Белоснежная пудра толстым слоем забилась в складках глубоких морщин, изрывших всё ее иссохшее лицо. Острые углы тонких бровей тянулись до самого лба в тщетных попытках удержать его медленное сползание вниз. Нёсколько слоев тёмной туши, сжатые алые губы. Сожженные раскаленными щипцами и разъедающими красками за десятилетия в пыльных гримерных волосы женщины спускали тусклые лучи хрустальной люстры по залитым лаком волнам. Своей белизной заколотые локоны вторили рядам жемчугов, растекавшимися кругами на ее груди. Рыжий мех обвивал локти, переливаясь водопадом света каждый раз, когда его хозяйка ровнялась с червоным абажуром, устремляющим вниз свои покачивающиеся кисточки. Массивные плечи изумрудного платья рассекали холодный воздух помещения. Её ровная осанка несла на себе давление высоких потолков высотки.
Тонкий каблук твердо ступал на вылизанные половицы, уверенно становился на усыпанный пеплом метал. Тень покачивающейся юбки пересекала свастику под громкий и веселый солдатский свист. Струящиеся ткани едва поспевали за озорным танцем, даже затянувшие солнце облака дыма, умиляясь девушке, позволяли лучам протискиваться через свою потертую пелену и поблескивать на её чулках. Сотни восторженных глаз пристально рассматривали танцующую на крыле актрису. Словно сошедшая с экрана на сбитый вражеский самолет, там она танцевала еще задорней, чем на сцене. Крепко зажавшая румяные щёки улыбка закостенела на мраморном личике. Тонкие руки приклеились к стройной талии, она ловко перепрыгивала с одной ноги на другую, отбивая на железе резвый ритм. Когда же Зина прекращала танец, тот час же звонкое пение закручивалось вокруг рыжих колосьев поля, щекоча поспевающую пшеницу. Громкие аплодисменты заполоняли небо и нагибали своим количеством траву к сухой земле.
Скрип. Женщина остановилась, и худощавые пальцы потянулись к комоду из красного дерева. Рука пронеслась над резными узорами, игрющимися ангелочками и аккуратно взялась за тёмные грани стеклянного флакона. Щелкнула рубиновая крышечка, маленький закругленный треугольник, по форме напоминавший избушку, поднесли к синеватой шее. Короткое нажатие, и тяжелый мускусный парфюм, перепрыгивая полосы на обоях, роем ароматных частиц разнесся по захламленной комнате. Зинаида вернула духи на место, и вдруг рука её сжалась и резко отдернулась. Она опустила глаза в пол и тяжёло выдохнула. С той ночи минуло 40 лет. Полуночным огням поросшего мглой города который день не удавалось дотянуться до квартиры Скворцовых - замотанные работой члены семьи возвращались совсем без сил, так что давно уже крепко спали за закрытыми ставнями. На цветастых подушках сплетались светлые и темные кудри супругов. Около 2х часов их разорвали навсегда. Громкий стук людей в форме безвозвратно пробил тишину семейного уюта. Суматоха в миг разожгла каждую лампочку в доме. Первая попавшаяся под руку рубашка, незастегнутое пальто волочились за своей шатаясь шагающей обладательницей сквозь ледяной кислород. Непослушные конечности отскакивали от воздуха. Затягивающий в кошмар коридор с грязно-белыми, словно поседевшими стенами, вытягивавшими стоны из горла. Страшная дорога, выстланная прогнившими досками, залитыми бурой краской. Кабинет с бетонными стенами, растянутый много значащими улыбками, скалившими зубы под синеватой пирамидой ржавой лампы. Что было более пугающим - эти хитрые ухмылки или то, что она так хотела узнать от их носителей? Девушка ждала час, ночь, на табурете, под дверями, но утром ей сказали, что она может быть свободна. Была ли ее свобода удачей снисходительства или жутким обречением на вечное неведение? Алексея увели куда глубже в искромсанные криками тунели, оставив напоследок в воспоминаниях Зины лишь грубый стук его ботинок о плитку.. Через три дня им удалось развестись. Никогда больше она не слышала и не произносила его имени, но с того года так и не смогла заснуть с кем-то другим. Лишь промерзшая в лабиринте подвалов кость изредка напоминала о прошлом, навеки оставившим загадкой судьбу её супруга после ареста - ей так и не удалось узнать, за что и на как долго его осудили, дело было связано с хищениями в больших размерах и ни в коем случае не разглашалось.
Женщина сняла с полки над комодом бронзовую статуэтку звезды, размером с ладонь и бережно сдула с нее пыль. Среди бесчисленных орденов и медалей эта совсем старая награда оставалась для нее самой ценной - первый известный фильм, первый успех. Потом их будет множество, любимых народом, восхваленных критиками - все так знакомо и скучно, а тогда - впервые...Она ласково вертела любимицу в руке, но неожиданно была прервана тонким голосом:
- Зинаида Васильевна, там эти, из газеты пришли, 4 часа дня уже... - низкорослая женщина в фартуке, с русым пучком на голове и маленькой метёлочкой в руках показалась на пороге.
