Когда уйду с земли

Лев Алабин - КОГДА УЙДУ С ЗЕМЛИ. «Литературная Россия», № 12, 27.3. 2009.



Ка­жет­ся, в про­шлом го­ду это бы­ло. Две мо­ло­день­кие де­вуш­ки при­еха­ли из па­лом­ни­че­ст­ва по мо­на­с­ты­рям, пол­го­да стран­ст­во­ва­ли, ис­ка­ли се­бе мо­на­с­тырь по ду­ху. При­вез­ли тол­стую те­т­радь с ду­хов­ны­ми сти­ха­ми, ко­то­рые пе­ре­пи­сы­ва­ли, со­би­ра­ли мо­на­хи­ни, а они у них спи­сы­ва­ли. Так жи­вёт ру­ко­пис­ная тра­ди­ция. И до сих пор пи­шут­ся, со­став­ля­ют­ся ру­ко­пис­ные кни­ги. Не­под­кон­т­роль­но, са­ма со­бой, со­став­ля­ет­ся ан­то­ло­гия рус­ской по­эзии. И не толь­ко рус­ской. Ви­дел я пе­ре­пи­сан­ные сти­хи из по­эмы Миль­то­на «По­те­рян­ный и об­ре­тён­ный рай». Сти­хи Ви­ль­я­ма Блей­ка, дру­гих за­пад­ных ми­с­ти­ков.

По­про­си­ли, что­бы я про­смо­т­рел сти­хи, на­пи­сал что-ни­будь ещё. Стал с ин­те­ре­сом рас­сма­т­ри­вать, ли­с­тать пух­лую кле­ён­ча­тую те­т­радь, без тру­да раз­би­рая круп­ный, поч­ти дет­ский, мо­на­ше­с­кий по­черк. Сти­хо­тво­ре­ния бы­ли пе­ре­пи­са­ны без ука­за­ния ав­то­ров, так, без ав­то­ров, со­став­ля­ют­ся цер­ков­ные тек­с­ты. Ибо в них не ав­тор глав­ное, а Бог.


Но ав­то­ры са­ми го­во­ри­ли за се­бя. Вер­нее, са­ми сти­хи го­во­ри­ли за ав­то­ров. Вот М.Ло­мо­но­сов. Ода «Бог», Г.Р. Дер­жа­ви­на, пуш­кин­ские «От­цы пу­с­тын­ни­ки и жё­ны не­по­роч­ны...», Дрож­жин, Лер­мон­тов: «В ми­ну­ту жиз­ни труд­ную тес­нит­ся ль в серд­це грусть...». Сти­хи А.С. Хо­мя­ко­ва.



Есть по­двиг в сра­же­ньи,

Есть по­двиг в борь­бе;

Выс­ший по­двиг в сми­ре­ньи,

Люб­ви и моль­бе.



А это кто?



Он идёт пу­тём жем­чуж­ным

По са­дам бе­ре­го­вым,

Лю­ди за­ня­ты не­нуж­ным,

Лю­ди за­ня­ты зем­ным.



Сти­хо­тво­ре­ние бы­ло опо­зна­но как «Хри­с­тос» Ни­ко­лая Гу­ми­лё­ва. Был здесь и «Бог» Ба­тюш­ко­ва:



Вот на веч­ном тро­не Ты

средь об­ла­ков си­дишь

И силь­ною ру­кой гром ме­щешь

и ра­зишь.

Но бу­ри страш­ные и гро­мы

ты сми­ря­ешь

И бла­гость на зем­ли ре­ка­ми

из­ли­ва­ешь.



И див­ное сти­хо­тво­ре­ние Апол­ло­на Май­ко­ва:



До­рог мне пе­ред ико­ной

В свет­лой ри­зе зо­ло­той,

Этот ярый воск, воз­жен­ный

Чьей не­ве­до­мо ру­кой.



Даль­ше по­эт, уви­дев в церк­ви эту воз­жён­ную, го­ря­щую све­чу, рас­суж­да­ет, кто её по­ста­вил. О чьём го­ре, о чьей по­ка­ян­ной то­с­ке она пла­чет.

Бы­ли здесь и сти­хи К.К. Слу­чев­ско­го, ко­ро­че го­во­ря, ог­ром­ная, со вку­сом по­до­б­ран­ная ан­то­ло­гия рус­ской ре­ли­ги­оз­ной по­эзии.

