CXLVI. Ужин друзей
Вечером все собрались в заведении Планше в отдельной комнате.
— Монсеньор, — обратился д’Артаньян к Филиппу. — Не судите нас строго за тот выбор, который нам пришлось сделать. Мы поступили, разумеется, не так, как этого хотели бы вы, и, скорее всего, во вред всем нам, но это решение пойдёт на пользу Франции.
— Вы не увидели во мне Короля, или считаете, что я недостоин? — спросил Филипп.
— Вы достойны занимать место короля Франции, монсеньор, — сказал Атос, — но есть претендент, более достойный, и сама судьба уже один раз выбрала его.
— Мы также, как и вы, не любим господина Кольбера, монсеньор, — добавил Арамис, — но этот человек доказал на деле, что он нужен Франции. Как бы я ни относился к господину Фуке, я должен признать, что его интересы сосредоточились, в основном, вокруг роскоши для своей семьи и для своих так называемых друзей, тогда как интересы Кольбера в точности совпадают с интересами Франции как государства, нуждающегося в укреплении своего экономического состояния и политической силы, то есть своих финансов, своей армии и своего флота.
— Вы же сами говорили мне, господин д’Эрбле, что я должен сместить Кольбера и не трогать господина Фуке! — удивился Филипп.
— Я сообщил это человеку, не имеющему своего мнения о том, как необходимо управлять Францией, — ответил Арамис. — Я был ослеплён, я хотел управлять Францией самостоятельно, используя вас как средство. Д’Артаньян показал мне на деле, что этот путь не годится. Король Франции не может оставаться чьей-то марионеткой. На престоле Франции должен сидеть настоящий Король. Вы постарались им стать, но у вас не очень хорошо это получается.
— Но ведь никто не заметил подмены! — воскликнул Филипп.
— Никто в вашем ближайшем окружении, вероятно, не заметил этого, — согласился Арамис. — Но это лишь благодаря тому, что вы оставили Кольбера на его должности. Этот человек успел доказать, что он не только ярый враг Фуке, но он, прежде всего, ярый друг Франции. При всех его методах, этот мерзкий шпионаж, интриги, борьба с конкурентами, и прочее, о чем мне довелось узнать, я не могу не восхититься деятельностью и целеустремлённостью его натуры. На его фоне Фуке – это всего лишь зазнавшийся павлин, который кичится тем, что имеет счастье управлять королевской казной. Признавая его щепетильность и порядочность в некоторых вопросах, не могу не признать за ним многие недостатки, и к тому же эта его порядочность в некоторых случаях становится ни чем иным, как глупостью.
— Итак, моей ошибкой было намерение отправить в отставку Кольбера? — спросил Филипп.
— Это лишь малая часть того, что мы наблюдали и крохотная часть того, что мы можем предвидеть в будущем, — сказал Атос.
— Итак, господа, вы решили, что вы четверо можете решать судьбу Франции и выбирать для неё Короля по своему усмотрению? — сказал Филипп с вызовом.
— Не так, монсеньор, — возразил д’Артаньян. — Мы убедились в том, что мы четверо не можем решать судьбу Франции и выбирать для неё Короля по своему усмотрению, поскольку Судьба уже решила этот вопрос сама. Мы признали свои действия дерзостью и отказались от того результата, к которому они привели.
— Почему же вы не засадили меня в Бастилию, как вам велел ваш Король, Людовик? — спросил Филипп.
— Потому что законный сын вашего батюшки не должен пребывать там, куда вас направил ваш брат, монсеньор, — ответил Атос. — Бывают такие приказы, которые не следует выполнять, даже если за это можно поплатиться жизнью. Д’Артаньян не посмел посадить в каземат вашего брата, предпочтя оставить его в аббатстве, что стало для вас роковым несчастьем, но он же не посмел посадить в каземат и вас, что будет для вас некоторым утешением.
— Так что же, вы повезёте меня в аббатство? В монастырь? — спросил Филипп.
— Нет, монсеньор, — ответил д’Артаньян. — Я приглашаю вас и моих друзей быть моими гостями в Шотландии, где я имею чудный домик у реки и гор. Господин граф де Ла Фер уже был там, и ему там понравилось.
