Однажды Бог создал семена человечности числом ста штук и посадил их во сто маленьких горшочков для рассады. Дьявол прознал про то, пробрался в Божий сад, да и вложил по червячку во все горшочки, а вот в один, последний, не успел - Архангел Гавриил подоспел:
- Что ты тут, чертяка, хвостом крутишь?
- Ничего, ничего, Гаврилушка, цветочки Божии из леечки поливаю.
- Цветочки и без тебя есть кому поливать! А это у нас древа человечности посажены! Изыди! Не соприкасайся! Знай свой удел!
Замахал дьявол хвостом, ушками задергал, но делать нечего - пришлось копытцем к выходу стучать. “Ухожу, ухожу, Гаврилушка, не гневайся…”
Прошло время. Семена в горшочках проросли, зеленые ладошки кверху подымают - все, как один, на подбор. Прилетел Бог, по нраву ему сие диво сотворенное: “Размножу и вложу в сердце каждого человека!” Так он и сделал.
Вот и ходят теперь так люди по земле, маются - не знают, что в сердце у соседа делается - то ли дерево здравое да сильное, то ли червяки всю кору поели - в сердце ведь не заглянешь. Посмотри вокруг, и ты увидишь, что не верят люди больше друг другу. Раз поверишь - обманут, два поверишь - обманут, предадут, обкрадут, унизят: что наверху - то и внизу, что на подносе - то и под столами.
А, вот, такой же обычный человек, как ты или я, отчаялся, женился, а жена ему изменила. Другу доверился, а тот его предал. Деньги взаймы дал, а ему не вернули.
Лежит он ночью, зубами скрежещет, плачет - стонет, подумает о завтрашнем дне, а жить не хочется. Закрыл глаза - забылся на минутку, прикорнул, а перед глазами горшочки с рассадой все червивые, только один целый. Всю ночь считал - считал, девяносто девять насчитал червивых, а одно целое, здоровое.
Проснулся утром, побрел на нелюбимую работу, думает: “Ну, ерунда какая… Горшочки - червячечки... Приснится же такое…”Пришел на работу, а хозяин его выругал за то, чего он и не делал.
Пропинал день, возвращается домой, а на детской площадке - девочка с куклами играет:
- Ты, дяденька, дурачок.
- А почему я, девочка, дурачок? - спросил мужчина.
- А-а а почему бы и нет? - ответила девочка и пожала плечиками, и продолжала играть со своими куклами, не обращая на него никакого внимания.
- Да, ты права, я дурачок, - ответил человек и еще в более удрученном состоянии побрел в свое жилище.
“Дурачок! Дурачок! Ты, дяденька, дурачок!” - все звучало в голове у человека, но он никак не мог выкинуть это из его потока мыслей. Он поставил на газовую плиту макароны, но они, как всегда слиплись. Он положил слипшиеся макароны в тарелку, добавил немного растительного масла, посолил, но не смог это есть. Он услышал голос и образ своей бывшей жены. Она, будто бы договорилась с той девочкой на детской площадке- за пару конфет, они будто бы поменялись местами - бывшая жена сидела в той детской площадке и, играя в куклы, говорила: “ Дурачок! Дурачок! Вы, дяденька, дурачок!”
Мужчина бросил ложку на стол и пошел в свою спальню. В спальне было темно с тех пор, как от него ушла жена, он не развешивал занавесок, а лампочка перегорела еще в прошлом месяце. “Спать! Спать! Нужно спать!” - будто приказывая, говорил он себе, но не мог заснуть, образы - отголоски от прошедшего дня: несправедливое обвинение на работе, девочка на детской площадке, образ жены, слипшиеся макароны, и это зудящее “Дурачок!” - не давали ему покоя, но где-то около 3-х ночи он уснул - не спокойным сном.
