты теперь куда?
- К сыну и мужу. Семья – дорогого стоит. И чтобы её сохранить – чем-то надо жертвовать.Но ты не подумай. Димкины ноги… ампутация… тут не при чём. Хотя…чуть не нашла для себя весомый аргумент: не могу оставить, он же инвалид! А потом поняла: это повод, а не причина.
- Зачем тогда летела сюда сломя голову, если опять поврозь? Разлюбила?
- Оля, у меня сын останется без отца, у Димки – дочь. Откуда тут счастью взяться? В жизни за совершённые ошибки приходится платить.
- Новых не наделайте, – прищурилась, пристально посмотрела на Марию -Так ты… что, ничего не знаешь?
- Чего не знаю?
- Он тогда с матерью Алёнки расписаться-то расписался и даже свадьбу в деревне справили. Но вместе жить так и не стали. Он в казарме, она в деревне. Потом он сюда, а его жена уехала в город. Дочь Алёнку оставила у бабушки в деревне. Мол, она выросла, не пропала, и дочь здоровее будет. И всё бы ничего, но бабушка уже тогда не молода была, так что, кто его знает, как они там теперь?
- А позвонить?
- Куда? В той деревне не то, что сотовой связи, простого телефона нет!
- А если «скорую» вызвать?
Оля-Мышка только руками развела:
- Наверное, в воинскую часть бегают…
Мария месила туфлями густую дорожную грязь и ругалась вслух: «Да что ж это такое, как дорога в деревню, так грязь… по колено! Тьфу! – передовые технологии в действии! Телефона нет, дороги нет!» - ногу вытащила, а туфля утонула в грязной жиже.
Наконец остановилась у небольшого покосившегося домика. Двор зарос густой травой. Но от калитки к крыльцу вела тропинка. Тишина стояла звенящая. Ни курица не прокудахчет, ни собака не гавкнет. Осторожно потянула за дверную ручку.
- А Вы к кому? – На пороге стояла тоненька девочка на пару лет старше её Серёжки. Хлопала голубыми глазами и светила конопатками на носу.
- Я к Алёне, Алёне Протаповой. К тебе, похоже.
- Сказала же, ни в какой детский дом не пойду! Я папу жду! Он скоро вернётся! Могу его письма показать!
- А где бабушка, мама?
- Бабушка…так померла, - и горестно, по-взрослому, поджала губы. - А мама в городе. Там у неё новая дочка. Чего я буду у них под ногами путаться? – явно повторила слова бабушки Алёнка.
- Ты не бойся. Меня твой папа прислал.
- А вы кто? Его новая жена?
- Нет. Я его старая… одноклассница, - улыбнулась Мария. – У меня свой муж. Дядька серьёзный, немного сердитый. Но пока твой папа лечится, придётся тебе с нами пожить.
- Ой! Да какая же вы старая? – Алёнка удивлённо глянула на туфли Марии: - И где же это Вы так угваздались? А, понятно. Пешком шли?
Потом таскали воду из колодца, топили печь. Мылись, стирались и выясняли подробности друг о друге.
- Маме твоей письмо напишем, чтоб не волновалась.
- Ей из поссовета письмо уже написали, что меня в детский дом направили. А я оттуда сбежала. Так что ничего ей писать не надо. А то ещё найдёт меня.
- А ты не хочешь, чтобы мама тебя нашла?
- Я папу жду. А у вас дети есть?
- Да. Серёжка. Чуть младше тебя. Алёнка, так твои документы в детском доме? Тебя же у меня первый же полицейский отберёт! Свидетельство о рождении надо бы… - спохватилась Мария.
- Хм, не отберёт. Когда меня забирали в детский дом, то его и не нашли. А оно – Алёнка подошла к комоду, подняла уголок вышитой салфетки – вот оно!
На печи в кастрюле доваривалась картошка, когда осторожно скрипнула дверь. На пороге появилась крупная женщина… с топором в руке.
- А я смотрю, дымок из трубы пошёл…
- Это папина родственница… за мной прислал, - опередила растерявшуюся Марию Алёнка. - Он мне раньше про неё рассказывал.
- Вот, это мой паспорт… вы не думайте… плохого, - рылась в сумочке Мария.
А на следующее утро вымыли полы в доме, задёрнули занавески, повесили на дверь замок, а ключ спрятали под порожек. Попрощались с соседкой, Мария оставила адрес Димкиной части и свой.
- Но Вы адрес тёти Маши никому не давайте! А то меня опять в детский дом законопатят! – совсем по-взрослому наставляла соседку Алёнка.
Поезд громыхал на стыках. Алёнка спала, свернувшись клубком. А Марию обуревала тревога. Вот как рассказать мужу и свекрови про Алёнку? Обдумывала один вариант за другим. И результаты такого разговора ей рисовались один хуже другого.
А в соседнем купе молодой солдатик тихонько перебирал гитарные струны и, глядя на юную попутчицу, напевал: «Ты у меня одна, словно в ночи луна…»