Мои женщины Январь 1965 Труд и домоводство

Мои женщины. Январь 1965. Труд и домоводство.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из домашнего фотоальбома автора: 1965 год. Суворовская ЦРБ №1. Инфекционное отделение. Старшая медсестра Нина Васильевна Суворова (Максимова) на своём рабочем месте. Фото для информационного стенда в больнице: «Передовики медицинского труда».

Уроки труда и домоводства в учебном 1964-1965 году в 5 классе были 2 раза в неделю, как по физкультуре, биологии и истории. Из этого простого факта выходило, что труд и домоводство по значению не ниже всех этих предметов. Кроме этого мой папа был учителем труда и машиноведения в Суворовской средней школе №2, куда его направил райком и горком партийной организации города Суворова, потому что в городе и районе была большая нехватка квалифицированных рабочих и специалистов. В школе, в которой работал мой папа, обучение велось по 11-летней программе, в которой труд был одним из основных предметов.

Задача Суворовской средней школе №2 ставилась такая – к окончанию 11 класса подготовить выпускников для работы на предприятиях по разным рабочим специальностям. Эту задачу учителя-коммунисты партийной организации школы №2 выполнили с успехом, честью и достоинством. Многие выпускники самой лучшей и сильной школы в Суворове стали замечательными специалистами, профессиональными рабочими, специалистами, руководителями и успешными начальниками. Кстати, почти все ученики, которые учились у моего папы, называли его «Учитель» (с большой буквы), потому что он учил их не только труду и рабочим специальностям, но и жизни.

Таким образом, я ходил на уроки труда с большим удовольствием, потому что уже с детства, с 3-х лет, я умел забивать гвозди молотком, с 4-х лет – выпрямлять кривые гвозди на толстом металлическом диске, с 5-ти лет – пилить доски, с 6-ти лет - выпиливать лобзиком, с 7-лет - строгать ножом палки, вырезать в сырой коре орешины узоры, делать из орешины свистки и так далее.

В свои 11 с половиной лет я уже знал все деревенские сельскохозяйственные работы и выполнял их по мере сил, в том числе работал на току, вороша на сушилке и веялке зерно. Дед Аркадий, двоюродный брат моего дедушки по отцовской линии, Ивана Егоровича Суворова, научил меня в деревне делать скворечники и лёгкие грабли для ворошения сена, а мой папа. Суворов Сергей Иванович, привлекая меня к домашним делам и заботам, практически научил меня пользоваться всеми и любыми инструментами. Кроме этого, занимаясь судомоделизмом, я мог делать очень маленькие и сложные детали, например, революционного крейсера «Аврора». Деревянные копии оружия для игр в войну – стрелкового (наган) и холодного (шпага) – я тоже делал сам.

Школьные мастерские, как правило, создавались в полуподвальных (цокольных) этажах или в подвалах; в нашей школе №1 школьная мастерская была в подвале, где было немного сыро и прохладно. Наш учитель по труду был пожилым хмурым и неразговорчивым человеком, чем-то похожим на моего друга Великого Змея в детском санатории в Чекалине.

Наш учитель по труду был хорошо знаком с моим папой, оба они были фронтовики, поэтому ко мне наш учитель по труду относился как к его помощнику. Всех остальных он «привечал» только по одному критерию – серьёзности отношения к урокам труда. Наш учитель труда считал уроки труда самыми главными и важными в учебной программе школы.

Школьные мастерские в подвале обеспечивали ученикам выполнять любые учебные столярные и слесарные учебные задачи, здесь можно было обрабатывать древесину, металлы и пластмассы, выполнять электромонтажные работы, изготовлять модели, приборы, инструмент и даже мебель (табуретки). Естественно, в школьной мастерской хранились материалы для занятий и ремонта, поломанная мебель и парты, школьные доски, всякие учебные приспособления и масса всего самого интересного, полезного и нужного. Наш учитель по труду тоже был мастер своего дела и мог делать руками всё, что надо было для школы, школьного хозяйства и домов учителей.

В столярной мастерской-классе рабочие места учеников были оборудованы столярным верстаком, в слесарной — слесарным. В классах-мастерских был необходимый для работы инструмент и материалы. Однако для механической обработки материалов в нашей школе были только деревообрабатывающие токарные станки, шлифовальный круг-точило и два настольных сверлильных станка. Токарные станки по металлу были только в школе №2 у моего папы.

Уроки труда наш учитель начал с того, что глухо, медленно, но веско сказала нам, ученикам: «Заботясь о трудовой подготовке учеников, наша страна расходует большие средства на оборудование школьных мастерских. Долг каждого из вас – содержать в образцовом состоянии инструменты, верстаки и прочее оборудование, так как всё это является народным имуществом, то есть общим достоянием. Берегите станки, инструмент, материалы и свои руки и глаза, она вам ещё пригодятся».

Потом нам выдали рабочую одежду – бэушные сатиновые чёрные халаты на пуговицах. Некоторые пуговицы на рукавах и на полах халатов были оторваны или держались на ниточке, поэтому нам сразу же приказано было принести из дома нитки, иголки и пуговицы, чтобы потом каждый мог пришить к своему халату «свои» пуговицы. Кроме рабочих халатов нам давали на определённые работы специальные фартуки, нарукавники и рукавицы.

Наш учитель по труду не терпел опозданий и опоздавшего «наказывал» внеочередной уборкой мусора в мастерской. Пока мы что-то делали, провинившийся мёл пол веником, собирал в совок мусор, наводил порядок на стеллажах кладовой, но одновременно, обязан был внимательно смотреть и слушать, что мы делаем. Во время занятий каждый ученик должен был соблюдать правила внутреннего распорядка в мастерской, которые наш учитель объявлял только по одному разу; как говорится, «кто не услышал и недопонял, я не виноват».

Мы не боялись нашего учителя по труду, но почему-то изначально, сразу, с первого же учебного дня мы все как-то прониклись к нему и поэтому строго выполняли его порядок работы в школьных мастерских. Перед началом урока мы прибегали в мастерскую до звонка на урок. При себе каждый из нас имел свой дневник, тетрадь, карандаш, линейку и резинку. Пионерские галстуки мы не снимали, но концы его прятали внутрь рубашек. На голове каждый из нас должен был иметь головной убор – берет или косынку, повязанную на лоб. Если не было берета или косынки, то разрешалось свернуть из газеты «пилотку».

Пилотку из газеты научил нас делать наш учитель труда. Это делалось так: газетный лист складывался пополам по длине; затем газетный лист разворачивался и складывался пополам по ширине; после этого к центру сворачивались и приглаживались углы с обеих сторон. После этого прямоугольную полоску снизу сгибали к центру 2 раза (для прочности), затем заготовка пилотки переворачивалась и всё повторялось с обратной стороны. После этого опять пилотка переворачивалась и сгибались углы к центральной линии перегиба; углы расправлялись и сгибались в другую сторону – вверх по линиям сгиба. Затем эти углы в свёрнутом состоянии сворачивались к центру пилотки и их края заправлялись под полосы ободка. Получалась настоящая «шапка Мономаха» из газеты…

В начале занятий урока  мы должны были внимательно осмотреть своё рабочее место, проверить наличие инструментов, материалов, чертежей или готовых образцов того, что мы должны были сделать. Мы должны были взять в руки инструменты,  чтобы их ощутить и почувствовать. После этого учитель показывал и рассказывал, что нам надо делать и мы приступали к работе. Во время занятия наш учитель ходил по мастерской, смотрел, подсказывал, подправлял, отвечал на вопросы, но не помогал, требовал, чтобы мы всё делали сами.

Любые перерывы в работе, отлучки или иные какие-либо изменения в порядке работы осуществлялись только с ведома или разрешения учителя. При этом мы должны были сами наблюдать за действиями своих товарищей – соседей по рабочим местам, и вовремя их предупреждать об опасности. Когда надо было, учитель командовал: «Прекратить работу!» и что-то нам объяснял дополнительно, после чего опять командовал: «Начать работу!». Когда мы сказали учителю, что «не надо нами командовать!», он нам ответил так…

- Представьте, что вы все работники оборонного завода во время войны и над вами висит лозунг «Всё для фронта, всё для Победы!». При этом каждый инструмент, каждая заготовка на счету и брака не должно быть. Если сломал инструмент, то ты пособник врагам, если испортил заготовку, то ты вредитель. Кумекаете? А ответственность за всё – по законам военного времени и без пощады. Ясно?
- Ясно! – отвечали мы хором и добавляли. – Но сейчас не война…
- И что? – спрашивал нас учитель по труду. – Значит, можно терять и портить инструмент, делать брак, выпускать негодную продукцию? Всё равно это не на пользу, а только во вред нам всем, значит, пособничество врагам нашим.
- А кто наши враги? – спрашивали мы учителя.
- Лень, зазнайство, глупость, бессовестность, бестолковость, - отвечал нам учитель, у которого самое страшное обвинение человека (ученика) было назвать его бессовестным.
- Самый вредный человек – это бессовестный человек, - говорил он. – Если человек бессовестный, то у него нет совести, чести и достоинства, значит, он не человек, а так, одно название…

Когда во время работы возникала необходимость перерыва, мы все по команде учителя по труду выходили на открытый воздух, а мастерскую проветривали. Перед окончанием урока мы по команде учителя все одновременно прекращали работы, вытирали тряпками инструменты, убирали мусор и опилки с рабочего стола (верстака), сдавали учителю результаты своих работ, клали то, что мы сделали или недоделали на стеллажи кладовой, чистили у входа рабочую одежду, мыли с мылом руки, вешали фартуки и рабочие халаты на вешалки, а головные уборы – на полки. Только после этого мы забирали своё «имущество» и бежали в свой класс или домой, если урок труда был крайним за день учёбы.

Всякий раз, когда мы проходили занятия на уроках труда, мы живо обсуждали всё, что с нами происходило, что мы делали и сделали и гордились тем, что наш учитель труда буквально всех хвалил за работу, даже если мы что-то сделали «на копейку». Наш Учитель по труду знал настоящую цену труда…

Каждый раз на новом уроке труда наш учитель начинал с объявления общих и конкретных  правил техники безопасности и культуры труда. Он говорил нам, что в вопросах обеспечения безопасности не грех заучивать эти правила наизусть. Он говорил нам…

Чтобы избежать ранений и хорошо работать необходимо твёрдо знать, помнить и выполнять следующие правила техники безопасности:

1. Соблюдать трудовую дисциплину, то есть не оставлять рабочего места без разрешения учителя; не играть и не баловаться с инструментами; особо не разговаривать и  не мешать работать другим; не вертеть просто так ручки и рычаги станков, ничего не включать или выключать без разрешения учителя, особенно настольные станки – сверлильный и точило.
2. Содержать в должном порядке рабочее место, то есть не класть и не накладывать на рабочем месте лишние инструменты и материалы; убирать рабочее место щёткой тщательно, не оставляя мусора; не сдувать губами и не сметать руками стружки и опилки, только щётками и только в совки.
3. Не использовать неподходящий для работы инструмент, не подменять нужные инструменты другими инструментами; не совать отвёртки в розетки; беречь при работе с инструментами пальцы, руки, глаза, кожу рук и лица.

Говоря о культуре труда в мастерских, учитель нам говорил…

- Запомните и соблюдайте правила культуры труда в мастерских, где бы вы ни были. Ваша спецодежда должна быть чистой и соответственно заправленной. В карманах спецодежды всегда должна быть чистую тряпку или ветошь для вытирания рук и инструментов до и после работы ими.
- Получив задание от меня (учителя), подготовьте инструменты, необходимые для его выполнения. Инструменты на рабочем месте кладите так, чтобы было удобно ими пользоваться.
- Свою работу-задание выполняйте качественно и в срок. Учитесь работать быстро, аккуратно и красиво. Оберегайте инструменты от повреждений.
- Запомните: если на вашем изделии останутся заусенцы, шероховатости, неровности и размеры изделия не будут соответствовать вашему заданию, то вы сотворили брак – негодную вещь, а сами вы – бракодел, негодный человек. А знаете, кто такой «негодный человек? Негодяй, вот кто…

Да, наш учитель труда был суровым человеком и говорил с нами «по-рабочему», просто и сурово, но мы принимали его суровость, она нам нравилась, потому что он говорил очень правильно и просто, без всяких «суффиксов» и «артиклей»…

Ещё в 4 классе на уроках труда мы изучили технику и технологию обработки древесины. Мы узнали, что вырабатывают из древесины, какие при этом используются машины, механизмы, инструменты и детали. Мы научились делать эскизы или технические рисунки (почти чертежи деталей и изделий). Мы быстрее, чем на уроках рисования, научились пользоваться карандашом, линейкой и угольником. Мы узнали, что такое древесина и фанера. Мы работали и выпиливали ручным и электрическим лобзиком. Мы размечали изделия из древесины, пилили разными пилами вдоль и поперёк; сверлили отверстия коловоротом и дрелью. Мы соединяли деревянные изделия с помощью гвоздей и шурупов.

Теперь в 5 классе мы почти свободно выполняли все работы с древесиной и обрабатывали металлы. Мы делали изделия из жести и проволоки; организовывали рабочее место для обработки металлов, изучали инструменты для измерения и разметки, мерили масштабной линейкой и откладывали размеры на металлических заготовках «чертилками» и «кернами». Мы совершали несложные электротехнические работы; изучали, что значит электричество в жизни человека, источники электрического тока, проводники и изоляторы. Мы узнали, что такое «цепь электрического тока», как включаются в цепь электрические лампочки. Мы узнали устройство арматуры и условные обозначения на электрических схемах.

В этом 1964-1965 учебном году мы организовали свои «рабочие места ученика в школьной мастерской», серьёзно, как настоящие рабочие, под роспись в журнале, изучили Правила техники безопасности и даже Правила оказания первой помощи при травмах. Теперь мы не просто изучали свойства древесины и технику работы с деревом, но начали делать настоящие вещи. Например, мы делали и обрабатывали ручки для мётел, лопат и грабель; ручки и кузова носилок; ручки столярных инструментов и даже мебель – маленькие стульчики и табуретки. Лично я делал по чертежам складную скамейку-лестницу для школьной библиотеки…

Теперь мы не только изучали технику и технологию работы с древесиной и металлом, но и конкретные способы изготовления изделий. Теперь мы не только использовали инструменты, а налаживали их, чтобы лучше ими работать. Теперь мы начали работать на токарных станках по дереву, но только под строгим контролем учителя. Мы изучили на практике все виды пиления, строгания, сверления и долбления древесины, виды соединений изделий и деталей из древесины, способы отделки изделий из дерева.

Изучая технологию обработки металлов, мы опять, но по-новому, исследовали листовой металл и проволоку; эскизы и чертежи»; правила и приёмы разметки по металлу; научились размечать круг, треугольник, находить центр изделия из металла. Мы научились выпрямлять листовой металл и проволоку; резание листовой металл ножницами. Мы научились сгибать листовой металл и проволоку, соединять листовой металл (кровельное железо) простым швом.

Мы овладели приемами работы со всеми видам проволоки, научились паять мягкими припоями. Теперь мы умели сверлить металл ручной дрелью и на сверлильном станке под строгим контролем учителя труда. Мы «зенковали» отверстия, соединяли металлические изделия болтами с гайками и даже заклёпками. Мы сами делали разные изделия из жести и проволоки – совки, коробки, лотки.

В этом 1965 году мы уже выполняли настоящие электротехнические работы, потому что изучали (разбирали и собирали), а также ремонтировали настоящие бытовые электроприборы – утюги, электроплитки, выключатели, патроны для лампочек, паяльники, настольные лампы и так далее. Мы ещё не лазили по стенам, чтобы прокладывать на роликах электрические цепи, но зато монтировали на стендах настоящие электроосветительной сети и цепи. В частности, мы делали стенд по электротехнике как большое наглядное пособие и «безумно» радовались, когда у нас всё светилось, включалось и выключалось…

В то время, когда мы выполняли «мужские» учебные задачи и работы на уроках труда, наши девочки 5 «А» класса занимались на уроках домоводства. Я знал, что они там делают, потому что у нас дома, в библиотеке моего отца, были книги-учебники и пособия по труду и домоводству. Хотя это и «девчачьи» уроки и задания, но мне тоже нравилось овладевать знаниями и умениями по домоводству. Тем более, что моя мама поощряла мой интерес к «девчачьим» умениям и учила меня шить, вязать, стирать, гладить, готовить горячие блюда и холодные закуски, сервировать си накрывать стол к завтраку, обеду, ужину и создавать праздничное застолье. Моя мама не раз мне говорила, что «настоящий мужчина должен уметь делать всё, что необходимо в жизни, но это не значит, что он должен всё это делать».

- Если что-либо со мной или с папой случится такое, что мы не сможем что-то делать по дому или домашнему хозяйству, ты должен нас заменить, - сказала как-то мне моя мама. – Поэтому ты, Саша, должен уметь делать всё, что необходимо по жизни человеку, чтобы справиться со всеми трудностями и быть самостоятельным и независимым от обстоятельств. Ты меня понимаешь?

Я не очень понимал, о чём мне говорит моя мама, но зато я знал, что все попытки мамы и папы научить моего старшего брата Юру делать или уметь делать все работы по дому, им отвергались или воспринимались только как любопытный момент, и всё. Юра готовил себя для другой работы, миссии и стези, он хотел быть героем всегда, во всём и везде. Я же чувствовал, что родители в чём-то на меня рассчитывают, но пока не очень хорошо понимал, в чём именно…

Освоив предметы уроков по труду, я дома и на кухне, вместе с мамой, освоил уроки домоводства, и вот чему я научился уже в этом 1964-1965 учебном году.

Домоводство в 5 классе мы постигали по учебнику Ольги Фёдоровны Буниной, Зои Саввишны Нечипорук и Софьи Каллистратовны Сайко «Домоводство. Учебник для 5-7 классов», третье издание 1963 года. Этот учебник с зелёно-красной обложкой, на которой были нарисованы заварной чайник, ваза с цветами и какая-то странная эмблема, сразу же стал редкостью в нашем городе, потому что его раскупили родители для себя и своих детей-школьников. Почему? Очень полезный учебник-справочник для дома и для семьи, вот почему…

Учебник «Домоводство» для 5-7 классов состоял из четырёх разделов: Уход за жилищем, Уход за одеждой и обувью, Кулинария и Рукоделие: кройка и шитьё. Последний раздел учебника меня мало интересовал, потому что я не собирался шить и кроить, но первые три – очень заинтересовали, потому что я с детства (с 3-4 лет) помогал маме по дому.