В его сознании опять появились горшочки, он опять начал их считать червивые и здоровые. Червивых опять было девяносто девять, а здоровых только одно. “Что за чертовщина? - думал человек. - Еще и горшочки какие-то снятся! На выходных пойду в церковь…”
Человек опять пошел на работу. Он ходил на работу не потому что она ему нравилась или же ему платили хорошую зарплату – все это не так. Он ходил, потому что ему некуда было больше идти. Наверное, большинство людей делают то же самое: они делают то, что им не нравится делать и живут с теми, с кем они не хотят жить, и говорят то, что не чувствуют, и верят в то, чего нет. Так и наш человек – был лишь обычный человек, не больше и не меньше – обычный человек. Можно ли придумать более оскорбительное словосочетание? ..наверняка, нет...
День его прокатился, как и многие сотни, и даже тысячи до этого, в терпении и кофе. Человек шел домой и, как часто бывает в сказках, по принципу снежного кома, встретил своего давнего друга, кому он одолжил немного денег. Человек на несколько секунд почувствовал радость, потому что он был обычный человек. И вспомнил, как они вдвоем с его другом, еще будучи детьми ходили на школьный огород за яблоками – китайками. Это были яблоки с ноготок большого пальца, ярко-красные, с маленькими косточками, но очень сладкие с кислинкой. Именно эту кислинку почему-то и почувствовал человек в своем рту, когда увидел своего давнего-давнего друга. Но чувства не постоянны, и, заметив быстро бегающие из стороны в сторону глаза своего друга, он тут же вспомнил о деньгах, которые он дал ему взаймы около года назад. И место сладкой кислинки заняло чувство тяжелой, давящей неудобности. Это чувство пришло из глаз его соседа, и как мы все знаем, черные краски сильнее белых, также и злые чувства всегда забирают в свою управу территорию добрых...
Так чувства друзей встретились, и один был рад вспомнить счастливое детство, другой сразу вспомнил о деньгах, которые занял: «Чтоб ты умер! Тогда бы я не был тебе ничего должен…» - подумал друг детства. И за те несколько секунд, что они сделали друг другу навстречу, произошло маленькое сражение добра и зла, и зло победило. Они пожимали друг другу руки, даже улыбались, но каждый чувствовал, что ненавидит. Ненавидит того, кто стоит напротив. Не говоря о деньгах ни слова, деньги были единственным основным доминирующим объектом, оккупировавшим их сознание на тот вечер, будто бы двоих, стоявших на тротуаре, проехавшая на большой скорости машина, обрызгала грязной водой из лужи с головы до ног. Никогда не берите и тем более не давайте взаймы. Очень уж это грязное дело, друзья.
Человек вернулся в свою пустую квартиру. «Господи! Может, хоть кошку бы завести?» - спросил он пустоту в комнате, но пустота молчала. Тогда он с огорчением в голосе прошептал: «Нет… А если она умрет? То счастье, которое она мне даст, будет меньше того горя, что я буду чувствовать, если она умрет, ну, или убежит, что, в принципе, одно и то же». В комнате тихо тикали часы. «А что, если опять жениться? Ха-ха-ха-ха-ха… - начал смеяться вдруг человек, не веря самому себе, не веря смелости своей мысли. – Это невозможно! Я не хочу, чтобы кто-то ранил меня опять! Да и возможно ли довериться двуногому существу? Нет, я же обещал себе никогда в жизни не доверять, не любить, не приручать двуногое существо. Счастье… да, конечно, хорошо, когда возвращаешься с работы, а на столе еще что-то кроме макарон, ну, даже если бы и макароны, то только не слипшиеся, только бы не холодные… Нет-нет-нет…»
Тут он вспомнил выражение лица своей бывшей жены – безразличное, с больным румянцем и слова: «Ты неудачник! Я достойна лучшего! Я не хочу жить с неудачником, у меня другой, я изменила тебе, я всегда изменяла тебе!» И то тянущее чувство пустоты и холода, нескончаемого холода внутри живота и огромное желание плюнуть в её подергивающееся лицо, но и слюна куда-то пропала, будто пустыня впитала всю влагу – все жизненные силы.