— Мы сможем ходить по горам, охотиться, и заниматься другими делами, как свободные люди. Ваша жизнь не будет ограничена одной или двумя комнатами и несколькими десятками книг. Вы будете жить жизнью свободного человека, — сказал Атос. — Но во имя блага Франции, вы не будете претендовать на французский трон, поскольку это вызовет гражданскую войну, а мы этого не допустим.
— Вы хотите изолировать меня от жизни, — печально сказал Филипп.
— Только от политической жизни, — ответил д’Артаньян. — Впрочем, если политика вас по-прежнему интересует, вы можете получать информацию обо всех событиях в мире. Но вы не будете влиять на них.
— Я пробовал заниматься политикой, и мне это не понравилось, — ответил Филипп. — По-видимому, в этом причина того, что вы предпочли вернуть моего брата на французский трон.
— Монсеньор, — сказал Портос, — стоит ли заниматься тем, к чему не лежит душа? Не лучше ли жить той жизнью, которая больше нравится и, следовательно, доставляет больше удовольствия?
— У меня был дворец, у меня была роскошная жизнь, у меня были женщины, — печально сказал Филипп.
— Ну, дворца и роскошной жизни мы вам не обещаем, — сказал д’Артаньян, — но вам не обязательно будет вести жизнь отшельника и затворника.
— И вы четверо останетесь моими тюремщиками пожизненно? — спросил Филипп.
— Возможно, не все четверо, возможно не всегда одни и те же, и возможно, не пожизненно, — ответил д’Артаньян.
— Значит, вы допускаете моё возвращение на трон Франции? — уже почти совершенно равнодушно спросил Филипп.
— Мы ничего не обещаем и ничего не исключаем, монсеньор, — ответил Атос. — Жизнь – такая непредсказуемая штука!
— Я понимаю! — воскликнул Филипп. — Вы хотите, чтобы я был вашей гарантией? На всякий случай?
— Мы хотим, чтобы вы были гарантией Франции, монсеньор, — ответил Атос. — Поэтому мы не видим ничего плохого в том, чтобы вы читали книги по истории Франции и истории Европы, изучали испанский язык и следили за новостями со всего мира.
CXLVII. Смерть д’Артаньяна
Предсказание Кольбера сбылось: весной, разразилась война с Голландией.
Д’Артаньян исполнял функции маршала, не получив формально этого звания, которое так часто обещали ему оба Короля за заслуги, отнюдь не военные. Именно подобные предложения сильней всего удручало нашего героя. Он был бы рад получению этого звания за успешные боевые действия под его руководством и за личные военные качества, такие как отвага, доблесть, героизм. Ему же предлагалось это звание за подлое убийство друзей или за выполнение функций тюремщика. В результате звание маршала Франции для него приобрело отрицательный оттенок. Таким образом, он выступил во главе корпуса в двенадцать тысяч человек кавалерии и пехоты, оставаясь капитаном королевских мушкетёров. Он получал приказ овладеть одной крепостью за другой, и выполнял эти приказы, стараясь беречь людей и боеприпасы в пределах той возможности, которая предоставляется главнокомандующему в подобных обстоятельствах, то есть почти не имея такой возможности.
За месяц корпус д’Артаньяна взял двенадцать крепостей если и не исключительно благодаря его военному таланту и личной доблести, то, во всяком случае, в значительной части вследствие этих его качеств.
Между тем, Людовик XIV, возвративший из монастыря Луизу де Лавальер, делил своё внимание между ней, законной супругой Марией-Терезией, и восходящей звездой двора госпожой де Монтеспан. Фаворитки соревновались между собой во всём, даже в придумывании прозвищ Королю-Солнцу. Если Луиза стала называть его Людовиком Победоносным, то господа же Монтеспан называла его Людовиком Непобедимым, что послужило её очередной победе над соперницей, выдвинув её на первое место, и отодвинув Луизу на второй план. Таким образом, начали сбываться предсказания герцогини де Шеврёз о том, что Король – всего лишь мужчина, поэтому Луиза может, разумеется, претендовать на роль первой фаворитки Короля, но никоим образом не может надеяться быть вместе с тем и его последней фавориткой. Довольный Людовик полностью простил д’Артаньяну все унижения, которые ему пришлось пережить, чему немало способствовал выбор, который в итоге сделали д’Артаньян и Арамис в тот знаменательный для всей Франции день, о котором никто во Франции не подозревал. Герцогиня де Шеврёз также была обласкана Королем и получила дополнительные привилегии в дополнение к полученной от Анны Австрийской привилегии проживать в правом крыле Лувра, занимая вместе со своими слугами десяток самых лучших комнат.
