Памяти Велимира Хлебникова
(9 ноября 1885 — 28 июня 1922)
Давным-давно, в 1885 году, аромат осенней калмыцкой степи впервые вдохнул новорождённый мальчик, ставший самым загадочным поэтом России.
Случилось это в день памяти Нестора Летописца, даровавшего грядущим поколениям «Повесть временны'х лет», за что тот был титулован званием «отец русской истории». Сухая безветренная осень заботливо окутала дом попечителя Малодербетовского улуса Астраханской губернии Владимира Алексеевича Хлебникова, где неторопливо завершали родовые хлопоты повитуха с помощницей, ещё одна калмычка караулила двух малолетних детей в соседней комнате. Сам хозяин томился за дверью спальни в ожидании разрешения войти к роженице – и никому и в голову не могло прийти, что они стали свидетелями явления миру посланца из будущего с некой важной миссией, для выполнения которой определены были и место и время.
Именно здесь, в заповедной степи, где пересеклись кочевые тропы племён Запада и Востока и миролюбиво ужились буддисты, мусульмане и христиане, и должен был появиться и взрасти будущий Король времени по воле Всевышнего, уже расставившего знаковые вехи судьбы мальчика, рождённого в межсезонье 1885 года и получившего имя Виктор – то есть «Победитель». Время и пространство его появления уже готовило для него «поле боя» и творчества…
Год 1885 начался в России стачкой восьми тысяч рабочих солидной текстильной фабрики Морозовых в Никольском, что недалече от станции Орехово Владимирской губернии, упредив всех о близкой революции. Статуя Свободы, подаренная в этот день Соединённым Штатам французами, сулила ломку многих идеалов и устоев хрупкого мира, а изобретение электричества обещало освещение и скорость передвижения времён и народов. И неслучайно совпали во времени рождение в устье Волги будущего Поэта-провидца с историческими событиями появления первых электрических фонарей и трамваев, изобретения электрической дуговой сварки и радио и установкой немцами Готлибом Даймлером и Вильгельмом Майбахом разработанного ими двигателя внутреннего сгорания на деревянный велосипед – то есть сотворением первого мотоцикла. Но что особенно удивительно: будто отмечая день рождения нашего малыша, 9 ноября Томас Эдисон подал заявку на патент изобретения радио! Вот уж действительно: история – это кружева сплетения деяний и судеб людей, а „электричество – мост от земли к свету“ и начало плетения объединяющей человечество „паутины“ интернета – по сути, предсказанного Виктором Владимировичем Хлебниковым вселенского Радио.
Также неслучайно и то, что родился ясноглазый мальчик в семье человека, посвятившего свою жизнь защите природы и созданию первого в России природного заповедника в дельте Волги, и учительницы истории Екатерины Николаевны из знатного рода Вербицких, в жилах которой текла «боевая» кровь запорожских казаков. Прадед же отца его, Владимира Алексеевича, происходил из рода хлеботорговца Ивана Алабова – купца первой гильдии и потомственного почётного гражданина Астрахани, чьи предки, армяне, покинув Персию, обосновались в дельте Волги в 60-х годах XVII века. Здесь уместно упомянуть и дядю нашего героя – Петра Алексеевича, который, будучи профессором московской Военно-медицинской академии, написал книгу «Физика земного шара», испещрённую пометками племянника в процессе поиска нужной ему информации для своих творений. Заметим, кстати, что библиотека родителей Велимира была богатой, а читать он умел с 4-х лет.
Да и сама Астрахань была полна многообразием и особым «Духом места», подарившим России немало знаменитостей. Уроженцами её были Илья Николаевич Ульянов – отец творца русской революции Ленина, Борис Михайлович Кустодиев – живописец поэтических картин народной жизни, силы и красоты русской души, и Людмила Целиковская, без которой не состоялся бы Театр-на-Таганке. Несколько раньше, в XVIII веке, в Астрахани родились поэт Тредиаковский и баснописец Иван Хемницер – предшественник Крылова, оставивший потомкам в 1775 году актуальный афоризм «Богатство пагуба и вред тому, в ком воспитанья нет».
Кроме коренных уроженцев Астрахани немало прославили родной город Хлебниковых историк и географ Василий Никитич Татищев, послуживший в нём губернатором, и такие «гости» Астраханской губернии как полководец Александр Суворов, этнограф, географ и академик Бэр Карл Максимович, а также немецкий, естествоиспытатель Паллас, имя которого носит один из районов Поволжья, где раскинулось озеро Эльтон.
Уж такова история этого многонационального города, о котором будущий поэт в трудные для него дни напишет в одном из своих писем сестре: «И всё-таки я люблю Астрахань и прощаю её равнодушие ко мне и жару, и то, что она вращается кругом воблы и притворяется, что читает книги и думает о чём-нибудь». Да что там, любил он свой родной город – очень! И свою „страну Лебедию“, степи её и „конецарство“ любил – как и Калмыкию, и Киев, где жила родня его матери, и Одессу и Крым с безбрежьем Чёрного моря, и Петербург, где часто гостил, и шумную Москву.
