Какие-то мужские радости у меня и здесь случались, хоть от работы я не отлынивал – трудился наравне со всеми, и, наверное, даже больше других. В основном, на погрузке, при работе с лопатой на бетонно-растворном узле, где мы, смешивая песок с цементом, создавали строительный материал для возведения жилых домов или других построек.
Мне было 25, я был в расцвете сил и как спортсмен-десятиборец – мастер спорта. Силен, вынослив, напорист. Ежедневные физические упражнения по 16 часов каждый день, на протяжении двух месяцев еще более укрепили мою далеко не хилую мускулатуру, на которую заглядывались и местные бабехи, и даже здоровые, не знавшие другого труда, кроме физического, аборигены мужского пола.
Но, признаюсь, меня самого поразила хватка, выносливость и работоспособность одной местной труженицы. Ей было под 60, на столько же она и выглядела, если взглянуть ей в лицо, и даже больше, когда она открывала свой щербатый рот. Ее старушечьи челюсти, когда она его закрывала, выдаваясь вперед, напоминая клюв стервятника. Провалившиеся щеки еще более усиливали впечатление.
Затруднительно было определить ее возраст глядя на фигуру. С виду она была тощая, сутулая, но обладала, хоть и высохшим, но все-таки мощным мышечным корсетом. Это подчеркивал ее спортивный костюмчик, состоявший из вылинявшей трикотажной майки с длинными рукавами и пресловутые треники с пузырями на коленях.
Но, когда двигалась, она полностью преображалась. Загружая самосвал кирпичами-шлакоблоками, весом за 20 килограммов, я, ради интереса, поставил эксперимент: высчитать сравнительную производительность нашего труда. Не поставив в известность ни ее, ни своего молодого коллегу, я молча считал летевшие в кузов машины объемистые шлакоблоки. И что же? Когда мы загрузили самосвал с верхом, оказалось, что мой юный друг забросил 17 кирпичей, я, хоть честно и старался – 21, а приданная нам в помощь бабка – 23!
И ни тени усталости не было на ее морщинистом лице!… Да, ей было около 60-ти – это подтверждал и ее сексуальный сорокалетний партнер – тоже приданный в помощь местный мастер-строитель, который в ее отсутствие хвалил работоспособные формы «метательницы кирпичей» («да у нее все дела, как у молодой!»)
Подробностей своей биографии она сама не скрывала, временами вспоминая вслух о своем лагерном прошлом.
А «тянула она лямку», как пересказывал ее сожитель, в немецком концлагере во время войны – это значит больше 30 лет назад! Лагерь был сборный – там ждали своей участи наши военнопленные, задержанные за подозрительную деятельность местные жители и, в том числе, предназначенные для работ в Германии, молодые женщины.
Наша «узница», (она не скрывала) и там находилась в привилегированном положении. По ее рассказам, она тогда была хороша собой, контактов с немецкими охранниками не избегала и даже старалась преподнести себя с выгодной стороны. Немцы, в поощрение. подкармливали ее шоколадом, подпаивали шнапсом и даже коньячком, и потом, расслабившуюся, осторожно расспрашивали о настроениях заключенных.
Она же была в самой гуще лагерной жизни: привлекалась к общим работам, где слышала много интересного для лагерной охраны. Рассказывая о том, что узнавала от своих, она и не задумывалась о том, как ее пересказы отзовутся на судьбах солагерников. Лишь потом, сопоставив исчезновения особо активных, со своей болтовней в домике охранной службы, она поняла, к чему прикладывала свой язык.
Впрочем, она особо не переживала о таких совпадениях и продолжала делиться с фашистами сведениями, почерпнутыми у своих товарищей по несчастью. Там она слышала обрывки фраз о готовящемся побеге, здесь - о готовящихся заключенными возможных диверсиях, узнавала иногда о скрывающихся коммунистах и советских офицерах, которые тоже подлежали уничтожению.
Чтобы она не вызывала подозрения порой частыми отлучками и, в результате, связанными с этим казнями, ее поначалу накормят, напоят, оттянут, как следует, а после откровенного разговора, точным ударом поставят «бланш» под глазом или под обоими сразу и отправят назад, как мученицу, подвергшуюся пыткам. А то еще оставят следы от плетей на ягодицах – мучили, изверги – хотя, возможно, это были сеансы мазохизма, которые могли доставлять ей дополнительное сексуальное наслаждение.…
Когда наши войска появились на территории этого лагеря, вышибив оттуда немцев, ее вместе с другими проверяли в фильтрационном лагере и там быстро раскололи, тем более, что в ее отношении высказали массу подозрений «товарки» по немецкому лагерю. В результате ее отправили на вечное поселение на Сахалин, заклеймив, как предательницу. Но она быстро адаптировалась на новом месте и, похоже, особенно не переживала – могло быть и хуже!
Она продолжила здесь свою сексуальную деятельность став вполне своей для местных собутыльников, не отказывая никому из этих «бичей» и в прочих утехах. («БИЧ» расшифровывается, как «Бывший Интеллигентный Человек», хотя в наших сахалинских, казалось, невозможным отыскать и крупицу той самой интеллигентности.
А мужским именем Иуда ее звали женщины поселка, вкладывая в эту презренную кличку всю ненависть к лишенной элементарной совести и женственности забулдыге, сбивающей с пути семейного их, неспособных к малейшему сопротивлению, мужей.