И вдруг мне встре­ти­лись та­кие стро­ки:



По­мо­ги мне, Гос­по­ди, дай си­лы,

Ук­ре­пи мой слиш­ком сла­бый дух,

Что­бы от рож­де­нья до мо­ги­лы

Све­точ ве­ры в серд­це не по­тух...



Что-то очень зна­ко­мое. У ко­го же мо­жет быть та­кая ес­те­ст­вен­ная, сво­бод­но лью­ща­я­ся по­эти­че­с­кая речь? Дол­го я пе­ре­би­рал в па­мя­ти по­этов зо­ло­то­го ве­ка, и вдруг, сам се­бе не ве­ря, по­нял, что это сти­хи на­ше­го со­вре­мен­ни­ка.

«Да это же Ша­т­ров!», – вдруг гром­ко вос­клик­нул я, на­пу­гав по­слуш­ниц в бе­лых пла­точ­ках. Сра­зу по­сле «Мо­лит­вы» Лер­мон­то­ва шла «Мо­лит­ва» Ша­т­ро­ва. Я был вне се­бя! Труд­но опи­сать по­че­му. Но хо­тя бы по­то­му: как мог­ло ни­где не опуб­ли­ко­ван­ное сти­хо­тво­ре­ние не­при­знан­но­го по­эта по­пасть за мо­на­с­тыр­ские сте­ны? Не­уже­ли в са­мом де­ле: «Дух ве­ет где хо­чет»? И нет ему пре­град...

Вот эта мо­лит­ва:



МО­ЛИТ­ВА



По­мо­ги мне, Гос­по­ди, дай си­лы,

Ук­ре­пи мой слиш­ком сла­бый дух,

Что­бы от рож­де­нья до мо­ги­лы

Све­точ ве­ры в серд­це не по­тух...



Раз­ре­ши мне быть са­мим со­бою,

Пес­ни не­му­д­рё­ные сла­гать,

В час тя­жё­лый го­во­рить с То­бою,

Нис­по­ш­ли на это бла­го­дать.



В ос­таль­ном Твоя да бу­дет во­ля,

Не пе­ре­ча сло­ву Тво­е­му,

Всё, что нис­по­ш­лёшь ты мне

на до­лю,

Всё, Гос­подь, без ро­по­та при­му.



А ког­да ос­во­бо­жусь от те­ла,

По­мя­ни во цар­ст­вии Тво­ём

Серд­це, что все­гда до­б­ра хо­те­ло,

Ду­шу, не от­рав­лен­ную злом.



До­шла мо­лит­ва! Не всуе по­мо­лил­ся че­ло­век.

Ко­неч­но, ни­ко­му не­из­ве­ст­но имя по­эта. При жиз­ни он опуб­ли­ко­вал един­ст­вен­ное сти­хо­тво­ре­ние в «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии». Как же о нём уз­нать? Мiр не при­нял его, тем уди­ви­тель­нее, что его сти­хи по­па­ли за мо­на­с­тыр­скую сте­ну. Вот где со­став­ля­ют­ся ис­тин­ные ан­то­ло­гии ли­те­ра­ту­ры. Вот где всё ве­до­мо, вот где ис­тин­ные хра­ни­те­ли рус­ской куль­ту­ры. Они и се­го­дня не под­ве­ли. Со­ста­ви­ли свою ан­то­ло­гию. На­пе­ре­кор все­му мiру, ко­то­рый не при­нял по­эта, они Ша­т­ро­ва в свою вклю­чи­ли. Я по­про­сил раз­ре­ше­ния по­ста­вить фа­ми­лию ав­то­ра пе­ред «Мо­лит­вой», но по­слуш­ни­цы вос­про­ти­ви­лись это­му. Они пе­ре­пи­сы­ва­ют сти­хо­тво­ре­ния не из-за имён ав­то­ров. От­бор сю­да про­из­во­дит­ся не­ли­це­при­ят­но. Так и ос­та­лись в этой ан­то­ло­гии по­эты бе­зы­мян­ны­ми, а ве­ка пе­ре­ме­шан­ны­ми.

Рас­ска­жем о по­эте Ни­ко­лае Ша­т­ро­ве. С его име­нем, с его сти­ха­ми, свя­за­но мно­го не­о­быч­но­го.