А уж о Харькове можно написать целый роман – именно оттуда родом музы футуристов, символистов и будетлянина Велимира Хлебникова. Речь идёт о пяти дочерях купца Михаила Синякова: Зинаиде, Надежде, Марии, Ксении и Вере. Встречи и общение их с поэтами и художниками русского авангарда проходили, в основном, в живописном загородном поместье Синяковых – в Красной Поляне, и было это в 1910-х годах.
Здесь уместно привести воспоминание ещё одной свидетельницы событий тех лет, ревностно наблюдавшей за успехами и взаимоотношениями поэтов и художников нескольких объединений и, по сути, признанной «главной музой русского авангарда». Имя её известно многим – это Лили Брик. Вот, что она написала о своих весьма популярных соперницах: «Синяковых пять сестёр, каждая из них по-своему красива. Жили они раньше в Харькове, отец у них был черносотенец, а мать человек передовой и безбожница. Дочери бродили по лесу в хитонах, с распущенными волосами и своей независимостью и эксцентричностью смущали всю округу. В их доме родился футуризм. Во всех них поочерёдно был влюблён Хлебников, в Надю – Пастернак, в Марию – Бурлюк, на Оксане женился Асеев».
Да, это так, вот только старшую сестру Синяковых, Зинаиду, не упомянула сия роковая дама, поскольку была уверена, что именно она была первой любовью Владимира Маяковского и никто иной, хотя познакомились они лишь в 1915 году. Что касается нашего героя, то тут Брик была права – да, влюбчив был Хлебников, по сути, безответно, зато результативно для творчества. Благодаря его чувственности и романтичности родились поэмы «Любовь приходит страшным смерчем...» в 1911 году, «Три сестры» в марте 1920-го, «Синие оковы» в 1922 году, а также несколько стихотворений, посвящённых художнице Марии Синяковой, очаровавшей его „большими глазами Богородицы“.
Не потому ли он так боготворил Марию, что они с ней были очень близки по духу и мировоззрению? Свободолюбие и своеобразное упругое сочетание традиций и новаций в творениях было присуще им обоим. Весьма любопытна её характеристика поэта: «Хлебников был совершенно изумительный красавец. Элегантный человек, у него был серый костюм, хорошо сшитый. Он был в котелке. Фигура у него была совершенно изумительная, хотя был он немножко сутулый. Он был очень замкнутый, почти никогда не смеялся, только улыбался… тех странностей, которые у него потом появились, совершенно тогда не было… он во всех был по очереди влюблён, и, кроме основных, он влюблялся и попутно, так что это была сплошная влюблённость. Но легкомыслие невероятное просто при этом было. Я хочу сказать, что если он увлекался одной, то это длилось очень недолго».
Тут уместно добавить ещё одно «звание» Хлебникова от Лили Брик, наслушавшейся горячих восторгов поэтесс красотой Велимира. «Ребёнок, сущий ребёнок!» – охлаждала она их восхищение.
Ну что тут скажешь? Каждая из упомянутых героинь по-своему права и были они не глупее остальных соратников Хлебникова, не сумевших объединить в «букет личности» все его странности. То бишь „наивность мудрого ребёнка“, скитающегося по «упругим доскам судьбы», предписанной ему Небесами, тягу к абсолютной духовной свободе и независимости ради творчества и совершенно нестандартное ощущение времени и пространства. А если короче – был он „человеком не от мира сего“, и с этим соглашались все его современники.
Собственно говоря, и каждый из них был по-своему странным, потому как время на их веку было причудливым, изломанным потрясениями войн, и семейные отношения не ладились у многих. Ведь не шутки ради в 1914 году в своей «Автобиографической заметке» Хлебников написал: „Вступил в брачные узы со Смертью и, таким образом, женат“. И вообще к быту и удобствам наш герой был совершенно равнодушен, тем более, что бродил он по миру „блаженным странником“. Видимо это Судьба предписала ему опасные скитания, полные упругого сплетения троп пространства и диктата времени.
Да и не сиделось Виктору-Велимиру на одном месте! И новые люди ему были интересны, и дороги, по коим бродил, не взыскуя сытости живота своего и каких-либо удобств. Как он жил? Об этом живописно поведал в стихотворении «Хлебников» Даниил Андреев – такой же мечтатель о духовном единении народов, написавший великую книгу «Роза мира»:
Быт скуден: койка, стол со стулом.
Но всё равно: он витязь, воин;
Ведь через сердце мчатся с гулом
Орудия грядущих боен.
Галлюцинант... глаза – как дети...
Он не жилец на этом свете,
Но он открыл возврат времён,
Он вычислил рычаг племён.
Тавриз, Баку, Москва, Царицын
Выплевывают оборванца
В бездомье, в путь, в вагон, к станицам,
Где ветр дикарский кружит в танце,
Где расы крепли на просторе:
Там, от азийских плоскогорий,
Снегов колебля бахрому,
Несутся демоны к нему.
Сквозь гик шаманов, бубны, кольца,
Всё перепутав, ловит око
Тропу бредущих богомольцев
К святыням вечного Востока.
Как феникс русского пожара
Правителем земного шара
Он призван стать – по воле «ка»!
И в этом – Вышнего рука...
