Побеждай тех, кто сильнее тебя... 1

    
Главы из неоконченного романа "Век фарисеев"
 
    «...они (фарисеи) говорят, а не делают: связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их, все же дела делают с тем, чтобы видели их люди: расширяют хранилища свои, увеличивают воскрилия одежд своих; также любят предвозлежания на пиршествах и председания в синагогах и приветствия в народных собраниях, и чтобы люди звали их: учитель! учитель!...»
Новый Завет
Мф 23. (4, 5, 6, 7)


Глава первая.

   Только прожив два года в знаменитом доме на улице Грановского в самом центре Москвы, Стас понял, насколько умён и проницателен этот человек, его отчим Вячеслав Сергеевич.
Он никогда не читал ему нотаций и ни разу не повысил голос, делая очень краткие замечания по поводу полученной в школе «двойки» или беспорядка в его комнате.
А когда произошел этот случай, который их домработница Глафира Михайловна назвала «вопиющим безобразием», Стас убедился, что отчим – это серьёзный противник, с которым надо считаться. А то, что он был именно противником, почти врагом, сомнений у Стаса уже не было. Они, эти сомнения, еще больше укрепились, когда однажды он нечаянно подслушал всего одну фразу из разговора Вячеслава Сергеевича с мамой.
- Станислав очень похож на своего отца, - грустно произнес отчим, помогая маме в прихожей одеть ботики. – Боюсь, что он доставит тебе много горя, как и Валентин...
Мама ничего не ответила, и Стасу показалось, что она согласилась с тем, что сказал Вячеслав Сергеевич. А ведь совсем недавно она говорила ему, что самым счастливым годом в её жизни был единственный год, прожитый ею с его отцом.
А «вопиющее безобразие» случилось неделю тому назад. Он пришел в школу рано, так как Вячеслав Сергеевич подвез его туда на своей служебной машине по дороге на Курский вокзал, отправляясь в краткосрочную командировку в Липецк.
Стас зашел в пустой класс, открыл учебник немецкого языка и стал зубрить спряжение неправильных глаголов, к которым Эмма Леопольдовна была явно неравнодушна. Но спустя десять минут, с грохотом и свистом в помещение ворвался Эдик Косов и закричал:
- На ловца и зверь бежит! Представляешь, шканаю я вчера вечером по Бродвею, а навстречу мне… Знаешь, кто? Чувиха твоя из восьмой женской, которую Алёнкой зовут. Спрашивает меня, как Штепсель Тарапуньку: «Что это Стасика не видно? Не заболел ли он, случайно? А, может, он уже умер?». А я ей говорю: «Такие люди не болеют. А умирают только от любви к девушкам, похожим на тебя». – «А коли так, - говорит она, - то передай ему от меня записку». Достаёт из сумочки настоящий «Паркер» и записную книжечку в блестящем переплете и мигом сочиняет вот это любовное послание. Держи, Ромео, и цени, что у тебя есть друг, который никогда не читает чужих писем.
Стас развернул крохотный листочек из записной книжки, на котором торопливым почерком было написано: «Встречаемся в эту субботу в 9.00 у Новицких. Если не придёшь – разлюблю. Алёна».
В субботу за ужином Стас не доел любимую всеми, кроме него, гречневую кашу с молоком, но сразу встать и уйти не позволяли ему строгие правила поведения за столом, ставшие уже традицией. Но он всё-таки слегка нарушил их, объявив новость, касавшуюся всех:
- У нас сегодня последняя тренировка перед первенством Москвы, поэтому приду поздно.
- Но ты же знаешь, что вечером у нас в гостях будут Мещеряковы, Никита Степанович с женой и дочерью, - сказал отчим. - Если ты еще не передумал поступать в институт иностранных языков, тебе надо обязательно познакомиться с профессором. Да и дочь у него очень умная и красивая девушка. Глядишь, еще и подружитесь.
- Я должен быть на тренировке, - твердо ответил Стас. – Иначе я подведу всю команду.
- Ну, что же, - тяжело вздохнул Вячеслав Сергеевич. – Вероятно, ты решил стать чемпионом Москвы, и это весьма похвально. Когда-то и я был им. Только не по боксу, а по стрелковому спорту. Но прежде всего я тогда думал о будущей профессии. А у тебя получается наоборот.