Я практически всё перепробовал из того, что делала наша мама в нашем доме: стирал в тазике в мыльном растворе свои носовые платки, испорченные моим хроническим тонзиллитом; гладил свои трусы и майки тяжёлым электрическим утюгом; каждую неделю убирал на свои места игрушки, книжки, журналы, рисунки, карандаши и вскую мелочь, которые накапливались у меня в комнате; поливал цветы из игрушечной леечки; протирал влажной тряпочкой полки на моей книжной этажерке и на моём письменном столе; делал себе и всем домашним бутерброды с маслом и колбасой; даже сам, под присмотром мамы, жарил яичницу на маленькой сковородке, на которой мама готовила поджарку для супов и щей.

В этом 1964-1965 учебном году я вдруг решил для самого себя «постигнуть секреты домоводства», чтобы, во-первых, реально помочь маме по дому; во-вторых, научиться самостоятельно жить-поживать и добра наживать, а в-третьих, «стать ответственным самостоятельным молодым человеком, готовым для самостоятельной жизни вне дома» (слова моего папы).

Папа сказал эти слова в адрес моего старшего брата Юры, который в этом 1965 году должен был окончить обучение в 11 классе Суворовской средней школы №2, поехать в Севастополь для поступления в Севастопольский приборостроительный институт и начать свою самостоятельную жизнь. При этом выяснилось, что наш Юра практически не может самостоятельно жить, готовить себе пищу, ухаживать за собой, за своей обувью и одеждой, потому что всё это для него и за него делала наша мама.

Нет, конечно, Юра мог что-то делать для себя и для дома, и он это делал, потому что очень следил за модой и старался ухаживать за собой, за своим обликом, например, за своей приглаженной бриллиантином причёской «волосы назад», как у американского рок-н-рольного певца Элвиса Пресли. Тогда в начале 60-х годов все молодые парни старались на него походить по облику и манерам…

Только наш Юра, общаясь со своими друзьями-соседями на нашей улице и с компанией (бандой) «низовского» атамана и вожака Лёньки Мамалюка, а также с друзьями по школе, классу и музыкальной школе, одновременно был в образах уличного хулигана - искателя приключений, вожака дружеской компании и модного стильного интеллигента, наделённого талантом музыканта, танцора и авантюриста. Юра мог быть разным и всяким, но не мог быть «домашним», - это не раз с горечью говорила наша мама и старалась меня сделать «домашним мальчиком»…

Я видел последствия авантюрных приключений моего старшего брата Юры, видел его страх, беспокойство, боязнь наказания за правонарушения и «шалости». Я видел, как он азартно и с охотой превращался в «кого-то», играл «чьи-то» роли, кому-то подражал и при этом становился чужим для дома, для семьи.

Юра иногда с презрением относился к тому образу жизни, который был у нас в семье и доме, возмущался, обвинял папу и маму в «несовременности», тяготился нами, нашим «убожеством», как он это в горячке отрицания называл. Юра почти всегда стремился уйти или убежать из дома на улицу, к друзьям и подругам, чем просто повергал нашу маму в беспокойный трепет и отчаянное раздражение – мама боялась за Юру, потому что он был для мамы и папы «первенцем», их первое и самое любимое «послевоенное дитя». По словам мамы, я был рождён для неё, как «утешение», как «желанный и счастливый приз в её нелёгкой жизни»…

В этом 1965 году мне впервые начались приоткрываться некие тайны нашей семейной жизни и взаимоотношений моего папы и моей мамы, которые, вероятно, были известны моему старшему брату Юре и который ими тяготился, молчал, ничего мне не говорил, потому что был связан клятвой молчания, данной отдельно маме и папе. Юра сделал свой выбор между мамой и папой, а я – нет. Наши мама и папа для меня были единым целым, и я принципиально не хотел между ними ничего выбирать, я их любил одинаково сильно…

Вот почему я, с раннего детства следовавший во всех домашних делах и работах за папой, мешавший или помогавший ему, и научившийся кое-чему в работе с разными инструментами по дереву, теперь переключился на маму и стал ей помогать по домоводству. Я просто тоже хотел научиться жить самостоятельно и свободно, но не так как Юра, а по-своему…

Честно сказать, мы всегда жили семьёй в состоянии каких-то испытаний и трудностей. Я слегка помню нашу жизнь в начале 50-х годов в большом и холодном доме в шахтёрском посёлке Центральный, и наш дом наполовину был фельдшерским пунктом, а на половину – нашим домом. Я хорошо помню гладкие свежевымытые доски пола на холодной веранде, по которой я счастливо бегал по кругу.

Потом в середине 50-х годов мы куда-то ехали и теперь у меня в памяти остались грубые шершавые серые доски той небольшой каморки, в которой мы жили некоторое время при Суворовской центральной районной (городской) больнице №1, куда пригласили работать медсестрой в инфекционное отделение нашу маму. В нашей каморке густо пахло лошадью, сеном, лошадиным навозом и я, который спал у стенки вместе с родителями на никелированной кровати, которую к восторгу всех наших тогдашних соседей на работе сделал мой папа, чуял этот запах и слышал как всхрапывает и жуёт сено лошадь.

Эта лошадь была «скорой помощью» для города, пригорода и многих пригородных деревень, куда наша мама выезжала как фельдшер, акушер, хирург, процедурная и патронажная медсестра. Кстати, наш папа, который вместе с такими, как мы приглашёнными «переселенцами», подрабатывал тогда санитаром в морге при больнице и кучером в дрожках, на которых ездила моя мама по деревням и на вызовы.

Моя мама была военным фельдшером с опытом работы в военных госпиталях ещё в Финскую войну 1940 года и на военном санитарном поезде ВСП-29 во время Великой Отечественной войны 1941-1945 годов. Моя мама обладала такими знаниями и опытом, что могла быть любым врачом по любым медицинским специальностям и была по факту таковым специалистом, только не с высшим врачебным, а со средним медицинским образованием.

Потом мы жили на квартирах в каких-то домах, но это не осталось в моей памяти, а в 1957 году мама получила, наконец-то, настоящий дом, то есть двухкомнатную квартиру в прекрасном новом каркасно-щитовом «финском» доме, которые строили тогда на посёлке Центральный и в новостроящемся городе Суворове. После отъезда из города нашей соседки Ефремовой с сыном в город Алексин, мы заняли, а потом нам разрешили пользоваться её большой комнатой с пристройкой-кухней и наш дом-квартира по факту стал пятикомнатным.

Вот этот «финский» дом-квартира № 7 «а» в городе Суворове на внутренней улице Белинского стал для нас, для нашей семьи, для меня настоящим домом, родительским домом, нашей «малой родиной». В этом доме мама и папа, мой старший брат Юра и я обрели, наконец-то, пристанище на всю оставшуюся жизнь и жили в нём с любовью, радостью и счастьем… до осени 1966 года.

Мы ребята 5 «А» класса, ни разу не присутствовали на уроках домоводства в нашем классе. Эти уроки проходили большей частью в нашем классе, потому что, когда мы приходили в класс с уроков труда, то нас, обычно, встречали наши девочки и их преподавательница по домоводству и они показывали нам результаты своего учения. Причём темы уроков по домоводству из четырёх разделов учебной программы не следовали один за другим, а шли параллельно. Поэтому мы, то пробовали салаты и винегреты, приготовленные нашими девочками, то «принимали работу» по наведению порядка в классе, то есть чистоту, то «оценивали» шитьё и рукоделие наших девочек, «цокая языком» и одобряя красоту их салфеточек и платочков, расшитых цветочками и монограммами.

Дома я изучал домоводство по учебнику и, как правило, следовал урокам домоводства в нашем классе, то есть «вдохновлялся» то уютом, то гигиеной, то кулинарией, а то и рукоделием. У меня даже свои небольшие пяльцы были! В хоть знаете, что такое пяльцы?!

Наш город Суворов считался и был «молодым городом». Сразу после окончания Великой Отечественной войны 9 мая 1945 года, высокая правительственная комиссия начала поиск площадки для строительства экспериментальной тепловой электростанции – ГРЭС. В это время на территории Черепетского угольного месторождения добывали в шахтах низкосортный бурый уголь, который годился для сжигания в топках тепловой электростанции.

Зимой 1946 года в сёла Катино, Васильевка и Воробьёво, расположенные в Ханинском районе на берегу речки Черепётка, приехала группа изыскателей-планировщиков для выбора места для гидростанции и будущего города. В 1950 году сотни и тысячи инженеров, рабочих и служащих, а также пленных немцев и «ЗК» или «зэков» - бывших или амнистированных заключённых, а также вольнонаёмных и завербовавшихся на стройку, начали строить плотину водохранилища и сооружения будущей уникальной по тем временам Черепетской ГРЭС (государственной районной электрической станции).

О тех временах в городе сохранялись жуткие или героические легенды, истории и бывальщины, потому что жизнь этих первостроителей в барках и на стройках ничем не отличалась от пребывания в лагерях и поселениях «зэков». Первым делом ударно была построена «узкоколейка» - железная дорога Тула – Лихвин – станция «Суворово», которая сама была названа по имени деревни в речной долине Черепётки – Суворово. По этим наименованиям впоследствии был назван наш город.

Посёлок первых строителей Черепетской ГРЭС и будущего города был назван «Суворовский» и 18 апреля 1951 года Указом Президиума Верховного Совета РСФСР этому посёлку было присвоена категория «рабочий посёлок». Конечно, в 1951 году в посёлке Суворовский рождались дети, но очень редко, так как здесь больше работали и жили люди, сурово прошедшие войну и свою жизнь. Как говорится, «текучка кадров» была подобна бурной реке, а стройка была по-настоящему ударной.

Всего три года понадобилось строителям и монтажникам, чтобы выстроить первую очередь Черепетской ГРЭС, нарастить плотину, создать Черепетское водохранилище, которое затопило обширные территории речной долины реки Черепётки. 20 декабря 1953 года Черепетская ГРЭС впервые дала в высоковольтные линии первый ток. Это была геройская стройка и героическая работа, потому что впервые в Европе была запущена уникальная советская паровая турбина мощностью 150 МВт с давлением пара в 185 атмосфер и температурой пара в 550°С.

К 1953 году, году, когда в соседнем шахтёрском посёлке Агеево 7 января 1953 года родился автор этой книги, Александр Суворов, рабочий посёлок на месте будущего города стал посёлком строителей и энергетиков. Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 12 августа 1954 года посёлок был преобразован в город районного подчинения. Снабжение этого населённого пункта чуть-чуть улучшилось, потому что в нём начали жить оседло, долго и семьями с детьми.

В августе 1954 года в городе Суворове был сдан в эксплуатацию больничный городок «Суворовской центральной районной больницы №1» на 75 коек и в конце августа 1954 года отделения больницы приняли первых больных. Первым главным врачом Суворовской ЦРБ №1 был назначен врач-хирург Нельга Сергей Ананьевич.

Вот именно этот главврач Сергей Нельга настойчиво «сосватал» мою маму, Суворову Нину Васильевну и моего папу, Суворова Сергея Ивановича, в то время механика нескольких шахт в посёлке Центральный, переехать на жительство, сначала в сарай при больнице и конюшне «скорой помощи», а потом и во вновь построенный «финский» дом на улице Белинского.

Дело в том, что моя мама никогда никому не жаловалась на условия своей работы фельдшером на Центральном и в окрестных 6-9 деревнях, которые входили в её округ, потому что была фронтовиком - лейтенантом медицинской службы с довоенным стажем и имела выдающиеся результаты по лечению больных, проведению диспансеризации, оздоровлению людей и приёму родов на местах. Слава о «военной фельдшерице» широко распространялась как дым из 100-метровой трубы Черепетской ГРЭС по округе.

В 1954 году уже заработали и приняли первых больных терапевтическое отделение на 25 коек, хирургическое отделение на 25 коек и инфекционное отделение на 25 коек Суворовской ЦРБ №1. Нужны были опытные врачи, медсёстры и специалисты широкого профиля, а наш папа был именно таким, тоже известным в районе, специалистом широкого профиля работ и специальностей.

Вот почему в 1955-1956 годах мы всей семьёй: папа, мама, старший брат Юра (8 лет) и я (2 годика) переехали и жили в сарае-конюшне при Суворовской ЦРБ №1. Кроме нас в этом «сарае» жили и другие семьи врачей, медсестёр и специалистов. Всем им постепенно давали разное по степени благоустройства жильё. Мы получили наш дом с большим земельным участком для сада и огорода на улице Белинского, недалеко от Суворовской средней школы №1, в 1957 году.

28 февраля 1958 года администрация и центр Ханинского района переносится в город Суворов и район переименовали в Суворовский.Город изначально строился по генеральному плану и первой улицей города стала улица Строителей, она вела от железнодорожной станции и переезда мимо завода ЖБИ, деревообрабатывающего комбината, банно-прачечного комплекса, городской котельной, газовой станции и АТП, первого городского мини парка-бульвара, зданий магазинов, пивных ларьков, комплекса зданий детских яслей и детского сада «Радуга», мимо первых двухэтажных жилых домов и множества каркасно-щитовых «финских» домов прямо в перекресток с основной улицей Белинского, за которым располагалась наша первая в городе Суворовская средняя школа №1.

Весь этот первый микрорайон строителей Черепетской ГРЭС и города Суворова располагался в низине по отношению к микрорайону, в котором располагалась Суворовская ЦРБ №1, поэтому в народе он получил название «Низовский». Район больницы был назван «Верховский», а район администрации промышленных глиняных карьеров – «Суворовского рудоуправления».

В 1955 году на окраине города был построен шамотно-обжигательный цех с вращающимися печами. Затем в 1957-1958 году цех превратился в шамотный завод, на котором мой папа, Суворов Сергей Иванович, работал механиком. Технологическая линия производства из местных уникальных глин огнеупорного шамота была оборудована новейшей техникой и оснащена современными регулирующими устройствами. Все процессы, начиная от складирования сырья и заканчивая выдачей готовой продукции, были механизированы и автоматизированы. Мой отец возглавлял работу коллектива монтажников и наладчиков этих механизмов, устройств и автоматики, работал героически и был настоящим ударником коммунистического труда.

Уже в 1957-1958 годах в городе Суворове в приспособленных «финских» бараках работали: городской клуб, кинотеатр, библиотека, детские сады, столовые и городской парк культуры и отдыха. Изначальным центром города Суворова была площадь Маяковского, впоследствии «площадь Победы», на которой было построено здание райкома и горкома КПСС и ВЛКСМ, райсобеса, ЗАГСа и других городских служб. В «финских» домах по улицам города располагались: военкомат, суд, прокуратура, КГБ, редакция местной газеты «Светлый путь». По окраинам города были расположены разные городские и районные предприятия: мясокомбинат, молокозавод, хлебопекарня и т.д. и т.п.

Почему автор так подробно описывает начальную историю города Суворова в новелле, посвящённой школьному труду и домоводству? Потому что в те времена весь наш город, все его жители были первопроходцами городской цивилизованной жизни и все учились обустраивать свою жизнь не по лагерным привычкам и законам, а по коммунистически, то есть сообща, дружно, честно и справедливо. Мы уже не жили в строительных времянках и бараках, мы жили в настоящих домах и делали своё житьё культурным, уютным и современным. Вот почему…

Конечно, в нашем «низовском» районе города жили люди и семьи с разным уровнем образования, культуры, воспитания и благосостояния. Во многих «финских» домах были земельные участки, сараи, курятники, кошары и стойла для свиней, телят, бычков и даже коров и лошадей. Городские власти это поощряли, потому что снабжение рабочего посёлка строителей и энергетиков, а потом и города было «централизованным», то есть не местных властей, а кого-то «из центра».

Начальство в «центре», как всегда, высоко и далеко, но когда оно наезжало в наш город, то требовало, чтобы «в народе» не было волнений, чтобы все ударно трудились и вели себя «по-коммунистически». Вот почему горожане выращивали свиней, кур, телят, ярочек, держали коров и другую домашнюю скотину.

В городе Суворове изначально был отличный и богатый базар (рынок), но доходы многих семей на работах был относительно скудным, поэтому мы очень хотели жить «по-городскому», но при этом жили почти «по-деревенскому». Вот почему уроки труда и домоводства нам были близки, понятны, желанны, а самое главное, они превращались не только в труд, а в уроки культуры жизни. Вот что было главное в школьных уроках труда и домоводства!

Мало кто в нашем городе в 50-60-е годы XX века мог беспрепятственно купить себе нужные и модные вещи. Мы, пятиклассники, быстро и бурно росли и развивались, поэтому носили удлинённые брюки, штаны, рубахи, куртки и верхнюю одежду своих старших братьев и сестёр, а то и перелицованную и перешитую одежду своих родителей. У меня, например, была прекрасная модная куртка, сшитая моей мамой по выкройкам журнала «Работница» из папиного офицерского военного кителя.

Тогда в семьях редко было по одному ребёнку, после войны все стремились иметь по двое-трое детей, потому что хотели жить и меть себе в старости смену и поддержку детей. Время в 60-е годы было неспокойное, «атомное», и большое количество детей в семьях повышало шанс на выживание рода, детей, семьи.

Старшие дети помогали родителям ухаживать за младшими, вот почему мы рано становились самостоятельными и должны были уметь вести домашнее хозяйство, готовить пищу, ухаживать за собой и своей одеждой. «Бытие определяет сознание» – это философское утверждение мы воспринимали как истину нашей жизни...

Вот почему я заинтересовался уроками труда и домоводства, честно и добросовестно учился, выполнял все взятые на себя обязанности и обязательства, отрабатывал технику и технологию домашней жизнедеятельности. Нашим с Юрой образцом истинной жизнедеятельности были наши мама и папа, которые всю жизнь постоянно трудились и не видели в этом ничего героического, а только жизненную необходимость.

Любимыми поговорками нашего папы о труде были: «Труд создал человека, труд облагораживает человека», «Труд во благо, личное и общее, - вот что отличает человека от животного». Любимыми поговорками нашей мамы были: «Труд – это жизнь», «Отдых – это смена трудовой деятельности» и «В здоровом теле – здоровый дух». Мы с Юрой были полностью согласны с нашими родителями, но по-разному относились к нашим трудовым обязанностям по дому...

Наша мама очень трепетно и строго относилась к чистоте, теплоте и светлой атмосфере в нашем доме, в комнатах и помещениях. У неё был от природы очень тонкий и профессиональный нюх, она по запаху могла отличить что угодно от чего угодно, «унюхать» какой-либо недостаток, оплошность, ошибку, а то и «преступление». Наша мама сама следила за чистотой и порядком в доме и от нас требовала, чтобы мы после работы или игры обязательно всё за собой убирали и проветривали помещение.

