Однажды в Петрограде

Ад Ивлукич
                Моей любимой Андрее Пришакариу
     Они решили прерваться хотя бы ненадолго. Играя в штосс третий день, игроки не замечали менящяюгося освещения, не испытывали голода, меча и загибая уголки, пока Дашков, поникнув, вдруг не вдарился лбом прямо в зеленое сукно ломберного столика. Приятели отнесли князя на диван и решили сообразить перерыв. Толстой - Американец, отчего - то пожелав ознакомить друзей с изысками американской кулинарии, превратил в угольки свежий ржаной каравай, назвав получившееся тостами, Петька Вяземский уселся за письменный стол править Сартра, а братья Панины так и остались на месте, скинув пудреные парики, распоясавшись, злобно медузя друг друга одинаковыми серыми глазами. Вечное соперничество родных братьев занимало весь свет столицы, Потемкин даже устраивал специальные вечера, где сталкивал Никиту и Петра лбами, говорили, что с антресолей подслушивала сама императрица, неизменно ставя пригоршню ефимков на боевого генерала, уж очень ей мечталось, чтобы и русские генералы тоже отличались умом и сообразительностью, как, к примеру, высокомерный Миних, бивший наотмашь собеседников прямыми цитатами из Лейбница, или Кауфман, ехидно улыбающийся, а затем достающий многотомник Клаузевица и показывающий именно ту страницу, на которой сто лет назад определил германский стратег все причины и доводы, только что приведенные спорщиками, изящно опровергнув их следующим абзацем, буквально ударявшим безграмотных россиян по зубам.
    - Как по зубам бьют, - нашептывал Екатерине вислощекий шпынь Нарышкин, обокрав не только Елагинский театр, но и не родившегося еще Алешку Пешкова, - а за что бьют - непонятно.
    Императрица прыскала дробным смешком, ударяя веером по плешивой голове посмешанца, ради шутки назначенного еще при Анне Старшим всех соглядатаев ради просто поржать, как называлась его синекура по ежегодной росписи Палаты тайных дел, неизменно возглавлявшейся Степан Иванычем Шешковским, каких бы выскочек ни ставили над ним, а увлекшиеся спорщики, косясь на занавешенные вишневого цвета шторой антресоли, торопливо мирились, соединив мизинцы и принося тесный оммаж покрасневшей от удовольствия Екатерине.
    Но сейчас, при своих, они нисколько не стеснялись, начиная новый раунд противостояния. Петр, задрав ногу, издал неприличный звук и осклабился, заметив реакцию на исторгнутый метан в лице брата, скосившегося и выпучившего глаза.
    - Их одинаковые имена, - начал генерал, пользуясь ошеломленностью Никиты, - часто приводили к путанице не только семейных и домочадцев, но и самого шаха однажды ввергли в блудняк, как узнал Мишка Чулков.
    - Чего узнал - то ? - сварливо перебил Никита брата, надевая парик задом наперед.
    - А слово новое, - не дал себя сбить генерал, закуривая пахитоску, - он по фольклору орудует по приказу матушки - императрицы, бюджет ему выделили, казаков в конвой и подорожную во все губернии насквозь, знай катай и собирай легенды, мифы ...
    - Тосты, - вмешался Американец, бросая угольки зажаренного хлеба обратно в камин.
    - Тосты, - величественно качнул лысой головой Петр, подзывая щелчком сухих пальцев казачка, влетевшего в игровую с подносом, - разливай покамест, Онфимко, да князя вон подыми, без него никакой напиток не пойдет, не поедет. Слово  " блудняк ", ваше высокопревосходительство, - почтительно именовал Петр на людях старшего брата, обычно третируемого в домашней обстановке, где прозвали его Никитка - конституционалист, даже дворовые девки, мало понимая в таких словах, хихикали и сжимали тугие титьки, рассказывая кучерам о вечорошнем скандале в семье Паниных, - изошло от матерного хера, называемого у пскопских  " блудень ".
    - У американцев, - вновь влез настырный Федор, не дожидаясь Дашкова лакавший прямо из штофа зелено вино, - прозывают дик. Бывалоча, закатывает зенки какой шершавый жид, держа за блондинистую башку какую угодившую впросак русскую свинью, рычит, падло, слюнями брызгая : " Улрайт, гут гел, сак ма боллз, ма дик ин ю мауф ", вся х...ня, короче.
    - Говно твои американцы, - заметил Вяземский, какое - то время прислушивавшийся к приятелям, - у них по англосаксонской бедности всех ругательств с выражениями - раз, два и обчелся, то ли дело у нас.
    - Повод для выпить, - возгласил Толстой, принимая у казачка бутыль кубинского рому.
    - Повод самораспуститься всем народом, - заговорил Дашков, протирая заспанные глаза кулаками, - имеем лишь несчитанные версты, где климат говенный, где жить лишь медведям да Бальзаминовым, ругани сто мешков, вина вот еще вдоволь, а больше и не умеем ни хера.
     Петр аж подскочил.
     - А Бендеры взять ? - заорал он, багровея. - А Дунай вскрой пересечь с Альпами ?
     - Аттиле расскажи, - смеялся Дашков, поворачиваясь на другой бок и утыкаясь носом в плюшевую обивку дивана, - или Цезаря обучи воевать, мудак. Или, - перевернулся князь, решившись, видимо, высказаться, - ты вот, Микитка, у англичан поищи ума - разума в их хартиях, ты, Федька, просто жулик, с тебя и спрос невелик, но тебе, гад, скажу, - он сел на диване, уткнув острый подбородок в тощие колени, - про всю вашу культуру говенную, украденную целиком, ибо до Петра был не мрак уголовного дела Кармазина, тоже обосравшегося с ног до головы со своей стыренной у немцев сентиментальщиной Вертеров, а натурально мракобесие козлобородой вшивоты. Ничего, суки рваные, - разошелся Дашков, не замечая появившейся в дверях жены, укоризненно качавшей аккуратно причесанной головкой, - народится лет через сто или триста Рамзан Ахматыч, покажет он всем неравнодушным изыски и перлы, чертям тошно станет, и весь мир, наконец, осознает, что народ, вобравший в себя такую нечисть, полное и окончательное говно.
    Он откинулся на диване и только тут увидел Екатерину Маленькую, как звали рожденную Воронцовой Дашкову при дворе. Застеснялся, судорожно застегивая мундир, но жена, милостиво кивнув вскочившему Вяземскому, лишь сказала :
    - Все - то у вас, как я посмотрю, говно и говно. Проигрались никак, - прищурилась она в сторону улыбающегося во весь свой хищный рот Толстого, - этому жулику ?
    Она отсыпала мужу еще мешок ефимков и ушла, шурша фижмами, так как в карете, ненадолго остановившейся на Васильевском, ее ждала подруга, вошедшая в мировую историю Екатериной Второй Великой, хотя с величием коала мог бы поспорить, но лень.