Тут можно добавить, что и одет он был с чужого плеча, и спал, где приютят и на чём придётся: на кушетке, на полу, на столе. Однако дом у него был – в Астрахани, на высоко чтимой им Волге, некогда носившей имя Ра. Это оно вдохновило Виктора связать её с Разиным, фамилию которого он «расшифровал» как „Ра – видящий очи свои“, а короче: Разин – Волга глаз. Заодно и про себя заявил лрузьям: “Я Разин со знаменем Лобачевского логов” – лог тут означает «степной рельеф» с его оврагами и холмами, а проще – ломаными линиями окоёма.
Устье Волги, где раскинулась Астрахань, Хлебников обозначил в своих трудах, как „место встречи реки и Каспия-моря“, и, считая его сакральным, олицетворял протоки Волги с потоками времени и заявлял, что в них есть трещины, как на реке камни, отмели и перекаты речного дна. Более того, он уверял, что „в устье Волги встречаются великие волны России, Китая и Индии, и что здесь будет построен Храм изучения человеческих пород и законов наследственности, чтобы создать скрещиванием племён новую породу людей, будущих насельников Азии“.
Своё видение высокой миссии Волги поэт обнародовал в конце ноября 1918 года в газете «Красный воин». Заметка называлась «Открытие краевого университета» и вышла после учреждения при вузе вечерней народной школы. И ведь неслучайно, что университет был открыт в Астрахани в день рождения Велимира – 9 ноября! Позже суть этого события прозвучит в его поэме «Синие оковы»:
Я верю: разум мировой
Земного много шире мозга
И через невод человека и камней
Единою течёт рекой,
Единою проходит Волгой.
Многие города и веси обошёл наш „одинокий лицедей“, многие реки повидал, но Волгу считал главной рекой России и воспевали её иволги и „времири“ – так поэтично возвеличил он хозяев поднебесья страны Лебедии в самом начале работы над «Досками судьбы»:
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая лёгких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где пою'ны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая лёгких времирей…
Гораздо позже, 19 января 1922, в поэме «Уструг Разина» о главной реке прошлых и будущих времён прозвучат уже эти строки:
…Волге долго не молчится.
Ей ворчится, как волчице.
Волны Волги – точно волки,
Ветер бешеной погоды.
Вьется шёлковый лоскут.
И у Волги у голодной
Слюни голода текут.
Здесь, вероятно, передано настроение персидской княжны, приговорённой Разиным к смерти в пучине Волги ради братства казачества, однако, время рождения этих стихов было иное, да и поэт не был атаманом.
Но не будем спешить в путешествие по тропам и перекрёсткам его судьбы, вернёмся в Калмыкию к любознательному мальчику, у которого всё-всё было ещё впереди, когда „сверчки свистели и трещали и прелесть жизни обещали“…
***
Многое, очень многое дали Витюше Хлебникову калмыцкие степи – как и положено в детстве, формирующем основу и глубину личности. Здесь начали развиваться дарованные ему свыше таланты видеть больше других, чуять ритмы, связывать звуки с цветом и наоборот – мысленно озвучивать цвет. А слух у него был идеальным! И память цепкая, и очи зоркие, и ассоциации яркие, и чутьё изумительное...
Так и повод развивать все эти тактильные способности и внутреннее зрение у мальчика был! На всю жизнь хватило ему впечатлений от горлового пения калмыцких джангарчи, их легенд, их почитания языческих традиций – и экзотики, наконец! Неторопливые и загадочные верблюды, быстрые кони, скачущие под высоким, с караваном облаков, небом, запахи волнующихся на ветру трав, говор птиц, и… ах, как много всего западающего в душу витает в прикаспийских степях и в калмыцких кибитках!
Да и дома звучало многоголосье птиц коллекции отца-орнитолога. „О чём поёшь ты, птичка в клетке? О том ли, как попалась в сетку?“ – откликнется их щебет в весенних стихах 1897 года. А вот что поведает Велимир о Калмыкии в поэме «Хаджи Тархан» уже в 1913 году:
Меня окружали степь, цветы, ревучие верблюды,
Круглообразные кибитки,
Моря овец, чьи лица однообразно худы,
Огнём крыла пестрящие просто удоды –
Пустыни неба гордые пожитки.
Так дни текли, за ними годы...
Это написано, когда начаты были уже поиски законов времени, управляющих судьбами. Не там ли, в Калмыкии, впервые услышал будущий Король времени о легендарных «Досках судьбы»? Конечно, там! Именно у калмыцких предсказателей-астрологов, именуемых „зурхачи“, существовала традиция сотворения таковых реликвий, которая была перенята ими у тибетцев, а к тем пришла из Древней Месопотамии. О сути и деталях разработки в числах календарного года «небесных» предписаний на камнях или досках Велимир, наверняка, узнал у своих весьма просвещённых родителей. С тех пор и к числам он стал относиться с особым интересом. Об этом и написано в его дневниковых заметках: „Числа! Голые вы вошли в мою душу, и я вас одевал одеждою земных чувств и народов“.