- Если жилище не проветривается, - очень просто объясняла свои требования наша мама, - если в нём грязно, холодно или слишком душно, темно, то человек теряет работоспособность и спокойный сон. Грязь и нечистый воздух в квартире часто являются причиной различных заболеваний. Это точно, проверено на практике…

- Запомни, Саша, - говорила авторитетно моя мама. - Каждый предмет обстановки, каждая вещь, которой пользуются члены семьи, должны иметь постоянное место.
- Если в комнате чисто, удобно и красиво размещена мебель и другие предметы быта, она производит приятное впечатление, о ней говорят: уютная комната.
- Если у каждого из нас на своём месте есть своя зубная щётка, мочалка, полотенце, салфетка и так далее, то это гарантия, что мы не передадим друг другу инфекцию и не заболеем. Это тебе ясно - понятно?
- Главное для уюта жилища – это порядок и чистота, необходимые и удобные предметы обстановки, а не богатство дорогой мебели, картины, ковры и масса безделушек. Много всего, значит, больше пыли, а пыль – переносчик и источник заболеваний.

Наша мама убиралась у нас дома ежедневно: проветривала комнаты, подметала полы, мыла или вытирала пол половой тряпкой, которую всегда после уборки стирала. Она удаляла с мебели и полок пыль, чистила или вытряхивала дорожки, расстеленные в коридоре, передней и в комнатах. Когда мы, мужчины семьи Суворовых, были дома, то дорожки, покрывала и коврики выбивали сами, помогая нашей маме. Иногда это приходилось делать втроём…

Мама проветривала комнаты в доме три раза в день: утром – во время нашей с Юрой гимнастики, утреннего туалета и уборки постелей; днём – после обеда и вечером – перед сном. Весной, летом и ранней осенью мама настежь открывала окна, а поздней осенью и зимой – открывала форточки. При этом она устраивала «сквозняк и выгоняла нас из дома на улицу, на работы в саду и огороде.

Особо тщательно мама проветривала наш дом, когда кто-то из нас заболевал. При этом она нас укрывала двумя, тремя одеялами, закутывала головы шерстяным платком, делала из нас «куколок», «переселяла» со своих привычных мест на свою кровать в родительской спальне или в другой комнате.

Мама научила меня на время проветривания оставлять свою постель расстеленной, чтобы и она проветрилась. Через 30-40 минут проветривания я должен был стряхнуть простыни, одеяло, взбить подушки, заправить постель и накрыть её покрывалом. После этого мы с мамой приступали к уборке комнаты. Кстати простыни и одеяла и покрывала нужно было встряхивать с нашего крыльца, вне дома, и делал я это сам 2 раза в неделю.

Мама научила меня застилать мой диван и родительские кровати: сначала развернуть и разравнивать простыню и края её заправлять, потом одеяло с пододеяльником класть так, чтобы края свешивались с двух сторон кровати, затем их подворачивать в середину по краю кровати и сверху застилать покрывалом. Подушки мы взбивали ежедневно, чтобы перья и пух не сваливались. Наволочки мы меняли вместе с простынями и пододеяльниками либо 1 раз в неделю, либо два раза в неделю (в зависимости от жаркой погоды). Я очень любил застилась постели, взбивать подушки и заправлять оделяла в пододеяльники...

Ночными пижамами или рубашками пользовались только наши родители, потому что они любили спать с приоткрытой форточкой, привыкли так ещё с войны. Мы с Юрой спали в трусах и майках, которые также менялись 1-2 раза в неделю.

У меня и у Юры в комнатах мы спали на диванах: Юра в большой комнате, где стоял круглый семейный обеденный стол и телевизор, а я в маленькой спаленке-школьном кабинете, где был наш маленький диванчик с тремя подушками и съёмными валиками по бокам и письменный стол – рабочее место школьника. Раньше это было место и комната моего старшего брата Юры, а потом оно перешло мне «по наследству», хотя я уже на диванчике мог спать, только скорчившись в позу «эмбриона» (выражение моего брата Юры).

Юра и я убирали свои постели стопками в отделение шифоньера с зеркалом на дверце, который стоял в моей комнате. Шифоньер мы тоже два раза в неделю проветривали, потому что на его полках было много всякого белья.

Во время уборки дома, по субботам была «большая уборка», в которой участвовали все: папа, мама, Юра и я, обязательно подметались  и обметались углы на потолке и у стен. Подметали мы дом утром, а когда в доме были ремонтные работы, то несколько раз в день.

Чтобы не поднимать пыли, щётку или веник мы слегка увлажняли. Полы в нашем доме были дощатые и крашенные коричневой масляной краской в несколько слоёв, поэтому они были гладкие и легко подметались и мылись половой тряпкой. После подметания полов и углов потолка мы протирали влажными тряпками подоконники и радиаторы батарей центрального отопления, потом мебель, полки, разные украшения, статуэтки, безделушки, которые у нас в доме всё же были в достаточном для уюта количестве. У нас даже были подаренные нам на новоселье от больницы семь разных слоников из слоновой кости; они были очень красивые, как живые, и мал-мала меньше…

Наша мама очень следила за освещением комнат нашего дома. При этом она отдавала предпочтение естественному солнечному освещению, поэтому жилые летом наши окна ничем не занавешивались, кроме красивого редкого тюля, или вообще были открыты, чтобы с улицы проникали в комнаты ультрафиолетовые лучи солнца, полезные для здоровья человека.

Наша мама не терпела грязные, запыленные оконные стёкла, потому что они задерживают почти половину солнечного света. Поэтому, когда дым от шамотного завода или от Черепетской ГРЭС уносился ветров в сторону от города, мама, с нашей помощью, и это была «авральная» работа, мыла и чистила стёкла окон во всём нашем доме изнутри и снаружи.

Летом стёкла окон мылись с добавлением в воду нашатырного спирта, а зимой промёрзшие окна стёкла обмывались крепким раствором соли, а затем промывались холодной водой и вытирались сухой тряпкой или старыми газетами.

У нас на окнах были шторы, но не тяжёлые, а лёгкие, которые также регулярно осторожно, чтобы не пылить, снимались с прищепок и крючков, а затем вытряхивались на улице во дворе дома или стирались в ванной. Я с удовольствием участвовал в этой работе, лазил на стремянку, «отшпиливал» портьеры, подвал их маме, а потом помогал их полоскать в холодной воде в ванной, когда мама уставала.

Настольные и потолочные лампы и люстру в большой комнате вытирал от пыли наш Юра, - это была его героическая и осторожная работа, стоя на стремянке. Меня к этой работе не допускали и даже запрещали вытирать от пыли мою настольную лампу со стеклянным зелёным абажуром в кабинете.

Папино участие в уборке нашего дома заключалось в общем контроле за безопасностью работ, помощь всем и каждому в случае необходимости и в чистке ковриков и решёток, которые он сам изготовил и установил перед входом на крыльцо нашего дома, чтобы мы с улицы не несли в дом песок, мусор и уличную грязь.

Кроме этого во время «большой» субботней приборки наш папа открывал и закрывал все краны и вентили в доме, «щёлкал» всеми выключателями, проверял лампы в светильниках, «обмыливал» краны и соединения на газовых трубах, проверял чистоту отдушин и дымохода (первоначально в нашем «финском» доме была центральная печь). Я очень старался быть в это время рядом с папой и помогать ему.

«Вотчиной» нашей мамы в нашем доме была мебель и обстановка. Она иногда заставляла нас передвигать мебель, менять местами диваны, шкафы, искала наиболее лучшую и уютную обстановку.

У нас был большой круглый обеденный стол в большой комнате, который по необходимости мог дополняться вставкой и превращался в стол на «12 персон». Этот стол был покрыт прекрасной красивой бархатной скатертью золотого цвета с рюшами, которой завидовали все наши соседки по улице. Папа всем говорил, что это «покупная скатерть из Италии», но на самом деле – это наша мама сшила эту скатерть из уценённого бархата, потому что он где-то когда-то отсырел и не очень приятно пахнул. Его никто не покупал, но мама как-то сумела устранить неприятный запах плесени и превратила «уценёнку» в дефицитную итальянскую скатерть…

Вокруг круглого стола стояло несколько разномастных стульев: одни с гнутыми ножками и спинками, другие с прямыми и тяжёлыми, - это были стулья из родительского дома моей мамы и хранились у нас, как реликвия. В большой комнате у нас был секретер со стеклянными раздвижными дверцами и невысокий стеклянный книжный шкаф с библиотекой наших родителей и моего старшего брата.

В углу большой комнаты, рядом с двумя широкими окнами, располагался на специальной тумбочке-тележке, которую сделал наш папа, чёрно-белый телевизор «Рекорд». Напротив телевизора, спиной к печке, стояло раскладывающееся кресло-кровать нашей мамы, обложенное маленькими подушками с красивыми вышитыми наволочками. Это было место нашей мамы, и никто в это кресло, кроме неё, не садился, но когда к нам приезжали гости, то они спали в этом кресле.

Наши места, как зрителей перед телевизором, были на диване, который стоял по стене большой комнаты, за которой был мой диванчик и мой спаленка-кабинет. На этом диване у, всё время падающего подлокотника, располагались в ряд – папа, Юра и я, ближе к окнам, из которых всё время дуло. Это Юра проковырял дырочку под подоконником, потому что его горячую и страстную натуру во время ночного сна нужно было охлаждать. Напротив дивана, за столом у стены, на специальном столике с круглыми точёными ножками, который сделал наш папа, стояла прекрасная мощная радиола «Латвия» с проигрывателем. Эта радиола была владением Юры, который танцевал под пластинки и по ночам тихо-тихо слушал «вражеские» радиостанции «из-за бугра»...

В родительской спальне был большой многосекционный шкаф с полками и отделениями для белья и верхней одежды, который сделал из мебельных щитов наш папа. Наверху шкафа были антресоли, битком забитые разными вещами. У входа в спальню был красивый буфет для парадной столовой посуды и припасов с рельефными стёклами на дверцах. Здесь были все вещи и украшения наших родителей и мамы. Справа от входа в спальню на стене висело большой зеркальное трюмо с полосками, на которых были одеколоны, духи, шкатулки, цветы в вазочках.

Стены родительской спальни украшались мамиными вышивками и старинными чугунными полочками, на которых были вазочки и старый блёклый деревянный кувшинчик – детская игрушка мама моей мамы, бабушки Юлии Александровны Максимовой (Конёвой), которая умерла в очень раннем возрасте и оставила нашему дедушке по маминой линии Василию Никитичу Максимову трёх детей (Марию, старшая сестра нашей мамы) нашу маму и младшего брата – Николая Васильевича Максимова. Судьба нашего дедушки по маминой линии была самой главной тайной нашей семьи…

В проходной комнате между родительской спальней и прихожей были только холодильник, лаз в погреб, часы с боем на стене, дверцы домовой печи и, при необходимости, раскладушка, когда к нам приезжали гости.

В прихожей была вешалка для одежды и узкий шкаф с полками для обуви и всякой всячины. Тут же за дверью была комнатка с умывальником и цилиндрической стиральной машинкой, и далее проход в ванную и туалет.

Из прихожей был свободный проход  в мамину кухню, в которой была двухкомфорочная газовая плита с газовым баллоном за стеной дома, раковина с холодной и горячей водой, тумбочка-сервировочный столик, кухонный стол, табуретки и кухонный буфет с обычной посудой, кухонными принадлежностями и съестными припасами. На полке этого буфета стояла дежурная бутылочка коньяку и стопочка для предотвращения сердечных и нервных волнений…

В прихожей за обитой «тёплой» входной дверью были вешалки для рабочей и зимней одежды и обуви, небольшая закрытая кладовка для хозяйственных вещей и дорогого инструмента. За входной «холодной», но массивной дверь. было крыльцо с навесом, две лавочки напротив друг друга и ступеньки с поручнями, ведущие во двор, в палисадник-цветник, в наши огород и сад. Выход из палисадника на улицу был через решетчатые деревянные ворота и калитку. Наш дом был один из самых благоустроенных на нашей улице Белинского, многие наши соседи брали с нас пример такого благоустройства.

Мама и папа очень любили, когда их привычные вещи и предметы находились на своих привычных местах. Когда мама убиралась, то иногда меняла местонахождение какого-либо папиного предмета (книги, инструмента, детали). Папа воспринимал смену места своей вещи или предмета, как пропажу и очень этим «возмущался». Он говорил: «Мой «бардак» - это мой «бардак»! Заведите свой, там и меняйте шило на мыло!». По примеру родителей мы с братом Юрой тоже любили свои «бардаки» и «бардачки», то есть схроны и ревниво следили, чтобы все наши вещи были на своих привычных местах. Вот почему я свои игрушки, альбомы с рисунками, тетради, книги, карандаши всегда держал в своём привычном «порядке», хотя мама назвала мой «рабочий порядок» иначе…

Школа требовала от родителей, чтобы каждый ученик имел своё рабочее место для выполнения домашних заданий и самостоятельной учёбы. У нас с Юрой были свои строго отведённые нам места: Юра фактически имел в своём владении всю большую комнату в нашем доме, а я – маленькую спаленку-кабинет с письменным столом, этажеркой для книг, шифоньером с зеркалом, полкой для игрушек, настольной лампой и диванчиком, на котором я спал.

На настоящем письменном столе с одной тумбой, двумя отделениями в ней и одним большим выдвижным ящиком, располагались: письменный мраморный набор с чернильницей, перьевой ручкой и пресс-папье, пластмассовый набор с двумя шариковыми ручками, маленькая настольная лампа с зелёным стеклянным абажуром и ящичек для книг и бумаг. Всё, что нужно было для учёбы из инструментов и материалов находилось в выдвижном ящике. В отделениях тумбы находились учебники, пособия, стопки тетрадей, книги моей личной библиотеки. На стене, на книжной полке стояли корешками наружу книги, взятые в библиотеке. Справа и слева книги удерживались вертикально двумя упорами, которые я сам выпилил лобзиком из фанеры, собрал и склеил.

Эти упоры из книг я сделал сам по собственному проекту и за это получил одновременно поощрение, похвалу и нагоняй. Дело в том, что я вырезал ножницами из журналов «Работница» и «Крестьянка» фотографии модных девушек в спортивных костюмах и коротких юбках. Потом я наклеил их на фанеру, выпилил по контуру лобзиком, оставив прямоугольные выступы, затем вставил эти фигурки девушек в пазы на широкой полоске фанеры, склеил и всё это поставил на книжную полку между книгами. Получилось, как будто милые девушки своими ручками и бёдрами держат мои книги. Папа, мама и Юра восхитились моему изобретательству, но мама сказала, что её это моё «творчество» очень тревожит.

На стене справа от письменного стола висели географическая карта СССР и расписание моих уроков. В шифоньере на полках аккуратно было сложено всякое разное бельё, постельное и нательное, в нише под одеждой на перекладине плотно лежали постельное бельё Юра и моё, на нижних полках стояли коробки с парадной обувью. В низком пространстве под шифоньером, куда могла пролазить только моя тонкая рука, в дальнем углу была спрятана фанерная коробке из-под кубинских сигар. В этой коробке лежали мои «сокровища»: круглая свинцовая «блямба», которая вкладывалась в кулак для усиления удара; увеличительное стекло для выжигания солнечным светом; колода старых игральных карт; немного денежных купюр и монет (6 рублей 34 копейки); разные поздравительные открытки (в том числе и легендарное признание в любви Вале Антиповой на Новый 1961 год: «Валя. Поздравляю тебя с Новым 1961 годом. Я тебя люблю. Давай с тобой дружить»); картинки и этикетки рекламы женского белья с красивыми полуобнажёнными девушками; малокалиберный патрон; моток круглой «авиационной» резины для моделей самолётов; много разных значков и всякой мелкой всячины.

На стенах в каждой комнате у нас были репродукции известных картин русских художников, но из было мало: в моей комнате прекрасная красивая женщина гарцевала на горячем вороном коне, а девочка на крыльце смотрела на красавицу («Всадница». Картина русского художника Карла Павловича Брюллова, написанная в 1832 году. Хранится в Государственной Третьяковской галерее в Москве); в большой комнате над диваном «Утро в сосновом лесу» (Три медведя). Картина русских художников Ивана Ивановича Шишкина и Константина Аполлоновича Савицкого. Наш папа любил сообщать нашим гостям, что «медведей на картине написал Савицкий, но знаменитый русский коллекционер П.М. Третьяков стёр его подпись, поэтому автором картины считается один Шишкин.

В средней проходной «гостевой» комнате на торцовых стенах висели старинные овальные панно с дарами природы и добытыми на охоте утками. Эти панно были ещё из родительского дома нашей мамы, особе ценились, береглись, как реликвии. В спальне родителей картин не было, но были мамины, расшитые гладью, художественные салфетки и рушники с цветами и прорезями-ришелье. Это были настоящие произведения искусства, и папа ими очень гордился…

Во всех комнатах нашего дома стены были оклеены разными обоями с нежными цветами и узорами, Только в пристройке-кладовке стены были выкрашены голубой масляной краской, а в кухне вместо обоев использовалась яркая клеёнка, которая хорошо мылась и дезинфицировалась. На всех окнах были тюлевые занавеси с прозрачным узором и лёгкие шторы разных цветов и рисунков.

Родительские кровати были панельно-деревянные и стыковались боком, образуя большую просторную кровать. По бокам кроватей были установлены две тумбочки, которые сделал наш папа. В этих тумбочках были вещи, книги и предметы, которые могли брать и использовать только мама и папа. Мы с Юрой никогда не лазили в тумбочки наших родителей и мы даже не знали, что в них имеется.

В проходной комнате рядом с большим однокамерным холодильником «Апшерон» стояла массивная тумбочка из комплекса с буфетом, в которой хранились мамины лекарства, средства для оказания первой медицинской помощи, медицинские инструменты. Внизу тумбочки в большой нише за дверцей стояли стопы разных пластинок, которые мы изредка покупали или нам их дарили. Особенно много пластинок привозил нам дядя Гурик (младший брат нашего папы) и дядя Коля (младший брат нашей мамы).

Во всех проходных комнатах на полу в нашем доме были расстелены дорожки, а в спальнях прикроватные коврики. Больших, массивных и тяжёлых ковров у нас не было. В некоторых местах из старых чулок, носков и колготок мама вязала разные по размерам круглые коврики, о которые удобно было вытирать обувь. Эти коврики были лёгкими и хорошо выбивались на улице.

В умывальной комнате в углу справа от умывальника стояла наша любимая кировская стиральная машинка «Вятка». Он появилась у нас дома в 1966 году и была подарком нашему папе за ударный коммунистический труд и успехи в трудовом воспитании и образовании школьников. Джо этого наша мама стирала бельё в большой ванной, которую папа «достал» на знаменитом курорте «Краинка» за Чекалиным. Стирать бельё в ванной было очень трудно, потому что приходилось низко нагибаться, мощно работать руками, натирать на тёрке хозяйственное мыло, добавлять в воду для полоскания белья крахмал и «синьку».

С машинкой «Вятка» стирка белья очень упростилась и нам, мужчинам, приходилось только помогать маме, полоскать бельё и отжимать его. Иногда бельё полоскали на улице в большом жестяном корыте, у крана на колонке. Вешали постиранное бельё и одежду для просушки на длинных тугих кабелях, протянутых папой между нашим домом и сараем, в котором находились наши столярная и слесарная мастерские и закутки для ярочек, свинок и кур.

