Юмористический рассказ
Мою женитьбу мама олицетворяла не иначе, как продолжение своего жизненного счастья. Она мечтала стать нянькой своих внуков, чем удивляла своих знакомых, поскольку тонкая мамина шея выносила не только моё иждивение, как студента, а потом аспиранта, но и готовая взвалить внуков. Я знал такое мнение её близких подруг, потому мне было вдвойне неудобно утяжелять и без того нелегкий мамин груз.
– Во-первых, – стал я загибать пальцы протеста, – у меня нет осла, чтобы на нём въехать в досрочно созданную семью…
– С чего ты взял, что осёл – это всё? – мама была жгучая брюнетка, с такими же жгуче чёрными глазами, и когда она вступала со мной в спор, мне становилось страшно от того, что эти глаза, как чёрная космическая дыра уничтожат мою малую сущность. Но тем не менее, я всякий раз любовался огнём маминых глаз, и готов был спорить до бесконечности, как когда-то это делал мой влюбленный в маму отец.
– Я хочу подражать историческим примерам, – бойко вступил я в полемику. – При восшествии на трон Бориса Годунова, Патриарх Всея Руси, приняв владычество, объезжал Кремль, подражая Иисусу, въехавшему на осле в Иерусалим. Причём Бориска вел осла на поводке.
– Понахватался верхушек, а глубины исторической не знаешь, – испепелила меня мама чернотой своих глаз. – Что из того, что Иисус въехал в Иерусалим на осле? Там он вскоре и погиб от предательства Иуды. Царство же Бориса Годунова ничего хорошего Руси не принесло. Его царствование явилось предтечей великой смуты на Руси, и как только он усоп, она тут же разродилась. Так что не выпендривайся в поисках исторических параллелей, садись на свои «Жигулёшки» и вези в дом невесту, пока я жива.
– Ну, хорошо, мои исторические аналогии неудачны. Но брачный союз без материального фундамента, это колосс на глиняных ногах. Где гарантия, что его не размоют слезы безденежья?
Столь убедительные аргументы несколько повергли маму в уныние, но не такова была эта оптимистка, чтобы сложить крылья и плыть по волнам безысходности. Она прекрасно знала о тугом переплете наших с Ниной отношениях, мой главный аргумент отсрочки до того дня, когда закончу пыхтеть над диссертацией, а защита будет свадебным подарком для моей возлюбленной. Маме, а она это не скрывала, льстил такой поворот событий, она порой соглашалась со мной, но чаще, побывав у своей закадычной подруги, которая без ума от своего внука пианиста, шла на меня в атаку, сверкая чёрным огнём своих глаз, подобно разъярённому быку на корриде и отразить атаку неопытному тореадору непросто.
– Пока я жива, тебе нечего бояться материальной трясины. Разве она засосала нас с тобой до сего дня? Объединение усилий таких личностей, как твоя мама и будущего тестя – это, если не золотые ноги брачного колосса, то каменные уж будут обеспечены точно! Разве ты забыл мою бесконечную уверенность в том, что брак, замешанный на горячей любви, долго не остывает. У вас будет достаточно времени, чтобы обжечь столько кирпичей, сколько хватит для строительства прочной семьи.
Мама моя кандидат экономических наук, коммерческий директор одной процветающей фирмы действительно была способна при своей жизни поставить наш брачный союз на неразмываемые безденежьем каменные ноги. Но не могу же я, как личность, будущий глава семейства, бесконечно опираться на крепкое мамино плечо. Меня, как будущего кандидата наук это заедает. Но все, же моя нерешительность кроется совсем не в этом, однажды я признался себе в ней. Дело в том, что с точки зрения мужского на меня взгляда, я хлипок, хотя и довольно длинен. А это смущало меня перед Ниной, более того, я всегда стеснялся своего крупного, выразительного носа, он, конечно, не выглядел перезрелым огурцом на моём лице, был довольно аккуратен, даже имел несколько греческий профиль, но все же не очень украшал меня. Из-за этих солидных размеров я, по наивности своей, боялся, что однажды Нина увидит в нём перезрелый огурец, что и принесёт разлад в установившуюся гармонию наших непростых отношений. Вторая моя слабость заключалась в том, что я был необычайно прожорлив, а мама приучила меня с детства к мясным, завернутым в тесто блюдам. Это были пельмени, чебуреки, беляши, манты, наконец, просто пирожки с мясом или ливером, могли быть и фаршированные блины, которых я съедал неимоверное количество, при этом умудрялся быть тощим и почти всегда голодным. Мама успокаивала меня, говорила, что я росту и молодому организму, естественно, нужна обильная, богатая белками пища, вырастешь, возмужаешь, и всё стабилизируется. Знаешь, как аккумуляторы, когда они хорошо заряжены, то их нет смысла заряжать и заряжать. Насчёт аккумуляторов я соглашался, имея хорошую практику со своими «Жигулями», но в отношении себя я что-то сильно сомневался, так как давно прошёл пору роста, а потребность в пище никак не стабилизировалась.
Зная мои слабости, Нина часто спекулировала на них. Она звонила мне едва ли не каждый обед или ужин, и за милой болтовней, вплетала фразу, что сегодня у неё на обед, а чаше всего на ужин приготовленное мясо, завернутое в тесто, а у неё нет никакого аппетита, и всё старание мамы и её самой могут остаться напрасными, тем более, что она сегодня дежурный врач в больнице, и есть приготовленное блюдо некому. Папа, как на грех, тоже долго задерживается на каком-то мероприятии. Я старался успокоить Нину, что стряпня не пропадёт, и как только освобожусь, могу немедленно подъехать, чтобы составить компанию и поднять аппетит. Нина всякий раз сдержанно благодарила меня за любезность и ждала моего появления.
