Сон в руку

               

Этой ночью Василию снился странный сон. Якобы он, находясь в дворянском чине, был вызван в палаты королевы, ему надлежало сразиться с другими властными подданными за руку её любимой фрейлины. Василий, весь в нелепой одежонке тех времён, в белом парике и подвязках, на упряжке из двух рысаков направился к покоям властелины. Явление это было редкое и вызывало большое оживление в рядах избранных, все толпились и старались блеснуть внешним видом. Внезапно к нему подбегает знакомый блаженный из свиты и шёпотом на ухо подсказывает секрет, как выиграть этот турнир…
Тут Василий проснулся. Весь в поту, смотрит по сторонам и понимает, что время каким-то образом лет на двести убежало вперёд, и он оказался в другой эпохе, в «хоромах» своей крохотной комнатки в зоне-поселении – вотчине Колымских лагерей. Здесь коротали свой каторжный век зэки, почти отбывшие свой основной срок и зарабатывающие двойную выслугу вольнонаёмные специалисты.
Свесил Василий ноги с кровати и задумался: - «Что-то бабы сниться начали – это не к добру». Встал, босиком подошёл к печке, в ней ещё тлели остатки угля, подбросил два поленца и поставил чайник. Подошёл к круглому умывальнику над большим ведром. С наклеенной на него картинки, вот уже два года после зоны, на него смотрела выигранная по случаю в карты глазастая, с глубоким декольте, актриса западного кино. Подмигнув ей, он умылся холодной водой, посмотрелся в маленькое, очень затёртое, в ржавых разводах зеркало. Бриться не хотелось, ещё совсем девственная щетина, позволяла держать марку ИТР (инженерно-технический работник). Фыркая водой, холодными ладонями прошёлся и по лысине, приговаривая при этом: «Где же ты, моя густая шевелюра? Проредили тебя ненасытные стаи зверьков в портупеях. А ведь ещё каких-то пять лет назад я мог работать на лёгком морозе без шапки, надёжная копна волос с лихвой заменяла её, ушанку завязывал только тогда, когда мороз зверствовал от сорока до шестидесяти».
Диктаторский режим любимой страны, повесив ему ярлык «враг народа», и отправил Василия испытывать способность выживания человека на «солнечной» Колыме, оформив это, как медицинский эксперимент для сотен тысяч людей, в основном – политических заключённых. «Докторами» к ним приставили палачей из истребляющей всё живое системы лагерей, которые со знанием дела яростно выполняли эту задачу.
Завтрак состоял из американской тушёнки, куска чёрного хлеба и кружки крепкого чая (чифиря). Такой царский перекус стал возможным только после войны. Буржуи щедро подкармливали север, имея к этому большой интерес и огромные барыши.
Подойдя к лагерной управе, он увидел «ГАЗик» окружного начальства. Про себя выругался:
– Принесла шакалов нечистая сила, жди какой-нибудь пакости.
Вошел в местную  конторку, где, как правило, с утра собирались на пятиминутку все влиятельные тузы этого заведения – начальники участков, ремонтных мастерских, гаража, складов с продуктами и т. п. Контингент управленцев был разношёрстный: бывший генерал инженерных войск, два криминальных авторитета, три бывших учёных, обвинённых во вредительстве, несколько вольнонаёмных специалистов.
На этот раз Василий приятно удивился очень редкому событию этих краёв: все с открытыми ртами рассматривали новую сотрудницу. Представлял её начальник режима – майор НКВД плюгавенького вида, с синими ушами, на щеке у него светился набухший красный фурункул, который он всё время пытался прикрыть рукой, но при этом всё равно с вожделением поглядывая на новую сотрудницу.
– Вот, довожу до вашего сведения: к нам в посёлок по комсомольской путёвке из столицы (Магадана) направили специалиста, которую назначили заведующей почтой.
Раньше на почте коротал свой век старый еврей из бывших зеков. Уже неделю он пролёживал бока в местном лазарете. За долгие годы лагерей, многие из присутствующих только в чёрно-белых фильмах, которые изредка показывали в знак поощрения, видели таких ухоженных женщин. Не то, чтобы в посёлке женщин не было вообще, они, конечно, были, но в телогрейках, ватных штанах и валенках они сливались с общей массой поселян. А тут – такая фифа!
Василий тоже вытаращил на неё глаза и невольно присвистнул: «Вот тебе и сон в руку! А ведь я хотел сегодня миновать сие заведение с надоевшими рожами и сразу махнуть на полигонные участки».
Выглядела она лет на двадцать пять, красивое лицо с ямочками на щеках, на голове – остатки завитой ранее причёски «а-ля Орлова». Обтягивающее шерстяное платье подчёркивало изящные формы. Многие из присутствующих, такого не видывали уже много лет.
В сердце у Василия сразу защемило: - «Она же один в один похожа на мою красавицу Ирину, казнённую в подвале НКВД, такой же скуластый овал лица и манера говорить». В голове пробежали мгновения той счастливой жизни, которую судьба им с Ириной подарила на очень короткое время. Затем был арест, жестокие пытки и расстрел любимой женщины по сфабрикованному навету. Его же отправили на край света хлебать горькую баланду. А тут, как во сне, перед ним стоит точь-в-точь – живое видение из прошлых лет.
Вкратце она рассказала о себе, что зовут её Анна, родом из Барнаула, окончила финансовый техникум, работала по месту в банке и на почте. Затем, как молодой специалист, по решению райкома комсомола была направлена на Колыму.
Вся публика, обычно мрачная и заспанная, оживлённо рассматривала милое чудо, посланное на их бренную землю. Василий, не раздумывая, пошёл в атаку. Не дав никому опомниться, подсуетился и предложил проводить красавицу к новому месту работы, вызвав тем самым завидное недовольство у окружающих.
Территория поселения расстилалась по склонам большого распадка. Отдельные домики и большое количество бараков, над которыми струился дым печек, переходящий в большое облако, висящее без движения, как бы символизирующее собой всевидящее око «благодетелей» в галифе.
Посёлок Геологический в самом центре Колымы приветствовал смелую сибирячку раскатистым звоном рынды (кусок рельса), призывая к началу рабочей смены. Толпы семенящих по тропинкам подневольных людей, как ручейки, растекались по своим рабочим берлогам. Новая поселянка своим внешним видом невольно вызывала интерес у прохожих. На ней была светлая каракулевая шубка, на голове – берет, а руки она прятала в сумочку-муфту, тоже из каракуля, на ногах – модельно подшитые белые валенки.
Неся большой деревянный чемодан с уголками, провожатый обратил внимание на тяжесть ноши.
– Да это моё хилое приданое. Если бы вы знали, как я намучилась с этой поклажей! К счастью, у меня всегда находились добровольные помощники. Нас же сюда, направили несколько человек, среди которых были мужчины, они мужественно поддерживали женскую половину всю эту долгую и нелёгкую дорогу. А по прибытии в Магадан нас распределили по разным посёлкам, на мой жребий выпал посёлок «Ягодное», а затем – вот, к вам.
Деревянный барак, в котором выделили комнату молодой начальнице, находился на возвышенности и, как церковь, был виден с любого конца поселения. Длинный коридор семейного общежития был сплошь заставлен коробками, ящиками и разным хламом. По центру – общая кухня, на столах которой стояло большое количество керосиновых плит, запах от них разносился на всё жилище. Туалет, отмеченный большими красными буквами «М» «Ж», как памятник на ветру, возвышался на приличном расстоянии от жилища. Комната вагонного типа, в углу которой стоял небольшой шкаф и кровать с провисшей сеткой.
Измученная дорогой, поселянка была рада этому маленькому островку быта в море долгих и изнурительных скитаний. Жизнь в поездах, качка на пароходе и тряска в попутных машинах, ползущих по серпантину пыльных дорог, измотали её. И вот – конечная точка, «курорт» в кольце охранных вышек - на краю света.
Провожатый, понимая всю важность своей миссии, изрёк:
– Давайте сделаем так: я сейчас найду коменданта, чтобы он выдал вам всё необходимое на первое время. Вы обживайтесь, а часа в два я забегу и покажу вам ваше новое место работы. Кстати, столовая находится рядом с вашей почтовой избушкой, магазинчик – тоже недалеко.
 Когда настойчивый провожатый удалился, Анна подошла к окну и сказала себе:
– Ну, что? Вот он, твой романтический край! А ведь ты могла отказаться. Сколько было поклонников и выгодных партий! Так нет же, подавай ей стройки коммунизма -  вот и хлебай дура! Вешали нам лапшу на уши, что в этом краю идёт великая стройка, каждый человек на счету.  Как они здесь дорожат людьми, я наслушалась в поездах и на пароходе, добираясь сюда. Кровь в жилах стынет, если это всё – правда…
Постояв так, с мокрыми глазами ещё несколько минут, сказала себе:
– Ну, хватит нюни распускать! И здесь люди живут, бери себя в руки!.. Да, кстати, поздравляю тебя, Анечка! Вот тебе и первый ухажёр, наверняка – бандит какой-нибудь, хотя, с первого взгляда, вроде, воспитанный.
Через какое-то время в дверь постучали, и на пороге появилось «приведение», похожее на «Карабаса» из известной сказки. На голове – седая копна волос, торчащая во все стороны, как-бы списанная с портрета Эйнштейна, в широких штанах и больших ботинках с загнутыми вверх носками, на плечах потёртая толстовка.
– Я, конечно, нижайше извиняюсь дамочка, меня к вам Павлович прислал. Велел исполнить все ваши пожелания. Осмелюсь предложить пока матрац, постельное бельё, тумбочку, табуретку, чайник, графин и два стакана. За постельное не переживайте - старенькое, но постиранное чистое, у нас с этим строго. А также – позвольте проводить вас на кухню, покажу ваш столик и керосинку. Банный день для женщин в субботу. Завтра зайду снова, прикажите, что вам потребуется ещё, доставлю из моих запасов, а что не смогу я, то ваш протеже, осмелюсь сказать, и луну с неба достанет. И позвольте ещё один совет: не вешайте пока на стену никаких ковриков – клопы замучают.
 – Простите, а можно спросить, кто такой этот ваш Павлович? 
– Ну что вы, принцесса!  Это человек больших возможностей. Скажу вам по секрету, дитя мое, вам очень повезло: в нашем жестоком краю с вашей хрупкой внешностью, опора на такую личность поможет избежать очень многих неудобств. К нему с уважением относятся, как руководство, так и авторитеты. От его мудрой головы зависит, какие нормы выработки определят рабам Божьим на галерах промывки песков, а «палачам» – выгодный итоговый отчёт о добытом золоте. Всё здесь, в этих жестоких краях, красота моя, творится во имя этого проклятого металла. Это настоящая мясорубка человеческой плоти и гильотина любых проявлений личности. Ладно, чего это меня понесло? Всё время он изучающе смотрел на неё, и внезапно обратился с вопросом - «Скажите, а вы, случайно, не играете на музыкальных инструментах?»