Территорию нашего сада, огорода, сараев и дома охраняли наши собаки, первой из которых был очень ласковый и преданный Джек (простая беспородная «дворняга»), вторым – знаменитый Дик Волкодав, а в 70-е годы – прекрасная, ласковая, любящая нас всех – Козюля (пушистая белая собачка неизвестной породы, которая ежегодно давала прекрасный собачий пух). В нашем доме всё было очень уютно, просторно, чисто, современно и продуманно до мелочей…

Не знаю, когда и как это было заведено, но каждую неделю в субботу мои родители и мы с Юрой делали «большую приборку на корабле», то есть у нас дома. Сначала мы под руководством нашей мамы осторожно сворачивали в рулоны дорожки на полу, собирали круглые вязаные коврики, прикроватные коврики , кроватные и диванные покрывала, и чистили их путём дружного встряхивания во дворе нашего дома. Иногда меня ставили на один конец длинной дорожки, а папа и Юра были на другом конце. Они встряхивали свой конец так, что меня чуть ли не подбрасывало в воздух!

В это время наша мама чистила пылесосом мягкую мебель, кресла, диваны и матрацы кроватей. После этого оны протирала влажной тряпкой двери и дверные проёмы, чистила обязательно ручки дверей. После этого мама мыла полы влажной или мокрой тряпкой. Для этого у неё была специальная «ленивая» швабра с проволочным пружинным зажимом на поперечине. После этого мы дружно расстилали покрывала на диваны и кровати, укладывали прикроватные коврики, коврики на входах в комнаты и половые дорожки.

После этого наш папа тряпкой осторожно чистил все выключатели в доме, а Юра и я – все краны. Кроме этого папа проверял работу электрического счётчика, пробок на щитке. Если позволяла погода м время дня, то электричество в доме отключалось, чистились люстры, лампы, менялись лампочки. Каждую субботу папа проверял работу холодильника, пылесоса, стиральной машины, газового оборудования. У каждого из нас в нашей семье был свой участок работы, свои обязанности, которые наши родители считали естественными и ждали от нас с Юрой понимания, сочувствия, внимания и заботы. Это был наш общий настрой, не «обязаловка», не наказание трудом, а жизненная необходимость.

Например, нам, мужчинам нашей семьи, даже в голову не приходило поливать цветы, которые росли в нашем доме или собирать букеты цветов, ставить их в воду и менять воду в цветочных вазах. Это было не мужское дело, поэтому наша мама с удовольствием занималась цветами и украшала наш дом прекрасными букетами из цветов, которые сама же выращивала в нашем палисаднике перед домом. Зато наш папа отвечал за сад и огород: он мастерски делал мягкие грядки, ухаживал за плодовыми деревьями и кустами, а мама – за посадками огурцов, помидоров, моркови, лука, чеснока, петрушки и укропа, свеклы и капусты. Мы с Юрой помогали маме и папе в саду и огороде. Только у меня было немного физических сил, чтобы усиленно копать, рыхлить и обрабатывать тяжёлую глинистую землю, а Юре все эти земляные работы быстро надоедали и он всеми способами стремился их избежать и «слинять» на улицу к ребятам.

Единственно, что мы делали все и с удовольствием - это собирать урожай: малину, смородину, крыжовник, землянику и клубнику, груши и яблоки. Тут уж мне не было равных, потому что я бесстрашно, быстро и ловко лазал на деревья и тщательно собирал самые спелые и чистые «неболявые» яблоки и груши. Труднее всего было собирать малину, потому что её было много, кусты малины были колючие, а собирать малину нужно было нежно, потому что она была сочная и легко сминалась.

Работая на уборке дома и комнат, я невольно становился свидетелем применения специальных средств для очистки ковров и стёкол (средство «Новость» и нашатырный спирт), обувного крема (под цвет мебели), скипидара, полировальной жидкости «Полироль», керосина - средства против «шашеля», жучков древоедов и т.д.

Особую заботу наши родители уделяли местам общего пользование – умывальнику, ванной и туалету, который в то время (60-е годы XX века) называли «уборная». Здесь наша мама в резиновых перчатках дезинфицировала все труднодоступные места хлорной известью и специальными химическими средствами и на время уборки атмосфера в этих местах была очень едкой, пахучей. Я мужественно помогал маме в этой работе и не чурался её, что вызывало уважение моего отца и насмешки моего брата, который сторонился вообще любой работы в «уборной».

Раковины, унитаз и ванную мама чистила щётками с помощью соды или стирального порошка. Не соглашаясь с Юрой в его презрительном отношении к «грязной» работе, я упрямо и настойчиво тёр щёткой раковину унитаза, стараясь удалить «ржавый» соляной налёт. Вода в наших трубах централизованного отопления и водоснабжения в городе Суворове содержала много растворённого железа и разных всяких солей. В чайнике у нас всё время образовывался известково-солевой налёт, который мама удаляла крепким раствором лимонной кислоты.

Зато Юра любил замазывать щели в полу. Он тщательно размешивал замазки и шпаклевки из толчёного мела и олифы, сидел или даже лежал на полу и терпеливо замазывал щели шпателем или столовым ножом. После Юры щели выравнивались с полом, зачищались наждачной бумагой и закрашивались половой краской. То же самое Юра делал с щелями в кухонной мебели, да, где угодно. Кроме этого, Юра любил изобретать и ставить разные мышеловки в кухне, в прихожей т в кладовках. Проверять «капканы» и выносить пойманных мышей – это была обязанность по дому моего старшего брата.

Когда наш папа по-своему сделал в нашем доме систему горячего водоснабжения и отопления, стало так жарко, что надобности в домовой печке отпала и все дверцы и поддувала в ней были замурованы и заштукатурены. До этого, мы иногда зимой топили печь в проходной средней комнате и сидели перед нею на стульях, любовались на огонь в печи, лузгали жареные семечки и слушали рассказы друг друга. Это были незабываемые вечера, потому что столько историй, сказок, былин и бывальщин, реальных, прочитанных или выдуманных, я до этого не слышал. Я тоже рассказывал истории и анекдоты, стараясь не говорить «по-уличному»…

Теперь, когда у нас было центральное отопление, в доме было тепло и даже жарко, а до этого температура воздуха в нашем каркасно-щитовом «финском» доме, покрытым снаружи всего лишь половыми досками, дранкой и штукатуркой, была 16-18 градусов по Цельсию. Теперь мы жили дома при температуре 20-25°С в самые лютые морозы на улице. Однако из наших одинарных окон сильно веяло холодом и они покрывались толстым, но красивым морозным узором.

На зиму мы ставили на окна вторые оконные рамы. Это событие поздней осенью было в нашем доме знаменательным и ритуальным – начиналась зима. Готовясь к зиме, наш папа проверял и чинил оконные рамы – менял ссохшуюся замазку, чисти и замазывал щели, подкрашивал там, где надо было. В этой работе деятельно помогали папе мы с Юрой. При этом наша мама в погожий осенний день мыла тёплой водой стёкла, насухо их вытирала тряпкой и скомканными газетами. Потом мы дружно все вместе плотно вставляли вторые оконные рамы, прибивали их гвоздиками а стыки заклеивали бумажными полосками или Юра их замазывал оконной замазкой. Чтобы зимой стёкла окон не потели, между летними и зимними рамами мы оставляли кучки крупной кухонной соли.

Моим участием в подготовке окон дома к зиме была помощь маме в приготовлении клейстера из пшеничной или картофельной муки. Под руководством мамы несколько ложек муки я растирал в холодной воде, смесь заливал кипятком из чайника, помешивая клейстер ложкой, чтобы не образовались комочки. Этот клейстер хорошо склеивал бумагу с деревом, быстро высыхал и не пропускал в дом холодный воздух. Весной эти бумажные полоски несколько раз мы смачивали тёплой водой, чтобы бумага и клейстер промокли, а потом легко снимали всё это мокрой тряпкой.

Оконную замазку Юра приготавливал из смеси молотого мела с олифой. При этом он брал порции по 4 столовые ложки сухого, просеянного через густое сито, мела и 1 столовую ложку олифы. Этой же замазкой или шпаклёвкой я покрывал корпуса своих моделей кораблей, перед тем как их отшлифовать и покрасить масляной краской. Эта меловая шпаклёвка с олифой была универсальной и использовалась нами в 60-е годы повсеместно.

Нашу общедомовую печку мы топили разными дровами, которые наш папа и Юра заготавливали в лесу заранее. Они ездили в лес с велосипедом и мешками, пилами и топорами, собирали там валежник и тонкие стволы павших деревьев, пилили и рубили их, набивали полученными дровами мешки, вешали их на раму велосипеда и шли обратно домой. Тогда все так делали. Я вовсю помогал папе и Юре собирать дрова. Попутно я собирал листья и растения в свой гербарий, а маме – полевые цветы, красивые стебелька трав и веточки деревьев. Папе нравились дубовые, кленовые, березовые и ольховые дрова, Юре – осиновые, тополевые, липовые, еловые и сосновые дрова, а мне нравилось рубить и пилить орешник, потому что он тоньше и в топке горел очень красиво и дымно…

Дрова на зиму мы хранили в нашем сарае на крыше маленького загончика для овец и кур. При этом наш папа заранее топором и большим кухонным ножом колол и драл тонкие лучины – растопку. Я уже знал, как от сухой доски отщепить тонкую рейку-заготовку для стрелы индейского лука, поэтому успешно помогал папе «щипать лучину». Лучину мы кололи от сосновых или берёзовых чурочек.

Когда мы затапливали в нашем доме печь, то обычно я орал и кричал, чтобы это сделал я. Иногда мне разрешали растапливать печь и под весёлые шуточки и «ценные указания», я строил на решётке в топке либо «вигвам» из лучинок, либо «сруб». Юра при этом называл мою конструкцию «фиг вам»… Потом я всовывал в пространство между лучинами и щепками скомканный кусок газеты, осторожно чиркал спичкой о коробок и поджигал газету. Огонь вспыхивал, лучины и щепки начинали гореть, «вигвам» - опадать и я осторожно добавлял и добавлял в огонь щепки и новые лучины.

Когда огонь в печи только разгорался, папа чуть-чуть прикрывал задвижку на трубе, а потом, когда возникал небольшой костёрчик в топке, открывал задвижку и некоторое время огонь в топке весело и сильно разгорался. Я жалел, что так быстро сгорают мои лучины и щепки, но вскоре папа, Юра или мама подавали мне «полешки» и я их совал и клал в огонь. Когда поленья дров начинали гореть и из топки начинал разить жар огня, меня от печи отставляли. Теперь можно было всласть смотреть, как горят дрова и слушать, как они потрескивают и трещат в жарком огне.

Чистил перед розжигом топку печи, колосниковую решетку и зольник наш папа. Он же регулировал степень открытости или закрытости дверец печи во время топки, задвижки дымохода и поддувала. Мама проверяла насколько сгорели все дрова в топке, нюхала тепло из печи и закрывала задвижку только после того, как все дрова и угли перегорят. Мама с детства умела топить домовые и кухонные печи, потому что в их родительском доме они только и были.

На деревянном полу под дверцами нашей домовой печки был прибит гвоздиками металлический лист размером 50 на 70 см. Когда нечаянно горящие угли выпадали на этот лист, они либо гасли, либо продолжали тлеть и испускать дым, поэтому горящую печь мы не оставляли без внимания ни на минуту. Юра, как правило, любил следить за огнём, сидеть рядом с печью и читать свои фантастические книги. Для сбора выпавших угольков у нс была красивая небольшая и тонкая кочерга и жестяной совок для пепла, который Юра сам сделал на уроках труда.

Мама очень боялась угарного газа, который образуется во время горения дров в печи при недостатке воздуха через поддувало. Иногда я сам чувствовал, как возле печи у меня возникает головная боль, шум в ушах, тошнота и общая слабость. Я тоже боялся отравиться угарным газом и часто просил папу «поправить тягу». Папа поправлял тягу, боль в моей голове проходила, а Юра смеялся и говорил, что это у меня «фантазии» и «капризы» в голове.

Наш Юра не был «домашним мальчиком» или человеком, он был «человеком улицы» и всякий раз искал и находил повод для того, чтобы «удрать на улицу» или из дома. Там был мир его приключений и авантюр, потому что он сам себя называл «авантюристом». Мама не одобряла такое поведение Юры, но ничего не могла с ним поделать, наш Юра был «в папу». Зато мама «отыгралась» на мне и делала из меня «домашнего мальчика» или «маминого сынка». Я сопротивлялся, как мог, но не очень, потому что я действительно был больше домашний, нежели уличный…

Вот почему мама учила меня украшению жилища или искусству создания уюта в доме. Я помогал маме вешать на гвоздики картины-репродукции, фотографии, завешивать кухонные окна занавесками и большие окна тюлевыми занавесями и шторами. Я помогал маме отворачивать и поправлять половые дорожки и коврики, когда она «пылесосила квартиру». Я помогал маме вытряхивать расшитые ей салфетки и полотенчики, накрывать столы скатертями.

Мама показывала мне и советовалась со мной, насколько красивы и гармоничны те или иные украшения комнат и всего нашего дома. При этом она объясняла мне, что такое стиль большой комнаты-столовой, гостиной, кухни, спальни, кабинета, прихожей и ванной комнаты. Она говорила, что очень важно создать приятное впечатление от убранства и украшений в комнате. Например, она показывала мне как надо украшать диваны разноцветными подушками-думочками, какие тюлевые занавеси, занавески и портьеры-шторы подходят разным окнам в доме.

Особое значение наша мама придавала скатертям на столы. Кухонный стол был покрыт листом голубого пластика и использовался как стол для приготовления пищи. Большой круглый (овальный на 12 персон) стол в  большой комнате был лакированным и покрывался разными скатертями: первая повседневная – жёлто-золотая бархатная скатерть-покрывало с рюшами и косичками; вторая – белая льняная, вышитая мамой по краям и в середине узорами-крестиком, для семейных обедов; третья – покупная белая полотняная с красивыми узорами и вышитыми мамой яркими цветами – парадно-празднично-гостевая. Была ещё одна скатерть на большой стол – из детских пелёнок. На этой скатерти-покрывале мама гладила постельное бельё, скатерти, рубашки, брюки. Другие столы и столики в нашем доме покрывались разными салфетками, а мой письменный стол, когда я на нём работал и делал свои модели, покрывался куском ткани или полотна, более похожего на брезент.

Иногда, когда у меня получалось нарисовать достойную картинку акварельными красками, цветными карандашами или гуашью, я вывешивал их на стене у себя в комнате, и мама приводила своих подруг-соседок показать эти рисунки, похвастаться, какой порядок и чистота у меня в моей спальне-кабинете. Юра совсем не умел рисовать, поэтому злился на меня и требовал, чтобы я снял со стен свою «мазню» и «не позорил наш дом». Чем я позорил дом? Не знаю…

Иногда мы с мамой делали из плотной разноцветной бумаги паспарту для моих рисунков, и она относила их к себе в инфекционное отделение больницы, в которой работала. Что там с этими рисунками и паспарту делали, я не знаю. Зато Юра не сердился…

Все картины-репродукции в нашем доме имели покупные рамки из багета. Фотографии дедушки Василия Никитовича Максимова и Ивана Егоровича Суворова тоже имели рамки, но разные – Василий Никитич – простые широкие чёрные, а Иван Егорович – небольшую рамку из простого багета. Остальные фотографии наших родных и родственников были в обычных лакированных рамках. Такие рамки мы делали в школе на уроках труда, причём разного размера – от формата листа бумаги, до размеров плаката на демонстрацию. Все рамки покрывались олифой или лаком.

На полках буфета в спальне родителей, на книжной полочке у меня в комнате, за стёклами секретера и книжного шкафа в большой комнате располагались особые украшения нашего дома: небольшие статуэтки, памятные вещи, коробочки с дарёными ручками, шкатулки со всякой мелочью. На трюмо в спальне родителей и на полках зеркала в проходной гостевой комнате стояли особые украшения: семь слоников из слоновой кости, шкатулки с косметикой, пудрой, губной помадой, флаконы с духами и одеколоном «Красная Москва», «Гвоздика» и другими пахучими духами.

У нас в доме было несколько фарфоровых статуэток из Ликино-Дулево, городка Орехово-Зуевского района Московской области, в котором наша мама с папой, мамой, сестрой Марией и братом Василием жила в детстве. Папе больше всех нравилась парная статуэтка «Уральская кадриль» с парнем в красной рубахе и гармонью и барышней в цветастом платье. Маме очень нравилась самая большая и красивая расписная статуэтка среди всех – «Дары хозяйки медной горы». Юре почему-то очень нравилась статуэтка «Маленькая хозяйка» - девочка узбечка, разливающая чай и пиалы. Моей статуэткой был «Мальчик в шапке на лыжах», потому что она напоминала мне катание с Яшкиной горы. Кстати, у нас была своя семейная традиция – каждый протирал от пыли свою любимую статуэтку.

Очень украшали комнаты нашего дома букеты полевых и садовых цветов и букеты из полевых трав. Когда цвели сирень, черёмуха, розы и шиповник, мама ставила на стол большую вазу с большим букетом. Воду она меняла ежедневно, клала в вазу таблетку аспирина и цветы у нас стояли долго, выглядели и пахли, как живые. Весной папа обязательно покупал маме на базаре мимозу, а Юра откуда-то приносил букеты ландышей. Я с помощью мамы тоже готовил для дома букеты, но только зимние – бессмертника, красивых метёлок полевых трав, засушенных осенних листьев и новогодних зелёных пушистых веточек ели. Покупные магазинные цветы мы все не очень любили, потому что их вскоре надо было выбрасывать…

Однако самыми лучшими украшениями дома наша мама считала живые цветущие или декоративные комнатные растения в горшках. У нас на подоконниках росли – алоэ и другие красивые растения, названия которых я так и не запомнил. На зиму эти растения убирались с подоконника на столы и тумбочки. Для их полива у нас был маленький пластмассовый детский игрушечный ковшичек с носиком, очень удобный. Воду для полива цветов мама собирала дождевую или отстаивала, добавив в кувшин немного печной золы. Почву для комнатных растений готовил наш папа и делал это «по-колдовски», даже с расчётами смесей на бумаге…

В марте-апреле все комнатные растения пересаживались в очищенные или новые горшки с новой землёй-почвой. Землю в горшке сначала хорошо увлажняли, потом ножом по периметру отслаивали почву от стенок горшка, переворачивали его и вытряхивали земляной ком с растением. После этого ножницами обрезали сухие корешки, проверяли корневую систему, разрыхляли ком палочкой и потом пересаживали в новый горшок, в новую сырую почву. На дно горшков клали черепки, камешки, слой крупнозернистого песка. Наш папа при пересадке комнатных растений торжественно «священнодействовал», как когда-то это делали «в старину».