Войдя в подъезд, на лестничной площадке я унюхивал запахи и воодушевленно нажимал на звонок. Открывала непременно Нина, вместо мяса в тесте она совала мне свои сочные губы, а потом погружала мой нос в глубокое декольте, в упругую волну груди, и аппетит у меня разражался небывалый в иной плоскости… Зато потом, закутавшись в белую простынь, я поглощал дымящиеся пельмени или ещё что-нибудь из Нининых рук.
Сегодня произошло совсем необычное, хотя всё происходило самым обычным сценарием: впервые я почувствовал некую твердость Нининого живота. Я смятенно удивился своим способностям.
– Я давно выбросила из себя всякие спиральки, – пояснила мне Нина о подозрительном чуде, – и негаданно счастлива.
– Всё, – впервые отказался я от мяса, завернутого в тесте, лихорадочно одеваясь, – я лечу сообщить маме о твоём твёрдом животе.
– А как же мясо в тесте?
– Неужели ты считаешь, что я люблю маму меньше, чем это постоянное мясо? – Я схватил Нину на руки, и как она была завернута на индийский манер в белую длинную обмотку, так и вынес в свою машину. Через несколько минут, я внёс Нину таким же манером к себе в дом. Но чтобы не давать повода ревности, я на ходу съедал приготовленные Ниной беляши и кричал, давясь не то от восторга, не то от пищи:
– Мама, взгляни, что творится с животом Нины!
– Где её живот? – растерялась мама от крутого поворота событий.
– При ней, вот он, – стал показывать я маме Нинин живот, приоткрыв бесконечную белую обмотку.
Робея, и куда делся чёрный огонь глаз, она подошла, приложила ухо к животу, и вдруг стремительно отпрянула, словно получила удар в ухо неизведанной силы. И тут я увидел настоящий огонь чёрных глаз. Только это был не огонь гнева, а пожар счастья!
– О! – воскликнула необычайно высоким голосом мама, – у тебя настоящий богатырь, моя милая, – он отвесил мне такую оплеуху, что в голове у меня загудел реактивный двигатель. Я всегда утверждала, что взаимная любовь – всегда плюсовое арифметическое действие.
Нина смущенно прикрыла бесконечной обмоткой обнажившийся живот и кротко сказала:
– Я совсем не виновата, что внук не узнал свою бабушку, потому прошу за него прощение.
Мама была великодушна, она, не туша свой пожар счастья в глазах энергично изобразила простительный жест, и изрекла:
– Да-да, пока этот живот можно скрыть под фатой, немедленно под венец! Не совсем же будет удобно обручаться, когда у тебя начнутся родовые схватки.
– Вы полагаете, что это скоро случится? – неуверенно спросила Нина, все так же покоясь у меня на руках.
– Об этом мне только что сообщил внук, – уверенно сказала мама и затрезвонила в телефон своим Раям, Наташам, Галям, а те своим Зоям, Верам и Надям, что буквально через час, состоится венчание сына, будущего кандидата наук и будущей матери его детей обворожительной Нины, и она приглашает всех в храм. У неё, оказывается, была стальная договоренность с батюшкой, что невзирая на день или ночь, дождь или снег, он обвенчает раба и рабу Божия, то есть меня и мою невесту. Отец Пантелеймон на мамин звонок тут же дал согласие, а мама извлекла неизвестно откуда подвенечное лебяжьей красоты платье и в ту же минуту Нина была в него одета, у меня в руках оказалась коробочка с обручальными кольцами, а на плечах белоснежный элегантный костюм. Мама не терпела ничего тёмного после папиной кончины, да и как же она меня могла одеть в самые светлые минуты жизни во что-то тёмное, мрачное, когда всё вокруг излучает светлую энергию. Осмотрев нас критически, и найдя, что всё сидит на своих местах, она принялась выдергивать с какого-то заседания Нининого папу.
– Профессор, – радостно кричала мама в телефон, – ваша дочь Нина скоропостижно,.. что-что, не пойму, профессор упал в обморок? Это он от счастья, дайте ему понюхать ватку с нашатырём. Он не от счастья упал, а от чего же? От горя! Не может быть! Ну, вот наконец-то слышу голос профессора.
– Так что там с вашей дочерью, вы спрашиваете, профессор? Извините меня, профессор, я не верно вас проинформировала, это не ваша дочь, а мой сын скоропостижно,.. ну, что там опять творится? Профессор снова упал в обморок, теперь уж точно от счастья, поскольку я уверена, он знает о животе Нины, так и скажите ему… Он слушает, так не падайте же, наконец, профессор, в обморок, сначала выслушайте всё до конца, мой сын женится скоропостижно на вашей дочери. Через полчаса ждём вас с женой в храме.
Мама отключила телефон и безумие кончилось. На что у меня крепкие нервы, но я не мог не волноваться, когда вместе с профессором-отцом, едва не теряла сознание Нина. Я подумал, как бы после такого стресса Нина скоропостижно не разродилась, после седьмого месяца беременности, которую она так незаметно вынашивала. Ничего удивительного, если это произойдёт в самом храме, как предрекала мама.