«Нет – нет – нет, никогда в жизни я не доверюсь женщине… Те маленькие радости, которые она приносит, никогда не сравнятся с той всепоглощающей, испепеляющей болью, что она тянет на своем хвосте. Дьявол… женщина – дьявол, не иначе – левиафан».
Человек застонал, схватился за голову побежал в ванную комнату и встал под душ. Он мылся, включая холодную и горячую воду, тер себя мочалками, крошил пемзу о свои пятки, но не для того, чтобы вымыть свое тело снаружи, он пытался вымыть грязь изнутри. Он ощущал то, что ощущает нравственный человек после прочтения неглубокой книги или увиденной непристойной картинки, или от разговора с глупым человеком – желание помыться, непреодолимое желание смыть с себя всю эту грязь.
Человек вышел после душа. Ему немного полегчало: образ бывшей жены стал более тусклый. Он разогрел вчерашние макароны, порезал их ножом, выложил на тарелку. Он поел, и скорее, более по привычке, чем осознанно, пошел в свою спальню с перегоревшей лампочкой, с зашторенными окнами.
Человек уснул, и на этот раз быстрее, чем обычно. Вот уже третью ночь, и горшочки с посаженной в них рассадой, приходили к нему: он отделял червивые от не червивых. Червивые ставил в одну сторону, а не червивые в другую. В своем сне он почувствовал непреодолимое желание удостовериться еще раз, что ему удалось найти столько не червивых горшочков. Он подошел ближе и начал рассматривать горшочки с рассадой.
Вот, он взял первый горшочек, из тех, что отсортировал как не червивый, но заметил маленький, извивающийся хвостик. Зацепив этот хвостик своими ногтями большого и указательного пальца, человек вытащил тельце – это был такого же типа червяк, как и на другой рассаде в других горшочках. Он взял другой горшочек, который изначально был отсортирован как не червивый, но история повторилась: при тщательном рассмотрении, и там был обнаружен шевелящийся хвостик – живое, извивающееся тельце, пожирающее рассаду.
Человек схватил горшочек с рассадой и разбил его в своем сне о неоткуда взявшуюся стену. Потом следующий, еще один, еще… Он хотел было бросить еще один, но его руку кто-то удерживал – почувствовалась боль в правом плече. Человек проснулся. Осознание того, что происходит, пришло почти сразу: он в своей комнате, в своей кровати, его правая рука запуталась в скомканной простыне.
«Я хочу пить! - сказал он себе, вытирая холодный пот со лба. – И опять эти горшочки, эти червячечки… Неужели сходить сегодня в церковь?.. Когда последний раз я был в церкви? Наверное, месяца три-четыре назад… Накопилось много грехов… грехов… Да кому я вобще в этой жизни сделал что-то плохого? О, да, они же говорят, что даже мысли о своем безгрешии и есть наши главные грехи. Но почему я должен выдумывать какие-то грехи? Почему чтобы исповедоваться, получить Причастие, чтобы быть частью чего-то такого, что другие называют Христианством, Христианское собрание, собрание Христиан… ха-ха-ха», - засмеялся, было, человек, но, услышав свой громкий смех – испугался. А чего он испугался? Он и сам не знал. Просто стало страшно от своего сна, от своих мыслей, блуждающего в его душе страха.
«Сегодня идем в дом скорби… Сегодня идем в церковь…» - сказал он кому-то в потолок, поднимая свои руки, и поднялся с постели. На часах было около пяти часов утра. Он прошел на кухню, поставил чайник на плиту, достал быстро – растворимый кофе, песок, овсяные печенюшк, чайник засвистел, прогоняя своим свистом, неприятные остатки его ночных сновидений. Налил горячей воды в кружку и бухнул туда три чайных ложки сахара и растворимого кофе, приторного, не натурального, но при этом ставшего таким родным за годы его употребления. Запах кофе ударил ему в голову, он размешал сахар в чашке, обмакнул овсяную печенюшку, откусил, запил кофе и закрыл глаза.