По­эт



Ни­ко­лай Вла­ди­ми­ро­вич Ша­т­ров ро­дил­ся 17 ян­ва­ря 1929 го­да в Моск­ве, на Ар­ба­те, умер 30 мар­та 1977, то­же в Моск­ве. Его прах на Но­во­де­ви­чь­ем клад­би­ще. Но мо­ги­лы у не­го нет. Ур­на с пра­хом под­хо­ро­не­на к мо­ги­ле от­ца же­ны – ко­ман­дар­ма, ге­роя граж­дан­ской вой­ны Ро­ен­голь­да Ио­си­фо­ви­ча Бер­зи­ня (од­но­фа­ми­лец из­ве­ст­но­го че­ки­с­та). Мо­ги­ла не за­ре­ги­с­т­ри­ро­ва­на. На па­мят­ни­ке, вни­зу еле вид­но на­ца­ра­па­но Н.Ша­т­ров. Это на ста­ром клад­би­ще, око­ло ар­ки, не­да­ле­ко – мо­ги­ла В.М. Шук­ши­на.

Отец Ша­т­ро­ва – Ми­хин Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич, по­том­ст­вен­ный князь. По про­фес­сии врач-го­мео­пат. У не­го бы­ла ап­те­ка на Ар­ба­те, в до­ме, где те­перь зо­о­ма­га­зин. В этом до­ме и ро­дил­ся сын – Ни­ко­лай.

Ми­хи­ны – древ­няя кня­же­с­кая фа­ми­лия. Счи­та­ет­ся, что они Рю­ри­ко­ви­чи, а бо­лее близ­кий по вре­ме­ни их пре­док – Иван Ка­ли­та. По­это­му и рус­ская ис­то­рия для Ша­т­ро­ва бы­ла род­ной, он ори­ен­ти­ро­вал­ся в ней, как в соб­ст­вен­ной би­о­гра­фии. Ис­то­ри­че­с­кие сти­хи уди­ви­тель­ны имен­но этим чув­ст­вом – род­ст­вен­ным. Всё, что бы­ло в рус­ской ис­то­рии, про­ис­хо­ди­ло с его род­ст­вен­ни­ка­ми. По­это­му всё ле­жит так близ­ко к серд­цу.

Мать – Ша­т­ро­ва Оль­га Дми­т­ри­ев­на, за­слу­жен­ная ар­ти­ст­ка. Тог­да зва­ния да­ва­ли ред­ко, это мно­го зна­чи­ло. Она в те го­ды – ак­т­ри­са Ма­ло­го те­а­т­ра. Иг­ра­ла ве­ду­щие ро­ли. Па­с­порт Ни­ко­лай по­лу­чил, взяв фа­ми­лию ма­те­ри, а по­том уже не стал ме­нять. Го­во­рят, по­вли­я­ло то, что отец в то са­мое вре­мя был ре­прес­си­ро­ван, от­прав­лен в ссыл­ку. По­это­му и по­со­ве­то­ва­ли из­ме­нить фа­ми­лию.

Док­тор В.А. Ми­хин был весь­ма из­ве­ст­ным в Моск­ве. У не­го ле­чи­лись са­нов­ные лю­ди. Клим Во­ро­ши­лов; отец бу­ду­щей же­ны его сы­на, – ко­ман­дарм Бер­зин. В 30-х го­дах над кли­ни­кой ста­ли сгу­щать­ся ту­чи. Где это ви­да­но, – ча­ст­ная кли­ни­ка, в цен­т­ре Моск­вы? За док­то­ра за­сту­па­лись быв­шие па­ци­ен­ты, но ни­че­го не по­мог­ло. Вла­ди­мир Алек­сан­д­ро­вич не вы­нес оби­ды, ему пред­ла­га­ли ра­бо­тать ря­до­вым вра­чом в соб­ст­вен­ной кли­ни­ке, от­ка­зал­ся, уе­хал в Гру­зию, обос­но­вал­ся в Тби­ли­си.