- Открой же им, Настасья... - актриса поставила звезду, но не обернулась.
Хлопнула толстая дверь, и музейную тишину помещения нахально нарушила большая суетливая субстанция, в которой час от часу можно было различить чьё-нибудь галдящее лицо, запутанные провода камеры или микрофон. Чудом оминув бесчисленную коллекцию шляпок с перьями, разноцветных туфель и картин, подло поставленных препятствием в коридоре, толпа, безжалостно давя расписные ковры ввалилась в полутемную гостиную. Тот час же гул сменился шепотом, а лица их ошеломленно вытянулись. Статная остроугольная фигура отошла от окна.
- Я надеюсь, это не займет много времени. Может кто-нибудь уже пройдет? - безэмоцианальное лицо медленно оглядело вошедших. Через мгновение всё вокруг вновь заметушило - по углам выросли софиты, на лакированных поверхностях раскинулась аппаратура, смеющиеся девушки в рубашках достали из карманов блокнотики и повтыкали за уши карандаши. Зинаида неподвижно сидела на бархатном диване, тщательно следя за каждым движением пальцев в комнате. Длинноногий тип в выглаженном костюмчике увлеченно катал по полу лампу, окатывая лицо актрисы белым пятном то с одной, то с другой стороны. Хихикающие репортерши с нескрываемым интересом рассматривали мебель и больше сплетничали, чем задавали вопросы.
- Ваш новый фильм, как он там...Очарованное небо, или Влюбленные облака, короче фильм ваш, как вы относитесь к таким малым кассовым сборам и шквалу критики, это наверное было ожидаемо? Вы все таки уже не та...
- Это правда что у вас был роман с режиссером вашей первой картины?
- Вам наверное жаль, что у вас нет детей? Страх одиночества, старость в забвении, всё такое...
Наконец зубы её начали стирать друг друга, а на её теле не осталось нерва, который бы не вздулся от ярости.
- Да что вы себе позволяете! - женщина гневно пронзив воздух поднялась и с грохотом ударила рукой по столу. - Настасья, выпроводи эту... компанию как можно скорее!
Послышалось недовольное причмокивание, и чёрные сумки стали неспешно затягивать обратно расставленное железо. Люди с камерами сжались и неуклюже выкатились в коридор. Затем Настасьиными усилиями хлопнуло толстое дерево, и тишина сладостно занавесила родное пространство под потолками. Лишь обрывки фраз дотекавших по мраморной лестнице парадной репортеров, словно копья, коварно залетали в замочную скважину.
- Стервозная старуха!
- Да все знают, что она охомутала этого министра, когда была еще ничего.
- Кто бы еще о ней вспомнил! Тьфу.
Зинаида устало упала на кресло, тёмно-зелёной материей накрыв бархат. Насупленный лоб лёг в пронизанную напряжением вен руку. Сквозь мрак обессвеченной квартиры пристально смотрели на женщину множество фотографий, покрывших выцветшие стены так плотно, что не оставляли им ни малейшей надежды на вздох. Люди, города, сцены прошлого мерялись между собой разными размерами рам. Каждый день Зинаида заботливо поправляла и выравнивала их, проверяя, не появились ли где царапины. Всё, что осталось от ее прожитой жизни, ухватывала в себя эта комната.
Холодный осенний ветер клонил ряды желтевшей листвы. Горло иссасывал жар, ступни едва чувствовались, волосы будто проростали внутрь и закручивались в голове. С каждым днем былые злоключения всё чаще давали о себе знать. Минувшие десятилетия раз
за разом настигали женщину с дьявольски горящими глазами, охватывали её ослабевшее тело новыми наплывами старых бед, от которых не оставалось сил скрыться. На горизонте, меж фигуристыми зданиями с задернутыми головами и грузными закорками еле виднелось маленькое отверстие свободного серого неба, маняще притягивавшее взгляд. Как кружила она когда-то смеясь она под куполом цирка, мечтала Зина взлететь под купол небес. Деревенеющие ноги с трудом забирались на подоконник, и вверх по ступеням - перед нею вновь вздымалысь круглая сцена, окропленная цветастыми софитамм. Пестрые букеты летели снарядами. Каждое поднятие воздушных лебединых кистей порождало в изоткнутом зрителями до самого карниза зала всплески раскрывавшихся возбужденными ладонями аплолисментов. Длинный шлейф превращал её тело в прекрасный перетекающий сказочными фигурами лепесток. Огни золота вырывались из бокалов на пестрые платья, поднимались на расписанный потолок, и, опьянев от свободы, пестрыми лентами спадали на бортики театра. Вместе с залом она взмывалась куда-то много выше долговязых построек города, и летела, летела перескакивая звезды, возвладевая вселенной раскатами песенных партий. Она не чувствовала тела, времени, земли - теперь внутри нее цвела только любовь, вечное величие любви.