В один прекрасный день Король решил выполнить обещание, которое он так часто давал д’Артаньяну и до сих пор не исполнил.
Король при очередной встрече с Кольбером сказал ему:
— Господин Кольбер, давно следует выполнить обещание, данное господину д’Артаньяну, ведь мои приказы и свои обещания он выполняет неукоснительно.
— Я уже давно распорядился приготовить для господина д’Артаньяна маршальский жезл и шкатулку для него, — ответил Кольбер. — Патент на звание маршала Франции также уже давно заготовлен, достаточно только поставить на нём подпись Вашего Величества. Однако же, каждое подобное действие требует надлежащего повода и подходящего времени.
— Вы считаете, что взятие двенадцати вражеских крепостей – недостаточный повод для этого? — спросил Король.
— Теперь уж время упущено, последняя крепость была взята более недели назад, — сказал Кольбер. — Если патент подписать сейчас, господин д’Артаньян может упрекнуть нас за нерасторопность. Или же он решит, что вы, Ваше Величество, долго сомневались, давать ли ему это звание, или нет. Гораздо лучше будет вручить ему эту награду в день взятия тринадцатой крепости. Это будет выглядеть как награда, которая вручена немедленно после выполнения соответствующих условий этим претендентом. Или же можно вручить его как аванс за взятие тринадцатой крепости.
— Быть может, вы и правы, господин Кольбер, но это выглядит чем-то мелочным, — проговорил Людовик с кислой миной. — Одной крепостью больше, одной крепостью меньше. К чему тянуть?
— Я вас понимаю, Ваше Величество, — ответил с поклоном Кольбер. — Я тотчас принесу патент вам на подпись.
— Хорошо, — кивнул Король, но почувствовав, что победа над Кольбером досталась ему слишком легко, и опасаясь, как бы это не уязвило его министра, он нехотя добавил. — Впрочем, быть может, вы правы. Пусть этот патент будет у вас, а вы вручите его господину д’Артаньяну тогда, когда сочтёте нужным.
Таким образом, в этом небольшом соревновании победителем остался Кольбер, а проигравшей оказалась, как водится, Справедливость.
Тем временем, д’Артаньян готовил штурм тринадцатой крепости. Для большего успеха он велел по ночам насыпать холм с пологим склоном со стороны французской армии и с резким обрывом со стороны армии голландцев. На этот искусственный холм он велел выкатить четыре пушки, защитив канониров мешками с землёй, которые образовали нечто вроде крепостной стены. Под его командованием пушки непрерывно палили по крепости. Благодаря своему возвышенному положению, они позволяли лучше прицелиться, ядра перелетали крепостную стену и наносили серьёзный ущерб врагу. Д’Артаньян лично руководил канонирами, и его фигура в шляпе с белым пером была отлично видна как французским солдатам, так и голландским.
Голландцы, раздраженные этой неожиданной напастью, сосредоточили огонь крепостных пушек на этой рукотворной насыпи, надеясь ликвидировать все четыре французские пушки. Когда ядра стали прилетать одно за другим, д’Артаньян сказал своим канонирам:
— Поберегите себя, господа, отойдите на безопасное расстояние. Ночью мы дополнительно укрепим нашу огневую точку, пополним запасы пороха и ядер, и завтра крепость будет наша.
— А как же вы, господин д’Артаньян? — спросил верный д’Аркур.
— Через минуту я также спущусь к вам, — ответил капитан. — Я лишь осмотрю напоследок разрушения, которые мы им нанесли.
После этих слов д’Артаньян взял подзорную трубу и под прикрытием одной из пушек стал внимательно изучать трещины в крепостной стене противника. В этот момент со стороны крепости прилетело ядро, которое ударило прямо в пушку, за которой стоял д’Артаньян. Пушка, откатившись, ударила капитана в грудь, на которой, несмотря на покрывавшую её панцирь, тут же выступило кровавое пятно. В то же время другое ядро вырвало из насыпи огромный кусок земли, который почти засыпал упавшего от первого удара д’Артаньяна.