«Ну, так-то, конечно, еще жить можно…Я бы никогда не поддержал никакие смены власти до тех пор, пока существующая дает мне кофе с печением, - подумал он про себя. – Вот, если бы у меня отняли кофе с печением, то я бы, наверное, вышел на улицу с винтовкой в руках… Ну, или с транспарантом в руках… Это уж, как пожелаете… Но до этого – ни-ни».
Мужчина сделал еще несколько глотков и откусил печенюшку – та приятно таяла у него во рту. «Я думаю, умнейшие люди планеты трудятся над производством такого кофе… - начал он говорить то ли чашке, то ли сам себе. – Ведь кофе не натуральный, но запах, вкус… выпьешь – и еще хочется, хочется… Почему? Да потому что задумка такая у них была – у производителей изначальная: чтобы пили и пили, чтобы покупали и покупали, а мне все равно… Мне все равно! Все равно, мы все умрем. Какая разница как, где, когда, от чего? Или же есть разница?» Так и не найдя точного ответа для себя, обычный человек допил свою кружку кофе и сделал себе ещё одну.
«Как хорошо, что сегодня не на работу! - внезапно пришла мысль в его голову. – Все люди так люди ждут свои выходные и так бездарно их проводят… А я? Не бездарно? – чуть подумав, спросил себя. – Да, бездарно, но ведь это моя бездарность и я не обязан делиться ей с ними этим. И тем более, они не должны меня судить за это… Бездарность… Да сами вы бездарности!»
Так, за разговорами с самим собой, обычный человек повел свое субботнее утро. После обеда он отправился в церковь к своему знакомому пастору.
- Здравствуйте, пастор!
- Приветствую, тебя, раб Божий!
- Сколько раз я просил вас, пастор, не называть меня так?!
- Ну, а что же… Мы все рабы Божьи… И вы просто один из нас, такой же, как мы все… - со вздохом сожаления ответил пастор.
- Да, пастор, я к вам вот по какому делу… Все ерунда какая-то снится… Замучала совсем… Сам не разберусь…
- А вы, дружочек, когда на исповеди последний раз были? Когда Всенощное Бдение отстаивали? Когда за Святой Литургией Святое Причастие – тело Христово принимали? – спрашивал пастор и с укоризной глядел на прихожанина.
- Каюсь… Ну, каюсь… Засосала меня повседневность, обыденность… Можно мне с вами поделиться своими сновидениями?
- Ха-ха, я, конечно, не Иосиф Ветхозаветный, но кое-какие секреты я отгадывать умею. Рассказывайте, дружок, рассказывайте, но я непременно жду вас сегодня на исповедь, а завтра на Литургию.
- Вы знаете про вас мои злоключения… Про жену- гадюку, что меня предала…
- Не надо, не надо так. Вы же, друг мой, в храме Божьем.
- Да-да, про бывшую… - будто выплюнув гнилое изо рта, произнес. – Жену… Товарищу, которому я денег взаймы дал, а он не вернул, и работа, и одиночество – все сейчас… Еще и сны сейчас снятся мне, пастор, горшочки голубенькие такие, а в них рассада - девяносто девять червивой и только одна целая и невредимая. Каждый день снятся! Понимаете? Мочи уже нет! Будто разродиться душа моя не может, носит в себе что-то, созрело, стучится, а толку нет… Понимаете?
- Нда… Интересно… Вот, как написано у Карла Янга, все сны наши делятся на две категории – это коллективно - сознательное и коллективно – бессознательное. Коллективно -сознательное – это ваш жизненный опыт, все, что ваши глаза видели. А коллективно-бессознательное – это весь опыт предыдущих поколений, вплоть до опыта рептилий. Ну, и сны наши – это комбинация обоих этих факторов, понимаете? И вот, что еще интересно, человек видит кошмары, когда у него в жизни все хорошо, а видит хорошие сны, когда у него все плохо. Ммм… такая вот комбинация, компенсационная комбинация… Нда…все это нам от рептилий… и до человека…
- Пастор, ну, о чем вы говорите? Какая рептилия? Вы что, верите в эволюцию?