Док­тор Ми­хин вос­при­ни­мал свою про­фес­сию как хри­с­ти­ан­ский по­двиг. Бед­ных ле­чил без­воз­ме­зд­но. Врач-бес­сре­б­ре­ник, без­ве­ст­ный док­тор Га­аз двад­ца­то­го ве­ка. Вы­нуж­ден­ный сна­ча­ла бе­жать на ок­ра­и­ну им­пе­рии, за кав­каз­ские го­ры, а по­том со­слан­ный и ещё даль­ше... Оп­ре­де­лён­ной пла­ты во­об­ще не на­зна­ча­лось. Пла­ти­ли кто сколь­ко мо­жет. Но, не­смо­т­ря на это, де­нег бы­ло мно­го. Та­ть­я­на (его дочь от вто­рой же­ны) по­мнит, что ящик, ви­сев­ший на сте­не в при­хо­жей, все­гда ока­зы­вал­ся по­лон день­га­ми. Та­кой спе­ци­аль­ный ящик, ку­да скла­ды­ва­ли пла­ту за ле­че­ние. Док­тор мно­го раз­да­вал бед­ным. У не­го на квар­ти­ре ус­т­ра­и­ва­лись еже­не­дель­ные бес­плат­ные обе­ды для бед­ных. Это был на­сто­я­щий дво­ря­нин и на­сто­я­щий хри­с­ти­а­нин. И про­хо­дя ми­мо зо­о­ма­га­зи­на, мож­но ино­гда и вспом­нить, кто здесь жил, кто от­сю­да был на­силь­но вы­се­лен.

Я по­зна­ко­мил­ся впер­вые с дру­зь­я­ми Ша­т­ро­ва и с его по­эзи­ей во вре­мя па­ни­хи­ды (на 40-й день), про­хо­див­шей в се­ле Греб­не­во, в хра­ме, где слу­жил за­ме­ча­тель­ный свя­щен­ник на­ше­го вре­ме­ни отец Дими­т­рий Дуд­ко. На па­ни­хи­де всем вру­ча­ли фо­то­гра­фию Ша­т­ро­ва со сти­хо­тво­ре­ни­ем.



У лю­дей на све­те всех де­ла,

У по­эта пра­зд­ник це­лый век.

Жизнь моя на­прас­но не про­шла,

По­то­му что я не че­ло­век.



По­эт Ни­ко­лай Вла­ди­ми­ро­вич Ша­т­ров при жиз­ни счи­тал­ся ге­ни­ем. Не­при­знан­ным ге­ни­ем, ко­неч­но. Пуб­ли­ко­вал­ся край­не ма­ло. Не­сколь­ко сти­хо­тво­ре­ний в «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии», не­сколь­ко пе­ре­во­дов. Не­сколь­ко пуб­ли­ка­ций в ка­зах­стан­ской пе­ри­о­ди­ке, где по­эт жил до 1949 го­да.

Ша­т­ров счи­тал се­бя на­след­ни­ком рус­ской клас­си­че­с­кой по­эзии, рус­ской тра­ди­ции. Он так оп­ре­де­лил своё ме­с­то в по­эзии:



На­след­ник не­бы­ва­лой мо­щи,

Чу­жое зо­ло­то сти­хов –

Не­тлен­ные свя­тые мо­щи, –

Я при­нял... Ни­ко­лай Ша­т­ров.



Ка­за­лось бы, что по­сле смер­ти по­эта, ко­неч­но же, за­бу­дут. И не та­ких за­бы­ва­ли, а он да­же не ос­та­вил по­сле се­бя кни­ги. Но вы­шло на­обо­рот.

Чи­таю в «Но­вом жур­на­ле» (№ 201, 1996 г.), вы­хо­дя­щем в Нью-Йор­ке, пер­вую ре­цен­зию на пер­вую кни­гу Ша­т­ро­ва.


«Рас­кры­тая на лю­бой стра­ни­це кни­га по­ра­жа­ет бле­с­ком и ма­с­тер­ст­вом вла­де­ния по­эти­че­с­кой фор­мой. «При­гвож­дён­ный к сти­ху» – так оп­ре­де­лил Ша­т­ров свою не­от­де­ли­мость от по­эзии. Дей­ст­ви­тель­но, на­бор клас­си­че­с­ких при­ёмов у не­го очень бо­гат, и хо­тя по­эт не вно­сит в это ста­рин­ное ре­мес­ло ка­ких-то но­ви­нок и изо­б­ре­те­ний, вы­ра­зить он уме­ет всё. Из по­свя­ще­ний вид­но, что да­же с та­ки­ми ма­с­те­ра­ми, как Па­с­тер­нак и Тар­ков­ский, он дер­жит­ся на рав­ных».