Она не ожидала такого вопроса и растерянно ответила:
– Совсем немного, на гитаре, но только в узком кругу.
– Прекрасно! Обживайтесь, а попозже у меня будет к вам заманчивое предложение!
Затем он откланялся и посеменил вглубь коридора.
…Поклонник был точен. Ровно в два часа по извилистой тропинке, пробитой в свежем снегу, они вдвоём направились в сторону будущего места работы.
– Давайте сразу зайдём в столовую, перекусим, а то они в полтретьего закроют на перерыв. Разовый талон сейчас возьмёте у меня, а завтра вам выдадут уже на целый месяц. Кормят три раза в день, да ещё есть маленький буфет, в котором можно взять что-то домой.
– Василий, я хотела спросить вас, что это за экзотическая личность, которая вводила меня сегодня в курс бытовой жизни?
– Да, вы не обманулись, это, действительно, необычный человек, судьба его сложилась не хуже сюжетов Джека Лондона. Кличут его просто – Беня, служит завхозом, а по совместительству руководит художественной самодеятельностью. Свой срок он уже отсидел, но у него висит обычная у контингента этих мест прибавка – поражение прав на пять лет без выезда в центральные районы страны, вот и мыкается он здесь безвыездно. Правда, к нему ещё во время отсидки в зоне приехала жена и преданно тянет с ним лямку ссыльной жизни, иначе бы он, с его утончённой натурой, не выдержал бы эту мясорубку судеб. Дело в том, что над страной до сих пор витает тень Троцкого, и поэтому в большинстве приговоров, власть от страха, вешает совершенно далёким от этого людям надуманное создание ячеек и организаций. Эти безумцы также целенаправленно выкорчёвывают всю память о когда-то Великой империи, и её наследники у них как кость в горле. Ваш покорный слуга на себе испытал все прелести «любви» к нашему великому прошлому.
Беня, в миру – Борис Моисеевич, был режиссёром одного из центральных театров страны. Ставил классические постановки и принимал заслуженные лавры, но, в какой-то момент он задумал осуществить собственный проект в соавторстве с соотечественником – известным сценаристом. Всё бы ни чего, но в одной из сцен в диалогах его героев усмотрели явный намёк на огрехи руководства страны. На генеральной репетиции, когда всё фильтрует цензура, этих слов не было, а на премьере, где, как водится, присутствует вся верхушка, это прозвучало как выстрел в сторону власти. Им впаяли контрреволюцию, и каждому новатору по 58-й дали срок - десять лет без права переписки. Кстати, завтра – выходной, в клубе спектакль народного театра, как раз Беня в главной роли. Так что, приглашаю. Помимо игры на сцене, в зрительном зале вы увидите весь цвет «лицедеев», но только уже из нашей реальной жизни.
Почтовое отделение было похоже на «теремок на курьих ножках» и состояло из двух комнаток. В углу одной из них стояла добротная кирпичная печь, чему очень обрадовалась новая хозяйка. Провожатый тут же вызвался растопить это чудо уюта и настроения. У прежнего хозяина, к счастью, была заготовлена приличная стопка дров, тут же стоял и ящик с углём.
Помимо россыпей золота, алмазов и почти всей таблицы Менделеева, центральная Колыма всегда славилась огромными залежами каменного угля, и всё это добывалось руками в основном политических каторжан. Огромное количество больших и малых посёлков в короткое время было построено вдоль центральных трасс. На прокладке самих дорог, проходящих по сопкам и оврагам, были замучены непосильным трудом и просто расстреляны десятки тысяч людей. Казалось бы, после победоносной войны режим должен был снизить оборот порочных репрессий, но, на самом деле, машина только тотально усилила обороты. И пароходы, битком забитые обречёнными людьми, курсировали к причалам легендарной бухты Нагаево. Конечно, работала пропаганда романтической жизни этих краёв, и были те, кто клевал эту ложную наживку, но их было очень мало. Вот этот крючок и заглотила наша героиня в каракулевой шубке.
 – Что тебя ждёт в этом забытом Богом краю? – всё чаще, со слезинкой в уголке глаз, она задавала себе этот житейский вопрос.
Пока угрюмый дядька разжигал печь, Анна зашла за конторку и начала просматривать бумаги, оставленные исправным предшественником. Через полчаса избушка заполнилась тёплым воздухом, и ухажёр, убедившись, что «столичное создание» уже обойдётся без его услуг, раскланялся, взяв с неё слово - сходить с ним вечером в клуб и окунуться в единственную отдушину  разнообразия в этом царстве тоски и уныния.
Василий, выйдя из теплушки, отметил, что ноги сами, чуть ли не вприпрыжку, понесли его в контору, где коллеги уже отметили его долгую и заманчивую отлучку. К счастью, его должность позволяла ему передвигаться по объектам в необходимое время без ограничения. Перед ним теперь возникла другая забота: что надеть в клуб? Если раньше ему никогда и в голову не приходило заострять внимание на своём внешнем виде, то сегодня он спрашивал себя:
– Ну что, затрапезный дворянин? - в таком замшелом виде ты не можешь предстать в роли кавалера рядом с такой эффектной дамой. Думай, где можно разжиться хоть бы мало-мальски приличным костюмом?
Быстро прикинул в голове лица приличных поселенцев, кто бы мог по статусу и комплекции отсудить нужную вещь. Если по «титулу», то в уме наткнулся сразу на дюжину, а вот по комплекции – вопрос. То совсем плюгавенькие, то наоборот, дюжие в плечах. Подходил по комплекции начальник режима.
– Изысканная сволочь, и полностью зависимая от меня. Думаю, не откажет. Только, боюсь, что его гнилая сущность вместе с перхотью переползет на моё измученное тело, – рассуждал про себя Василий. И тут ему в голову пришла спасительная мысль:
- Беня! С его еврейской смекалкой мы скорей решим этот житейский вопрос.
Борис Маркович не подвёл: ровно в семь вечера в дверь «столичной штучки» постучал гладко выбритый, с навязчивым шлейфом одеколона «Москва», высокий мужчина в кожаном пальто нараспашку, под которым ладно облегал фигуру чуть потёртый костюм из бостона – не хуже, чем у самого Бернеса.
Из-за двери раздался голос:
– Василий, дайте мне ещё минут десять.
Он смущённо ответил:
– Да, да, конечно, я пока покурю на крыльце.
Закурив папиросу, он поймал себя на том, что на самом деле испытывает мальчишескую дрожь и волнение. И тут же укорил себя: - «Ну что с тобой, батенька? Не пристало тебе, прошедшему тюрьмы, лагеря, пересылки, потерявшему большое количество друзей и товарищей, стушеваться перед чарами этой, несомненно, особенной женщины. Да ещё этот сон! Прямо наваждение какое-то!».
Шлейф очень приятных духов прервал его размышления. Она выпорхнула со своими обворожительными ямочками на щеках, игриво взяла его под руку, и, поскрипывая свежим снегом, они направились в «храм искусства». Стандартный для этих мест поселковый клуб был разделён на две половины, в первой – раздевалка с портретами членов правительства на стенах и двумя печками по бокам, которые выходили второй половиной во вместительный зал со сценой. Деревянные кресла, изготовленные в местной столярке, не уступали по мастерству изготовления столичным. Первые два ряда всегда занимало местное начальство с жёнами, будь это собрание, новый кинофильм или концерт. Сюда с гастролями часто заглядывал и великий Вадим Козин, также отбывающий надуманную ссылку за непокорность.
Зал был забит битком, Василий и Анна пристроились во втором ряду с краю. Сегодня был особенный день – годовщина открытия прииска, и поэтому программа была обширная. Весь местный бомонд с интересом разглядывал новый объект обсуждения. Женщины – оценивающе, мужики – глотая слюну. Смотрины прервались выходом из-за занавеса ведущей, которая быстрым шагом устремилась к центру сцены. Одета она была в форму, в которой угадывалась активистка времён революции: - на ногах хромовые сапоги, штаны галифе, гимнастёрка с нашитым тряпочным орденом, на голове кубанка с диагональной красной полосой. Василий наклонился и шепнул на ухо:
 – Это наша учётчица Клавдия, тоже бывшая сиделица этих мест, с очень трагичной судьбой. Её двое детишек погодки, уже здесь, играли с другими ребятами на окраине посёлка, и не заметили, как оказались у залитого водой заброшенного шурфа. Как правило, эти змеевидные ямы уходили глубоко в землю. Сначала сорвалась в воду девочка, с надеждой спасти сестру, за ней прыгнул и мальчик. Конечно, были поиски, но никакого шанса найти их не было. С тех пор, она каждый день приходит на это место утром и вечером, долго стоит и шёпотом разговаривает с ними. Наверно в надежде на то, что они выпорхнут, из этой пучины, и, как голубки - воркуя наперебой,  крепко обнимут её. В какой-то момент казалось, что она на грани сумасшествия, и только участие в народном театре отвлекает её от страшных мыслей.
И вот, волнуясь, громким голосом Клавдия отчеканила:
– Дорогие товарищи, я уполномочена объявить вам программу сегодняшнего праздничного вечера. Начнём с фрагментов спектакля «Шторм» Белоцерковского, затем стихи Советских поэтов и музыкальные номера в исполнении артистов нашего народного театра. По окончании основной программы просьба не расходиться – будут танцы.
Все сразу оживились и проводили ведущую аплодисментами. Занавес начал раздвигаться, одновременно с этим за сценой раздался голос той же Клавдии:
– Тысяча девятьсот девятнадцатый год, молодая Советская республика ведёт ожесточённую борьбу с внешним и внутренним врагом!
В центре сцены стоял большой стол, а за ним – в чёрной кожанке, склонившись над бумагами, восседал комиссар ВЧКа и тихо, себе под нос, напевал слова из песни «Вихри враждебные веют над нами». Не поднимая головы от стола, он крикнул:
 – Кузякин, кто там следующий? Заводи!
Скрипнула дверь, и в комнату входит женщина в тулупе и валенках, закутанная платком.
– Присаживайтесь, – говорит комиссар, – назовите своё имя и фамилию.
Вошедшая включает дурочку и спрашивает:
– Чё, чё вы хговорыте?
Василий снова не удержался и наклонился к Анне:
– Узнаёте комиссара? Это же ваш завхоз, Борис Маркович, а спекулянтку играет наша повариха Зинаида, та, что заговорила с вами сегодня во время обеда. Она бывшая профессиональная актриса Омского театра.
– Ой, да-да, точно! Их совсем не узнать, – прошептала благодарная зрительница.
Отыграли сцену очень достойно, зрители смотрели с большим интересом, несколько раз смеялись, по окончании все встали и от души хлопали талантливым артистам. Затем началось поэтическое отделение. На сцену вышел худой долговязый мужичок в широкой «толстовке», смешно растопырил ноги и полилось:
Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!