— Капитан д’Артаньян ранен! — вскричал д’Аркур и бросился на выручку к своему капитану.
— Это перст Божий! — сказал, задыхаясь, д’Артаньян.
— Молчите, капитан, молчите! — воскликнул д’Аркур. — Мы вынесем вас за пределы досягаемости вражеских пушек. Скоро вами займётся врач.
Д’Аркур сделал знак двум солдатам подхватить д’Артаньяна и отнести его в палатку врача.
— Что случилось? — спросил один из канониров. — Наш главнокомандующий убит?
— Все мы под Богом ходим, — ответил д’Аркур, — надеюсь, он только ранен.
Военный врач Стефан Дюваль осмотрел д’Артаньяна и с грустью сказал:
— У вас сломано, по меньшей мере, три ребра, господин д’Артаньян.
— Что ещё? — спросил капитан, тяжело дыша.
— Вы можете делать глубокий вздох? — спросил врач. — Где вы ощущаете боль?
— Вот здесь, — ответил д’Артаньян, указывая на грудь.
— Быть может, мне удастся спасти вашу жизнь, — сказал врач, — но не в этих условиях.
— Господин д’Артаньян! — воскликнул д’Аркур, заглядывая в палатку. — Прибыло срочное послание для вас!
— Читайте, д’Аркур, — сказал д’Артаньян, с трудом глотая воздух.
— Господин капитан, это письмо от господина Кольбера, — сказал д’Аркур.
Он взломал печать на письме, и прочитал следующие слова:
«Господин д’Артаньян! Король поручает мне уведомить вас, что, принимая во внимание вашу безупречную службу и честь, которую вы доставляете его армии, он назначает вас маршалом Франции. Его Величество восхищен победами, которые вы одержали и рассчитывает на дальнейшие победы корпуса под вашим руководством. Посылаю вам также шкатулку с маршальским жезлом и патентом, подписанным Его Величеством.
Подписано: Ж.-Б. Кольбер».
— Д’Аркур, — сказал д’Артаньян, напрягая все силы, — поручаю вам восстановить насыпь сегодня ночью и заменить разбитую пушку на исправную. Поставьте туда ещё три пушки. Завтра с рассветом вы произведёте артиллерийскую подготовку. Бейте из всех орудий под двенадцатый зубец, если считать справа. Там хорошая трещина. Пять точных попаданий обрушит эту стену. Сразу после обрушения давайте сигнал к штурму. К обеду крепость будет наша.
— Капитан, вам нельзя говорить, — сказал врач.
— Господин Дюваль, благодарю вас, я уже всё сказал, — ответил д’Артаньян и закрыл глаза.
— Он будет жить? — спросил д’Аркур.
— Для завтрашней атаки я вам его не верну, а там посмотрим, — ответил Дюваль. — Вы должны действовать так, как если бы его у вас не было.
— Да, д’Аркур, — сказал д’Артаньян, открывая глаза. — Завтра вы будете мной. Возьмите это письмо и эту шкатулку. Мне они больше не понадобятся.
— Что с капитаном? — спросил д’Аркура один из офицеров. — Он жив? Он будет жить?
— Не знаю, — ответил д’Аркур. — Ему принесли патент на звание маршала Франции и маршальский жезл, но. Мне кажется, это не произвело на него никакого впечатления.
— Неужели он так плох? — озабоченно спросил офицер. — Понимал ли он хотя бы, о чём шла речь?
— Он отдал мне последние указания относительно завтрашнего боя и сегодняшней ночной подготовки к нему, — ответил д’Аркур. — Завтра я буду вашим командиром.
Ночные действия и утренняя атака были осуществлены в полном соответствии с указаниями д’Артаньяна и привели к предсказанным им результатам. Крепостная стена под двенадцатым зубцом рухнула, пехотинцы устремились в пробитую брешь и крепость была взята.
В три часа дня д’Аркур разыскал врача.
— Где наш капитан? — спросил д’Аркур.