Ре­цен­зию пи­сал Дми­т­рий Бо­бы­шев, впер­вые, по всей ви­ди­мо­с­ти, про­чи­тав­ший сти­хи. У не­го са­мые све­жие впе­чат­ле­ния. И он ис­крен­не удив­лён, что не за­ме­ти­ли по­эта. И осо­бен­но тем, что мно­гие ше­де­в­ры по­ме­че­ны 40 – 50-ми го­да­ми. (Оче­ред­ное удив­ле­ние. Сколь­ко их ещё бу­дет?) Го­да­ми, ког­да ка­за­лось, с «Рос­си­ей дав­но по­кон­че­но».

Как это уди­ви­тель­но ду­мать, что где-то за оке­а­ном кто-то чи­та­ет сти­хи рус­ско­го по­эта Ша­т­ро­ва, счи­та­ет его ве­ли­ким ма­с­те­ром. На­слаж­да­ет­ся его сти­ха­ми, «бле­с­ком и ма­с­тер­ст­вом».

Каж­дый че­ло­век, в прин­ци­пе, име­ет пра­во на ка­кую-то за­кон­ную мо­ги­лу, ку­да мож­но бы­ло бы прий­ти его дру­зь­ям, его близ­ким.

Ша­т­ров пи­сал:

Ког­да уй­ду с зем­ли, то вы,дру­зья жи­вые,

Пи­ши­те на хол­ме, где ко­с­ти я сло­жил:

«Здесь че­ло­век за­рыт,он так лю­бил Рос­сию,

Как, мо­жет быть, ни­кто на све­те не лю­бил».

Но мо­ги­лы у по­эта нет, нет хол­ми­ка... на­пи­сать это не­где, прий­ти не­ку­да, а из­дан он не в Рос­сии.

                Ка­ра­куль­ча

На за­ре пе­ре­ст­рой­ки жур­нал «Ого­нёк» за­те­ял на­пе­ча­тать на сво­их стра­ни­цах «Ан­то­ло­гию по­эзии ХХ ве­ка». Ру­б­ри­ку вёл Е.Ев­ту­шен­ко. 1989 год, 44-й но­мер «Огонь­ка» (сра­зу две чет­вёр­ки! ка­кое сов­па­де­ние! Че­ты­ре – это ци­ф­ра Ша­т­ро­ва.) В этом но­ме­ре и было на­пе­ча­та­но ша­т­ро­вское сти­хо­тво­ре­ние «Ка­ра­куль­ча».

Стал чи­тать, и что уви­дел! Сти­хо­тво­ре­ние ли­ши­лось трёх строф. Слов­но на­роч­но их об­ру­би­ли но­вые хо­зя­е­ва жиз­ни, что­бы по­ка­зать все­му све­ту, как они по­ни­ма­ют сло­во и сво­бо­ду сло­ва. Но это ещё не всё, в пре­дис­ло­вии бы­ло аб­со­лют­но всё на­вра­но. Я на­счи­тал три­над­цать оши­бок. По­слал в «Ого­нёк» ули­ча­ю­щее пись­мо. Ни­ка­ко­го вни­ма­ния к се­бе не при­влёк, от­ве­та не дож­дал­ся. Хо­тел на­пе­ча­тать об этом в со­пер­ни­ча­ю­щих с «Огонь­ком» из­да­ни­ях. Но они про­мол­ча­ли. Из­влечь поль­зу из враж­ды про­ти­во­по­лож­ных по на­прав­ле­ни­ям пар­тий не уда­лось. Они объ­е­ди­ни­лись про­тив Ша­т­ро­ва.

И сти­хи не те. Не верь­те Ан­то­ло­гии Ев­ту­шен­ко. Пора при­вести уни­каль­ное сти­хо­тво­ре­ние Ша­т­ро­ва «Ка­ра­куль­ча» пол­но­стью. Ког­да и где его и на­пе­ча­тать, ес­ли не здесь, ес­ли не сей­час? Че­го ещё ждать?