Сидящие в зале сосредоточились и, как по команде, затаили дыхание.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне.

Анна невольно посмотрела в зал, у многих зрителей заблестели глаза. Долговязый вдохновенно продолжал рубить в самое сердце:
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, –
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.

После этих, ещё со школьной скамьи всем известных слов, даже мужественные мужики промокали руками слёзы. Через несколько минут он просто добил публику:
Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе!

Долговязый, внешне похожий на Маяковского, поняв доброжелательность аудитории, читал вдохновенно, делая затяжные паузы, и снова – в сердце:
Но и всё ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за всё благодарю!

Закончив Есенинский экскурс, он поклонился и, поняв, что в зале происходит что-то необычное, он в растерянности замер. Для этих людей, прошедших в своей жизни все круги мук и унижений, этот «худостой» растеребил временно спящие душевные раны. Причём он зацепил и засохшие души зрителей первого ряда, прямо или косвенно причастных к нелёгкой судьбе этих людей. Минуту была гнетущая тишина, затем все, как по команде, начали хлопать, а женщины даже кричали «Браво!»
В этот момент худрук Маркович, воодушевлённый таким успехом, выскочил на сцену и, бросившись ему на шею, стал на слезе обнимать долговязого, потом опомнился и с поклонами: «Ой, извините, извините», отступая назад, ретировался за кулисы.
Из зала раздался весёлый голос:
– Гражданин «Маяковский», а из Маяковского что-то можешь?
Тот секунду подумал и так же, по-доброму, ответил:
– Могу, но только то, что я знаю, при женщинах декламировать неудобно.
В зале раздался понимающий возглас сожаления.
На первом ряду, вальяжно, растопырив ноги, восседал начальник режима с женой. Семейка эта была во всех отношениях изысканно гадкая и отвратная. На его «ударной» службе родине - числилась не одна загубленная жизнь. «Красавец» рыжей расцветки, прыщавый, с белым, как простыня, лицом, пустыми, проваленными глазами. За внешность и абсолютно зверское отношением к людям - был наделён звучным прозвищем Кощей.