Позже старинную традицию ойратов, разделившихся на племена калмыков и бурят, Хлебников обдумал в мельчайших деталях и осовременил её числами соответственно реалиям жизни, после чего написал в упомянутых выше заметках:
„Доски судьбы! как письмена чёрных ночей вырублю вас, доски судьбы!.. Доски судьбы! читайте, читайте прохожие! Как на тенеписи, числа-борцы пройдут перед вами, снятые в разных сечениях времени, в разных плоскостях времени, и все их тела, разных возрастов сложенные вместе, дают глыбу времени между падениями царств, наводивших ужас… Чистые законы времени строятся на степенях двойки и тройки, первых чётном и нечётном числах... Прошлое вдруг стало прозрачным ...Как-то радостно думалось, что по существу нет ни времени, ни пространства, а есть два разных счёта, два ската одной крыши, два пути по одному зданию чисел... Похожие на дерево уравнения времени, простые как ствол в основании и гибкие и живущие сложной жизнью ветвями своих степеней, где сосредоточен мозг и живая душа уравнений, казались перевёрнутыми уравнениями пространства, где громадное число основания увенчано или единицей, двойкой, или тройкой...“
Какими же и насколько весомыми были предпосылки, вызвавшие у Хлебникова горячее желание изменить жизнь на планете, для чего он погрузился в долгие и скрупулёзные исследования и расчёты прошлого и будущего?
Чтобы понять это пройдёмся и мы по тропам и знаковым перекрёсткам его жизненного Пути «против течения»: с низовьев Волги до её верховьев…
***
Дороги, дороги, дороги, упругие тропы – «доски судьбы»…
К ним Витюша привык с шести лет, благодаря частым переездам семьи из Калмыкии на новые места службы отца, участием в его научных экспедициях и охоте в окрестных степях и лесах. Волынь, Симбирск, Казань, Астрахань…
Случайно ли судьба провела его по тропам Ленина, ведущим в сумбур революций? Ведь и в Симбирске и в Казани, где он учился, помнили ещё и Володю Ульянова и низвергнувшего Евклидову геометрию Николая Лобачевского, сделавшего Казанский университет одним из самых лучших в России. Видимо это его дух сподвиг Хлебникова в 1903 году поступить на физико-математический факультет, где он постиг теорию чисел и геометрию с учётом исходных понятий, приобретаемых из природы. В этом же году Виктор присоединился к студенческой демонстрации, за что месяц провёл в тюрьме. Именно это потрясение, усугубленное смертями и потерей флота в русско-японской войне, подтолкнуло его заняться поиском «основного закона времени» и он дал себе обещание „всё понять, всем всё простить и научить людей этому – довольно писать историю человеческими телами, пора пользоваться пером и бумагой!“
Первым литературным опытом Хлебникова была пьеса «Елена Гордячкина», раскритикованная Максимом Горьким, после чего два года, не прекращая «оттачивать перо», он занимается хорошо известной ему орнитологией и даже публикует статью об открытом им новом виде кукушки. И всё-таки словотворчество победило биологию – стихи и проза полились рекой, а после знакомства с петербургским поэтом-символистом Вячеславом Ивановым осенью 1908 Хлебников перебирается в Санкт-Петербург – поначалу на физико-математический факультет университета.
Здесь, в Северной Пальмире, в знаменитой «башне» Иванова он вливается в творческую среду уже состоявшихся молодых поэтов, где лидировали Волошин, Цветаева, Пастернак, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам и Есенин с Маяковским, ставшие его коллегами и соратниками. Последние двое из перечисленных поэтов, присоединившиеся к ним братья Бурлюки и Алексей Кручёных будут единомышленниками нашего героя в компании футуристов – именно это определение стало поначалу обобщающим определением поэтов-новаторов. Но вскоре наш герой отдалится от придуманного итальянцем Маринетти футуризма, став «творяни'ном» и «будетлянином». Друзья с добродушным интересом будут наблюдать за экспериментами Хлебникова, называя его то «Коперником в поэзии» как Лобачевский в геометрии, то «мозгопашцем», то «Пастухом мысли», то «Ведуном наших дней» – а с начала 1916 года он носит уже «звания» Председатель земного шара и Король времени Велимир Первый.
Заметим, однако, что друзья, соратники и попутчики Хлебникова, удивляясь его многоликости, были неутомимы: Мандельштам называл поэта «корневодом», Маяковский » – «Колумбом новых поэтических материков», а в Персии, где он служил в редакции армейской газеты «Красный Иран», он стал Урус Дервишем и Гуль Муллой – то бишь русским проповедником священником цветов. Что касается смены имени Виктор на творческий псевдоним „Велимир“, то это произошло осенью 1909 года – так Хлебников обозначил свой новый статус, задумавшись о числовом строении «Великого мира». В одном из писем он признался: „Пьянею числами! – И звёзды – это числа, и судьбы – это числа, и смерти – это числа. Счёт Бога, измерение Бога“.
С обретением близкого по духу и мировоззрению сообщества активность Хлебникова повысилась и стихами набивались путевые котомки и наволочки, однако, работа над досками судьбы не прекращалась: велись расчёты и дневник с записями случайных и закономерных мыслей до последнего, полного недугами и злоключения года. Некоторыми из них он делился с друзьями и близкими в письмах и в малотиражных публикациях, например, безошибочными предсказаниями первой мировой войны, падения царской фамилии, датой грядущей в 1917 году Октябрьской революции.
Высказавшись, что всё, не противоречащее духу русского языка, дозволено поэту, он заявил, что смерть – это всего лишь одна из развилок временного потока, временное купание в волнах небытия и уверял, что сам он не раз испытывал памятные ощущения прошлых жизней.