— Его уже нет, — ответил доктор Дюваль, имея в виду, что он распорядился перевезти д’Артаньяна далеко в тыл, поскольку ему требуется длительное лечение. — Я распорядился…
— Не надо, — перебил его д’Аркур. — Скажите только, какие были его последние слова?
— Последние слова? — удивился доктор Дюваль. — Позвольте-ка! Он сказал следующее: «Атос, Портос, до скорой встречи. Арамис, прощай навсегда!»
— Что это означает? — спросил д’Аркур.
— Этого я не могу вам объяснить, — ответил доктор Дюваль. — Извините, я спешу к другим раненным.
— Доктор Дюваль, — обратился к врачу седой мужчина, который подошёл к ним за несколько минут до этого и слышал весь их разговор. — Я граф Рошфор, друг капитана д’Артаньяна. Это правда? В капитана попало пушечное ядро?
— Вы же слышали! — ответил доктор. — Простите, я спешу.
— Какова судьба! — задумчиво проговорил Рошфор. — Ему досталась именно та смерть, о которой он рассказал за два месяца до этого! И его последние слова были о его друзьях! Как жаль, что я столь долго не входил в их число!
Д’Артаньян потерял много крови и почти лишился сил. Несмотря на то, что доктор Дюваль обработал его раны, состояние раненного было на грани между жизнью и смертью. Понимая ценность главнокомандующего, доктор Дюваль распорядился отослать его во Францию на корабле, который отправлялся туда в самое ближайшее время. Также он велел сестре милосердия мадемуазель Кампредон сопровождать капитана.
Так в бессознательном состоянии д’Артаньян отбыл к берегам Франции, оставив свой маршальский жезл и патент маршала Франции в руках старшего лейтенанта д’Аркура.
Вечером того же дня в войска прибыл господин Кольбер.
— Я желаю видеть господина д’Артаньяна! — сказал он.
— Господина д’Артаньяна нет здесь, — ответил д’Аркур. — В него попало пушечное ядро во время вчерашнего сражения.
— Он погиб? — спросил Кольбер.
— Его отвезли на корабле, врач сказал, что он очень плох, — ответил д’Аркур. — Последние слова доктора были о том, что капитана д’Артаньяна больше нет.
— Почему вы называете его капитаном? — удивился Кольбер. — Разве он не получил патент маршала Франции?
— Он не успел вступить в эту должность, — ответил д’Аркур. — Я возвращаю вам письмо, патент и шкатулку с маршальским жезлом.
— Что ж… — проговорил Кольбер. — Это судьба! Я доложу Королю.
Эпилог
Некоторое время спустя, после описанных в данном романе событий, Д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис устроили пикник посреди лесной полянки в Шотландии, недалеко от имения Монквиль, принадлежащего д’Артаньяну.
— Друзья мои, этот пикник напоминает мне парочку других, — сказал д’Артаньян.
— Клянусь шпагой, я знаю, о чем вы говорите! – воскликнул Портос. – Во-первых, это завтрак на бастионе Сен-Жерве? Славные были денёчки!
— Соглашусь, — мягко улыбнулся Арамис.
— За нашу молодость, друзья! Почему ваши кубки пусты? – воскликнул Атос, хотя сам он почти не пил.
— Ну, а второй? – спросил д’Артаньян.
— Конечно, тот, на котором мы задумали это славное мероприятие, — сказал Арамис с той же мягкой улыбкой.
— Всё так, друзья! Как же я рад, что мы снова вместе, как тогда, и как, я надеюсь, всегда! – воскликнул д’Артаньян, опрокидывая свой кубок с превосходным анжуйским вином. – И знаете, что мне сейчас пришло в голову?
— По-видимому, сейчас узнаем, — усмехнулся Атос.
— А то, что мы с вами вчетвером, держим руку на пульсе истории вот уже почти сорок лет.
— Помилуйте, д’Артаньян, неужели мы такие старые? – запротестовал Арамис.
— Я помню, Арамис, вы не сильны в математике, — вставил шпильку д’Артаньян.
— Не силён, ей-богу! – ответил Арамис.
— Зато в архитектуре, — продолжал д’Артаньян.
— Не будем об этом! Так что вы говорили о пульсе истории?