Четыре раза в год, ранней весной, знойным летом, ранней осенью и предновогодней зимой, в нашем доме проводилась генеральная уборка, когда чистилось, мылось, проветривалось и просушивалось всё, что было в нашем доме. Как правило, генеральную уборку мы делали перед Первомаем, перед годовщиной Великой Октябрьской социалистической революцией, перед Святой Троицей, которая бывает в воскресенье в день Пятидесятницы – на 50-й день после Пасхи и перед Новым Годом.

Во время генеральной уборки мы особо тщательно мыли, чистили, проверяли всё в нашем доме: комнаты, кухню, коридоры, ванную, уборную, всю мебель и все домашние устройства. Постельное белье, одеяла, матрацы, подушки, ковры вытряхивали, выбивали из них пыль, проветривали всё, что можно было проветрить и просушить. Из шкафов и тумбочек вынимались всё белье и одежда, вытряхивалось, перекладывалось, просушивалось и проветривалось. Вся обувь в доме чистилась и смазывалась кремом. Все внутренности шкафов и тумбочек протирались влажной тряпкой и дезинфицировались. Все краны, выключатели, задвижки, дверцы и замки проверялись и, если надо, ремонтировались.

Чистилось всё: ножи, ложки и вилки, кастрюли, чайники, сковородки, тарелки, чашки, блюдца, вёдра, ванны и тазы. Снимались все занавеси, тюль, шторы, портьеры, вытряхивались, просушивались, если надо, то стирались, сушились, а потом вывешивались обратно на гардины. Все полотенца, постельное бельё и скатерти стирались и высушивались на ветру, на солнце или на морозе, а затем гладились горячим утюгом. Фарфоровую, фаянсовую и стеклянную посуду мыли в тёплой воде и вытирали полотняным мягким полотенцем или трикотажной тряпкой. Банки с вареньем и компотами, вытирались от пыли и просматривались на предмет плесени. Все сыпучие продукты (сахар, рис, крупы и т. д.), которые мама хранила в полотняных мешочках, просушивали на солнце или возле плиты. Окна, двери и дверные ручки мылись с мылом и нашатырным спиртом. Туалет (уборную) и ванну основательно дезинфицировали. Пыль сметали даже с потолков! Генеральные уборки в доме, как правило, были очень тяжким занятием и мы все к вечеру очень уставали, а мама при этом ещё и готовила нам, мужикам, еду…

Во время уборки дома нам очень помогал наш любимый мощный пылесос «Вихрь», который наш папа приобрёл тоже в качестве поощрения за хорошие результаты в труде, так как в 60-е годы всё было в дефиците и покупалось либо «из-под полы», либо доставалось «из-под прилавка». Пылесосом «Вихрь» заведовали наши мама и папа, но чаще всего упрямо работал с упругим, как удав, шлангом пылесоса, я. Поработав с пылесосом я так уставал, что просто садился на диван, тупо слушал шуточки моего старшего брата Юры, молчал и почти не двигался. После этого меня укладывали где-нибудь и продолжали генеральную уборку дома…

Мы, наша семья, были очень ответственные квартиросъёмщики и берегли наш дом от фундамента до крыши. Особое внимание уделялось подвалу дома, погребу и подполу пристроек к дому. Наш папа устроил в этих пространствах отличные полки, ящики, ниши, в которых хранились консервы, стеклянные банки с солёными и маринованными огурцами, помидорами, в том числе в собственном соку, с вареньем, повидлом, компотами и… вином. Мама и папа соревновались друг с другом, творя ягодные настойки. Когда я был «маленький», папа брал меня к себе в подпол, чтобы я мог пролезть в самые низкие места и выполнить его строительно-монтажные задания. Я очень гордился этими заданиями и выполнял их героически, не думая об опасности.

Мама и папа очень боялись домовой плесени, особенно «чёрной плесени», и боролись даже с возможной вероятностью её появления. Чтобы не было сырости, подпольные пространства систематически проветривались и даже отапливались. Установка вентиляционных продухов в труднодоступных местах (труб наружу) – это и были те самые задания папы, которые я выполнял. Эти продухи обеспечивали сквозняк, который не давал развиваться плесени и грибкам.

Один раз в год мы всей семьёй выполняли текущий ремонт дома, меняли обои, чинили стены, протолки, окна, двери, полы в комнатах, арматуру и трубопроводы в подполье, лазили на чердак и на крышу чинить протечки. Так же один-два раза в год мы красили и перекрашивали потолки в комнатах, кухонную мебель, делали ревизию и ремонт коробам, полкам, стеллажам и ящикам в погребе и в подполье.

По мере надобности мы сами красили и штукатурили наружные стены нашего дома, красили рамы и ставни, чинили заборы, калитку и ворота, ведущие во двор нашего дома. Руководство и работники ЖКО, обслуживающие наши дома в «низовском» районе, отмечали наш дом и нашу семью как образцовые по содержанию жилищного фонда и всегда шли нам навстречу в вопросах приобретения или получения дефицитных материалов для текущего ремонта. Капитальный ремонт наших домов был только однажды, когда меняли красивую фигурную «финскую» керамическую черепицу на крышах на серый, безликий, волнистый шифер…

Когда меловой побелкой красили наружные стены дома, то в раствор краски добавляли синьку или зелёнку, а чтобы дождь не смывал побелку, добавляли молочную сыворотку. Все эти тонкости побелки рассказывал мне мой папа. Я пропускал все эти «подробности» мимо ушей, но вот, оказывается, всё помню…

Я даже помню, как папа и наш сосед дядя Ваня Азаров вместе готовили смесь для промасливания полов: на 1 кг олифы брали 50-110 г сухой краски и столько же растворителя (скипидара, лакового керосина). Для полов также сами делали шпаклёвку (пасту) из мела, столярного клея, воды и олифы. На 1 литр воды брали 200 г клея, варили в старой кастрюле, затем добавляли в раствор мелко тёртый мел, тщательно размешивали до получения сметанообразной массы. Чтобы шпаклевка быстрее сохла, к ней добавляли 40-50 г олифы. Все щели, выбоины, сколы в половой доске шпаклевали этой шпаклёвкой, а когда она высыхала, то зачищали это место шкуркой или пемзой, грунтовали горячей олифой и дважды красили половой краской, когда олифа переставала липнуть к пальцам. Наш Юра любил такую работу и очень гордился ею, а меня к ней не подпускал, всё делал сам. Однако я всё равно видел, как это делается и умел, и умею так делать…

Также папа и Юра научили меня красить поверхности масляной краской, олифой или другими красками. Краски в 60-е годы были в страшном дефиците, но всё же наш папа где-то и у кого-то «доставал» немного разных красок, приносил из то в пол-литровых банках, то в бутылках, то в консервных банках. Иногда у нас появлялись почти засохшие банки с краской и папа их терпеливо размачивал и размешивал с разными растворителями. Также дефицитны были кисти для малярных работ и мы хранили использованные кисти в банках и бидонах с растворителями.

Красить меня научили тонким слоем, держа кисть под прямым углом к поверхности. Краску надо было наносить широкими мазками, растирая сначала поперёк, а затем вдоль половиц или иной поверхности. Красить надо было два раза, причем вторично после того, как первый слой краски хорошо высохнет. Чтобы олифа и краска сохли быстрее, к ним добавляют «сушку», то есть средства, ускоряющие высыхание краски (льняное масло, сурик и что-то ещё).

Очень дорогими и дефицитными эмалевыми красками красили металлические, деревянные и оштукатуренные поверхности и изделия. Ими мы красили трубы и радиаторы центрального отопления, наружные двери, окна, сооружения в подвале, погребе, в подполье. Естественно, из-за малого, по сравнению с папой, моего роста, такие малярные работы иногда поручали мне и я тоже ими очень гордился и важничал перед Юрой. Эмалевые краски перед работой мы разводили растворителями – скипидаром, лаковым керосином и другими фабричными жидкостями.

Оконные рамы и подоконники в доме мы красили масляными красками в белый цвет, а снаружи в – в коричневый. Наша мама не любила серый или тёмно-зелёный цвет. Оштукатуренные стены нашего дома мы тоже красили в светло-бежевый цвет, и наш дом с коричневыми ставнями и рамами снаружи был очень красивым и нарядным.

Озеленением нашего земельного участка возле дома и вокруг него занималась наша мама. Это она настояла на том, чтобы по забору нашего палисада, огорода и сада были высажены колючие кусты белой и жёлтой акации, шиповника и малины. Наш папа настоял на том, чтобы со стороны улицы наш палисад охраняли посаженные быстрорастущие тополя, а по периметру забора огорода и сада – сливы и вишня. Вишни и сливы в нашем саду было много, она очень хорошо росла у нас в городе Суворове и давала отличный обильный урожай.

В палисаде у нас росли разные цветы, причём цветущие в разное время от весны до глубокой осени. Наша мама для всех соседей составляла на праздники по их просьбе прекрасные букеты. 1 сентября мы, школьники нашей улицы Белинского, также составляли из маминых цветов букеты для поздравления наших учителей. Это была изначальная традиция и наша мама никому в цветах не отказывала, но на свои цветы она тратила много своего личного времени и сил. Наш папа не очень-то одобрял такую «расточительность» и его участие в «цветочном деле» ограничивалось рыхлением и удобрением земли вокруг цветов и кустов и их декоративной обрезкой.

На нашем школьном учебно-опытном огородном и садовом участке мы всей школой тоже ухаживали за растениями, сажали зелень и овощи на своих «классных» грядках, рыхлили землю вокруг кустов смородины и крыжовника, малины, вишни и сливы, яблонь и груш. Мы даже высаживали рассаду для наших родителей и домов, но наш школьный сад и огород регулярно и периодически подвергался нашествию уличных хулиганов и грабителей, учеников, оставшихся на «второй год», которые так мстили нашей школе...

Особо строго и настойчиво в нашей школе с самых младших и до выпускных классов проводилась работа и были строгие правила и требования по обеспечению чистоты и аккуратности во внешнем облике, в одежде и обуви, в манере поведения нас, как советских школьников, как октябрят, пионеров и комсомольцев, то есть передовых и образцовых детей.

Главным девизом этой работы в школе было: «Чистота – залог здоровья». Мы были обязаны постоянно заботиться о чистоте своего тела, белья, одежды и обуви, а также помещения, в котором мы находились в школе, работали или учились. Мы изначально, ещё с детского сада знали, что чистота и опрятность являются проявлением культуры человека. Нам часто приводили в пример изречение великого русского писателя Антона Павловича Чехова, который говорил, что «в человеке всё должно быть прекрасным: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

От нас требовали, чтобы мы, «как учащиеся советской школы должны быть образцом культурности, скромности, опрятности, порядочности, чистоты и аккуратности, как во внешнем облике, так и в поведении». Наша завуч и директор школы Татьяна Николаевна Фёдорова, сама очень строгая и аккуратная внешне и по поведению, требовала от нас, мы «воспитывали в себе в школе и дома, в пионерской и комсомольской организации, собранность, принципиальность, аккуратность и скромность, которая истинно украшают человека». Мы верили ей, потому что во всём городе Суворове во всех семьях и домах эти слова завуча поддерживали все наши родители.

Правда, из Москвы и из-за «бугра» (заграницы), к нам в город прилетал «ветер моды и перемен», который «заражал» нас эпидемией современной моды и современного поведения, отличного от образцово-советского поведения. Время разноцветных и вихлястых «стиляг» я не застал и не помню, потому что стиляги 50-х у нас появились, но куда-то исчезли. Я знал о стилягах по статьям и рисункам в журнале «Крокодил». В нашем городе Суворове стиляг не признавали и не любили даже местные хулиганы, гнали их, как каких-то идиотов, дурачков…

Зато в нашем городе стойко держалась и процветала мода «зэков» и строителей нашего города и Черепетской ГРЭС, которые, по большинству, одевались всегда очень скромно и характерно: кепка с большим или маленьким козырьком, ватник-телогрейка с перешитыми пуговицами так, чтобы она облегала плотно мускулистое тело и широкие плечи, свитер толстой вязки с большим стоячим воротником, рабочие брюки, заправленные в кирзовые сапоги с подвороченным один раз голенищем. При этом походка обязательно должна быть «блатная», шаркающая, да и поведение – тоже, приблатнённое, слегка хулиганское. Образ «блатного фраера» был самым распространённым в 50-60-е годы среди уличной молодёжи.

С этой «блатной» модой и манерой поведения на улицах власти города мощно боролись с помощью милиции, местной печати, комсомольских и партийных собраний и мероприятий, путём проведения образцовых традиционных народных и советско-партийных праздников, культурных мероприятий, танцев и танцевальных вечеров, клубной работы. Особую роль в смене моды в одежде и в поведении сыграли наши городские библиотеки, центральная, взрослая и детская, музыкальная школа, театральная, художественная и гимнастическая студии во Дворце культуры и отдыха Черепетской ГРЭС. Примерно с 1963-1964 года стиль и манеры поведения молодёжи в городе начали меняться в сторону современной молодёжной советской культуры. Образцами для подражания стали студенты, молодые инженеры, учительницы, передовые работники предприятий, пионерские, комсомольские, профсоюзные и партийные активисты – целинники и участники движения ударных комсомольско-молодёжных строек.

Одновременно с образцово-показательной советской модой и коммунистическим стилем поведения в нашем городе появилась «прозападная» мода на всё: на одежду, на обувь, на аксессуары, на внешний вид и облик, на причёску и макияж, на манеры и стиль поведения. Образцами для подражания и следования «западной» буржуазной моде служили артисты западного кино и эстрады, типа американского поп-певца Элвиса Пресли и участников ливерпульской четвёрки – «Битлз». В женско моде образцами для подражания были «кинодивы» из западных фильмов, жена американского президента – Жаклин Кеннеди и очень популярные модели мира западной моды, среди которых выделалась инфантильная, тощая и красивая британская супермодель, актриса и певица «Твигги» (Лесли Хорнби) – икона британской молодёжной субкультуры «модов» (фанаток современной моды и Твигги).

В 1964-1965 годах мы в городе Суворове были ещё далеки от этих «модов» и «твигги», но уже осторожно, но настойчиво продвигали свою современную моду на всё, прежде всего, на свободное и независимое выражение своего мнения путём использования модной одежды, причёсок и поведения. Повсеместно создавались свои советские субкультуры, например, интеллигентных «шестидесятников», комсомольских «стройотрядовцев», пионерских «юнармейцев». В этом 1964-1965 учебном году у нас, пятиклассников, в силе была традиционная советская школьная культура образцовой и формальной одежды, скромного и послушного поведения, опрятности, аккуратности и чистоты.

Для нас, школьников, учёба в школе была настоящей тяжёлой, изнурительной и ответственной работой; мы учились почти точно так же, как работали на работе наши родители. Поэтому мы естественно принимали существующий порядок отношения к школьной одежде и обуви: у нас была повседневная школьная одежда и школьная форма (у девочек), спортивная одежда для занятий физкультурой и рабочая одежда для занятий на уроках труда и домоводства. Обувь мы тоже имели двойную: для улицы и для школы, обычную и спортивную. Верхняя одежда почти у всех школьников этого времени была одинаковая – осенне-зимние пальто, купленные родителями «на вырост», то есть на несколько лет.

Почти все школьники всех классов, от первоклашек до выпускного класса, выглядели в школе одинаково. Поэтому ни у кого не возникало никаких трений по поводу внешнего облика и школьного поведения. В школе мы учились, играли и баловались на переменах, отвечали у школьной доски, писали контрольные задания и сочинения, сдавали экзамены. На официальных школьных мероприятиях мы также вели себя по общепринятым правилам. Только на редких праздничных школьных мероприятиях мы давали себе волю в поведении…

Мало кто в школе умел танцевать вальс, танго, фокстрот, гопак, цыганочку, кадриль и другие народные танцы, но все с удовольствием вертели попами, танцуя твист, буги-вуги или топая под музыку рок-н-ролла. Мы не знали ни слова из песен западных исполнителей, но нас «заводила» музыка этих песен. Правда, дома за праздничным застольем мы также с удовольствием пели русские народные и советские лирические и патриотические песни; некоторые из этих песен становились нашими «классными» гимнами.

Имея в своём гардеробе всего только по одному-двум видам одежды, мы, мальчики и девочки, просто естественно и неизбежно должны были следить за чистотой своих тел, чтобы мы не пахли в школе и классе потом, чтобы у нас были чисто вымытые и аккуратно подстриженные волосы; чтобы были чистыми и короткими ногти на пальцах; белыми, не пахучими и здоровыми, зубы. Поэтому ничего удивительного не было в том, что мы еженедельно ходили в баню или принимали ванны дома, мылись, меняли нательное бельё, участвовали в стирке и чистке нашей школьной одежды и обуви.

В 5 классе мы перестали, будучи дежурными по классу, проверять чистоту рук и выявлять грязь под ногтями; проверять белизну и чистоту воротничков на форе девочек; заглядывать в уши и в рот одноклассникам. Мы вообще перестали участвовать в системе контроля чистоты, опрятности и личной гигиены, потому что считали себя уже «взрослыми» и стеснялись друг друга. Например, дежурный мальчишка в нашем классе уже мог «в шутку» ухватить своего школьного товарища между ног с целью проверить, «всё ли у тебя «там» на месте и в порядке». Некоторые такие «дежурные по классу» могли слишком придирчиво «проверять» опрятность школьной формы девочек и ненароком ощупывать их, дёргать за банты и косы. Я тоже не терпел, когда кто-то в классе меня осматривал, проверял и оценивал мой внешний вид и опрятность…

Наша мама, как старшая медсестра инфекционного отделения Суворовской центральной районной (городской) больницы №1, была очень строгой по отношению к чистоте рук, ног, зубов, полости рта и т.д. Она сама постоянно перед едой, после еды, после работы и т.д. мыла руки с мылом. Для мытья рук у нас в доме было несколько видов мыла: для папы, Юры и для меня после работы в огороде, в саду, по ремонту дома или строительству чего-либо годилось хозяйственное пилированное мыло (72 % жирных кислот) – лучший сорт хозяйственного мыла. Мыльной стружкой из этого мыла мама стирала тонкие ткани. Свои руки наша мама мыла мылом «Детское», а в баню и для мытья в ванной давала нам, мужчинам, мыло «Банное». Некоторые сорта мыла, например, «Цветочное» и «Земляничное», наша мама использовала в шкафу для придания приятного запаха постельному белью.