Мама, как всегда, попыталась прервать этот разговор, который мог перерасти в долгие нотации отчима:
- Мы со Стасом сами сходим к Мещеряковым на следующей неделе, и всё уладится.
- Подчиняюсь большинству, - покорно сказал Вячеслав Сергеевич и встал из-за стола, что означало окончание ужина.
Стас мигом оказался в своей комнате, засунул в сумку спортивную форму и боксерские перчатки и выбежал на лестничную площадку. Но вместо того, чтобы сбежать вниз, он поднялся этажом выше и позвонил в квартиру, где жил его друг Никита.
Тот открыл дверь, улыбнулся ему, но спросил, как обычно, очень невежливо:
- Тебе чего7
- Можно я у тебя оставлю свою спортивную сумку? – торопливо сказал Стас.
- Оставляй, - безучастно произнес Никита. Он никогда не задавал вопросы «Почему?», «Зачем?» и «»Для чего?», считая любопытство самой отвратительной чертой человека.
Братья Новицкие, Жора и Гриша, жили на Кутузовском проспекте. Они были близнецами, внешне похожими так, что даже Алена, дружившая с ними с раннего детства, порой не могла отличить их друг от друга.
Их отец работал в нашем посольстве в Штатах и снабжал сыновей, ярых меломанов, пластинками, которые в Союзе не производились. Это были записи Элвиса Пресли, Луиса Армстронга, Фрэнка Синатры и многих других знаменитых исполнителей.
Алёна ждала Стаса под аркой дома, где жили Новицкие. Она уклонилась от его поцелуя, взяла его под руку и деловито сказала:
- С часик послушаем новинки американской музыки, а потом пойдем в Филевский парк и там будем уже целоваться.
Когда они вошли, в просторной квартире Новицких уже звучал саксофон Армстронга, а за столом сидел плотный мужчина в военной форме с погонами полковника и задумчиво перебирал пластинки в ярких конвертах.
Он поцеловал Алену в щечку, потом протянул руку Стасу:
- Михаил Иванович… Трошин.
- Стас Шуберт…
- Сын Александра Карловича?
- Нет, это мой отчим… Первый отчим. Он усыновил меня, когда погиб мой отец.
- Слышал, слышал… Ваш отец был репрессирован в 1937-ом году, не так ли?
- Да, он был, как тогда говорили, «врагом народа».
- Сейчас мы уже не говорим так… Работает комиссия по реабилитации невинно осужденных, и я уверен что доброе имя вашего отца будет восстановлено.
- Почему вы так думаете?
- Потому что я являюсь членом этой самой комиссии и лично занимаюсь делом вашего отца. Его оговорили, причем анонимно. Только я прошу вас никому не говорить о том, что я вам сейчас сказал, даже маме. Предстоит еще большая работа по выяснению причин ареста вашего отца, и мне не хотелось бы утверждать наверняка, что он был осужден безвинно. И извините меня за мою назойливость. Вы, как я знаю, пришли с Алёной слушать музыку, а я лезу к вам со своими вопросами. Алёна – моя племянница, она рассказывала мне о вас. Что вы занимаетесь боксом и скоро станете чемпионом Москвы, увлекаетесь немецким языком и хотите работать переводчиком или… агентом нашей разведки, пишете стихи и любите ходить в горы. Я был знаком с вашим первым отчимом, который погиб у меня на глазах на Курской дуге. Он служил переводчиком при штабе армии, и в блиндаж, где он вёл допрос пленного, прямым попаданием угодил немецкий снаряд. Знаю я и вашего второго отчима, Вячеслава Маркевича, с которым еще до войны…
Тут полковник осекся:
- Впрочем, это уже не интересно… Ни для вас, ни, тем более, для остальных присутствующих… Включай, Гриша, свою музыку, я тоже Армстронга с удовольствием послушаю.
Через час Стас с Аленой вышли на Кутузовский. Погода была безветренной и теплой, с деревьев падали желтые листья, по мостовой неторопливо и почти бесшумно катились машины, немногочисленные прохожие тоже никуда не спешили, любуясь осенней красотой.
Но Стасу вспоминался разговор с полковником, и на душе у него было неспокойно.
- А Михаил Иванович часто приходит к Новицким слушать музыку? – спросил он Алёну.