Его половина была маленького роста, косолапая, с носом пеликана, никогда не работала и слыла изысканной стервой, народ одарил её ласковым именем «Лягушка». Жили они в отдельном, шикарным по тем временам доме, детей у них не было. На эту семейку работали две домработницы из соседней закрытой зоны. Эта зараза всё время капризничала, не гнушалась рукоприкладством и при этом умудрялась постоянно менять состав работников. Создавалось такое впечатление, что их сущность складывалась соразмерно их внешности.
Режиссер всё время переживал, что эта семейка, из присущего им самодурства, сорвёт всё действо, как это уже бывало в разные времена. Но пока эти «зверьки» улыбались и хлопали в такт всему залу. Их холуи, рангом пониже, поглядывали в их сторону, чтобы определиться в реакции на происходящее. Все знали, что Есенин не являлся пролетарским поэтом, и это могло вызвать деланную ярость начальства, но общая атмосфера зала спасла ситуацию.
Ведущая, в кубанке с полосой, снова выскочила и объявила:
– А сейчас выступает Глафира Иванова с песнями советских композиторов, в сопровождении ансамбля народных инструментов. На сцену вышла женщина лет сорока, внешне похожая на Клавдию Шульженко. В бархатном длинном платье, с крупным цветком на плече, на голове – маленькая шляпка с вуалью, на ногах светлые носочки и потёртые туфельки на низком каблучке. Василий тут же наклонился и ввёл в курс дела:
– Она была певицей Ленинградской филармонии, всегда выходит на сцену в своём натуральном концертном платье, с ним она не расстаётся и бережно возит с собой уже многие годы. В сороковом вся их семья была репрессирована и отправлена по лагерям в разные концы страны. Она сначала отбывала срок на Воркуте и как-то попала в скверную историю с тамошним начальником зоны. Он крендель, типа нашего Кощея, устраивал пьяные посиделки и, хвастая перед ему подобными, что вот мол, какие звёзды содержатся в моём гареме, заставлял её петь, а затем пользовал в своё удовольствие. Вот так целый год, под угрозой замены ей срока на ещё более длительный, он измывался над ней. Затем она не выдержала и пыталась повеситься, но вовремя была замечена, её в последний момент вытащили из петли. Был скандал, и, чтобы тихо замять это «рядовое» происшествие, совсем обычное для всей вотчины Гулага, её отправили досиживать у нас. Свой срок она уже отбыла, но ей запрещён выезд в крупные города страны. Здесь её заприметил Пахан (авторитетный блатной), мой хороший товарищ, мужик он справедливый и толковый, никогда не даст её в обиду.
Народный ансамбль состоял из аккордеона – на нём виртуозно играл бывший цыганский барон, а также скрипки, на которой рвал душу уже в годах еврей по прозвищу Парамон. Оба досиживали свою карму по статье «Враги народа». Из видавшей виды старенькой гитары, извлекал чарующие аккорды чиновник, который в знак протеста поставил бюст Сталина у себя в туалете. Его лучший друг, заместитель по службе, быстро подсуетился, и отправили товарища по доносу на червонец (десять лет) «учить Устав слуги народа» на лесоповалах Колымы.
Певица сосредоточилась, положила руки ладонь в ладонь, первые аккорды – и полилось:
Не уходи, побудь со мною,
Здесь так отрадно, так светло.
Я поцелуями покрою
Уста, и очи, и чело.
Её бархатный голос как бы обволакивал чарующим волшебством этих измученных людей, вызывая в памяти годы молодости, их дома и семьи, которые, несомненно, очень ждут своих родных в разных краях огромной страны.
Он виноват, что я грустна,
Что верить людям перестала,
Что сердцем я совсем одна,
Что молодой я жить устала.
Женщины очень сосредоточенно, с вытянутыми шеями, слушали возможно знакомые слова романсов и, внемля им, шептали эти строки. Единственный, кто елозил на стуле и кривил рот, была жёнушка Кощея. Она вообще не переносила женщин и унижала  их при каждом удобном случае, а если та ещё и красивая, то ей объявлялась беспощадная война. Несомненно, сегодня её раздражало и присутствие в зале приезжей «штучки», на которую, она косым взглядом весь вечер поглядывала заранее зная, что её кобель муж обязательно будет увиваться за новой юбкой.
За жестокие годы Гулага у начальников всех лагерей укоренилась система: по прибытии нового женского этапа отбирать «материал» для собственных утех. Конечно, с вольными такие пируэты они проделывать не могли, но, если очень хотелось, – устраивали провокации и, ставя человека в безвыходное положение, добивались своего.
Концерт продолжался, и, судя по неподдельным эмоциям на лицах, очень нравился, как измученным непосильным трудом бесправным людям, так и их палачам. Ведь, по сути, и те, и другие находились вдали от цивилизации, и отсутствие духовного кислорода ощущали обе стороны. В борьбе за место под властной крышей одной из первоочередных задач режима была - выкосить все корни интеллигенции старой закваски, поэтому среди каторжан по всей стране каждый второй был учёный, артист или учитель.
Сразу после концерта были объявлены танцы. Василий, уже на правах друга, начал представлять свою спутницу местной элите в этом забытом Богом краю. Её приятно удивил внешний вид женской половины. Если не брать во внимание прошедшие суровые годы, ворвавшиеся в их жизнь, когда единственным нарядом этих, в то время ещё молодых женщин, была серая роба, то это можно было сравнить с выходом в театр в больших городах страны. Так уж устроено женское начало, что даже в любой тяжёлой жизненной ситуации она находит время поддерживать свой внешний вид любыми способами.
Первым танцем было спасительное танго, в котором ноги начали вспоминать былые годы в военном училище, когда он блистал поставленным шагом на любую звучащую мелодию. Обняв её за талию, волновался как юноша и переживал, что учащённый стук сердца был слышен как барабанная дробь. По ходу танца начал вспоминать, когда он вот так близко ощущал запах женских духов и ужаснулся – ведь было это двенадцать лет назад! За это время он много раз был на краю преисподней, отмораживал ноги и руки, цинга и болезни, смешанные с издевательствами охранки выматывали тело и душу. И тут вдруг – чудо! Бог показал, что есть надежда почувствовать другую жизнь! Он про себя сплёвывал и мысленно хватался за пуговицу, чтобы не спугнуть эту сказочную мысль. Анна же, чувствовала себя очень неловко, ощущая и видя, что все вокруг шепчутся между собой и оценивают их пару. Когда станцевали вальс, она для себя отметила: «Да этот «бандит»  оказывается - хорошо танцует!»
После танца к ним быстрым шагом подошёл режиссёр и, махнув своей седой гривой волос, с лукавством спросил:
– Очень надеюсь, принцесса Турандот, что вам становится теплее в душе?
На что она, стесняясь, ответила:
– Ну что вы такое говорите, Давид Маркович? Вы меня в краску вводите своими сказочными образами. У вас здесь довольно интересные дамы и ничем не проигрывают столичным. Перед отъездом сюда, наш десант пригласили в Магаданский театр имени Горького на оперетту «Цыганский Барон» Штрауса. Все мы получили колоссальное удовольствие от игры актёров и общей атмосферы в этом храме искусства. Так вот у меня сегодня сразу сложилось впечатление, что я нахожусь в его филиале.
– Дитя моё, да вы попали прямо в точку! Эти женщины оказались здесь по разным причинам со всего Союза. И не важно, являются они жёнами надсмотрщиков или были согнаны сюда под дулом оружия. И те, и другие на долгое время оказались в разной степени отрезанными от цивилизованной жизни. Моя миссия – дать им сердечную и эмоциональную отдушину в этой монотонной жизни этих краёв. Кажется, рядовое событие, а обсуждений хватит на долгое время.  К тому же, прибавит эмоций и ваш, несомненно, яркий выход. Получилось прямо как у классика, «С корабля – на бал». Только, послушайте старика, дитя моё: красивая женщина – это всегда «яблоко раздора», а тем более – в нашем забытом Богом краю. Многим в этом зале вы станете «поперёк горла», и каждый из них попытается использовать вас в своих интересах. Но, я надеюсь, ваш новый друг сумеет охладить их головы. При этом он лукаво посмотрел в сторону Василия.
Как в воду глядел мудрый еврей, не успел он закончить фразу, как в их сторону, уже без жены под боком, направился начальник режима, и с подленькой улыбкой выдавил из своего жала:
– Ну, как вам у нас, Анна Васильевна, не смутили ли вас мои подопечные? Может быть, кто-то слишком навязчиво опекает вас? – при этом он пристально одарил взглядом стоящих рядом.
 – Ну, что вы, что вы! Всё происходящее здесь мне очень понравилось! Артисты – просто восторг! Меня покорило их душевное исполнение, такого откровения эмоций, как на сцене, так и в зале, я в своей жизни не видела. А ваши сотрудники меня очень тепло встретили, и я им за это благодарна.
– Наверно, буду не скромен, но хочу отметить, что эту творческую гвардию я тщательно отбирал по всей Колыме. Ладно, ладно. Не буду отвлекать вас от хороших эмоций, – и уже было повернулся уходить, но произнёс:
– Приятно было пообщаться, и ещё – у меня к вам просьба: зайдите завтра ко мне в кабинет, нужно дооформить все бумажки и обсудить порядок нашего сотрудничества.
Как только он ретировался, Маркович брезгливо изрёк:
– Вот грязный шакал, знаем мы его сотрудничество. Вот вам, девочка, и первый звоночек. А ещё у него есть куча слюнявых замов, которые уже кидают жребий на способы обольщения вашей персоны.
– Ну что вы меня так пугаете, неужели это так всё серьёзно? – и при этом посмотрела на своего спутника.
– Да, Анна, к сожалению – это обычная практика этих широт. Не забывайте, что вы прибыли в независимую вотчину страны под названием «Гулаг», и здесь свои циничные законы и правила. Но вы не пугайтесь, мы общими силами сможем противостоять этой мерзости, и, повернувшись к режиссёру, с улыбкой спросил:
– Ну а ты как думаешь, добрый Карабас Барабас? Примешь её в свой творческий коллектив, и общими силами мы укоротим щупальца этих злых осьминогов.
Тот, не ожидая такого заманчивого предложения, расцвёл своими выпуклыми глазами и лукаво подмигнул своей возможной актрисе.
– Молодые люди, по такому случаю у меня есть предложение: давайте заглянем в мои «хоромы», там в потайном закутке ждёт своего времени бутылочка «Армянского». Это презент одного очень известного человека. Года два назад он давал здесь концерт, и специально для него сюда привозили пианино, которое следовало с ним по всей Колыме. Маэстро был очень доволен приёмом и отблагодарил меня этим сокровищем. Сегодня как раз настал тот случай, когда нужно выпустить его «джина» на свободу!
Зашли в коморку за сценой, в одном из сундуков с реквизитом Маркович откопал заветный свёрток. На столике, накрытом красным бархатом, стоял традиционный гранёный графин с водой в окружении трёх стаканов.
– Прошу извинить за сервировку, это – полный экспромт, и поэтому, кроме рукава, извиняюсь, занюхать нечем.
Он аккуратненько нацедил в стаканы по пятьдесят, сразу в нос ударил терпкий запах напитка.
Василий отметил: 
– Да… Этот нектарный запах я последний раз ощущал лет пятнадцать назад, ещё в Ленинграде! Всё, чем последние два года можно было изредка согреть душу – это чистый спирт.
И тут воскликнул режиссер:
– Друзья, у меня же есть сахар!
Он достал с полочки кусок сахара, похожий на большой овальный самородок золота, и разбил его ручкой ножа на кусочки.
– Вот теперь можно и тост сказать. Вспомним из нашей истории, когда ещё в не совсем дальние времена первый тост говорился: «За присутствующих здесь дам!» Не помню точно, но на земле есть цветок, который вопреки законам природы расцветает зимой и этим приносит восхищение и радость в жилище. Сегодня судьба подарила нам этот случай. В вашем лице, Анна, давайте выпьем за всех женщин, которым Богом предназначено любить, дарить жизнь и оберегать! Но кучка безумцев от власти по надуманным обвинениям, насильно согнали их в эту холодную пустыню. Сюда же прошу причислить и мою любимую жену Мариам, так же, как и вы, прибывшую сюда добровольно.
После таких слов Анна, развернувшись, промокнула уголком платка накатившую слезинку. И они чокнулись по традиции стаканами, не заметив, как опрокинули их до дна, не смакуя. И, переглянувшись, невольно рассмеялись. За дверью отчётливо слышалась музыка, играли Гумилёва «Раскинулось море широко, и волны бушуют в дали, товарищ, мы едем далёко, подальше от нашей земли».
Согретая душа обычно сразу вдохновляет на «подвиги». Маркович, посмаковав сахарку, набулькал сразу по второй, и хитрая мысль художника вдохновила его пойти ва-банк:
– Сегодня утром, дитя моё, я позволил себе спровоцировать вас на признание в причастности к искусству. В моём хранилище есть прекрасная семиструнная гитара, тоже трофей, имеющий свою интересную историю. Может, вы позволите нам услышать хотя бы три аккорда в вашем исполнении?
Анна тут же смутилась и покраснела, то ли от неожиданного предложения, то ли от большой для неё доли коньяка.
 – Я даже не знаю, как-то это неожиданно. Ну что же, ладно, давайте посмотрим на инструмент.
Хозяин в припрыжку бросился к своему сундуку и, покопавшись, вытащил закутанное в зелёную штору сокровище. Неся её, как хрустальный сосуд, он приговаривал:
 – Несколько раз пытался извлечь из неё ладный звук, но, как говорят, «Рождённый ползать – летать не может!»
Он бережно развернул свёрток, и перед гостями предстала большая семиструнная гитара. Сразу можно было определить, что у неё приличный возраст, потёртые колки, верхняя и нижняя деки. Струны же, наверное, не раз менялись, но были в хорошем состоянии. Анна очень нежно взяла её в руки и почувствовала, что защемило сердце, ведь именно на подобной гитаре она играла ещё с юности. Пальцы пробежались по струнам, и гитара издала звонкий баритонный звук.
– Звучание очень хорошее, но только надо немного настроить, дайте мне несколько минут.
Мужики отошли в сторону, а она, как, порой, ребёнок, получивший заветную игрушку, досконально исследует её, провела детальную ревизию.
 – Да, Павлович, сразу видно, что это воздушное дитя – совсем не комиссарша в кожаных галифе с наганом на поясе, которая могла бы умерить пыл любому хлюсту. Поэтому мы должны поставить заслон этим мудакам во главе с Кощеем. Ты обратил внимание, как он вожделенно смотрел на неё? Эта падаль ни перед чем не остановится, чтобы не превратить её в рабыню, – с болью в душе произнёс бывалый еврей. – И я считаю, что только ты сможешь укоротить щупальца этому «осьминогу».
 – Ты читаешь мои мысли, мудрый человек. Тем более, что я в долгу перед такой же беззащитной женщиной, которую эти изверги вырвали из моих объятий, но не из моего сердца и души. Надругавшись, они долго истязали её, и, чтобы скрыть свои преступления, навесили ей надуманную расстрельную статью, а затем закопали в овраге без креста, как и всех казнённых в их системе. Все эти каторжные годы, она постоянно со мной, и только её умные и добрые глаза ведут меня по этой жизни. И я убеждён, что этот странный сон сегодня – это её волшебная подсказка к действию! Ты не поверишь, старина, но в первую секунду, когда увидел её, чуть не потерял сознание от внешнего сходства с той, любимой женщиной моей жизни.
И тут Анна обратилась к ним:
– Кажется, настроила ваше сокровище!
Тут же подсуетился воодушевлённый режиссёр:
 – Друзья мои, я считаю, что просто необходимо выпить за знакомство юной леди и убелённого сединой времени инструмента, почему-то мне подсказывает сердце, что этот тандем принесёт нам много добрых эмоций.
– Маркович, вы опять опережаете события и ставите меня в неловкое положение, вы ведь ещё не слышали моего исполнения. Но для храбрости, пожалуй, пригублю немного, – сказала она.
Старик не унимался:
– Дитя моё, если бы я мог рассказать вам, сколько молодых красавиц пытались покорить мои глаза и уши! Они, наивные, не понимали: чтобы определить талант и бездарность, мне достаточно заговорить с человеком, увидеть его движение и пластику, и вердикт готов!
Она улыбнулась этому авансу мэтра, и все со смехом опрокинули горькую, закусив сахарным комочком. От крепкого напитка и волнения её щёки покрылись лёгким румянцем. Когда она улыбалась, на щеках появлялись лукавые ямочки, которые делали её ещё привлекательней.
И вот она сосредоточилась, и, как бы уйдя в себя, начала играть. Мелодия была явно из Испанского фламенко. Лицо в этот момент было очень сосредоточенно. Играла она с переборами, что говорило о том, что у неё была хорошая школа. В какие-то моменты она закрывала глаза и чуть покачивалась в такт музыки. Беня тихонько взял Василия за руку и кивнул в её сторону, показав добрую гримасу удивления. В окончании она делает несколько резких ударов по струнам и, откинувшись на спинку стула, поднимает глаза. Мужики замерли, глядя друг на друга, не зная, как реагировать на то, что услышали. Первым опомнился режиссёр и с восторженным видом подскочив к ней, воскликнул:
– А я что говорил! Как там у поэта: «Ах, эти чёрные глаза меня пленили!» Более того, я уверен, что вы так же хорошо и поёте, в такт своей игре! Поэтому, извольте, милое дитя, добейте уж нас до конца, что-нибудь из лирики!
Василий же смотрел на это видение с ямочками на щеках, свалившееся с небес, и ловил себя на мысли, что вот-вот съест эту «булочку». И провались оно всё пропадом! Анна и сама, поняв, что первое волнение позади, уже обдумывала, что будет петь, и, сделав небольшой проигрыш, тихо запела:
Ночь светла, над рекой тихо светит луна,
И блестит серебром голубая волна.
Василий аж вздрогнул. Пластинку с этим романсом они с женой часто ставили в своей совместной жизни, и как раз – в тот злосчастный день их ареста. Перед глазами сразу пробежал весь кошмар тех горьких лет. Он часто ловил себя на мысли, что эти долгие годы подневольного, унизительного существования в лагерях, были в его жизни всегда, а те, заоблачные и счастливые, была лишь сказочным сном! Он смотрел на неё и говорил себе: «Если бы ты знала, женщина из сна, как долго, с надеждой я ждал тебя все эти годы. И сегодня Боженька дал мне подсказку: «Это твой шанс, не упусти его!» И, конечно, я приложу все усилия, чтобы ни один грязный шакал в галифе не сломал ей жизнь».
Пела она очень приятным завораживающим голосом, чем вызывала неподдельный восторг у старого еврея. Закончив, она застенчиво рассмеялась. Седовласый снова кинулся к ней с вопросом:
– В этом случае вы должны нам поведать, откуда такая безупречная школа? Кто автор этого феномена?
– Да всё очень просто: перед войной к нам эмигрировал из Испании очень интересный человек, он был профессиональный музыкант и хореограф. Работал он в областной филармонии, а у нас в училище вел музыкальный кружок. Вот там он отобрал себе несколько человек и три года вкладывал в нас душу.
В дверь постучали, и на пороге появилась ведущая вечера.
– Давид Маркович, я извиняюсь, но народ потихоньку начал расходиться. Мне кажется, вам надо проводить Кощея, ой, вырвалось, извините, начальника режима, а то он всё время посматривает в эту сторону, как бы ожидая особого внимания. Вы же знаете, на что способна эта семейка?
 – Эх, испортила такую идиллию! Но всё равно, спасибо тебе, что вернула на землю. А то я совсем забыл, что мы в окружении стаи хищников. Бегу, бегу!
Схватив за руку свою любимую ученицу, он выпорхнул в дверь, рассекая воздух своей могучей седой шевелюрой. Оставшись одни, гости топтались в растерянности, не зная, как продолжить разговор.
– Очень интересный человек, даже в таких суровых условиях и рамках для творческого человека, он не теряет оптимизма, – сказала