Пастор в этот момент слегка покраснел. Он осознал, что сказал что-то не то, забылся.
- Вы говорили, - продолжал человек, - что земля сотворена не более пяти тысяч лет…
- Да-да, вы правы, просто меня немного не так немножко поняли…Сны, ваши сны, не обычные, честно вам сказать…Я не представляю, как их интерпретировать… Можно ли вас, простите, спросить, почему именно горшочки? И почему червивые? Мне нужно подумать… помолиться…
- Да я уже сотни раз себя спрашивал! Не знаю! Не знаю, пастор, не зна-ю! Поэтому к вам за советом и пришел.
- Не переживайте, давайте я за вас помолюсь.
И пастор подошел поближе, положил свои руки обычному человеку на плечи и начал свою обычную молитву. Слова соскакивали с его уст, ведь это так легко – заучить молитву, а затем каждый раз подставлять новое имя прихожанина впереди заученного текста.
Почему? Да потому, что у всех одни и те же проблему: семья, работа, отсутствие смысла жизни… Меняются только имена, а молитвы остаются те же.
Пастор шептал свою молитву механически. Сам же он думал о том, как же он мог так опростоволоситься насчет этой эволюции… и как это она так брякнул о рептилии… А дело в том, что он в тайне от всех боялся признаться даже самым близким, любил перечитывать Чарльза Дарвина и Ричарда Докинса и думал, что они правы, но семинария была уже закончена, постриг принят, мантия надета, жалование… и самое главное – жа-ло-ва-ни-е… сладкое слово «жалование»…
Человек, получил пасторские наставления и, поблагодарив, зашагал к выходу, а пастор еще долго стоял, смотря на спину уходящего человека и думал. Почему-то ему вспомнились французские монахи XV века. «Да, именно благодаря монахам XV века сейчас у человека есть кролики, - говорил он сам себе, за что-то оправдываясь. – Это мы – священнослужители – приручили тех диких зайцев!» Но голос тут же шептал ему правдивую историю, о том, что монахи начали разводить кроликов из-за своей необразованности и, желая вкусно поесть.
- Дело в том, - говорил сторонний голос в пасторской голове, - монахи верили в то, что новорожденные кролики – это всего лишь рыбки, а рыба разрешена в те дни календаря, когда мясо под строгим запретом. Таким образом, - шептал голос,- из-за желания вкусно покушать тебе – тебе, пасторский сын, у человеков появились кролики. А дело совсем не в зайцах…
- Нет-нет, все равно! – мотая головой пастор, будто желая вытряхнуть эти мысли. - Мы, мы – священно – священнослужители! Мы – молодцы! – и поняв, что опять в его голову залезла глупость, решил пойти подкрепиться.
«Ничего-то он не понимает, - думая о пасторе, говорил обычный человек. – Какой еще Карл Янг, если у меня жизнь хуже не куда и сны – кошмары с червяками. Никакой тут духовности нет и быть не может – ерунда все это».
Человек шел вперед без цели, без времени, сам не зная куда, зачем и почему, он просто чувствовал, может быть, первый раз в своей жизни, он не подумал, а чувствовал всем его существом- разумом, душою и телом. Он почувствовал непреодолимое желание идти, идти вперед – дом за домом, фонарь за фонарем, улица за улицей. Вся логика, пропорции уходили из его сознания, оставалось только чувство – чувство неизвестное ему. Это можно было сравнить с наполненным сосудом, на дне которого кто-то пробил маленькую дырку или открыл вентиль, это, уж, как хотите. И с каждым шагом, с каждой каплей исходила из него печаль мучившая его годами...десятилетиями... с каждым шагом ему становилось все легче и легче.