Статья «Учитель и ученик», опубликованная в 1912 году, была реальной заявкой на «Доски судьбы», хотя, хотя начинается она разговором о словотворчестве – правда, слов определённой тематики: о магической силе и падении государств в определённые сроки. Контекст статьи становится понятным, когда Ученик показывает Учителю книгу средневекового хорватского богослова Юрия Крижанича. «Ясные звёзды юга разбудили во мне халдеянина, – признался он. В день Ивана Купала я нашёл свой папоротник – правило падения государств. Я знаю про ум материка, нисколько не похожий на ум островитян. Сын гордой Азии не мирится с полуостровным рассудком европейцев».
Однако ещё в сентябре 1909 года в стихотворении «Вам» наш „халдеянин” признался , что вдохновило его на раздумья и исследования:
Я думал о России, которая сменой тундр, тайги, степей
Похожа на один божественно звучащий стих.
И не „халдеянин” ещё до первой мировой войны написал эти глубоко русские и поныне актуальные строки:
Бойтеся русских преследовать,
Мы снова подымем ножи
И с бурями будем беседовать
На рубежах судьбы межи.
И если седьмое колено
Мешает яд и точит нож,
Его права на то: измена
Подкралась с лицами вельмож.
***
А каким он был в те годы, когда самозабвенно погрузился в свой главный труд «Доски судьбы? Вот впечатление Алексея Елисеевича Кручёных о 27-ми летнем Хлебникове в момент знакомства в 1912 году: «Поражали: высокий рост, манера сутулиться, большой лоб, взъерошенные волосы. Одет был просто – в тёмно-серый пиджак. Я еще не знал, как начать разговор, а Хлебников уже забросал меня мудреными фразами, пришиб широкой учёностью, говоря о влиянии монгольской, китайской, индийской и японской поэзии на русскую». Новый знакомый вещал о певучести японской поэзии и о созвучности арабской, а футурист терялся от его учёности. Тем не менее, они стали соавторами поэмы «Игра в аду», имевшей успех, и нередко дружно сотрудничали.
Поэта Николая Асеева учёность и особенность творчества Хлебникова тоже поражали. «Способность Хлебникова полностью растворяться в поэтическом образе сделала некоторые его произведения объективно неприемлемыми даже для нас, его друзей, – вспоминал он. – В начале 1913 Отчетливо отразился в письме весь широкий круг интересов и занятий Хлебникова, и тут ясно видны его панславистские симпатии и поиски идеализированной „самовитой“ России. Правда, здесь же он говорит уже об изучении Индии, монгольского мира, японского стихосложения, – симптом будущего перехода на позиции „международника“, как выражался впоследствии сам Велимир».
Маяковский, Каменский и Бурлюк в 1912 – 1914 гг. не раз печатно и устно заявляли, что Хлебников – „гений, наш учитель, славождь“ – сам же он называл себя „международником“, мечтающим о доказательстве „самовитости“ России. Тем не менее, иногда друзья и некоторые другие коллеги не чурались сомнительных шуточек по поводу странностей „мозгопашца“, сподвигнув его на жалобные строки: «О, полюбите пощадите вы меня! Я и так истекаю собою и вами… Я и так уж распят степью и ивами».
Сам же он с некоторой иронией представлялся „божком слова“ и возвёл себя в «ранг» метафоры, заявив, что он корень из – 1, то есть символ невозможного: „я – весёлый корень из нет-единицы“. А если серьёзно, то девиз «Хоти невозможного» воодушевлял нашего героя на новаторство в творчестве, благодаря чему Маяковский называл его поэтом „не для потребителей, а для производителей“ и заявлял, что «Хлебников написал не стихи и поэмы, а огромный требник-образник, из которого столетия и столетия будут черпать все, кому не лень».
По сути, метафоричность и образность поэзии Хлебникова, его чувственность и осязательность звука, цвета и ритмов помогли ему сотворить некую „новоречь“: спектакли у него „созерциня“ и „говоряна“, актёры „игрец“ и „игрица“, а поэт – „небогрёз“. Кстати о небесах – это он ввёл в обиход слова „самолёт“ и „лётчик“…
Да уж, чрезвычайно многогранным был наш герой! И эпическим поэтом, и опережающим своё время аналитиком, и провидцем, и мудрым ребёнком, и мифотворцем… а ещё он был “новатором-архаистом” – именно таким его ощущал литературовед, критик и представитель русского формализма Юрий Тынянов, написавший роман «Кюхля», в котором образ поэта Кюхельбекера – друга Пушкина, удивительно похож на Хлебникова.
С началом Первой мировой войны, 28 июля 1914 года, вольнице и размолвкам футуристов пришёл конец. Несмотря на то, что они продолжали видеться и общаться, «взрывы» времени и пространства спутали разрушенные тропы их судеб и сплели новые узелки и распутья.
Велимир Хлебников был мобилизован в царскую армию в апреле 1916 года – и начались его муки бесприютного странника. Отведал он принудительную жизнь в царской казарме, в учебных командах, спасался в земской психиатрической лечебнице, трудился в военной газете Астрахани и в библиотечно-лекторском отделе политпросвета Каспийской флотилии в Баку, читал лекции в Персии и Ростове. Активно скитался наш «блаженный странник» по матушке России, много несуразностей и опасностей пережил в смутное время ломки эпох – и прятаться больным и без документов ему приходилось от белогвардейцев, рискуя быть расстрелянным как «шпион красных», и голодать, и спать на снегу, если не встречались в пути знакомые футуристы, и ночевать где придётся.