У нас в доме постоянно и всегда имелись круглые и прямоугольные коробочки с зубным порошком, зубные пасты, зубные щётки, а также шампуни, средство для полоскания рта, одеколоны и духи, среди которых самыми любимыми были «Шипр» (папин одеколон) и «Красная Москва» (мамин одеколон и духи). У нашего Юры тоже были своё одеколон, шампунь, крем для укладки волос (бриллиантин) и лосьоны, которыми он протирал свои прыщи и использовал в качестве дезодорантов. У мамы была своя косметика, а я до 10 класса вообще не пользовался никакой косметикой, кроме мыла. Я, как и мой папа, был сторонник естественных запахов здорового чистого тела и организма…

Вот за чистотой волос на голове и тела я следил постоянно, потому что в это время (60-е годы XX века) я частенько по ночам как-то естественно изливал из себя пахучий «мужской сок» (поллюции) и бегал в умывальник, чтобы помыть моего «дружка-сашка», и «пожулькать» под краном с горячей водой использованную ватно-марлевую салфетку. Эти салфетки делала на машинке моя мама и молча «втихаря» подкладывала мне перед сном под подушку. Я также молча был ей очень благодарен за это, потому что, если мой излившийся «мужской сок» пропитает трусы или простынь, то приходилось «признаваться» маме и просить у неё помощи, чтобы застирать моё бельё.

Кстати, в 1965 году и после него мои ночные поллюции (естественное непроизвольное, часто сопровождающееся эротическими сновидениями, семяизвержение) стали привычными, происходили 1-2 раза в неделю летом и 1 раз в месяц – зимой. Я однажды подслушал разговор родителей, а мой старший брат Юра это подтвердил мне своим «жарким» шёпотом мне в ухо, о том, что «освобождение от избыточного семени (семяизвержение моего «мужского сока») не является «грехом», что это «естественный процесс полового развития» и что «мужское семя» само по себе является «чистой, живородящей субстанцией».

- Если же семяизвержение, - шептал мне в ухо мой старший брат Юра, - происходит в результате блудных помыслов и рукоблудия, то оно оскверняется и становится греховным…

Мне юркины слова казались чудными, «старорежимными», придуманными, но я ему не возражал, а захотел сам во всём разобраться. Я почему-то не хотел обращаться за разъяснениями к папе, к маме и к брату Юре. Я сам должен был до всего дойти, сам!

Зубы мы чистили дома утром, иногда после обеда или ужина, и на ночь. Юра всегда, когда выходил на улицу и к друзьям, полоскал рот специальной зелёной жидкостью, чтобы у него изо рта «вкусно» пахло. Я чистил свои зубы слегка, чтобы не повредить зубную эмаль, но до «скрипа» языком по чистым зубам. Голову мы никогда не мыли водой из под крана, использовали либо кипячёную воду из пластмассового кувшина, либо собирали дождевую воду или растапливали чистый снег. Увы, чистого снега в нашем городе Суворове почти не было, потому что трубы шамотного завода и Черепетской ГРЭС извергали катастрофически большое количество серной и другой золы и пыли. Весь год всё пространство и территория нашего города были покрыты тонкой пудрой шамотной и угольной золы. Это был наш «бич господний», так чудно называла это явление наша мама…

Мытьё головы у нас в доме осуществлялось либо туалетным (яичным), либо банным мылом, или же мыльной пеной, взбитой из стружек мыла. Хозяйственное мыло, шампуни того времени или жидкое дегтярное мыло мы не употребляли, так как они сильно высушивали волосы и делали их ломкими, из-за низ волосы «секутся», ломаются, расщепляются. У меня изначально были жирные волосы, поэтому я мыл голову не только 1 раз в неделю, но по мере необходимости, например, перед праздниками или важными мероприятиями в школе. Чтобы волосы были мягче и красиво блестели, мама добавляла в воду для ополаскивания немного уксуса (1 чайная ложка на 1 л воды).

У каждого из нас в семье была своя расчёска или расчёски и мама запрещала нам пользоваться не своей расчёской, не своим полотенцем, не своей зубной щёткой и т.д. У меня была только одна расчёска с редкими зубчиками, потому что у меня вся причёска состояла только из чубчика и коротких волос по всей голове. У Юры была великолепная упругая чёрная шевелюра волос, которые он носил с начёсом назад, с открытым лбом и коконом волос на голове, как у Элвиса Пресли и других американских актёров молодёжного кино. Все зубные щётки и расчёски мама мыла горячей водой с мылом или добавив нашатырного спирта (1 чайная ложка спирта на 1 стакан воды).

У нашего папы тоже была причёска «с начёсом назад» и это было очень красиво, благородно, достойно. Я очень хотел иметь такую причёску, но мои волосы на голове сами собой укладывались только в причёску «с чубчиком», а с 1965 года, когда мне дома и нам всем в школе разрешили, наконец-то, иметь разные естественные причёски, мои волосы начали укладываться в причёску «с пробором» с левой стороны головы. Теперь у меня был большой красивый волнообразный чуб, относительно пышные чистые волосы и даже короткие «бакенбарды» на висках. Я становился «симпатичным», как сказала мне одна из девочек нашего класса и я немедленно не просто разволновался, а возбудился…

Да, именно с января 1965 года я начал смотреть на себя со стороны: как я выгляжу, как одеваюсь, как веду себя, какая у меня походка, какое естественное поведение, насколько моё поведение контролируется мной и соответствует моему настроению и моим принципам. Такое отношение к себе возникло не только у меня одного, все в нашем классе так или иначе начали следить за собой, прихорашиваться, модно одеваться и модно вести себя, в соответствии с поведением наших кумиров – киноактеров и киноактрис, а также современных молодых юношей и девушке в нашем городе. Без сомнения, выпускники 11-х классов всех городских школ, особенно Суворовской средней школы №2, были такими образцами для подражания для старшеклассников и для нас, пятиклассников…

Особое поведение в нашем доме и в семье сложилось в отношении к нашей одежде и обуви. Одежда и обувь дорого стоили; покупать и обновлять наш гардероб каждый год, для наших родителей было тяжело, «неподъёмно». Поэтому мы в нашей семье носили и пользовались одеждой и обувью очень бережно и ответственно.

Однажды моя мама, глядя на стоптанные на одну сторону каблуки моих летних сандалий, виновато обратилась ко мне…

- Сашенька, - сказала моя мама. – Понимаешь, твои каблучки на сандалиях стираются очень быстро и в одну сторону. Это получается оттого, что ты шаркаешь ножками и ходишь неправильно. От этого у тебя формируется неправильная некрасивая походка.
- Чем же она некрасивая? – с обидой и раздражением спросил я маму.
- Тем, что ты ходишь как хулиган, как уличный хулиган. Ты подражаешь хулиганам и это тебя не красит, потому что ты же не хулиган, а Суворов.
- И что? – уже с вызовом спросил я маму.
- А то! - тоже с вызовом и некоторым сердитым раздражением ответила моя мама. – Ты не забывай, что по тебе, потому что ты тоже Суворов, судят о нашей семье, о нашем папе – учителе в школе, обо мне – медсестре больницы, о твоём брате Юре, который прекрасно играет на баяне.
- Конечно, - сказала с горечью мама. – Ты можешь на это наплевать и быть таким, каким ты есть, но глядя на твои стоптанные башмаки и хулиганскую походочку, люди скажут, что ты не сын Суворовых, а так - босяк с улицы, потому что твои подошвы и каблуки стоптались и стёрлись из-за твоей «блатной» походки.

Я никак не ожидал от нашей мамы, что она знает и может использовать наш уличный жаргон и слово. Я настолько опешил и изумился, что не нашёлся. Что мне ей ответить. А мама «беспощадно» продолжала говорить мне правду…

- Кроме этого, - сказала мама. – Ты пока не зарабатываешь деньги, а пользуешься нашими доходами, нашей зарплатой. А наша зарплата такова, что её еле-еле хватает на налоги, оплату жилья и жилищно-коммунальных услуг, на покупку продуктов питания, газового баллона, на неотъемлемые домашние дела и нужды.
- Ты небрежно относишься к своим рубашкам, штанам, обуви и они из-за твоего поведения на улице грязнятся, рвутся, портятся. Поэтому нам приходится покупать тебе снова и снова рубашки, штаны м обувь. А дело-то очень простое…
- Если бы ты аккуратно носил одежду и обувь, то у нас больше бы денег оставалось на кино, на книги, журналы и подарки…
- А я что?! Один такой небрежный? – спросил я маму, сопя носом.
- Нет, конечно, - ответила просто моя мама. – Это относится ко всем нам в равной степени. Только заметь, наш папа, и я очень аккуратно носим свою одежду и редко что покупаем себе. Всё достаётся вам, нашим детям. Не сердись и не обижайся, а подумай над этим…

Я подумал. Хорошенько подумал и действительно заметил, что наша мама больше шьёт себе платья, чем покупает их в магазине «за дорого», а наш папа ходит в пиджаке, у которого оттопырены боковые карманы и лоснятся локти и рукава, как у нашего дяди Максима из деревни Дальнее Русаново. Действительно, только наш Юра и я были с 1 сентября 1964 года в «обновках» - я в модной куртке-ковбойке, пошитой мамой из папиного военного кителя, Юра – в модной и дорогой кожаной куртке на молнии. У нас с Юрой была новая обувь: у него модные остроносые кожаные туфли с тонкими чёрными шнурками, а у меня – крепкие всепогодные и скрипучие кожаные ботинки. Всё это действительно стоило больших денег…

С этого момента я начал учиться правильно и бережно носить и использовать одежду и обувь, потому что решил ходить и вести себя «правильно», то есть красиво, достойно, по-мужски. Теперь, приходя из школы, я не вешал «с размаху» на крючки вешалки в прихожей своё пальто, а сначала вытряхивало его на крыльце или в прихожей от снега, потом аккуратно снимал, и вешал пальто на плечики. То же самое я делал с обувью – обметал валенки или ботинки веничком на крыльце от снега, снимал обувь в прихожей и укладывал обувь под вешалкой на стопку старых газет, чтобы влага с них впитывалась в эти газеты.

Мама видела это и молча очень ценила мою аккуратность. За это она мыла мою обувь в маленьком пластмассовом ведёрке и сушила её тоже на полке с газетами. Увы, я так привык к тому, что моя мама ухаживает за мной, что привычка оставлять мокрую или грязную обувь маме, осталась у меня до сих пор… Прости меня, мама! Я всё ещё надеюсь на тебя…

Точно так же я перестал сбрасывать с себя школьную одежду, где попало, или продолжать ходить в ней дома. Теперь я начал обязательно переодеваться в «домашнее» - шаровары или треники, и домашнюю байковую рубаху или в футболку. Папа сделал для нас всех специальные стойки с перекладинами для брюк и плечиками для рубашек и курток. Такие стойки теперь стояли в моей комнате и в спальне родителей. Юра пользовался плечиками в шифоньере, «моей» стойкой или (на ночь) спинками стульев в большой комнате. Эти стойки для одежды очень просто и быстро упорядочили наше отношение к одежде.

Принципиально бережное отношение к одежде в школе резко повлияло на моё поведение в школе и в классе. Теперь я не бегал и не скакал «до седьмого пота» на переменах, не тусовался и не пихался с ребятами, не прижимался к пыльным подоконникам и стенам, не ползал по полу в классе на коленках, не «пачкался» в школьном туалете или на уроках труда. Теперь я не переодевался в классе на урок физкультуры, небрежно бросая «комом» одежду или «запихивая» её на полку под крышкой парты. Теперь я сам гладил свои рубашки, трусы, майки и делал это красиво, как мой старший брат Юра.

Теперь я стал приходить из школы в ботинках, которые не стаптывались и не стирались ни на каблуках, ни на подошве. Это мама показала мне способ выработать себе правильную, красивую и аккуратную походку. Для этого она показала мне, как надо ходить и отрабатывать такую походку, положив себе на гребень головы стопку тяжёлых книг. Надо было научиться ходить осторожно, степенно, сохраняя равновесие книг на голове. Я долго тренировался и научился.

Кроме этого, я и мой брат Юра специально разучивали походку (походочку) знаменитого героя американского фильма-вестерна 1960 года «Великолепная семёрка» - Криса Адамса (актёр  Юл Бриннер). Мы этот фильм посмотрели в 1962 году и «заболели» манерой поведения и походкой этого актёра. Неподражаемая походка и пронизывающий взгляд Криса завораживали и немедленно все атаманы-хулиганы в городе начали ходить вкрадчивой походкой тигра «от бедра» и пристально взглядывать с паузой и прищуром. Такую походку и такой взгляд отрабатывал и я…

Таким образом, я уже в январе-феврале 1965 года ходил в своей школьной, домашней и уличной одежде и обуви без повреждений и загрязнений, а мой поведение и походка превратились из почти хулиганской в красивую, достойную и сдержанную. На удивление до сих пор, спустя 57 лет такая моя походка сохраняется, и у меня практически не стираются подошвы и каблуки обуви…

Наша мужская рабочая одежда в доме хранилась и висела на вешалке в прихожей. Рубашки, пальто и куртки мы вешали после их чистки в шкафы на плечики и обязательно застёгивали все пуговицы. Майки, свитеры, футболки мы хранили и аккуратно складывали на полках в шкафах и шифоньере. Чистое постельное и нательное бельё, починенное и выглаженное, тоже хранилось в сложенном виде на полках шкафа. Свой пионерский галстук я стирал и гладил сам, он хранился поверх плечиков на стойке в моей спальне-кабинете.

Для работы по дому или уборки мы использовали рабочие сатиновые халаты, которые папа из школы. Кроме этого, для работы на кухне мама сшила мне красивый передник с карманами, в котором я также работал, когда делал свои модели или игрушки. Все летние хлопчатобумажные и штапельные верхние рубашки, домашнюю повседневную и рабочую одежду мы стирали 1 раз в неделю, а чистили и вытряхивали ежедневно. Я знаю, что наши девочки 5 «А» класса стирали свои форменные платья 1 раз в четверть, белые передники меняли через 1-2 дня, а белые воротнички и манжеты на рукавах – почти ежедневно.

Один-два раза в месяц мы всей семьёй вытряхивали и даже выбивали палкой или пластмассовой выбивалкой пыль из наших пальто, чистили их щёткой, даже пылесосили. Если были какие-то пятна, то мама их чистила разными химическими средствами. Нас, мужчин, она к этому делу не подпускала.

Промокшую верхнюю одежду мама сушила либо в прихожей, либо на сквозняке на крыльце или во дворе. Летом обязательно все пальто и верхняя одежда проветривались и «прокаливались» на солнце и лёгком ветерке. Носовые платки, носки, салфетки и кухонные полотенчики сначала замачивались в тёплой чистой воде на 2-3 часа, потом погружались в горячую мыльную воду, затем отжимались, полоскались в этой мыльной воде и слегка стирались руками. Загрязнённые места натирались мылом и опять «жулькались» в мыльной воде. Затем эти вещи отжимались и полоскались в чистой воде, которая менялась до тех пор, пока не оставалась чистой и прозрачной.

Свои использованные носовые платки, носки и салфетки я стирал и гладил сам, поэтому у меня не было отвращения от загрязнённых предметов. Главное, я добивался, чтобы мои платки, салфетки и носки не пахли, а были чистыми и свежими. Все эти вещи я, по научению мамы, гладил горячим утюгом, чтобы «убить всех микробов». Свой полотняный или шёлковый пионерский галстук я стирал отдельно в тёплой мыльной воде, потом высушивал их в сухом полотенце, а затем гладил утюгом, добиваясь отсутствия любых складок.

Как я уже признался, за моей обувью ухаживала моя мама, поэтому каждое утро я надевал чистые, смазанные обувным кремом, ботинки и шёл в школу. Возвращаясь из школы, я оставлял почти чистые пыльные ботинки на газете под вешалкой, а утром снова надевал их чистыми, блестящими, сухими и удобными. Увы, это был мой недостаток, но я ничего с собой поделать не мог, потому что привык…

Осенью и зимой нашей основной обувью были ботинки с высоким подъёмом и бортами, валенки с галошами, а поздней весной и летом – лёгкие туфли, сандалии и кеды. В 60-е годы самыми удобными, простыми и доступными были китайские или наши советские кеды. В них было удобно играть на улице, ходить в лес, бегать, прыгать, работать. Из-за частого использования подошвы кед быстро изнашивались. Я носил кеды после старшего брата Юры «по наследству» и, помня разговор с мамой, долго терпел дырки на подошвах кед, пока родители или мама это не замечали и не покупали мне новые кеды.

У нас дома было много резиновой обуви – сапоги и сапожки, галоши и утеплённые боты. В них тоже удобно было ездить «на картошку» и в школе, в нашем 5 «А» классе все девочки и ребята ходили по грядкам в резиновых сапогах или ботах. Резиновую обувь нельзя было чистить с помощью керосина, бензина или растворителей - только вручную, механически очищая от грязи и обмывая обувь водой. Подкладку и стельки резиновой обуви чистили, мыли и сушили каждый раз после их использования. Мама очень следила за чистотой стелек, потому что боялась ногтевого грибка.

Я до сих пор не знаю, что нашим девочкам в классе говорили и чему их учили на уроках домоводства по вопросам ухода за одеждой и обувью, как обучали их мелкому ремонту белья и верхней одежды, но зато я хорошо знаю, как это делается, потому что моя мама научила меня этому. Также я не знаю, умели ли это делать другие наши ребята, но это моё умение мне очень пригодилось во время срочной службы на флоте, когда я был военным моряком и проходил «курс молодого бойца» и служил на большом противолодочном корабле – БПК «Свирепый» 128-й БрРК 12-й ДиРК Дважды Краснознамённого Балтийского флота ВМФ СССР в 1971-1974 годах.

Не скрою, я любил смотреть, как мама вяжет, вышивает крестиком или гладью, как штопает на лампочке шерстяной носок, как строчит что-то на ручной швейной машинке, как пришивает пуговицы и крючки на одежду, как кроит и вырезает по выкройке куски материи, сшивает их, а в итоге получается чёрное дивное платье и мама в нём становится Феей красоты и страсти. Мама видела этот мой интерес и поощряла его, показывая и обучая кройке и шитью. Мой старший брат Юра ревновал меня к маме, но наотрез отказывался учиться тому, чему учила меня мама, считая, что это не мужское дело. Наш папа был такого же мнения и обучал Юру токарному и слесарному делу, учил его разбираться в машинах и механизмах. Юра был любимым сыном нашего папы и наследником его таланта и мастерства. А кем был я?..

Всё равно я с удовольствием, сначала просто наблюдая за работой мамы, потом помогая ей вдевать нитки в иголки, а затем, сменяя её в шитье крестиком, вскоре научился самостоятельно чинить свою одежду, пришивать пуговицы, крючки или кнопки, зашивать разорванное по шву или штопать порванное место, исправлять петлю, подшивать оторванный край подкладки, низ пиджака или куртки.