- Скажите Василий, как я поняла из нашего разговора, то ваш отец был царским офицером?
- Да, вы правильно поняли, и этим я всегда гордился, но как раз это обстоятельство и послужило основанием для моей дискредитации и ареста. Советская власть, маниакально с корнем истребляет всех и вся, что связано с той эпохой. Сначала, они позволили получить мне блестящее образование, а затем натравили на меня псов из НКВД, которые пытались выбить из меня «голубую» кровь. Можно сказать на этом и строились все их обвинения ко мне, это являлось для них отправной точкой навесить на меня участие в разного рода ячейках заговорщиков. Как они это делали, я рассказывать вам не буду, жалея вашу женскую психику. Если бы я, подписал хоть один их протокол, то давно бы кормил червей в безымянной могиле, но такого удовольствия они от меня не получили. А ещё, мне помог один совершенно невероятный случай:
Все экзекуции и допросы они проводили в старом купеческом доме, который отапливался, большими печами встроенными в стену. И вот, Бог послал мне подарок. Моих мучителей подгоняли  закрывать дела. Меня привели на очередной допрос к следователю. В большой комнате было прохладно и он, укрывшись тулупом, сидел у печи на табурете и жевал хвост корюшки, перелистывая при этом моё пухлое «состряпанное» дело:
- Ну, что будем подводить итоги нашей с тобой «работы». То, что мы накопали про твою душеньку, с лихвой хватит на два пожизненных или стенку. Осталось уточнить пару формальностей, и ты свободный орёл и можешь топтать лагеря Колымы, и то, это если повезёт - там уж решит «тройка» (Военный трибунал). При этом, он подленько засмеялся своей холёной рожей.
- Я помню, как в этот момент, у меня потянулись руки к его мясистой шее, но если бы мне даже удалось сомкнуть пальцы на ней, то сил бы явно не хватило довести дело до конца. Пустая многомесячная баланда, и методичные избиения и пытки оставляли сил только тихо передвигаться по каземату. В этот момент в глубине комнаты дверь отварилась, и вошедший подозвал его к себе. «Мой» сорвался с места и рванул в его сторону. И тут я вижу передо мной своё личное дело, листы которого - мая судьба. Эх, была - не была, терять нечего! И я хватаю эту папку, и разорвав нити сшивки - заталкиваю её в печь. И, уже в обморочном состоянии вижу, как схватываются огнём листы моих состряпанных обвинений.  Теряя сознание от волнения вижу, как эти два «волка» с криками и матом бегут в мою сторону.
Еле живой очнулся уже в буре (карцер), «коллеги» по цеху не оставили на моём теле ни одного живого места. Кусок сухаря и кружка воды, не позволили протянуть ноги.
Где то через неделю, ко мне завалились два морда-ворота и потащили по коридору. Ну, думаю всё…! Про себя шепчу молитву. Заволокли меня в сырую комнату и бросили на пол у стола. Открываю глаза и вижу начищенные хромовые сапоги, поднимаю голову, надо мной склонился капитан в новенькой форме и говорит:
 - Да стар-лей, задал ты нам задачку. Вот смотрю на тебя, на врага ты вроде не похож. Думаю перестарались наши ребята с тобой. Ты мне где-то даже симпатичен. После твоего отчаянного трюка, перетрясли  весь отдел. Твоего следователя Малашко, будут судить в назидание другим, прохлопал  ушами мужик. Здесь, как не странно, многие тебе благодарны, тварь он по жизни изысканная, многих раздражал. Так что давай знакомиться, мы с тобой, я вижу земляки, оба из Питера. После этих слов, он подвёл под мою спину руки и помог сесть на табурет.
 - Мне поручено из потрёпанных огнём остатков дела, уж извини - слепить тебе путёвку на этап по Калыме. Возобновлять дело по новой, мне конечно, никто не позволит, поэтому попробуем подчистить резкие эпизоды и нарисовать тебе новую путёвку в жизнь. Как я понял из обрывков фраз на обгоревших листах, основным козырем обвинений к тебе, являлась работа твоей жены, которую совсем недавно расстреляли по 58й, пункт – государственная измена.