— Я утверждаю, что история – это и есть мы, а мы – это и есть история. Мы иногда подправляем её ход, то есть я говорю, что мы держим в руках бразды этой норовистой лошадёнки.
— Как всегда соглашусь с вами, д’Артаньян, — ответил Арамис после того, как украдкой прощупал на груди некий конверт и убедился, что письмо всё ещё там, где ему положено быть.
— И никто нас не может остановить! – продолжал д’Артаньян. – Никто не посмеет перейти нам путь.
— Никто! – подтвердил Арамис, — Но ради бога тише!
В это время сухая ветка треснула под ногой Дидье дю Трабюсона, бежавшего из Османской империи и давшего себе клятву убить господина д’Артаньяна и господина д’Эрбле.
— Неужели здесь в лесу нас могут услышать? – удивился д’Артаньян. – Я слыхал, что у стен есть уши, но ведь здесь нет даже стен. Только деревья.
— Разве что какой-нибудь глупый дикий зверь? Например, белка, – с этими словами Арамис флегматично выстрелил в кусты.
Пуля Арамиса попала в грудь дю Трабюсона, он вскрикнул и рухнул на землю лицом в муравейник.
— Мне кажется, я услышал крик? – насторожился д’Артаньян.
— Белка, сударь! Белка, — возразил Арамис.
— Что по мне, так это был целый кабан! – воскликнул Портос, — я, пожалуй, взгляну.
— Не стоит, Портос. – мягко возразил Атос, — Арамис ведь вам сообщил, что это была белка, стало быть, это была белка.
— Белка, или куница. Я слаб в биологии, как и в математике, — усмехнулся Арамис.
— Надеюсь, с ней не было других … бельчат, — усмехнулся Портос.
— Мы засиделись, — ответил Атос и молча указал Гримо на то, что он может прибрать вещи.
— Мадемуазель Кампредон уже заждалась нашего маршала, — улыбнулся Портос.
— А миссис Томсон заждалась нашего барона, — вставил ответную шпильку д’Артаньян.
— Тётушка мисс Грефтон весьма недурна, — улыбнулся Портос. — К тому же она находит меня импозантным.
— Я не интересовался, каким находит меня мадемуазель Сюзанна Кампредон, — ответил д’Артаньян, — для меня гораздо важнее, что я нахожу её очаровательной.
— Друзья мои! — воскликнул Портос. — Кажется, наш друг вознамерился жениться и наделать полдюжины маленьких д’Артаньянчиков! После этого нам придётся съехать из Монквиля.
— Вам-то чего опасаться, Портос? — спросил д’Артаньян. — Ведь Франсуа обратил в деньги все ваши поместья и перечислил эти деньги на ваш счёт! Вы богаты, мой друг, и можете купить десять таких Монквилей.
— Это правда! — гордо ответил Портос. — Но я ещё не решил, где я хотел бы провести остаток своих дней. Я пока не выбрал подходящего замка. Здесь в Шотландии все поместья какие-то слишком уж скромные.
— Друзья мои, — сказал Атос, — мы с Арамисом рады за вас. Вы можете наслаждаться маленьким семейным счастьем.
— Послушайте, Атос! — сказал Арамис. — Неужели за всю жизнь вы не встречали женщину, которая могла бы…
— Дорогой друг! — перебил его Атос. — Этот вопрос я и сам задавал себе, но я до сих пор не могу дать ответ на него. Иногда мне кажется, что … Впрочем, нет, я уже стар для семейной жизни.
— А вы, Арамис? — спросил д’Артаньян. — Кажется, вы собирались стать Папой Римским?
— Не в этом году, — улыбнулся Арамис. — А наш юный друг Филипп, кажется, вовсе не тяготится своей долей?
— Погодите, Арамис, не загадывайте так далеко, — ответил Атос. — Времена меняются, и люди тоже меняются.
— И мы тоже меняемся, Атос, — согласился Арамис.
— Чёрт побери, если что-то неизменное в этом вечно меняющемся мире? — спросил Портос.
— Есть, — ответил д’Артаньян. — Наша дружба. Один за всех!
— И все за одного! — воскликнули в один голос Атос, Портос и Арамис, после чего все четверо весело засмеялись, вскочили на коней и поскакали.