Он приблизился к площади. Рядом с площадью мерно текла река. По правую руку от человека был пешеходный мост, метров пять шириной - построенный еще в прошлом веке. По левую руку от него была набережная с деревянными скамейками. В календарях значилась суббота, но почему – то люди не гуляли по набережной, вероятно у них были дела поважнее.
Человек присел на одну из скамеек и заметил бетонную лесенку, спускавшуюся прямо к воде – там совсем рядом с берегом плавали утки. Он понял, что это место, где люди подкармливают их. «Наверное, дети очень счастливы», -подумал он про себя и улыбнулся. Ему очень захотелось покормить этих уток. Он обвел взглядом реку, набережную, мостовую и мост. На краю площади рядом с мостом он увидел булочную. Человек встал и пошел туда. Не доходя нескольких метров до булочной, запах свежевыпеченных ватрушек охватил его,совсем так как хватают дети своего отца возвращающегося с фронта.
За прилавком стояла старушка, лет семидесяти, очень сухонькая и опрятной наружности.
- Что пожелаете, молодой человек? – спросила она приветливо.
- Ааа… - обычный человек посмотрел на свежевыпеченные ватрушки, булочки. Сглотнув слюну, он внезапно почувствовал голод, у него засосало под ложечкой. – Пожалуйста, одну ватрушку с творогом и одну… Лучше две с творогом и один пирожок с капустой.
- А кофе будете?
- А можно просто чай? Просто чай с сахаром… - не зная почему, попросил мужчина.
- Что-нибудь еще?
- Да, конечно, один молочный батон.
- Для уточек? – улыбнулась старушка. Человек улыбнулся в ответ.
Он вышел на улицу, в обоих руках держа свои покупки и почему-то улыбка, подаренная ему старушкой – продавцом, не спадала с его лица. Ему было хорошо, приятно, даже весело. Почему-то ему вспомнился сквер рядом с его домом, где он жил со своими родителями и бабушкой. Как бабушка, часто забирая его из школы, прежде чем идти домой, разрешала погулять в сквере и покормить голубей. Человеку было хорошо. Тот наполненный сосуд, который он таскал в самом себе эти долгие годы, неожиданно опустел. Ему было легко, звучно шагать по набережной.
Он присел на одну из скамеек, за его спиной было кирпичное здания: городского главы XIX века, закрытое лет пять тому назад семинарское училище, дом художника, и почему-то ему все нравилось, все было легко и понятно. Рядом с собой на скамейку он положил молочный батон, поставил дымящийся горячий сладкий чай, две ватрушки. Крякали утки… Человек улыбнулся и откусил кусочек ватрушки с творогом – творога было положено много, а теста совсем мало – совсем так, как он любил. Тонкий слой, раскатанного скалкой свежевыпеченного, постного теста, сверху сочные, рыхлые, сладкие с изюмом комочки творога, по верху помазанные сметаной для придания румяной корочки.
«А жить все-таки хорошо… Только почему мы так редко осознаем, и еще куда более редко мы это чувствуем… - подумалось обычному человеку. Это было то самое мгновение когда в нем заговорило сердце. – Господи, если ты есть,прости меня за все мои грехи... и дай, дай, дай мне хоть немного мудрости понимать эту жизнь!»– думал он.
Закончив с ватрушками, пирожком с капустой и сладким чаем, человек, взявший молочный батон в руку, зашагал по ступенькам к реке. Утки, завидев его, начали быстро перебирать лапками в его направлении. Ухватив батон в обе руки, человек поднес его к своему лицу и вдохнул его свежевыпеченный, пряный, теплый запах румяной корочки и, не удержавшись, он надкусил краюшку. Утки загоготали, захлопали крыльями. «Хорошо, хорошо, кумушки, не переживайте! Это все для вас!» и начал отламывать кусок за куском, бросая их в воду. Утки ловили еще теплый хлеб на лету, вылавливали куски из воды, отнимали друг у друга. «Всем хватит! – кричал человек. – Всем хватит! Ему было легко впервые, наверное, за много – много лет. Он почувствовал себя опять свободным, он почувствовал себя ребенком.