Я знал, что пришивать оторванные пуговицы, крючки и кнопки, надо на тех же местах, где они были, чтобы после застегивания ткань не морщилась. Я знал, что цвет нитки надо подбирать под цвет ткани или пуговиц. Я знал, что на старом месте с изнанки одежды необходимо под пуговицу, крючок или кнопку подложить лоскутик ткани или меньшую и более тонкую пуговицу, а затем пришить их вместе с основной пуговицей. Такой способ ремонта одежды не давал отрываться пуговице в ослабленном месте ткани.

Я уже знал, что пришивая пуговицу к пальто, её нужно немного держать на расстоянии от ткани, и в конце работы надо несколько раз плотно обвивать ниткой «ножку», образующуюся между пуговицей и тканью, потом протягивать иголку через ткань и на внутренней стороне закрепляют нитку петелькой. Я уже знал, что зашивая разорванную по шву одежду, нужно плотно сложить края на месте разрыва и швом «за иголку» скрепить их. Я научился у мамы подшивать низ пиджака или куртки, подкладку, воротничок, манжеты «потайными стежками», захватывая иголкой только часть основной ткани, чтобы нитка была незаметна на лицевой стороне одежды. Я уже знал, что для этой работы нужны нитки №50 и тонкие иглы. Я уже научился работать иглами с применением металлического напёрстка.

Особый интерес у меня был к штопке нитяных и шерстяных носков. Я уже знал, что штопать нужно с лицевой стороны. Небольшую дырочку в одежде, например, прожжённую искрой от костра, и протёртые места, которые уже просвечиваются, легче всего заштопать, подложив специальный «грибок», деревянное яйцо, подходящую лампочку или ложку.

Сначала дырку прошивают по продольной нитке швом «вперед иголку», а затем по основе скрещивают нитки. Штопка должна быть ровной и плотной, поперечные нитки надо прокладывать густо, без пробелов, создавая как бы новую ткань. Я ещё знал, что на протёртое или порванное место можно наложить заплату. Для этого надо было подобрать кусок такой же или похожей ткани и выстирать её, чтобы заплата при стирке вещи не садилась и не стягивала заплатанное место. Затем надо было вырезать из этой ткани квадрат или прямоугольник по размеру больше порванного места и пришивать.

Заплату можно пришивать с изнанки и с лицевой стороны, но в любом случае надо было пришивать заплату в тон рисунка основной ткани. Я уже знал, что на белье и одежду из неплотных тканей заплату надо накладывать с изнанки и примётывать её. Затем надо было края заплаты подгибать в средину на 0,5 см, ещё раз приметать, а после этого пришивать подшивочным швом ровными прямыми стежками. Потом с лицевой стороны надо было обрезать края порванного места, оставив приблизительно по 1 см ткани; углы прорезать наискось, ткань подогнуть, приметать и пришить так же, как и с изнанки — подшивочным швом.

Единственно, что я не успел или не смог освоить, так это соединение шерстяных или суконных тканей встык незаметными стежками с лицевой стороны ткани (штуковка). Зато я научился одному секрету ремонта разорванных шерстяных вещей (брюк, пиджаков, платьев), который меня часто выручал в самостоятельной жизни в 70-е годы XX века в рабочем общежитии завода Севастопольский морской завод имени Серго Орджоникидзе. Надо было кусочек такой же ткани густо смазать яичным белком, подложить под разорванное место и прогладить с изнанки горячим утюгом. Перед этим края разрыва соединить как можно плотнее. Вместо яичного белка мы применяли специальный клей…

Также я нпе смог или не успел освоить технику и технологию выведения с одежды пятен. Однако впоследствии жизнь сама научила меня это делать. Однако я с интересом следил, как моя мама выводит пятна на одежде. Сначала она вытряхивала и выбивала одежду, затем тщательно чистила место загрязнения сначала сухой, а потом влажной щёткой. Потом она пробовала вывести пятно его чисткой тёплым мыльным раствором, то есть протирала пятно смоченной в мыльном растворе зубной щеткой или полотняной тряпочкой, после чего промывала это место тёплой чистой водой и высушивала через полотно горячим утюгом. Ели пятно выводилось, то всю одежду гладила утюгом.

При выведении пятна любым способом, под него мама подкладывала фанерную дощечку, обёрнутую белой тканью. Если пятно было на одежде с подкладкой, то мама эту подкладку подпарывала, вставляла в прореху фанеру и работала с пятном.

Пятна от чернил мама выводила с помощью тёплого молока, тщательно протирая пятно чистой полотняной тряпочкой, смоченной в молоке. Старые и загрязненные пятна от чернил мама замачивала в молоке на несколько часов, затем протирала чистой тряпочкой, смоченной в молоке, до исчезновения пятна и промывала тёплой, а потом холодной водой. При этом она не допускала, чтобы молоко высохло и впиталось в ткань.

Перед выведением жировых пятен мама проглаживала это место тёплым утюгом через два-три слоя промокательной бумаги, которую подкладывала также и под жировое пятно. Потом жировое пятно или место, где оно было, мама очищала с применением авиационного бензина, скипидара, ацетона или специального покупного пятновыводителя. При этом она показывала мне, как надо чистить жировое пятно, чтобы не образовались ореолы (подтеки). Для этого надо было чистить и протирать пятно с наружи внутрь, то есть от краёв пятна к его середине. После обработки жирового пятна химическими средствами, она через промокательную бумагу, сложенную вдвое или вчетверо, проглаживала место, где было пятно, тёплым утюгом. Старые жировые пятна она сначала чистила бензином, а потом мыльным раствором.

Очень часто на моей и юркиной одежде были пятна от смолы. Эти смоляные пятна мама выводила во время стирки в мыльном растворе. Само пятно от молы она протирала несколько раз раствором нашатырного спирта или соды (1 чайная ложка на 1 стакан воды). Если всё равно оставались следы и пятна от смолы, то мама протирала их денатурированным спиртом. Тоже самое она делала с пятнами от смолы на хлопчатобумажных, льняных, шерстяных и шелковых тканях, которые не стираются. Для выведения таких пятен на таких тканях она использовала денатурированный спирт (денатурат), скипидар или ацетон.

Особо и специально наша мама показывала мне и Юре, как надо стирать и гладить бельё и одежду из разных тканей. Бельё и верхнюю одежду (рубашки, майки, трусы) из легких хлопчатобумажных, льняных и штапельных тканей лучше всего очищаются от пыли, жира и грязи стиркой. Причём мама учила, что «не следует оставлять надолго грязным белье или верхнюю одежду, их надо стирать сразу или через несколько дней после того, как они сняты».

- Снятое белье и рубашки до стирки нельзя хранить кучей, чтобы они задохнулись и пропахли друг другом, - говорила нам мама. – Храните их в корзине или в тумбочке, но только с щелями для доступа свежего воздуха.
- Если придётся хранить бельё в жилом помещении, то его надо сначала просушить, а потом сложить, например, в кастрюлю-выварку и накрыть крышкой.
- Перед стиркой белье надо отсортировать, - продолжала учить наша мама. – Хлопчатобумажные, льняные и трикотажные изделия белого цвета стирать надо в первую очередь. В этой же воде можно потом стирать цветное бельё светлых тонов. Цветное бельё тёмных тонов стирать надо отдельно, чтобы к нему не приставали белые ворсинки, оставшиеся в воде после стирки белых вещей.
- Для стирки белья вручную необходимо иметь самые простые принадлежности: корыто, детскую ванну, большой таз, а также стиральную доску, кастрюлю-выварку, терку для приготовления мыльной стружки, деревянные щипцы для вытягивания из выварки горячего белья.

- В корытах, ваннах и тазах бельё замачивают, отжимают и стирают; в выварке — кипятят.
- Закончив стирку, стиральные принадлежности надо вымыть тёплой, а потом холодной водой, просушить на воздухе или насухо вытереть чистой тряпкой, после чего поставить на своё место, например, в кладовой. Если этого не сделать, то при следующей стирке на белье образуется мыльный или иной жёлтый соляной осадок. Бельё от этого осадка быстро изнашивается.
- Вода для стирки должна быть мягкой, чтобы хорошо растворялось мыло. Лучше всего стирать белье в дождевой или кипячёной воде.
- Если дождевой воды нет, то модно приготовить щёлок: на 1 ведро воды кладут 2-3 столовых ложки стиральной соды или буры и 4 куска простого мыла, настроганного на тёрке. Лучше всего делать щелок из раствора мыла или буры, придающей белью снежно-белый цвет, тогда как от соды хлопчатобумажные ткани желтеют.
- В этом растворе щёлока бельё замачивают на 3-4 часа. Воротник, манжеты рукавов, которые больше всего загрязняются, следует намылить и немного отжать. Очень заношенное бельё замачивают отдельно в тёплой воде, в которую добавляют 1-2 столовые ложки скипидара или 74 стакана бензина на ведро воды.

Тут уж я совсем запутался, в голове всё смешалось и я «потерял нить», а наша мама продолжала, словно она была профессором домоводства…

- После замачивания бельё отжимают, загрязненные места намыливают и вторично замачивают в тёплом щелоке. Через несколько часов часть воды сливают и добавляют горячей чистой воды. В этой воде каждую вещь, начиная с более чистых, отжимают в руках или с помощью стиральной доски, а потом споласкивают в чистой воде комнатной температуры. После этого ещё раз намыливают заношенные места и бельё кипятят.

Юра уже давно убежал от мамы, а я делал вид, что внимательно её слушаю, хотя тоже уже давным-давно был мыслями в других местах и интересах…

- Для кипячения белья выварку заполняют немного больше чем до половины водой, на каждое ведро воды берут 1 столовую ложку соды. Когда вода подогреется, на 1 ведро воды добавляют 100-150 г мыльной стружки. После того как мыло растворится, кладут белье и кипятят 30-40 минут.
- Если бельё застирано или заношено, то для отбеливания его во время кипячения прибавляют половину столовой ложки чистого спирта или скипидара на каждое ведро воды. Кипятят бельё не только для того, чтобы удалить из него грязь, но и чтобы продезинфицировать.
- После кипячения бельё отжимают и прополаскивают в тёплой, а потом в холодной подсиненной воде. Синьку следует употреблять осторожно, чтобы на белье не осталось синих пятен, точек или полос. Порошок синьки разводят в бутылке и небольшими дозами через густую ткань подсинивают ею холодную воду, в которой крахмалят выполосканное бельё.

- Белые хлопчатобумажные гардины и тюлевые занавески, перед тем как намочить, вытряхивают от пыли, полощут в воде комнатной температуры, а потом замачивают на 2-3 часа в тёплом мыльном содовом растворе, который приготавливают указанным выше способом.
- Потом эти вещи стирают в мыльной пене или с порошком «Новость» в тёплой воде. Тюлевые вещи слегка отжимают руками; тереть на стиральной доске их нельзя. После стирки гардины и занавески полощут в холодной воде, подсинивают и крахмалят.

- Цветные вещи перед стиркой рассортировывают по цвету и прочности окраски, - продолжала невозмутимо и увлечённо рассказывать наша мама.
- Чтобы проверить, линяет ли краска, надо конец цветной вещи опустить в тёплый мыльный раствор, а потом завернуть его в белую тряпочку и выжать. Если краска непрочная, на белой тряпочке останутся следы. В таком случае эти вещи стирают и полощут в последнюю очередь.
- Цветную одежду замачивают в тёплой воде, а отжимают в горячей. Бельё более ярких и тёмных цветов стирают в тёплой воде, вместо стиральной соды употребляют порошки «Новость», «Универсал», «Сульфанол». Полощут бельё сначала в тёплой чистой воде, а затем — в холодной.
- Запомни, Саша, для стирки цветного белья берут меньше мыла; кипятить его нельзя.

- Теперь о главном, - сказала мама, «не замечая», что я уже нахожусь где-то в «прострации»…
- Чтобы придать постельному и столовому белью плотность и красивый вид, его крахмалят. Накрахмаленное бельё меньше мнется и не так быстро загрязняется.
- Нательное бельё крахмалить не следует, так как оно будет плохо пропускать воздух.

- Клейстер для крахмаления белья приготавливают так: 1-2 чайные ложки картофельной или кукурузной муки разводят в неполном стакане холодной воды. Эту массу вливают в кипящую воду (1-1,5 л) и, старательно размешивая (чтобы не было сгустков), кипятят в течение 2-3 минут, пока клейстер не станет прозрачным и клейким.
- Когда клейстер немного остынет, его смешивают с холодной подсиненной водой и крахмалят белье.

- Блузки, летние хлопчатобумажные платья и другие изделия из хлопчатобумажных тканей, сказала мама, - крахмалят в слабом растворе, а постельное бельё, скатерти, салфетки, чехлы, воротнички, манжеты — в более насыщенном растворе.
- После полоскания и подсинивания бель выжимают и сушат на воздухе, в нежилом помещении (на чердаке, в сарае, под навесом во дворе). После этого приступают к глажке белья…

Тут уж я не выдержал и взмолился, чтобы мама меня отпустила на волю. Их всего того, о чём она мне тогда рассказывала, я запомнил только одно – «тёплую воду»…

Однако наша мама «вошла во вкус» домашнего домоводства и ещё несколько раз подстерегла мой интерес, чтобы научить меня гладить бельё; стирать и гладить рубашки, брюки и верхнюю одежду; стирать и гладить шерстяные, трикотажные, вискозные и шёлковые ткани и вещи. Отдельно мама показала мне и Юре, как надо пользоваться стиральной машиной, вальками для отжима постиранных вещей и мы с Юрой с интересом и внимательно приняли этот урок нашей мамы.

Наверное, наша мама очень хотела иметь дочку, чтобы передать ей всё то мастерство и искусство домоводства, которое она постигла сама, самостоятельно, потому что её мама, наша бабушка по маминой линии, Юлия Александровна Максимова (Конёва) умерла очень рано от заражения крови, сковырнув у себя родинку на щеке. Оставшись без мамы с папой, младшим братом и старшей сестрой, которая вынуждена была рано начать работать, чтобы содержать семью, наша мама очень много работала по дому, убираясь, стирая, готовя еду и делая всю домашнюю работу в их доме.

Я впервые узнал от мамы подробности смерти нашей бабушки Юлии и некоторые подробности о жизни нашей мамы в её нелёгком детстве. При этом я чувствовал, что мама чего-то нам с Юрой не договаривает, что-то скрывает, что она хранит какую-то тайну. Возможно, поэтому, желая раскрыть тайну мамы, я потом опять внимательно слушал её уроки домоводства и учился всему, чему она хотела меня научить…

Гладить бельё, особенно постельное, я любил и делал это охотно. Мне нравилось видеть, как под моими движениями тяжёлым горячим утюгом морщинистая белая ткань простыней, наволочек или пододеяльников становится гладкой, ровной, красивой. Мама учила меня гладить бельё с лицевой стороны, поэтому делать это динамично, быстро, не останавливаясь, чтобы не подпалить горячим утюгом ткань.

Места с вышивкой на скатертях мы с мамой гладили с изнанки, чтобы рисунок вышивки лучше выделялся. Перед тем как гладить белье или одежду, мы проверяли, чистый ли утюг, не слишком ли он горяч. Для этого утюгом мы проводили по чистому сухому полотну покрывала на столе. Гладили мы на большом круглом столе в большой комнате, подстелив тонкое суконное одеяло-плед, а поверх него байковую детскую пелёнку. Специальная гладильная доска у нас была, но мы её использовали для глажки рубашек, платьев и пиджаков.

Большие вещи, например, скатерть или простыню, мы складывали по ширине вдвое, лицевой стороной наружу, и гладили сначала одну сторону, потом переворачивали и гладили вторую. Носовые платки, салфетки и полотенца я сначала гладил от краёв, а потом в середине, чтобы сохранить форму вещей. Мама учила меня никогда не гладить уже используемые вещи или не стиранные, потому что после горячей глажки запах пота, засаленность и загрязнения остаются в материи и их очень трудно выводить.

Гладили мы вещи хорошо нагретым утюгом, делая медленные движения справа налево или от себя и от широкой части вещи к узкой, слегка надавливая на утюг. Чтобы проверить, нагрелся ли утюг, мама брызгала с пальцев воду из стакана на подошву утюга. Если брызги вода шипели, но не испарялись сразу, значит, утюг нагрет хорошо. Если брызги испарялись мгновенно, то утюг перегрет и может подпалить ткань.

Для глаженья у нас использовались два утюга электрических утюга: один утюг тяжёлый, литой, 50-х годов, другой лёгкий, с терморегулятором, современный (60-х годов). Другие бывшие утюги, которые надо было нагревать на газовой или керосиновой конфорке, мама использовала как гнёт. Старинных духовых или угольных утюгов у нас в доме не было, но у тёти Маруси в деревне Дальнее Русаново такие утюги использовались в каждой хате. Я видел сам, как тётя Маруся ловко продувала, чтобы на бельё во время глаженья не падали мелкие угли и зола.

Папа и мамам строго-настрого требовали от нас с Юрой, чтобы мы не оставляли без присмотра горячий утюг или утюг, включенный в электросеть, чтобы мы никогда не ставили горячий утюг на ткань или деревянные предметы, потому что всё это может загореться и вызвать пожар в доме. Они учили нас, пользуясь электрическим утюгом, следить, чтобы он не перегревался, чтобы была исправна штепсельная вилка, хорошо изолирован электрический шнур, так как от неисправности их может произойти замыкание в электросети и начаться пожар.

Во время глаженья горячий утюг мы ставили на специальную металлическую подставку. После глаженья утюгу мы давали возможность остыть, а затем ставили его на постоянное место, которое никогда не меняли. Утюги мы очень уважали…

Отдельно наша мама учила меня и Юру, особенно Юру, стирать и гладить верхнюю одежду из хлопчатобумажной и штапеля (ткани с синтетикой). Мама показала нам как надо перед стиркой замачивать на 2-3 часа в холодной воде цветные хлопчатобумажные платья, блузки, мужские рубашки и выжимать их по отдельности друг от друга.

Потом наша мама показала нам, как надо стирать платья, мужские рубашки и блузки в горячей мыльной воде, дважды или трижды меняя её в зависимости от загрязнения. Потом, как надо полоскать эти вещи в тёплой, а потом в холодной чистой воде. Чтобы освежить цвет вещи, в последнюю воду для полоскания она добавляла немного уксуса (1 столовая ложка на 1 ведро воды).