Но не будем утомлять подробностями роковых трещин сего смутного времени, запомним лишь, что именно в 1916 году была сделана важная отметина на упругих «досках судьбы» не только нашего героя, но и художника Петра Васильевича Митурича. Почти на бегу состоялось их мимолётное знакомство в апартаментах Академии художеств, сулящее трепетное родство в будущем, после того как Митурич отвоюет по призыву в Первой мировой и Гражданской войнах и вернётся в Москву лишь в 1921 году. А наш поэт-будетлянин появится там в январе 2022 года и лишь в начале марте они сблизятся, хотя с творчеством Хлебникова Митурич был очарован уже более года и, как он написал в своих воспоминаниях, „рисовал его стихи“.
В столице Хлебников несколько дней квартировал у Бриков, а затем, вступив в Союз поэтов, поселился в общежития ВХУТЕМАСа, где не только отогрелся но и стал получать бесплатные обеды. Эти «райские» условия позволили ему не только обработать сверхповесть «Зангези», но и побочным эффектом написать поэму «Синие оковы»». Разумеется, попутно он ежедневно трудился над «Досками судьбы» и разбирал свои многочисленные наброски.
Вот впечатление Петра Митурича от судьбоносной встречи с Председателем Земного Шара:
«Велимир явился зимой с мешком рукописей, без пальто, в солдатской телогрейке. Брики снабдили его одеждой с плеча Маяковского и поселили в большом доме по Мясницкой ул., 21. Его навещал Серёжа Исаков, и Велимир стал бывать у них. Завязались отношения, и готовились издания произведений Велимира».
А в дневнике Пётра Митурича сохранилась запись: «Не было ребёнка, не было существа такого на свете, которого я бы так нежно, так страстно любил, и – о ужас! – в каком он угрожающем положении. Что делать? Велимир спокоен. Я ему говорю, что, наконец, удалось поехать за врачом и что к вечеру он наверно будет у нас... Я говорю ему, что собираюсь писать в Москву и Ленинград, но, может быть, нужно написать и родным? По его мнению: „В Москву не нужно писать. Родным хорошо писать о здоровом, они слишком далеко”».
На каких «досках судьбы» была предписана эта встреча, полная боли, потерь и изломов на тропах родни этих новаторов поэзии и живописи? Ведь Пётр Митурич уже был признанным мастером упругой графики, имел жену, уважаемого педагога, и двух детей в Санталове: сына Васю и дочь Машу. И вот появился у него потрясающе близкий по духу и „вступивший в брачные узы со Смертью” друг, а следом явится его сестра – совершенно такая же неземная странница, увлечённая упругой живописью. Не Небеса ли сделали свои зарубки на не законченных «Досках Судьбы» Велимира Хлебникова, чтобы было кому разобраться с его Наследием, плотно упакованном в солдатском сундучке? Чтобы сберечь открытия и предупреждения взрывов времени и не дать его могиле зарасти бурьяном на провинциальном кладбище?
Ах, как много испытаний ждали Петра Митурича и его нерождонного ещё сына Митурича-Хлебникова в будущем! Ведь до публикаций «Зангези» и «Досок судьбы» Король времени так и не дожил, а тем временем в далёкой степи у озера Иссык-Куль уже начала прятаться, погружаясь в половецкий курган, сотворённая в VI–VII веках каменная баба – та самая, которая
Стоит с улыбкою недвижной,
Забытая неведомым отцом,
И на груди её булыжной
Блестит роса серебряным сосцом…
Не судьба ли позаботилась, чтобы в грядущем нашли её друзья сына сестры Веры, получившего звонкое имя Май. Это ему будет дозволено увенчать ею могилу на Новодевичьем кладбище столицы, где покоятся родные Короля времени. Но произойдёт это ещё очень нескоро, о чём планируется рассказать в новелле «Наследники Одинокого Странника»
><><
УПРУГИЕ МЫСЛИ ВЕЛИМИРА ДЛЯ «ДОСОК СУДЬБЫ»
Размышления о числах подогревали желание ускорить завершение расчётов для «Досок судьбы» и в особо тяжёлые минуты поэт восклицал: „И останемся ли мы глухи к голосу земли: «Уста дайте мне! Дайте мне уста!» Или же останемся пересмешниками западных голосов?“
Уста дали ему Небеса, и Слово им послали, и возможность одеть в него мысли и числа и поведать их людям была дарована Королю Времени. И открылся он всем признанием, что ясные звёзды юга разбудили в нём звездочёта и способность к магии. И в день Ивана Купалы он нашёл свой папоротник – „правило падения государств“ и знание „про ум материка, нисколько не похожий на ум островитян. Сын гордой Азии не мирится с полуостровным рассудком европейцев“.
