Сколько может уйти времени, чтобы открыть дверь? Секунды две? От силы пять - если требуется отпереть замок. А сколько времени нужно, чтобы открыть дверь, которая заперта на замок, но никто не давал тебе ключ? Погодите отвечать. А что если ключ у тебя все же как-то появился. Тайным образом добыт или передан. Так сколько? Минута? Час? Математически прикинуть недостаточно. Расчет осложняется вопросом – а имею ли я право?
Тем не менее, вот я стою - напротив синей двери. Она вся мерцает в сумраке вечера. Из-за недавнего дождя эта аккуратная, недавно выкрашенная дверь покрыта каплями. В них отражается желтый фонарь, белые огни проезжающих машин и мигающая фиолетовая вывеска – попытка привлечь уставших водителей. Придорожный мотель. И мерцающая синяя дверь, привлекшая меня. Но совсем не из-за усталости.
У меня есть вопрос. А за этой дверью, вероятно, содержится ответ. И чем сильнее меня волнует вопрос, тем страшнее получить ответ.
- Я, кажется, что только что видела Ника у нас в мотеле. Он уединился в комнате… ну… не один, понимаешь?
Как бы мне ни хотелось понимать, мне пришлось. Это была Мишель, моя подруга. Последнее, чего бы ей захотелось, это пощекотать мне нервы без причины. Она знает, что я люблю Никиту.
Этот звонок застал меня на работе, около восьми вечера. Пришлось поторопиться, так как мотель за пределами города, хоть и недалеко. Сначала минут десять замешательства, затем попытка сопоставить услышанное с расписанием Ника (из-за волнения один туман в голове), потом - ключи от машины, пальто, лестница, так как лифт медленный и бесит. Хотелось начать действовать, побороть оцепенение. Спустя полчаса, когда до цели остается одна дверь - останавливаюсь. Правая рука полуопущена (или полуподнята) – в ней ключ, который дала мне Мишель.
Имею ли я право? Рука тянется к скважине… И вдруг вспоминаю.
Незваная аналогия – воспоминание – вторгается в голову, сознание и даже – в мое зрение. Я вдруг вижу не синюю, а красную дверь перед собой. Она совсем не свежевыкрашенная, а очень даже обшарпанная. Мой первый визит к Никите несколько лет назад. Вижу как сейчас, как стою, и тоже нерешительность останавливает меня. Нерешительность и жгучий интерес. Мы тогда оказались в одной деревне, он приехал к бабушке, а я – с другом к его родне. И мы случайно встретились на реке. Мне надо было набрать веток для костра, и вот недалеко от пляжа…
- Я Никита, или просто Ник. А тебя как зовут?
Мы гуляли и курили. Он познакомился с моими друзьями. И сказал заходить к нему, если захочу. На следующий же день случилась красная обшарпанная дверь. Красная – как символ моего раскаленного любопытства. Это были нормы приличия. Мне хотелось прийти в день знакомства.
Тогда на мне было меньше ответственности, ведь надо было лишь постучать. А пустят или нет – их дело. Теперь надо решить за себя и за тех, кто внутри – быть нашей встрече или нет. Уф!
А что потом? Что, если?.. Но ведь, может, там и нет моего Ника. И тогда простое действие спасет меня. И нас. Все будет как прежде. Вспоминается фильм, где герой мог видеть будущее на две минуты вперед. Мне бы сейчас пригодилось. Или как в компьютерной игре – сохраниться и вперед. Никаких потерь и рисков. Стать бы персонажем игры ненадолго. Смотреть на себя со стороны, открыть эту дверь. И в случае чего стереть память, стереть этот ход и отправить себя спать домой. Потому что надо доверять друг другу. И вот это все – не вариант. Ведь даже если там не Ник – как я потом буду себя чувствовать, попытавшись его проверить?
Сколько я здесь уже стою?
Вынырнув из этих размышлений, понимаю, что смотрю в окно. Оно прямо тут – справа от синей двери. За стеклом тяжелая розовая штора. Непроницаемая, неподвижная ткань надежно защищает обитателей убежища. Прислушиваюсь. А что надо слушать? Если тихо – это хорошо или плохо? Сейчас тихо. Обязательно ли страсть должна быть громкой? Задумываюсь опять.
И опять вижу нас в прошлом. Это был первый момент, когда мы показали свою страсть друг к другу. Признались в ней. Но не словами, а скорей, глазами. Вижу нас в его ванной комнате. Все там же – в деревне. Дом у его бабушки добротный, и там есть настоящая ванна. Был вечер. А мы все вымокли под ливнем и еле добежали до дома. А еще – когда мы забегали, мне не удалось вписаться в дверной проем, и результатом стала разбитая губа. Нет, мы не были пьяные, просто дождь застилал глаза, а на крыльце было темно. Ник очень разволновался и принялся вытаскивать все, что у него ассоциировалось с первой помощью – бинт, зеленка, йод, вата.
Мне уже почти не было больно. Но эта забота многое мне сказала. Потом мы оказались друг перед другом, прислонившиеся к длинному столу. Мы вытерлись от дождя, так что футболок на нас не было. Нас разделяло расстояние в метр и все находки Ника, выуженные из аптечек. В его руке была ватка, пропитанная йодом. И он стоял и смотрел на меня. В скудном освещении его разгоряченная и натертая махровым полотенцем кожа раскраснелась. А его мягкие губы были и вовсе почти красными. Ник тяжело дышал. То ли от недавней суеты, то ли от волнения. За меня? Или из-за меня? – интересовало меня тогда.