После стрики мама показала нам, как сушат цветные вещи в тени, вывернутыми наизнанку, чтобы не выцветали, а потом показала, как надо гладить такие вещи также с изнанки. Если платье или рубашки не линяют, их лучше сушить, завернув в чистую ткань (простыню, полотенце). Нам с Юрой всё это казалось слишком усложнённым…

Другие вещи из штапельной ткани мама стирала в тёплой мыльной воде (лучше – в мыльной пене), без предварительного замачивания. Вещи из штапельных тканей (с синтетикой) нельзя тереть, их только слегка отжимают в руках; воротнички и манжеты сначала протирают порошком «Новость». Для полоскания таких вещей добавляют немного уксуса. При отжиме штапельные вещи нельзя выкручивать, их только слегка выжимают, «жамкая» вещь руками. Сушить вещи из штапельной ткани (с синтетикой) лучше в помещении, разостлав их на чистой ткани, на ровной поверхности, чтобы они не вытянулись и не потеряли форму. Это мы с Юрой уже воспринимали уже как алгебру…

- Платья и верхней мужской рубашки, говорила и показывала нам мама, - гладят в такой последовательности: сначала мелкие детали — воротничок, манжеты, рукава, затем перед блузки или рубашки, потом спинку и подол.
- Складки лучше заглаживать с правой стороны, перед тем хорошо расправив их. Водить утюгом нужно по прямой нитке — вдоль и поперек, так как, если гладить по косой нитке, можно неравномерно вытянуть манжеты, низ подола или изменить форму полотнища.
- Случайно заглаженные складочки надо протереть мокрой тряпкой по долевой нитке ткани и проутюжить ещё раз.

Вот это самое «по прямой, косой или долевой нитке» нас доконало и мы с Юрой «потухли», потому что до этого считали, что глаженье – это очень просто.

- Выглаженное платье, блузку или рубашку, - невозмутимо говорила и показывала нам мама, - аккуратно развешивают на плечиках, дают просохнуть ещё в течение 20-30 минут в комнате, а затем вешают в шкаф.
- Мужскую рубашку начинают гладить с воротничка. Пока воротничок влажный, его гладят с изнанки, не сильно нажимая на утюг, в меру подсушивания ткани нажим увеличивают.
- Воротничок рубашки гладят с изнанки от концов к середине, а лицевую сторону — от середины к концам. Затем ребром утюга с изнанки намечают линию сгиба, а концы еще раз проглаживают с лицевой стороны. Так гладят и манжеты на рукавах.
- Рукава гладят сверху вниз. Когда воротничок и рукава выглажены, гладят спинку и перед рубашки.
- Выглаженную рубашку застёгивают на пуговицы и складывают полы так, чтобы плечи спрятались под ними. На месте изгиба полу заглаживают.
- Положив рубашку передом на стол, складывают рукава. Потом рубашку по длине складывают вдвое и ещё раз проводят утюгом по переду и воротничку. В таком виде она сохраняется в шкафу.

- А теперь, - сказала нам мама. – Повторите всё, что я делала с глаженьем рубашки сами. При этом можете повторять, что я сказала.

Сначала Юра, а потом я рьяно взялись за глаженье наших рубашек и через только одну минуту мы поняли, что это дело очень «потное», то есть тяжёлое, трудное, напряжённое. Юра гладил свою рубашку под терпеливым руководством мамы не менее одного часа и у него всё равно не получилось. Я гладил рубашку тоже около часа, аккуратно её сложил, как учила нам мама, а потом, обессилив, просто молча отвалился от стола, еле-еле добрался до своего диванчика и рухнул в беспамятстве. Юра сделал то же самое, только на своём диване…

А мама, довольная произведённым эффектом, собрала поглаженное бельё и наши рубашки, убрала их в наши шкафы, потом собрала всё со стола и спрятала на свои места утюги. Она показала нам, какова это работа мамы-хозяйки в доме. Потом, вечером, наш папа тихо признался нам с Юрой, что тоже порывался когда-то помогать маме по дому, но потом понял, что эта работа его «выматывает» до предела и он к вечеру «перестаёт быть мужиком»…

На следующий раз мама учила нас с Юрой стирать шерстяные, трикотажные, вискозные и шёлковые ткани и вещи. Оказалось, что вещи из шерстяных тканей й натурального шелка стирают в мыльной пене или мыльном пенистом растворе, приготовленном из детского или бесцветного туалетного мыла или специальной мыльной стружки. На 1 ведро воды берут 40-50 г мыла. Изделия из белой шерсти и шелка стирают в горячей (но не выше 40-44°) воде, а цветные — в теплой (20-25°).

- Температуру воды для стирки, - сказала нам мама, - определяют именно по этим словам-понятиям: горячая, значит, нельзя долго держать в воде руку, тёплая, значит, руке в такой воде приятно.
- Перед стиркой шерстяные и шёлковые ткани замачивают на 1-3 часа (в зависимости от загрязненности) в воде комнатной температуры, учила нас мама. – Воду при этом смягчают нашатырным спиртом (1-2 чайные ложки на 1 ведро воды).

- Шерстяные и шёлковые вещи нельзя намыливать, сильно тереть или крутить, так как от этого они портятся. Эти вещи слегка отжимают руками.
- Очень загрязнённые шерстяные и шёлковые вещи из плотной ткани можно протереть мягкой щеткой, смоченной в мыльном растворе.
- Выстиранные шелковые вещи прополаскивают дважды: сначала в тёплой, а потом в холодной воде. Для полоскания шерстяных и шелковых цветных изделий в холодную воду добавляют немного уксуса (1-2 чайные ложки на 1 ведро воды).
- Выстиранные вещи заворачивают в сухое полотенце или простыню. Сушить их можно на плечиках на дворе, но не на солнце.

- Изделия из искусственного шёлка (штапельное полотно, вискозный шелк), - настойчиво говорила нам мама, - стирают в тёплом мыльном растворе, слегка отжимая руками. Для приготовления раствора на 1 ведро горячей воды берут 40-50 г мелко настроганного мыла. Раствор взбивают до образования пены.
- Штапельное полотно, вискозные и другие искусственные шёлковые ткани в мокром виде непрочны, поэтому изделия из таких тканей нельзя во время стирки тереть щеткой, натирать мылом, кипятить.
- Сильно загрязнённые места (воротник, манжеты) нужно слегка потереть тряпочкой, смоченной в мыльном растворе.

- Полощут эти вещи, как обычно, но последнюю воду смягчают нашатырным спиртом или уксусом (1-2 чайных ложки на 1 ведро воды).
- Изделия из искусственного шёлка не крутят, а слегка выжимают и вывешивают, чтобы с них стекла вода, а потом влажными заворачивают в чистую простыню или полотенце для просушивания.

- Трикотажные изделия из натурального шелка и вискозы лучше всего стирать детским или бесцветным туалетным мылом. Щёлок для стирки шёлковых трикотажных вещей готовят не такой крепкий, как для хлопчатобумажного белья и замачивают их на меньшее время.
- Для стирки шёлковых трикотажных изделий готовят мыльный раствор, взбивая его в пену. В тёплой мыльной воде отжимают приготовленные для стирки вещи, если нужно, меняя воду. Потом полощут в двух водах, как обыкновенное белье.
- Для полоскания цветных вещей в последнюю воду для полоскания добавляют 1 столовую ложку уксуса на 2-3 л воды. Переполоскав вещь, её слегка выжимают, но не крутят, и заворачивают в сухое махровое полотенце или простыню.

- Вещи из нейлона, капрона и других синтетических волокон стирают в тёплой мыльной воде, легонько отжимая между ладонями. Полощут также в тёплой воде. Чулки, блузки и другие вещи из капрона, нейлона следует стирать раз в два-три дня — так они дольше сохраняются. Сушат эти изделия также как и шёлковые.

- Шерстяные и полушерстяные трикотажные и ручной вязки изделия стирают в таком же растворе, как и вещи из натурального шелка, в тёплой (не выше 40°) воде. Воду рекомендуется смягчать питьевой содой или нашатырным спиртом (1-2 чайные ложки на 1 ведро воды).
- Перед стиркой шерстяные, как и шёлковые, вещи намачивают в воде, смягченной нашатырным спиртом, на 1-3 часа, в зависимости от загрязненности. Очень загрязненные вещи белого цвета замачивают на 3-4 часа.
- Цветные трикотажные шерстяные изделия обычно стирают без предварительного замачивания. Выстиранные изделия прополаскивают 1-2 раза в тёплой, а затем в холодной воде.
- Чтобы придать шерстяным изделиям мягкость, блеск и свежий цвет, рекомендуется последнюю воду для полоскания смягчать уксусом.

- Для стирки светлых шерстяных и полушерстяных трикотажных изделий нельзя употреблять соду и щелочное мыло, так как даже при незначительном количестве щёлочи шерсть сваливается, желтеет, становится жёсткой, ломкой и быстрее изнашивается. Кипящая вода разрушает шерстяную ткань и портит её окраску.
- Выполосканные и выжатые вещи на несколько минут туго заворачивают в махровое полотенце, а потом расправляют, придавая им нужную форму, и кладут на мягкую ткань для окончательного просушивания.

Мы с Юрой уже ничего не соображали и у меня было только одно ощущение и чувство – отчаяние оттого, что приходилось в своё время познавать и учить нашей маме, нашим девочкам на уроках домоводства, если им также читали и показывали, как надо стирать все эти шерстяные, шёлковые, вискозные, капроновые и «ля-ля-ля-тополя» вещи! Это же немыслимо – всё это запомнить и воплотить в жизнь!

- Вязаный платок, продолжала свой урок домоводства наша мама, - растягивают на раме или кладут на расстеленную на полу мягкую ткань и, аккуратно вытянув зубчики, закрепляют их нержавеющими булавками. Места, связанные в резинку, растягивать не следует.
- Вязаные кофточки, жакеты, платья после стирки ни в коем случае нельзя вешать на плечики, так как они могут вытянуться и потерять форму.
- А теперь, сыночки мои, помогите маме выстирать шелковые трикотажные вещи так, как я вам рассказывала…

Но это ещё не всё…

В следующий раз мама опять нас с Юрой призвала к себе и начала рассказывать и показывать, как надо чистить и гладить шерстяные, суконные и шёлковые вещи.

- Одежда имеет свежий и красивый вид, когда она чистая и не помятая, - говорила нам мама.
- Платья, костюмы из шёлка, шерсти и полушерстяных тканей от стирки часто теряют форму, свежесть цвета. Поэтому такие вещи лучше чистить бензином, бензолом, скипидаром, ацетоном, эфиром и тому подобное.
- Попробуйте почистить свою шерстяную или полушерстяную школьную форму или костюм. Сначала почистьте её от пыли, проверьте, не осталось ли в карманах каких-либо вещей, отпорите белые манжеты и воротничок.
- Потом на столе или гладильной доске поверх мягкой подстилки положите чистое полотно и расстелите на нём форму или пиджак.
- Раствор для чистки приготовьте так: на 1 л кипячёной или отстоявшейся дождевой воды комнатной температуры прибавьте немного (не более половины столовой ложки) нашатырного спирта и перемешайте раствор. После этого чистую щётку для одежды смочите в приготовленном растворе и тщательно, равномерными движениями чистьте по всей площади ткани так, чтобы вся она стала влажной, но не намокла.

Мама показала нам, как надо чистить пиджак костюма нашего папы.

- Особенно тщательно надо чистить загрязнённые места: воротник, края манжет, места возле карманов и пуговиц.
- Почистив, развесьте вещь на несколько минут (10-15) на плечиках, а потом прогладьте её.
- Чтобы расправить ворсинки ткани после глаженья, нужно всю вещь слегка почистить щеткой.
- Если шерстяные или полушерстяные вещи чистить регулярно, то они будут дольше носиться и всегда будут иметь хороший вид.
- Однако очень заношенную одежду лучше отдавать в чистку в специальные мастерские.

- Шерстяные, суконные и шёлковые вещи гладят через влажное полотно, чтобы они не лоснились, - сказала нам наша мама после того, как почистила пиджак костюма нашего папы.
- Вначале пиджак отпаривают. Делают это так: наливают в блюдце или чашку чистой воды, обмакивают тряпочку из хлопчатобумажной ткани и протирают вещь, которую нужно гладить, разостлав её на столе или гладильной доске. Особенно тщательно увлажняют швы (мама всё это показывала и делала).

- После этого поверх вещи кладут влажное полотно и гладят, снимая время от времени утюг и полотно, чтобы вышел пар. Это отпаривание придает ткани свежий, приятный вид.
- Вязаные шерстяные вещи гладят с изнанки через хорошо увлажненную ткань.

- Вещи из штапельного полотна, вискозного и других видов искусственного шелка гладят несильно нагретым утюгом с изнанки. Чтобы уменьшить, усадку, во время глаженья материал осторожно натягивают.
- Капроновые, нейлоновые, некоторые трикотажные вещи можно не гладить, а слегка растянуть и досушить, положив на ровную поверхность. В процессе сушки они приобретают прежнюю форму.
- Теперь перейдём к стиральной машине и я покажу вам как надо с ней работать…


- Электрическая стиральная машина очень облегчает и ускоряет стирку белья, сказала нам мама в умывальной комнате. - Она может механически стирать, полоскать и отжимать белье.
- Наша стиральная машина с диском-активатором имеет вертикально расположенный бак цилиндрической формы с наклонным или фигурным дном.
- В дно бака вмонтирован диск с радиально расположенными на нем ребрами. Вращаясь с большой скоростью (от 540 до 700 оборотов в минуту), диск перемешивает горячий стиральный раствор, вымывающий из ткани грязь.
- Выжимают бельё на нашей машине резиновыми валиками, которые приводятся в движение вручную.

- Как и при стирке вручную, бельё сортируют по группам, а потом замачивают и стирают каждую группу отдельно. Мало заношенное бельё можно стирать без предварительного замачивания.
- Стиральная машина находится близко к источнику воды и штепсельной розетке. Поэтому следует быть особо осторожными с ней.
- Бак машины надо наполнять до указанного уровня водой такой температуры, как и для стирки белья вручную.

- Для стирального раствора на 2 кг сухого белья кладут 8-10 столовых ложек стирального порошка или 120 г мыла, измельчённого в стружку ножом или тёркой.
- Когда раствор готов, машину включают в электросеть, а с появлением мыльной пены – заполняют бельём.

- Не рекомендуется в машине стирать одновременно несколько больших вещей. Лучше брать одну-две простыни или один пододеяльник и несколько мелких вещей. Порванное белье следует починить до стирки.
- В одном растворе можно стирать последовательно 5-6 групп белья, добавляя стиральной соды и мыла.
- Готовя раствор для цветного белья, вместо стиральной соды берут питьевую соду. Загрязненный стиральный раствор заменяют новым. Продолжительность стирки хлопчатобумажного и льняного белья 4-5 минут, шёлковых и шерстяных вещей — не более 2 минут.

- Чтобы выжать бельё перед полосканием, машину надо выключить из электрической сети (вилку вынимают из штепсельной розетки), снять внутреннюю крышку и, захватив бельё щипцами, направить его в валики, а другой рукой крутить ручку. При этом нужно следить, чтобы бельё равномерно распределялось по длине валиков и чтобы пуговицы, крючки и кнопки были сверху.

- Полощут бельё в машине сначала в горячей воде (2 минуты), потом — в тёплой и, наконец — в холодной.
- Закончив работу, машину выключают, промывают и насухо вытирают.
- Чтобы вытереть валики, через них пропускают сухое полотенце. Потом валики, дополнительный шланг, щипцы вкладывают в бак, который накрывают внутренней крышкой; затем машину накрывают верхней крышкой, соединительный шнур наматывают на скобы. Всё… теперь давайте что-нибудь постираем в стиральной машине….

Мы с Юрой, толкаясь, и перебивая друг друга, показали маме, что мы не просто присутствуем, а кое-чему учимся от неё. Однако следующий раздел маминого «домашнего домоводства» – кулинарию я уже познавал один, без Юры, он просто-напросто сбежал…

Дотошный и нетерпеливый читатель, вероятно, раздражённо спросит автора: «Зачем так подробно в книге эротического жанра «Мои женщины» рассказывать об уроках домоводства, да ещё пацану?!». Вот зачем…

Дело в том, что даже я, пятиклассник, заметил, что наша мама, наши учительницы и наши девочки в  классе благосклонно и по-доброму оценивают и уважительно принимают только реальные, фактический и действительные дела и поступки нас, мужчин. Девочкам и женщинам от мужиков нужен результат, что-то материальное, ценное, значимое, а просто присутствие мужчины рядом с собой они воспринимают почти равнодушно, а то и с раздражением, как некую обузу.

Мама хотела от нас с Юрой конкретной помощи и участия, признания и понимания того, чтоеё домашняя работа – это не баловство, не какая-то там деятельность, а тяжкий домашний труд, требующий настоящего профессионального мастерства. Мама хотела, чтобы мы, её мужчины, не просто любили её, поздравляя с праздниками, а любили её конкретно, материально, реально, действительно, фактически, с результативным участием и помощью.

Я это понял как-то сразу, с ходу наших домашних уроков по домоводству, а Юра ещё долго ластился к маме с нежными ласками, признаниями и поздравлениями, но при этом тут же «упархивал» на улицу к друзьям и подругам, оставляя нашу маму одну со множеством дел по нашему дому и семье. Наш папа тоже понимал нашу маму и тоже настойчиво, постоянно и очень результативно работал по дому, доставал и нёс в дом всё, что требовалось, делал всю домашнюю работу, но только исключительно «мужскую». В «женскую» часть домашних дел, забот и работ, наш папа не «встревал», чтобы «ничего не нарушить и испортить». Он пытался когда-то и иногда помогать нашей маме, но она его всякий раз прогоняла, потому что он «всё делал не так, как надо»…

Наш папа как-то однажды шепнул мне вечером на диване перед телевизором:

- Запомни, мой мальчик, женщины ждут от мужчины только одного, - чтобы он принёс «в клюве» что-то материальное, нужное, необходимое, а все эти дорогие подарки, цветочки-кулёчки – это так, для настроения и на несколько минут.
- Главное, если ты знаешь, можешь и умеешь выполнить любую домашнюю работу, то есть подменить, когда надо, женщину, то ты для неё самый желанный и любимый человек, потому что она чувствует себя защищённой и спасённой, если что…
- Если мужчина красавец-жеребец (папа сделал ударение на букву «а»), но при этом верхогляд, балагур, танцор и гулёна, то он будет нравиться женщине, она даже может быть, влюбится в него, но любить его она не будет никогда, потому что он будет для неё бесполезным…

- Мужчина для женщины, Сашок, - говорил мне мой папа, - это всё: папа, мама, брат, товарищ, любимый, герой, хозяин, но, одновременно, ребёнок, игрушка, приятель, дружок и, главное, - работник.
- Если ты станешь для женщины всем этим, то ты будешь привлекательным для любой женщины, а для какой-либо одной или нескольких – желанным или любимым мужчиной. Запомни это, мой мальчик…

Я запомнил. Я запомнил всё, что говорили, что показывали, чему учили меня мои мама и папа. Жаль только, что вспоминал я их знания и опыт не так часто, как было нужно, потому что я всё стремился познать, испытать и сделать сам…

Читайте мои новеллы книги «Мои женщины» и другие мои произведения, друзья! Читайте и когда-нибудь из вашего подсознания появятся нужные вам сведения, и вы сумеете справиться с любыми делами и трудностями, и жизнь ваша будет наполнена счастьем, любовью и признанием.