Когда проходит азарт, у революционной массовки появляется любопытство. Ей становится интересно: кого и за что она так пламенно ненавидела? И массовка начинает задаваться вопросами: «А чому?», «А навіщо?», «А шо то воно таке?».
Рано или поздно должно это произойти и с «революционерами гидности». И тогда уничижительное «малоросс», которым клеймили они самую ненавистную «контру», наполнится положительным смыслом. Потому что «малоросс» - это на самом деле очень уютное для украинцев слово.
Назвавший себя малороссом оказывается в компании очень достойных людей. Малороссами считали себя гетьман Богдан Хмельницкий, писатели Иоанн Вишенский и Николай Гоголь, поэт-философ Григорий Сковорода, художник Илья Репин, композитор Михаил Глинка, святитель Димитрий Ростовский – и много-много других славных имён можно было бы присоединить к этому списку. Даже кумир украинства, хмурый романтик из Моринцев, ни разу при жизни не обозвал себя украинцем и бо;льшую часть своих произведений написал, между прочим, на русском – общем литературном языке всех восточных славян.
Признание родным наравне с украинским русского языка является главным признаком малоросса, отличающим его от «сознательного украинца». После трёх десятилетий репрессивной дерусификации и появления в стране целого поколения политически активных русофобов многим кажется невероятным, чтобы русский язык мог вернуть себе на Украине былой статус. Но на самом деле украинизация не дала и не могла дать ожидаемых её инициаторами результатов: чем дальше, тем становится очевиднее то, что форсированное националистами полное и окончательное вытеснение русского языка – проект заведомо нереалистичный.
Сегодня украинцы слышат всё чаще: вторым обязательным языком в независимой Украине должен стать английский. И заметьте: никто из ревнителей украинства не впадает по этому поводу в патриотическую истерику. Такая реакция сама по себе означает признание: престиж украинского литературного языка недостаточен, для того чтобы уверенно чувствовать себя в семье европейских народов.
Однако английский язык слишком сложен для большинства, намного сложнее, чем русский. Поскольку украинцы – народ практичный, то возврат в украинские школы русского языка, по мере отрезвления нации от майданных страстей, представляется неизбежным. Президент и премьер, дающие в Киеве интервью на английском, скорее всего останутся в летописи страны как анекдотические персонажи, этакие «англоговорящії Голохвастови». Новая же, нелакейская, более культурно вменяемая и ответственная перед своим народом элита скорее всего вернётся к языку Гоголя и Короленко.
Это было бы благом и для самого украинского литературного языка. Ибо через взаимодействие с русским ему намного удобнее, чем через посредничество английского, утверждать свою действительную самобытность. Его непрестижность ведь как раз и объясняется тем, что революционными нигилистами он был оторван от того источника высокой культуры, через который славяне подпитывались от классической, «образцовой» для всей Европы, древнегреческой цивилизации. Русско-византийская книжность средневековья – это мост, перекинутый от благословенной античности. Отречение от церковнославянского языка ведёт к тому же упадку, который постиг бы западных европейцев, отрекись они от наследия готики и Возрождения: чего стоила бы Европа без Данте, Джотто, Сервантеса, Леонардо да Винчи, Шекспира?
Наспех напичкав, главным образом по идеологическим соображениям, книжные стили украинского языка английскими, польскими и прочими новоевропейскими заимствованиями, реформаторы-националисты сотворили из него некое подобие искусственного, неудобного в пользовании эсперанто. Даже если твой украиноязычный собеседник – особа приятная во всех отношениях, тебе в общении с ним всё равно постоянно хочется «скинуть» с себя украиноязычие, ты постоянно досадуешь на то, что украинский язык не даёт тебе возможности полноценно вести диалог. В твоей душе, может быть, звучит «Реквием» Моцарта, а тебе приходится подстраиваться под совершенно другую мелодию, под какого-нибудь фольклорного «Соловейка».
Мне кажется, меньший дискомфорт у большинства украинцев возникает при пользовании культурным, не изменившим церковнославняскому языку, суржиком. Это вполне благообразный идиом провинциальной восточноукраинской интеллигенции – похожий на тот, на который переводил библейские тексты Тарас Шевченко.
В естественном языке материализуется культура. Бессмысленная затея – пытаться утверждать литературный язык народа с многовековой самобытной традицией на основе языка, принадлежащего исторически чуждой ему цивилизации. Если для самоутверждения вы разрушаете храм и на его развалинах устраиваете дискотеку, то это называется не культурным развитием, а вырождением. Церковнославянский язык – лингвистический аналог христианского храма, в молитве (а всякая высокая культура молитвенна) его нельзя примирить с полуфольклорной балачкой.
Ни один древний, оформившийся до 19 века литературный язык не избежал разрушительного влияния романтической смуты, опрокинувшей в сознании большинства религиозную иерархию ценностей. Ни староевропейские, ни русский языки не являются исключениями. Однако они всё-таки дорожат преемственностью по отношению к традиционным культурам, основанным на религиозных ценностях. Новоевропейские литературные языки, к которым принадлежит украинский, порождены романтическим переворотом, церковную книжность поставившим ниже фольклора. Если бы вершиной творчества Пушкина осталась поэма «Руслан и Людмила», если бы Гоголь остановился на «Вечерах на хуторе близ Диканьки», они были бы такими же фольклорными гениями, как и Тарас Шевченко. Но Бог не попустил такого умаления русской литературе: Пушкин возвысился до «Онегина» и «Годунова», маленьких трагедий и «Капитанской дочки», Гоголь, преодолев в себе узость фольклорного малороссийства, написал «Петербургские повести», «Мёртвые души». И эта пушкинско-гоголевская линия, продолжение средневекового христианского реализма, обеспечивает высокий престиж русского языка и русской культуры в целом. Эта линия не развилась и не утвердилась в украинской словесности: со времён Тараса Шевченко та пребывает в плену романтично-фольклорных стереотипов.
Поскольку традиционной является для украинцев книжность церковнославянская, их язык должен быть русским, одним из русских. Ни французов, ни испанцев, ни итальянцев не унижает то, что их языки объединяются в группу романских, точно так же и достоинство украинцев и белорусов никак не может быть ущемлено тем, что их языки относятся к русской группе.
Революционеры нетерпеливы. Путь, который народу положено проходить столетиями, они хотели бы проскочить за одно-два поколения. Эта азартная нетерпеливость очень вредит украинцам. Им бы прислушаться к А.А.Потебне, филологу-малороссу, который, идеологически сочувствуя украйнофилам и мечтая о возвышении украинского языка, предупреждал: для этого потребуется, как минимум, два столетия. Для него, выдающегося лингвиста, было очевидно: все попытки форсировать этот процесс ни к чему хорошему не приведут, они могут лишь подорвать престиж украинского языка.
И самобытная городская культура, и «садок вишневий коло хати» - всё, что дорого сердцу истинным патриотам страны, нынче называемой Украиной, создано усилиями и трудом малороссов. Революционеры-романтики, навязавшие малороссам революционный украинский проект, до сих пор ничего такого, о чём потомки с благодарностью вспомнили бы через века, для своего народа не сделали. Зато на их ниве обильно произрастают плевелы вражды, ненависти, нигилизма.
2016