В таких моментах нет места словам. Совсем никаким – кажется, будто все они сколочены из слишком грубых материалов. Остается молчать - угловатые буквы могут нарушить нежную ткань минут, которые, кажется, созданы самой природой. И тогда - на пересечении двух взглядов - распускаются и покрываются росой новые листья. Тот момент запомнился мне таким.
Затем он приблизился, чтобы обработать мою губу. Меня раздавливало желание его поцеловать – и случай был подходящий (его бабуля гостила где-то). Но теперь понимаю, случись поцелуй тогда, тонкость момента пострадала бы. А поцелуй все равно случился. Но позже.
Так вот тогда вокруг было очень тихо. Как за этими шторами.
Вдруг неподалеку от меня открылась дверь, кто-то вышел. Моя рука, уже тысячу раз опустившись и поднявшись с зажатым ключом, ретировалась в карман. После секундного оцепенения решаю отойти. Вернуться я еще, может быть, успею. А сейчас прогуляюсь до автомата с кофе.
Оказавшись перед ним, перебираю глазами названия. Пришлось зайти на второй круг, никак не удается вникнуть. Это же всего лишь кофе – чего тут долго думать. Что я там обычно пью?.. Воспаленный мозг буксует.
Окей! Капучино.
Теперь у меня есть пять, а то и десять спасительных минут перед тем, как зайти на второй круг в поединке с дверью.
На расстоянии от нее у меня, вдруг, включается критическое мышление. Почему у меня вышло так быстро поверить в эту дичь? У нас что, все так плохо? Перебираю последние дни и недели. Конечно, все уже не так ярко, как в начале. Но как иначе? Психологи говорят, это нормально. А еще, что любовь – это не просто чувство, это работа (попалось в какой-то статье). Достаточно ли хорошо мы выполняли свою работу?
Сложно разобраться. Одни говорят про работу, другие – что не надо ничего терпеть – закрывай скучную книгу, уходи со скучного фильма и – из плохих отношений. Стою тут в философской позе – прижавшись спиной к стене, подпираю рукой локоть, стакан с кофе – прямо перед носом.
Это что же – целый человек может быть как этот стакан? Выпил и выбросил? Человек может закончиться, как кофе? Во мне разгорается негодование. Сложно, невыносимо допустить мысль, что ты не благословение для другого, ты – всего лишь опция. И даже если тебя долгое время выбирали, этому может прийти конец.
Негодование сменяется яростью – я сминаю стакан с остатками кофе - он выплескивается мне на руку и стекает по побелевшим костяшкам.
Уверенно шагаю к двери, одновременно доставая ключ. Нет уж, у него это не пройдет. Ему придется посмотреть мне в глаза и прямо сказать, что я – всего лишь опция!
Останавливаюсь в 20 сантиметрах от двери – резко – будто между нами невидимый барьер. Дышу тяжело. Считаю удары сердца, решаю начать действовать на 10-м ударе. Нет, лучше на 20-м.
Ощущение, что от этой двери веет холодом. Она безразлично смотрит на меня. Совершенно индифферентно – ни намека, никакого совета. Синяя. Как холод, как замерзшие губы. Опять вспоминаю красную дверь в доме Ника и его красные разгоряченные губы… И вдруг!
Звонок.
Не сразу понимаю, что делать. Дернувшись несколько раз в разные стороны, все же решаю отбежать в сторону. Не хочу, чтобы меня что-либо отвлекало от праведного гнева в решающий момент.
В тени высокого дерева, едва заметив имя «Мишель», беру трубку:
- Что?!
- Привет! Ты чего там телепаешься, как не знаю кто?! Я тебе зачем ключ дала?!
- Я не могу решиться. Почти получилось, вообще-то, пока ты не позвонила!
- Или уже сделай это или иди сюда, обсудим.
Мне показалась приятной эта идея – укрыться в комнатке за ресепшеном. С Мишель. С кем-то, кто еще не успел выкинуть меня из своей жизни.
Прохожу и сажусь на диванчик. Мишель прислоняется к шкафу – темному, тяжелому, деревянному. Этот шкаф и она, скрестившая руки на груди, возвышаются надо мной. Они будто безмолвно упрекают меня в нерешительности.
- А с чего ты решила, что это Ник? – вдруг зачем-то спрашиваю я. Какая глупость, я лишь растягиваю свои муки.
- Слушай, - Мишель усмехнулась, - я бы, конечно, могла посомневаться. Но! – и она подняла указательный палец. – Эту его гавайскую рубашку я ни с чем не перепутаю! Он один расхаживает в ней в городе. - (Это была правда - город у нас маленький, и Ника нередко узнавали именно по этой рубашке). - Кто еще такое нацепит в октябре?!
В ее взгляде причудливо смешалось торжество – как следствие успешно раскрытого дела - и сочувствие ко мне.
- Я!
- Что ты?
- Я нацеплю.
Меня это задело. Что такого в гавайской рубашке в октябре? Мы часто таскаем вещи друг друга – особенно рубашки, так как обычно они одинаково хорошо смотрятся на нас. Вот меня и задело.
Но уже в следующую секунду эта микроскопическая обида на Мишель сменяется другим чувством. Озарением. Нащупываю пуговицы своего пальто, расстегиваю несколько – и вот я и Мишель смотрим на то, что под пальто. Гавайская рубашка Ника!
Кто же этот третий чудак? Мне интересно, но уже не очень.