И когда закончился молочный батон, ему так хотелось сказать: «Бабушка, еще! Еще хлеба!» Утки крякали, некоторое время плавая рядом, будто ожидая, не кинет ли человек еще что-нибудь. У него больше ничего не было. Единственное, что у него было – это внезапно появившееся счастье. Ему так хотелось поделиться им со всем миром!
Человек заметил большой камень, торчащий из воды, что был по правую сторону от ступенек, уходящих прямо в реку. Он прыгнул на этот камень и присел. Рядом тихо, не спешно проплывал прогулочный теплоход. Люди сидели на палубе: дети с родителями, влюбленные в обнимку молодые люди, старики держались за руку. Дети заметили человека, сидящего на камне, и помахали ему рукой. Он помахал им в ответ. Взрослые подумали, что это он помахал им и помахали ему. Обмен добром произошел. Жернова добра перемололи камушек, попавшийся вместе с зерном на их поверхность.
Плеснулась рыба в реке, и человек перевел свой взгляд на воду. Он заметил, что те маленькие крошки, что не были съедены утками, улепетывали мальки и серебристая продолговатая рыбешка, наподобие саласы. «Приятно, - подумал человек, - на всех хватит».
Внезапно в его сознании всплыли образы из его странного сна – червивая рассада в голубых горшочках. «Не все же они были червивые! – сказал он себе и совсем не испугался своей мысли. – Да, девяносто девять были червивые. Девяносто девять… - выговаривая по словам, - девяносто девять… Но один, один здоровый был без червей! Не гнилой, не трухлявый, настоящий! И нужно искать этот один! А все другие? Что ж, если они были так сотворены, их нужно только пожалеть…»
Его сознание посетила эта бывшая жена, и он в первый раз не плюнул, думая о ней.
- Да, и в её сердце черви… Простить? Конечно… - спрашивая и отвечая самому себе. – А деньги? Твой друг, что занял у тебя столько денег… Простить? Непременно простить! Всех простить! И пожалеть… Как же им, наверное, плохо жить с червяками, что каждый день гложут их сердца…
- Но они же не чувствуют никаких угрызений совести! – сказал какой-то грубый голос внутри него.
- Это не имеет никакого значения! Червяки-то все равно там! – ответил он этому голосу.
Человек наклонился к реке, умылся, ему вспомнилась присказка, что его бабушка шептала, когда умывалась: «Матушка – водица, смой с меня все наговоры, все болезни, все печали». Он повторил это три раза и грубый голос внутри замолчал.
«Я… Я попробую снова! – пообещал себе человек. – Я буду верить в людей, я буду верить людям! Если из ста человек девяносто девять предадут меня, но один… один… одна! Будет верна! Но если же я никогда, никому не буду ни в чем доверять, я никогда не встречу того одного, ту единственную, что я ждал всю свою жизнь! Пусть предают, пусть лгут, ничего… Это ничего, ничего не значит! Это лишь показывает наличие червивости в их сердцах и не более! Один друг из ста – это не так уж и мало! Один человек из ста – это не так уж и мало! Один человек из ста существ… Господи, дай мне сил!»
Человек не пошел на исповедь в этот вечер, вместо этого он еще долго сидел на берегу, кидал камушки в реку и был счастлив. Вскоре, по счастливой случайности,он встретил девушку, куда более моложе, чем он – учительницу истории с длинной русской косой и с живым, чистым сердцем. Он понял свой сон, он воплотил его в жизнь, он был счастлив.
А дьявол… Где же дьявол? А дьявол и до сих пор бегает с леечкой и поливает червивую рассаду в сердцах живых существ – человеков.
Но! Не теряйте надежды! Верьте в людей! Верьте людям, и вы обязательно отыщите доброе сердце. Молитесь за тех, кто повстречался вам с червивым сердцем и надейтесь, что однажды червяки их превратятся в бабочек и будут порхать по небосклону нашей жизни.