В целом в письмах, тетрадях и записных книжках разных лет с 1908 по 1922 год сохранилось немало мыслей, вошедших в его «Досок судьбы» и предшествующие им произведения. Вот некоторые из них:
><>Уравнение человеческого счастья было найдено тогда, когда поняли, что оно вьется слабым хмелем около ствола мирового. Счастье людей – вторичный звук, оно вьется, обращается около основного звука мирового. Оно слабый месяц около Земель вокруг Солнца. Когда будущее становится, благодаря математическим выкладкам, прозрачным, теряется чувство времени, кажется, что стоишь неподвижно на палубе предвидения будущего. Чувство времени исчезает, и оно походит на поле впереди и поле сзади, становясь своего рода пространством.
><>Я думаю о воздействии будущего на прошлое, ... я хотел издали... увидеть весь человеческий род и узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок, стройность.
><> Для меня земной шар – это огромная скрипка Пикассо.
><> Земной шар можно понимать как струну, а сутки – как время одного колебания этой струны.
><> Гамма будетлянина – это сверхмузыка человечества, преставляемого струной, которая особым звукорядом соединяет великие колебания вызывающие войны и удары отдельного человеческого сердца.
><>Если понимать всё человечество как струну, то более настойчивое изучение даёт время в 317 лет между двумя ударами струны. Чтобы определить это время, удобен способ изучения подобных точек.
><> Сущность поэзии – это жизнь слова в ней самой, вне истории народа и против <его> прошлого.
><> Законы русской речи: славяне сближали звуки и краски…
><> Язык – музыка… Внутренняя ложь – пользоваться иностранными словами.
><> Организму вымысла нужна среда правды... Вещь, написанная только новым словом, не задевает сознания…
><> Стихи живут по закону Дарвина… Закон Дарвина справедлив не только для животных, но и для стихов. Самые сильные стихи живут столетия, а слабые вымирают.
><> Звук и звёзды общего корня… Звук есть звёздная боль, осязание звёздных конусов и положений. За роем звуков скрывается рой луча вращения месяца и его сил на земле (без месяца не было бы звука).
><> Указывая на кровное родство человека и земного шара, мы идём по тому же пути, по которому шёл наш предок, улавливая сходство черепа и цветка…
><> Сила слова (если найти величину) походит на действие луча на пороховой погреб под большой столицей (хотя бы Лондона). Детонация зависит не от силы, а от меры (точности). Шаг пехотинца разрушает мост, по которому он идет. Слабое и непонятное слово может разрушить мир.
><> Учёность – печь, наполненная книгами.
><>Исследовать время – это значит снять цепи с божества, поскольку оно существует. Не события управляют временем, а время ими.
><> Кто на высоте, у того нет времени. Он видит прошлое и будущее.
><> Ищи невозможного. Корень числа (-1) – счёт невозможного.
><> Страшна та охота, где дичь поколение
><> Числа 173 317 365 413 461 951 1383 показывают время, отделяющее подобные события.
><> Закон рождения подобных людей. гласит, что луч, гребни волны которого отмечены годом рождения великих людей с одинаковой судьбой, совершает одно своё колебание в 365 лет.
><>Начала государств кратны 413 годам, то есть, (365 + 48)
><>Через 413 лет подымаются гребни волны объединения народов.
><>Три в пятой степени – 243 дня – аршин малых переломов отдельной человеческой судьбы.
><>Число 28 управляет сменой поколений. „Борются между собой люди, рождённые через 28 лет, то есть через 28 лет истина меняет свой знак“.
><> Разрядка социальной напряженности в Росси возможна в следующие годы: 2049, 2182, 2314, 2447, 2579, 2712, 2844, 2977.
><> Будущее решит, кто очутится в зверинце, „изобретатели“ или „приобретатели“ и кто будет грызть кочергу зубами.
В ГОСТЯХ У НАСЛЕДНИКА
Через год после развала СССР в просторной калмыцкой степи возле Малых Дербет установили памятник Королю времени, а в начале нового тысячелетия, занимаясь общественной деятельностью по охране культурного наследия и устойчивому развитию Нижнего Поволжья, я познакомилась с автором памятника – Степаном Кимовичем Ботиевым. Случилось так, что он прочёл мой. рассказ «А было ль Слово?» и перед поездкой нижневолжской делегации в Москву в Федерацию мира и согласия дал мне телефон и адрес племянника Хлебникова. И моё знакомство с Маем Петровичем Митуричем состоялось.
Навсегда запомнились мне первые впечатления, когда я вошла из тёмной прихожей в освещённую сентябрьским солнцем гостиную небольшой двухкомнатной квартиры на 9-м этаже высотки на улице Брянской. Сначала взгляд мой упал на легендарные кубики звёздной азбуки в книжном шкафу и, пробежавшись по коллекции экзотических бабочек над письменным столом, удивлённо застыл на лице хозяина: совершенно хлебниковские глаза! „Глаза – как дети“ вспомнилось мне определение из стихотворения «Хлебников» Даниила Андреева – и я расслабилась: есть контакт!
Просидев рядышком возле письменного стола, мы доверительно общались чуть больше часа: пока Май Петрович листал мою подарочную папку с распечатанным рассказом и моими стихами, ставшими экспонатами музеев Астрахани и Малых Дербет, я рассказывала ему о делах волгоградских «хлебниковедов».
