Он строил и строил всё ту же избушку,
вернее, наращивал старые стены.
Усердствовал, дом превращая в клетушку,
ни сил не жалея, ни досок, ни пены.
Обил изнутри и обмазал снаружи,
и раз и другой. Но и этого мало:
Затем, чтоб зимой не испытывать стужи,
в окно между рам положил одеяло.
Окно же, чтоб в щели извне не тянуло,
заклеил, завесил. И принятой мерой
остался доволен; чтоб точно не дуло -
он всё это сверху заделал фанерой.
Над старою крышей поставил другую,
Под ноги горбыль пришурупил с корою,
полам толщину задавая такую,
чтоб мог к потолку прикоснуться рукою.
От сотни рассветов до сотни закатов
работал. И вот, без аналогов в мире,
из сеней и комнаты в сорок квадратов
лачугу он выкроил два на четыре.
В нору к сентябрю переделав избушку,
минуя три двери, в своём помещенье
он стол сколотил, распахнул раскладушку,
поставил горшок и застыл в восхищенье.
Когда через месяц наведался Вадик,
Иван в интерьере, что еле имелся,
сидел королём и, как будто романтик,
свечу обнимал, об которую грелся.
Во хляби по осени самой серёдке
затем, что бы в тапки обули радушно,
когда после вас не следы, а ошмётки,
ходить по музеям не можно, а нужно.
Как Солнце не просто встаёт над бурьяном,
а с мыслью глубокой, и так же садится,
так нынче и Вадик зашёл за Иваном.
( Поверить прошу, не взирая на лица! )
Лишь Солнце, коснувшись безжизненных сеней,
взойдя над бурьяном, скатилось к бурьяну,
"Мы в замок идём, где полно приведений!" -
загадочно Вадик поведал Ивану.
"Ведь факт, что ты дома всё время проводишь! -
сказал он и тут же прибёг к аргументу, -
Сидишь ты, а после по комнате ходишь,
а после лежишь. Ничего в этом нету!"
Иван эту речь, несомненно, услышал,
ведь он, уронив сигарету и тапок,
за все три порога на улицу вышел
и в друга вцепился: "Показывай замок!"
Пред ними открылась обычная вилла.
Собрались две группы, завязшие в клинче.
Одна "Ничего-то тут нет!" - говорила,
другая, что есть, но не здесь и не нынче.
Но вскоре про мистику люди забыли.
Отдав, как положено, должное бреду,
искали сортир и три раза спросили
у рыцаря в латах дорогу к буфету.
КТО вышел из замка, немного подумав,
КТО просто замёрз, ни во что не вникая.
Вадим удалился, решительно сплюнув.
Иван удалился, руками махая.
Народ разошёлся безудержно рано.
Уехал и гид, на прощанье бибикнув.
Один лишь в итоге повёл себя странно,
за уткою с селезнем с мостика прыгнув.
В нём не было больше ни капли сомнений,
что дёшево он на обманку купился.
И с криком: "Тут нет никаких приведений!"
на камни упал и сейчас же разбился.
На улице, скрывшей асфальтом брусчатку,
Луна заливала листву и очистки.
Стояли на ней с двух сторон по десятку
дома так неровно, что тени, как брызги.
Одною лишь длинною тенью, как пика,
с заявкой на близость с угла ресторана,
промолвивши издали: "Я Анжелика!",
девица в бретельках легла на Ивана.
Они поравнялись, и тень сократилась.
И в этот же миг в предвкушенье романа
она на руках у него разместилась
и начала млеть, осознав, что желанна.
Её с набалдашником длинной заколкой
он был поражён без конца и без края.
Она уносилась с ним, дрыгая чёлкой,
каблук отвалившийся в дланях сжимая.
Волнуясь, как-то пассажир безбилетный,
Иван её нёс полюбиться навеки.
Их ждали бокалы и в час предрассветный
возможность сцепившись, запутаться в неге.
Затеплив свечу, от безумностей в шаге,
кто как научился друг друга целуя,
Они ворковали, шепчась в полумраке,
и более даже - шептались, воркуя.
Уж пальцы дрожащие, всё перегладив,
сплелись и до белых костей накалились,
Как вдруг равновесие вместе утратив,
бокалы гранёные - бах! - и разбились.
Поскольку каморка была без дивана,
Сама по себе, без участья Амура,
пошла ходуном раскладушка Ивана.
А после в углу появилась фигура.
Она разрасталась, над парой нависнув.
Огня мотылёк на свече колыхался.
Девица осела в пружины и, взвизгнув,
застыла на месте. А Ваня поднялся.
Поднялся и стал разговаривать с тенью:
"Ты кто и откуда? Зачем в этом мире?
Я точно уверен, что жить приведенью
нельзя в помещении два на четыре.
Не ты ли - из замка которое?! Боже!"
Сказало в ответ приведенье Ивану:
"Займись-ка ты мною. Я женщина тоже!
А Эту(!) пойди и верни к ресторану!"
Над дачами облако густо висело,
питаясь из труб, что над каждою дачей.
В селении чья-то работа кипела,
хотя был в селении холод собачий.
Не видя дороги, где ветер, буяня,
порошу взбивал и рассеивал в морок,
шёл Вадик, туда направляясь, где Ваня
веранду сколачивал тридцать на сорок.
Вадим, счёт шагов выдыхая с отдышкой,
чтоб встать на привал через каждые десять,
доспехи тащил на плече и подмышкой,
и два арбалета - на стену повесить.
На стук молотка он в глубокой печали
шагал, подводя мою хохму к развязке,
туда, где забитые сваи торчали
на купленном Ваней соседнем участке.