- Вот так случай - помог мне избежать самого страшного. С тех пор, этот день я отмечаю для себя, как второе рождение.
Результат - 58я, враг народа и умеренный на то время срок, но уже с надеждой выживания. По прибытии сюда на каторгу, прошёл все этапы пребывания на этой гостеприимной земле - шахты, рудники, лесоповал и всегда на мушке - под прицелом.
Первые годы проходили очень тяжело, отмораживал руки, ноги, лицо. Летом, тучи ненасытной мошки, комаров и оводов. Затем, с друзьями сидельцами, научились приспосабливаться к этой напасти природы. Правда, были и другие опасности жизни этих мест. Тупоголовые «шутники» из охранной роты, в летнюю жару, а это, как не странно до тридцати градусов, от безделья и злобы применяли к нам «лечение» от неповиновения: - раздевали человека догола, и привязывали к дереву. Тучи кровососущих тварей, вонзались в тело бедолаги, и он в муках, извивался и кричал от невыносимой боли. Когда уже он затихал, разрешали отвязывать уже почти бездыханное тело, после чего, на эту картину без слёз смотреть было нельзя - весь раздутый в красно-синих пузырях, с неузнаваемым лицом. Мы делали носилки из стланика, и несли его стонущего в лагерный барак. Если у человека было здоровое сердце, он через какое то время имел шанс выжить -  отходил, если нет, то утром уносили на обозначенный участок за лагерным забором. Могилка обозначалась только табличкой с номером, и не каких холмиков - ровная поверхность, под которой покоился учёный, артист или когда то известный руководитель,  не важно - все числились врагами народа, к которым разрешалось применять любые меры «перевоспитания» - смерть тоже мера устрашения  непокорных.
Анна слушала его, и невольно слезинки выступили в уголках глаз.

- А, я то дура, за бандита его проняла - укоряла себя Анна.
 - Мы конечно на гражданке слышали, что в стране происходят странные аресты, на что нам, во всех газетах и лекциях, втирали в уши о разоблачении антинародных ячеек, которые хотят свергнуть Советскую власть рабочих и крестьян. Ну и конечно везде красочные транспаранты - «Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи», «Партия - наш рулевой», «Да здравствует!» и т. д. Идеологи разных мастей, уже с детского сада, забивали мозги населению, что у нас самая человеколюбивая, гуманная и справедливая страна в мире. И то, что это далеко не так, я начала сомневаться уже по дороге в этот суровый край.

Дверь распахнулась, и в комнату, седой копной вперёд, ворвался весь в мыле Маркович.
- Ну, что друзья мои, не заскучали тут без меня?
- Разогнал я наконец то по своим норам волчью стаю!
- На первый взгляд, понравился вечер даже нашим кровопийцам. Хотя всё это мы делаем совершенно не для них, а своим искусством,  пытаемся согреть души, физически и морально измученным людям. Вы бы видели, как они меня благодарили, прямо слезу из  старика вызвали. Давайте «понюхаем» ещё по маленькой, и я расскажу вам байки о моей весёлой и горькой жизни.
Банкет за кулисами затянулся допоздна. И уже на мгновение совсем забылось, что они находятся в самом страшном месте Советского Гулага. Колыма к тому времени, уже заглотила в своё чрево, огромное количество безвинных людей.