Прощаясь, хозяин вынес из другой комнаты купленную им в Японии чудную беличью кисть и попросил передать её Степану Ботиеву. И тут я, уловив подходящий момент, сказала то, ради чего, собственно, пришла:
– А можно я завтра приду с калмыцким телевидением и своими землячками? Когда вам удобнее принять нас?
Май Петрович явно смутился.
– Я не публичный человек», – с неловкостью признался он, напомнив мне отзывы современников Хлебникова, что тот не только не обладал даром публичного оратора, но и стихи свои на сцене читал сбивчиво и, скомкав финал, виновато замолкал.
– Да вместе со мной придут всего три «девчонки» и оператор! – поспешила я успокоить Митурича. – И знаете, одна из них, Наташа Глаголева, приготовила для вас подарок - тряпичные куколки-обереги, сделанные по древним русским традициям! Другая возит туристов по Поволжью, а третья – журналистка. Мы недолго погостим у вас…
Май Петрович со вздохом назначил время, и неожиданно для нас встреча прошла очень тепло и легко – куколки-обереги помогли, растрогав хозяина…
Прощаясь с нежданными гостями Май Петрович дарит нам несколько стопок миниатюрных книжек со сверхповестью «Зангези», изданной в 1992 году. Это творение одно из наиболее многозначных и трудоёмких произведений Хлебникова, которое он оттачивал и совершенствовал два года и закончил в 1922, в нём его звёздная азбука, вдохновенное словотворчество, алгебра, живопись и музыка слов, выверенная аршинами и часами. Надо ли говорить, как рады были и благодарны Митуричу наши «хлебниковеды»! Ведь эти редкие книги были не только подарком гостям – они предназначались библиотекам волгоградских и калмыцких школ и вузов, а нам давали повод провести открытые уроки с ребятами, отлученными от классики, обучающей „животворной“ русской словесности – а это сейчас так актуально!
Да и у меня это одно из самых любимых творений Короля времени, ведь главный герой его – Зангези – проповедник, вернее, посланник, призванный исполнить миссию объединения народов. Он олицетворяет самого Хлебникова, рассказывающего людям о звёздном и понятном каждому языке, который поможет людям обрести новые смыслы жизни, Добро и Человечность.
Произведение выстроено подобно пророчеству на картах Таро, представленных в образе 20 плоскостей-арканов некого многогранника, символизирующего нечто цельное – то есть единое. Первые два аркана «Маг» и «Боги» – вводные, знакомят слушателей со звёздной азбукой, затем люди высказывают Зангези своё недоверие, пока не находят его рукопись с законами времени, которые обсуждаются до Аркана№9, символизирующего «Благую весть» и Посвящение – то есть обучение звёздному языку. Затем хоровое пение в плоскости «Колесо фортуны, дающие народу силу, способствующую переходу из «владений ума в замок «Могу» и наступает торжество единства и всеобщее благоденствие…
Что означает имя Зангези, которое Велимир считал своим? Многие хлебниковеды считают, что в его контексте слияние рек Евразии и Африки, однако, на мой взгляд, достоверней версия скульптора Ботиева, изваявшего памятник Хлебникову, установленному посреди степи. Степан Кимович считает, что в основе имени поэта из будущего лежит калмыцкое слово «занг» – весть, новость. В такой трактовке Зангези понимается как «вестник Азии»…
Описанная встреча волжан с Маем Митуричем случилась в начале сентября 2004 года, и мы успели исполнить всё обещанное, о чём я написала племяннику Короля времени в очередном письме уже в декабре 2005-го. Рассказав о конференции в Малых Дербетах в день рождения Велимира и о посещении волгоградской делегацией «Хлебникова поля» с памятником «одинокому страннику», я поведала о трепетности отношения к памяти поэта калмыков, особенно в гимназии, где основан музей поэту. Школьники её выступили на конференции со своими работами и удивили нас вдумчивостью и глубиной понимания творений своего земляка, чем вдохновили приехавших с нами учителей-филологов. В результате я была приглашена в волгоградский лицей «Олимпия» и провела там два открытых урока по творчеству Велимира Хлебникова – так что, как говорится, «процесс пошёл»…
Продолжение будет.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Коллаж автора сего опуса.
2. На переднем плане страна Лебедия и «конецарство» Хлебникова, а также караван на Великом шёлковом пути (Калмыкия, Чёрные земли, «северная тропа»). Слева памятник блаженному страннику на Хлебниковом поле работы Степана Ботиева. Справа – в гостях у Мая Митурича-Хлебникова, выше: Велимир Хлебников и фрагменты его исследований и творчества..
На московском фото слева направо: Зоя Кириллова (ТВ г.Элиста), Лариса Бесчастная, Наталья Глаголева и Валентина Мягкая (Волгоград)
3. Написанное автором о В. Хлебникове ранее:
*Хлебниково поле http://proza.ru/2009/05/10/790
*А было ль Слово? http://proza.ru/2009/05/09/108
*Королю времени http://proza.ru/2014/02/03/198
*Блаженный странник http://proza.ru/2010/12/20/64
4. Ссылки на произведения Хлебникова, сопутствующие видео и тексты приведены в первой рецензии.
Внимание! Можно увеличить иллюстрацию. Для этого зажмите одним пальцем клавишу Ctrl и осторожно покрутите колёсико мышки вперёд. Вернуть масштаб в исходное положение можно покрутив колёсико назад.