Вот и смерть ко мне подступила,
Я взглянул костлявой в глаза,
Но спешить не буду в могилу,
В рукаве моём три туза.
Первый туз – стальная отвага,
От такой бежит сатана.
Из любого в жизни зигзага
Зачастую выводит она.
Туз второй – солдатская дружба,
В час любой поддержит она.
С ней любая тяжкая служба
Не проблемна и не страшна.
Третий туз – шальная удача,
Хоть приходит она не вдруг,
Ведь и быть не может иначе,
Если есть отвага и друг.
Обманул я смерть на минутку,
Мне подарена новая жизнь,
Не лишиться б только рассудка!
Эй, Фортуна, на миг задержись!
Пусть к чертям идут все сраженья,
Мне уже противна война,
Нету к ней во мне уваженья,
И в печёнках сидит она.
Я могу расслабиться малость:
Заслужил ведь уже, кажись?
Потому что то, что осталось,
Это вовсе не вся моя жизнь.
Они поскакали в том направлении, о котором я расскажу моим дорогим читателям в следящей книге моего романа, ведь то, что вы только что закончили читать, было лишь первой книгой моего нового романа «Два года спустя». Вторая книга появится, если …
Послесловие
Когда я уже написал эту книгу, мне показалось, что она никуда не годится. Поэтому я не стал посылать её издателю. Сначала я должен показать её моей маленькой мучительнице.
Что-то она скажет на этот счёт?
Появится ли вторая книга, теперь целиком и полностью зависит только от неё.
АННОТАЦИЯ
Автор книги, В.А. Жмудь, стилизовал свое произведение под Александра Дюма, подобно тому, как многие авторы прошлого выдавали свои произведения за подлинные мемуары других авторов. Так, например, Гасьен де Куртиль де Сандро писал свои книги под видом мемуаров графа Рошфора, капитана д’Артаньяна и других реальных исторических лиц. Сам Александр Дюма свой роман «Княгиня Монако» преподносит читателям как подлинный дневник княгини. Даниэль Дефо указал в названии книги, известной большинству читателей как «Робинзон Крузо», что эта книга написана самим Робинзоном и излагает подлинные события, случившиеся с ним. Книга не претендует на историческую точность. Так, в частности, излишняя снисходительность Александра Дюма по отношению к одним историческим лицам, как, например, к суперинтенданту Фуке, которому Дюма приписывал чрезвычайное благородство, поистине королевскую щедрость и абсолютную невинность, сопровождается абсолютно негативным изображением, например, Жана Батиста Кольбера, который, разумеется, не был таким злодеем, каким показал его писатель. Следует отметить, что сам Дюма в разных книгах подчас абсолютно по-разному изображал разных исторических лиц. Так если в романе «Три мушкетёра» образ кардинала Ришельё резко отрицательный, то в романе «Двадцать лет спустя» герои вспоминают о нём с теплотой, а в романе «Красный сфинкс» образ этого человека явно положительный. Такие же метаморфозы можно указать в отношении деятелей французской революции. Автор данного романа, таким образом, пытался скорее раскрыть вероятную оценку исторических лиц, которую мог бы дать писатель Александр Дюма, а не беспристрастный историк. Единственная цель данного произведения – это предоставить читателям возможность ещё раз насладиться благородством, верностью и отвагой четырех героев трилогии Александра Дюма, и прежде всего, приключениями главного героя трилогии – капитана д’Артаньяна. Ваши отзывы о романе и оценки произведения вы можете оставлять на сайте Проза.Ру.
В особенности, если вы хотите прочитать вторую книгу этой дилогии.
Быть может, вам любопытно знать, что за письмо прощупал у себя на груди Арамис, чтобы убедиться, что он на месте? Если вы хотите узнать, что содержалось в этом конверте, и кому было адресовано это письмо, а также узнать о дальнейших приключениях четырех друзей, дайте мне знать, дорогие читатели.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
На этом первая половина папки, попавшей мне в руки, закончилась, как закончился и мой отпуск.
Не знаю и сам, когда я доберусь до второй половины. Переводить с французского оказалось не так легко, как мне думалось поначалу. Ведь я этот язык изучил очень поспешно.