Ровно в семь тридцать утра, Анна тихо постучала в дверь начальника режима.
- Заходите, заходите Анна Васильевна, очень рад вашей пунктуальности. Из-за стола, ей навстречу уже в погонах подполковника, поднялся «кащей». По кабинету пронёсся терпкий шлейф одеколона «Шипр». На его чисто выбритой роже, проступали запудренные порезы. Со слащавой улыбкой, он протянул ей на встречу свои маленькие потные ладони. Ей ни чего не оставалось делать, как подать ему руку, за которую он ухватился и вонзил в неё свои слюнявые губы. Мусоля руку, он жадно, глазами, уже раздевал это совершенное создание. Анна с брезгливостью смотрела на его рыжую зализанную вазелином голову и  с ужасом нашла сходство её с тараканом, который сегодня утром нагло, ползал по её столу на кухне под керосинкой. С трудом отлепившись от руки, он с блестящими глазами кота процедил:

- Как вам наш вчерашний вечер? - наверное покажется не скромным, но я всячески стараюсь скрасить, прямо скажу - нелёгкую жизнь моих подопечных. Скажу вам по секрету, что я, в студенческие годы, сам активно принимал участие в художественной самодеятельности, и всё, что мне приходится делать в этой области здесь, это моя тоска по молодости. Многих артистов, мне просто с боем приходилось отбирать на режимных объектах нашего края. Им негодникам, Богу надо молиться, за то, что я пригрел их возле себя. Вам, как представителю передовой молодёжи, хочу напомнить, что они, в первую очередь преступники, и вам желательно подальше держаться от этого контингента. Как там не крути, а их клеймо будет с ними навсегда.

- «Вот гад, подумала Анна» - он сразу пытается заманить меня в ранг своих сторонников, и уже поделил людей на касту небожителей и отверженных, хотя точно знает зараза, что он этим людям и в подмётки не годится. Прав был мудрый еврей - от этого слюнявого животного - жди только пакостей.
  - По этому, на первое время, вы уж меня извините, буду обязан опекать вас, во избежание не предвиденных ситуаций - со слащавой улыбочкой изрёк ирод.
- Если позволите, то я сегодня к концу дня, загляну к вам на «огонёк», и по обычаю, отметим ваш первый рабочий день в моих владениях. У меня, как раз на такой случай, припасено шампанское аж из самого Крыма.
После такого бесцеремонного напора, Анна почувствовала краску на своём лице, и только чудо уберегло её от того, чтобы не расцарапать ему рожу. Но она взяла себя в руки, и спокойно ответила:

- Мне льстит, что вы так активно, хотите принять участие в моей судьбе, но я по жизни, в разных ситуациях, научилась сама постоять за себя. А, что касается «банкета» в мою честь, то давайте сначала я обживусь, а потом уж вы с женой выберете время навестить меня. После этих слов, он, кажется заскрипел зубами, но ни чего не оставалось делать, как проглотить слюну, и пока отпустить эту строптивую «штучку».
Закрыв за ней дверь, почувствовал, как злоба и гнев начали раздирать его грудь:
- Это, надо же! На первый раз соскочила сучка, а, как нагло она опустила меня - заходите мол, но только со своими «дровами». Ну, ни чего, посмотрим, как ты со временем запоёшь. Нет мадам! - со мной такой номер не прокатит!

Выскочив из кабинета, Анна направилась в свой «теремок» и уже поняла, что ещё даже не приступив к работе, какого врага она себе приобрела. Говорил же режиссёр, что изучил повадки «кощея», и ей не избежать его домагательств.



Самое неудобное в этой ситуации было то, что ей, вопреки желания, придётся обращаться к нему с просьбами по работе. Первое - это транспорт для поездок в поселок Ягодное, для получения всей почты. Не говоря уже о том, что его ведьма жена, не оставит её своим пристальным вниманием.
- Вот угораздило же меня, с первых дней, попасть в ситуацию, которая точно не сулит мне спокойной жизни. Они наслаждались беспредельной властью над бесправными людьми. С заключёнными они могли делать буквально все, что им взбредёт в их разнузданную башку. Проделывать такое с вольнонаёмными  им не позволялось. Хотя режим доносительства, позволял при случае, сделать зеками, как одних, так и других.

Первое, что пришло ей в голову, найти Василия и рассказать ему все о сегодняшней встрече. Она совсем забыла, что он с утра уехал на полигон. Поэтому искать его не было смысла. Поняв это, она решила пойти сразу к Бене и поделиться с ним этой гадкой новостью.
Нашла его в библиотеке, она находилась как раз в клубе рядом с его убежищем. Он сразу обрадовался, но увидев её слезливые глаза, тут же задал вопрос:
- Что с тобой моя девочка, что случилось? Хотя позволь, я догадаюсь. Ты сегодня была у шефа, и хорошо зная его подлую натуру, я предвижу, что он уже пытался запускать к тебе свои щупальца Кощея, чтобы затянуть в свою паутину. Анна, промокнув платочком слезинки  в уголках глаз, выложила ему всё как на духу.
- Если это всё так как ты рассказала, то жди удара в спину от этой гадости, он тебе такой смелости не простит. Я знаю, что Василий будет только вечером. Давай сделаем так: - ты сейчас успокоишься и пойдёшь к себе на работу, как только он приедет, мы с ним прибудем к тебе и обсудим все наши проблемы.

Василий вернулся только через два дня. Усталый и замёрзший ввалился в свою каморку, сразу растопил буржуйку, поставил чайник. Страшно хотелось есть, полез в свои закрома, отыскал ещё не засохший ломоть хлеба и банку тушёнки. Печурка лихо набирала обороты, насыщая комнату теплым воздухом. Одним движением срезал крышку «Американской мечты», откуда струёй вырвался аромат деликатеса. Сдержав слюну, выложил содержимое в алюминиевую чашку и поставил на круг печурки.
Только он присел к столику и открыл рот, как дверь распахнулась и на пороге, весь в мыле с выпуклыми глазами возник Маркович и сходу громко изрёк:
- Ну, ты даёшь коллега! Здесь происходят такие события, а он, как ни в чем не бывало, пирует и в ус не дует.
- Ты знаешь, что твою «Турандот», вот-вот закинут в мешок и унесут на поругание?
- Не пугай меня дружище, расскажи все толком - нутром чувствую это "Кащей" что то замутил?
- "Ну конечно, а кто же ещё кроме этой падали!" - с дрожью в голосе выпалил  режиссёр. Давай будем думать, как угомонить эту особь. Затем, брызгая слюной, он рассказал все новости последних дней.
- Кусок в горло уже не полез. Василий встал и начал кружить по своей коморке.
- Получается так, что он намеренно вызывает меня на конфликт. Хорошо гадёныш -  жди ответку!
- «А ты знаешь, я наверно просто пойду и придушу его»!
 - Ты, что дружище, тебе мало одной каторги? - хочешь пойти по кругу на вторую. Только и это получится вряд-ли, тебя просто поставят к стенке. Успокойся, здесь рубить с плеча нельзя, нужно всё продумать. Его благополучие полностью зависит от тебя, вот с этой стороны и нужно подбирать ключи.
Старый, мудрый еврей, уже всё продумал и начал озвучивать свои мысли:
- Прикинь, какие за ним числятся грешки - плохие бумаги, липовые отчёты наверх, наряды и прочее. Короче, всё - на чём можно прижать его к стене.
- Пожалуй ты прав дружище, сразу  видно, что великий режиссёр - продумал все сцены действия.
 - Хорошо, у меня уже возникли кое-какие мысли, а теперь садись со мной, надо пожрать, а то набродился по полигонам - валюсь с ног. Стучать, даже на такую падаль, дело не совсем праведное, а вот припугнуть можно. Это же их оружие, этим методом они пол страны загубили и пересажали. Сейчас приведу себя в порядок и побегу к Анне, попробую успокоить.
Режим кругового доносительства позволял строчить кляузу - за должность, за баб, сытную жратву и просто из неприязни. И выходило, что вчера он был хороший семьянин и специалист, а сегодня враг народа! Все боялись друг друга, и когда очередной воронок забирал сотрудника или соседа, то звучало гадкое определение:
- "Ну, раз взяли органы - значит за дело, там разберутся!".
Разбирались быстро, и даже чуть быстрей - тройка (военный трибунал), неустанно штамповала приговоры, как правило, это была - 58я статья. И бедолага, получал путёвку по лагерям страны на червонец и пятнашку, самым неугодным - вышка! Такая же повальная чехарда творилась и в армии, не гнушались этим промыслом и в рядах «священного НКВД», подло пререгрызая глотки друг другу, прикрываясь тем, что они озабочены  исключительно "чистотой" кадров.
Издалека, маленький, ладно сложенный домик почты с высоким крыльцом, напоминал "теремок" из сказки. Подходя ближе, из него, вышли две женщины, скорей всего жёны офицеров охранки. Они лихо поздоровались с известным на прийске человеком, и игриво шепча, пробежали мимо, из этого можно было сделать вывод, что их с Анной дефиле на концерте, не прошло не замеченным, ему об этом в красках уже доложил товарищ «Карабас».
Подошёл к двери, сердце молодило, как у юноши:

- К вам можно?
- Да конечно, проходите.
Ни когда не подумаешь, что этот мужественный, прошедший все круги ада человек, которого уже ничем не проймёшь, может испытывать такое волнение перед женщиной. Она стояла у стола и заворачивала бандероль. На ней было облегающее шерстяное платье, которое подчеркивали все изгибы фигуры. На плечах большой пуховый платок. Картину дополняли слегка завитые, густые волосы. Он встал, как вкопанный и не знал, что сказать, но она уже опередила его:
 - Мы вас потеряли, и я очень рада вас видеть!
Его наконец то отпустило и он промолвил:
- Вы знаете, у меня такое чувство, что мы с вами знакомы сто лет. Боюсь, как вы отнесётесь к этому, но я открою вам одну тайну! Я в прошлый раз, вскользь, говорил вам про мою жену, которую безвинно расстреляли эти выродки.
- Так вот, тогда, в тридцать восьмом, была так же, схожая с вашей ситуация. На нее положил глаз начальник НКВД, при её отказе, устроил сфабрикованное ложное обвинение, долго мучали навешивая на неё ложные обвинения, а затем короткое:
- «Приговор приведен в исполнение»!
- Нас, методично истязая, держали в одной тюрьме. В один из дней нас привели на очную ставку. Всякий раз эта страшная картина встаёт у меня перед глазами - на ней не было живого места. Я сначала её не узнал, а потом кричал, как оглашенный. Тогда я ничего не мог сделать, нас просто растащили по камерам, и мы уже больше никогда не виделись.
- Вы очень похожи с ней фигурой, внешностью, голосом. Тогда в конторке, именно эта особенность - мне бросилась в глаза. И поэтому в этот раз, если вы не против, ни кому не позволю - обидеть дорогого мне человека! Наверно, я опережая события, вторгаясь в вашу личную жизнь, но позвольте мне это сделать, как другу. Додик рассказал мне про вашу головную боль, думаю - вместе мы справимся с этой бедой. Рядом с моим домом стоит сторожка, там есть телефон, на работе тоже, если возникнет что-то экстренное - сразу звоните. Моя же задача вразумить этого ирода, не поймет, есть другие методы внушения в наших краях. Авторитетные люди тоже присмотрят за вами, мало ли до чего этот гад не додумается.
У Анны, от волнения, в горле пересохло. Совсем недавно у неё ноги тряслись от страха, при первой мысли, о грядущей беде. Сегодня, своим приходом, он вернул ей надежду на лучшее. Анна стояла, открыв нараспашку свои красивые, карие глаза, а он в эту минуту, утверждался в том, что Господь сделал ему царский подарок - знать, что в этом потерянном для него мире - есть человек, который может возродить его к жизни. И тут же подумал:

- Вот, понесло меня каторжника, хотел успокоить человека, а вроде, как ещё больше напугал?
Зависшую паузу прервал вошедший посетитель. Василий, кивнул ей, и понятливо вышел на крыльцо. Стоял, курил и думал, что, как бы у них все не сложилось, эта женщина, уже перевернула его существование.
- Значит, есть надежда вырваться из круговорота уныния, обреченности и тоски. Буду очень стараться быстро не надоесть ей - своей измученной рожей. И тут, Боженька - сверху ему говорит:

- «Ты сын мой, старайся, но в меру и заруби себе на носу! - то, что ты сравниваешь ее с другой, - знай, женщины этого не любят!»
Проводя клиента, Анна подошла к нему, и глядя в глаза тихо сказала:
- Вы знаете? - то, что я услышала сегодня, даёт мне надежду на обретение в вашем краю, хороших, верных друзей, которые - никому не позволят рассматривать меня, как «штучку» для развлечения. За эти три дня, с помощью вашего протеже, я обставила своё жилище. Завтра хочу устроить новоселье, поэтому, покорнейше прошу вас в гости. Передайте  пожалуйста Давиду Марковичу, что его с женой, я тоже приглашаю быть у меня часиков в восемь.
Собрать на стол, спустя три года после окончания войны, для любой хозяйки, дело было очень сложное, тем более на Крайнем севере. В магазинчике и столовском буфете, набор продуктов был очень скудным. Пойти на такой смелый поступок она решилась только заручившись поддержкой "Карабаса". Конечно, для прийскового и лагерного начальства, такой проблемы не было. Спец.поставками для сотрудников НКВД, можно было удивить даже пришельцев из космоса. Прорубить лазейку в несметные залежи душегубов - мог только он. Об этом они договорились заранее. В обед она должна заскочить к нему за конкретным ответом.
Василий, быстрым шагом вошёл в приемную, за столом сидела и шлёпала на печатной машинке секретарша. Она была уже в годах,тоже из бывших сидельцев. Молодых и в соку, ему под страхом обрезания, запрещала иметь страшила жена. Он тепло поздоровался, и кивнув на дверь, спросил: -  У себя верховный, один?
- Да Павлович, проходите.
- У меня к вам просьба, не пускайте пока никого, очень важный вопрос.

Кабинет был обставлен по пролетарскому лекалу - узкая красная дорожка с зелёными вставками, т-образный стол зелёного цвета по краям отделанный деревом, над столом большой портрет Сталина в красивой раме. По центру бронзовый набор. Справа низенький столик на нем большой стеклянный графин с водой и три граненых стакана. Слева шкаф и стеллаж с трудами «кормчего» в красном переплёте. Под его задницу, зэки, сварганили высокое резное кресло - под красное дерево. Ну и конечно большой сейф, в котором помимо документов, всегда стояло спиртное и закусь, на случай поправки здоровья. Завершал галерею - большой кожаный диван, на котором он частенько проводил «беседы» с вновь прибывшими сотрудниками женского пола.

- Кто ко мне пожаловал - уважаемый Василий Павлович! - заходи, как съездил, какие новости?
- Там на четвертый участок, должны были завезти Американские дизеля ! - отвлекал его Кащей, от предвиденного тяжёлого разговора. Вошедший не намерен был уходить в сторону от главного, а сразу стал закручивать гайки:
- Прошел слух, что вам прочат повышение в должности, в связи с последними отчётами по промывке песков и добычи золота. Вы же помните, что весь анализ и отчёты были составлены мной, а подписаны и завизированы вами, как и последние два года. И кто знает -  насколько они достоверны? А вдруг, какой-то сведущий человек, доложит наверх истинное положение дел на предприятии. Василий при этом, многозначительно поднял брови в сторону портрета на стене. Думаю, что после такого поворота дел, вам и конечно мне,  грозит внушительный срок. Что касается меня, то с учётом скитаний по острогам матушки Колымы - такой поворот мне знаком и не страшен. А вот вы, ваше величество, вряд ли это переживаете!
- Мы с тобой, не один год вместе бороздим волны Колымских сокровищ, только с одной разницей, ты сидишь в рубке и бездарно рулишь кораблём, когда я, в любой шторм, мотаюсь по галерам и разворачиваю паруса, чтобы это судно не пошло ко дну. Ты со своей волчьей стаей в хромовых сапогах, ни черта не смысля в горном деле, можете только баб перебирать и «царский паёк» пожирать. Получая к тому же за это - благодарности и россыпь звёзд на погонах.
- Сорока принесла на хвосте, что ты грешник, решил пополнить ряды своего подпольного гарема, только наверно забыл, что даже в сказках, далеко не всегда, глаза «Шахиризады» - кивали в знак покорности.

«Кащей» опешил от такого вступления: - Сбавь обороты лишенец! Ты никак забыл кому ты угрожаешь? Мои правила, надеюсь изучил - я ценю спецов, которые мне преданы! И в одно мгновение могу сменить милость на гнев! Стоит мне нажать одну кнопку и ты окажешься в соседнем лагере и уже безвылазно.
- Согласен, ломать судьбы людям, твоя стихия, ты купаешься в ней. Только имей ввиду, что все нужные документы отправлены надёжным людям в Магадан и, как только ты позволишь сделать, что то плохое - мне или мом друзьям, их отнесут в известный тебе дом на Горького.
Начальник нервно подскочил с кресла, и потирая виски начал мотаться по кабинету.
- Мы же с тобой взрослые мужики, ну, что мы будем портить друг - другу жизнь из-за бабы. Я тебе прямо скажу, что такая женщина, как она мне не подходит. Она  достойна особого, серьезного внимания, на такое, как ты знаешь, я пойти не могу из-за моей ведьмы жены. Я, член партии, и развода мне никто не позволит - сотрут в порошок. Она, это сучка знает, и при случае, тычит меня мордой в дерьмо.
Подошёл к сейфу и достал начатую бутылку спирта, кусок колбасы и хлеба.
- Ну, дал ты мне «прикурить»! - ничего не скажешь, давай снимем стресс, и подумаем, как жить дальше.
- Как то очень быстро ты Павлович, приручил к себе, эту – несомненно, особенную женщину. И то, что она, вверила тебе свою судьбу - смелый поступок, хотя и очень рискованный...