КАРАКУЛЬЧА
Памяти великого русского поэта Павла Васильева

Мех на ваших плечах, дорогая. Немыми устами
Прикасаюсь к нему. На губах, словно дым, завиток.
Вы не смеете знать, как пластали овцу в Казахстане,
Из утробы её вырезая предмет этих строк.
Нет, не ждите дешёвки, описывать в красках не буду
Убиение агнца ещё не рождённого в мир.
Распинали Христа, и сейчас, кто из нас не Иуда
Из предателей жизни, служителей скрипок и лир?
Слишком груб для утонченной моды обычный каракуль,
И додумались люди прохладным умом палача,
Чтоб приехать вам в оперу было бы в чём на спектакль,
С материнского плода сдирается ка-ра-куль-ча.
Трижды прокляты будьте! Священно тут матерно слово!
Ах, его не пропустит цензура, печатная ****ь!
Убивают на бойне животных, и что тут такого?
По какому же праву фашистов тогда оскорблять?
Из младенческой кожи не нравятся вам абажуры,
Эти зверства неслыханны... О, запахните манто!
Я вспорю тебе брюхо, бесстыжая, рыжая дура,
И пускай убивают меня как овцу, ни за что...
Как поэта Васильева в тридцать ежовом убили.
Чью же шкуру украсил тот, сорванный с гения скальп?
Я стихов не пишу. Я заведую лавкой утиля.
Вся земля прогнила от глубин преисподни до Альп.
Не хочу вспоминать искупительных возгласов Бога,
Как каракуль распятого на крестовине Креста.
Я убогий писака, простите меня, ради Бога,
И последним лобзаньем мои помяните уста.
26. 7. 70.

Здесь па­ра­док­саль­но увя­за­ны ман­то на пле­чах кра­са­ви­цы, со­дран­ная с ма­те­рин­ско­го пло­да шкур­ка, ста­лин­ские ре­прес­сии, рас­ст­рел по­эта Пав­ла Ва­си­ль­е­ва, звер­ст­ва фа­ши­с­тов, Кре­ст­ные стра­да­ния Хри­с­та и судь­ба са­мо­го ав­то­ра. Труд­но най­ти бо­лее прон­зи­тель­ное сти­хо­тво­ре­ние во всей ве­ко­вой ан­то­ло­гии.

Сло­во «шку­ра» здесь упо­треб­ля­ет­ся в не­сколь­ких смыс­лах: мех и че­ло­век. «Мех на ва­ших пле­чах...», и «чью же шку­ру ук­ра­сил...» В по­след­нем при­ме­ре шку­ра – это че­ло­век. Че­ло­ве­ка ук­ра­сил со­дран­ный с по­эта скальп. Да, это уже не че­ло­век, а шку­ра.

И тре­тье зна­че­ние – ко­жа. «Из мла­ден­че­с­кой ко­жи не нра­вят­ся вам аба­жу­ры». Сло­во «нра­вят­ся» здесь упо­треб­ле­но в эс­те­ти­че­с­ком кон­тек­с­те, так го­во­рят о спек­так­ле, о мо­де. По­это­му фра­за зву­чит про­сто не­ве­ро­ят­но. Не «нра­вит­ся» не то, что с мла­ден­цев ко­жу сди­ра­ют, а то, что из этой ко­жи по­лу­ча­ют­ся не­кра­си­вые, вы­шед­шие из мо­ды аба­жу­ры. И шку­ра – «пред­мет этих строк», пред­мет са­мо­го сти­хо­тво­ре­ния.

Здесь всё от­кры­тие. А вы­ра­же­ние «уби­е­ние агнца ещё не рож­дён­но­го в мир» – жут­кая кар­ти­на не про­шло­го, а со­вре­мен­но­с­ти.

Сколь­ко на­пи­са­но о рас­пя­тии Хри­с­та! Это клас­си­че­с­кий сю­жет. Но ни­кто так не су­мел пе­ре­дать это, как Ша­т­ров, в од­ной стро­ке «как ка­ра­куль рас­пя­то­го на кре­с­то­ви­не Кре­с­та». Здесь сло­во «рас­пя­то­го» упо­треб­ле­но в зна­че­нии «рас­пя­лен­но­го», «рас­тя­ну­то­го» и по­это­му оно вдруг свер­ка­ет све­жим, из­на­чаль­ным смыс­лом. В сти­хо­тво­ре­нии Хри­с­тос – это шку­ра. Хри­с­тос – «пред­мет этих строк». От это­го сим­во­ли­че­с­кая си­с­те­ма со­зда­ёт «из слу­жи­те­лей скри­пок и лир» – Иу­ду. А по­эт сни­ма­ет с се­бя зва­ние по­эта.