- Нет, сегодня в первый раз пришел, - ответила она, явно недовольная тем, что Стас отвлёк её от созерцания осенней красоты.- Это я его пригласила. Ты же говорил мне, что ничего не знаешь о своем отце, которого арестовали в тридцать седьмом году. А дядя служит в КГБ и занимается сейчас, как он тебе сказал, реабилитацией невинно осужденных.
Он сразу отозвался на мою просьбу встретиться с тобой и сказал, что это поможет и ему кое в чем разобраться. Только он просил, чтобы ты никому не говорил об этой встрече, ни отчиму, ни даже маме.
- А я не собирался кому-либо говорить об этом. Тем более, маме… Она всегда плвает, когда заходит разговор об отце.
Они зашли в парк, где тоже было тихо и тепло. По центральной аллее еще прогуливались влюбленные пары, пожилые люди и мамы с колясками.
- Пошли на наше место, - сказала Алёна и потащила его вглубь парка, где было совершенно безлюдно и темно. Они присели на скамейку, и Алена сразу же положила руку на его плечо, но Стас даже не взглянул на нее: он всё еще думал об отце.
- Как ты думаешь, почему мама вышла замуж за Шуберта, когда отец еще не был арестован, - спросил он. - Они поссорились?
- Стас, почему ты спрашиваешь об этом у меня? Я ничего не знала, что вообще случилось с твоими родителями до тех пор, пока ты не рассказал мне о своем отце, арестованном в тридцать седьмом году. А я рассказала об этом дяде Мише. Вот и всё.
Она убрала руку с его плеча и раздраженно добавила:
- Ладно, не удался у нас сегодня вечер. Сама виновата: не надо было приглашать дядю Мишу к Новицким. Проводи меня домой и не мучайся: всё будет хорошо.
В подъезде её дома на улице Горького они, наконец, поцеловались, и Алена улыбнулась ему на прощанье:
- А ты меня всё равно любишь больше всех на свете. Я это всегда чувствую, когда ты меня целуешь…
До дома было совсем недалеко, но он почему-то миновал поворот к своей улице и пошел прямо через Манежную площадь к реке и долго стоял,
облокотившись на парапет и глядя на черную спокойную воду.
Домой Стас вернулся в полночь. Мама стояла у ворот и, когда он подошел к ней, она обняла его и заплакала. Ему было бы легче, если бы она отругала его, и у него вдруг защипало в груди, и на глаза набежали слезы.
- Не надо, мам, - сказал он. – Мы с Аленой гуляли в Филевском парке, и у нас не было часов.
- Я так и подумала, Вячеслав Сергеевич звонил в спортзал, вахтер ответил, что сегодня никаких тренировок не было. Я не знаю, что теперь ему и сказать…
- Я скажу сам…
Когда они вернулись в квартиру, Вячеслав Сергеевич и Глаша сидели за столом в гостиной, хмурые и и даже злые.
Стас, не раздеваясь, подошел к ним и сказал, решительно и смело:
- Вячеслав Сергеевич, я прошу простить меня за то, что заставил вас волноваться. Дело в том, что мы с Аленой сегодня были у Новицких, и там я встретился с полковником Михаилом Ивановичем Трошиным, который рассказал мне, как и за что был арестован мой отец.
Отчим как-то криво улыбнулся и насмешливо произнёс:
- С Трошиным? Жив ещё, курилка? Не ожидал… И что же он тебе рассказал?
- Ничего нового… Отца арестовали по ложному доносу, но имя доносчика установить не удалось…
- Да это и немудрено… У Валентина было столько врагов, что найти среди них Сальери почти невозможно… Но попытаться можно. Я обязательно повидаюсь с Трошиным и поговорю с ним. Кто, кроме меня, мог лучше знать, с кем дружил и враждовал твой отец… Но только я очень прошу тебя, не заставляй нас волноваться, когда уходишь куда-либо. Ты же прекрасно знаешь, что у мамы больное сердце…
- Я обещаю… Теперь я понял, что вы мне не враг и хотите, чтобы я был добрым и честным сыном.
На лице отчима вновь промелькнула улыбка, теперь уже без тени иронии:
- Хорошо, Стасик… Надеюсь, что мы будем друзьями…
Стас даже не вздрогнул, услышав это ненавистное для него «Стасик». Он стал спокойным и рассудительным. Потому что теперь он знал, что и как он будет делать…


  (продолжение следует)