– Возьми тряпку и убери, – вновь сказала мать.
Сашка медленно повиновался. Ноги поволокли его за тряпкой.
– Куда ступаешь? Не видишь что ли?
Отец удивленно смотрел, как Сашка бредет по пролитому молоку.
– Он как слепой. Не в первый раз уже, – сказал отец.
В гости приехал дед Петр. Он приехал с большой дорожной сумкой, набитой какими-то вещами. На его пальцах были написаны буквы П. Е. Т. Я. На правой руке чуть ниже локтя имелось более пространное пояснение: «Петя с 46 года». По поводу приезда на кухне устроили скромное застолье.
Дед Петр громко сплевывал мандариновые косточки в стакан.
– В школе у него как? – спросил он после того, как Сашка собрал осколки разбитой бутыли в ведро и вышел.
– Да... Учительница жалуется. Вызвала его к доске отвечать. Он стоял, молчал долго. Потом взял кусок мела и откусил половину.
– Ну да, я заметил. Зубы у него кривые. В кого он у вас придурок такой растет?
– Недавно с одноклассником сцепился. Тот ему пуговицу оторвал и нос разбил. Раньше наш сдачи давал, а теперь только его бьют.
– В кунг-фу его отдайте.
– Были б средства.
Мать работала нянечкой в детском саду. Отец просто работал, где придется.
– А то бабой вырастет, – по-мудрецки добавил дед Петр.
Взрослые долго шептались о чем-то на кухне, и Сашка давно уже спал, когда разговор вновь вернулся к нему.
– Он сначала в туалете запирался. Надолго так. Шумел, прыгал. То крем уронит, то стакан разобьет. Чуть полку не сокрушил. Мы его ругаем, а он краснеет помидором и молчит. Озлобленно так молчит. Похудел сильно.
– Да, я заметил.
– Потом в кладовку перешел. Соленья разбил. Нам пришлось молоток оттуда вынести. Даже свет не включает. Запирается и буйствует. И если свет включим, то орет невнятицу. Может присмотришь за ним, коли приехал.
– Балбес бля, – сказал дед Петр. Он отхлебнул крепкий чай и, прихватив зажигалку, потянулся курить на балкон.
– Подъем, подъем!
Дед Петр тряс Сашку за плечи, а тот с трудом размыкал слипающиеся глаза.
– С таким слухом, матрос, тебя на флоте акулы сожрут, – орал дед Петр.
Сашка ленивым движением руки (таким движением обычно стряхивают мусор, только с мусором стараются обойтись быстрее и нелениво) согреб учебные предметы в потрепанный рюкзак, неспешно оделся и побрел в утреннюю темноту. Путь до школы занимал не более пяти минут.
Прошло несколько недель таких утренних подъемов и строгого наблюдения со стороны деда, прежде чем последний куда-то надолго исчез. В дальнейшем дед то стремительно появлялся, то столь же стремительно исчезал, то ругался, то примирялся с родителями Сашки. Исчезновения деда благотворно влияли на мальчика. Без призора он занимался усиленной подготовкой. До тех пора, пока однажды не осознал, что теперь он окончательно готов.
Но до той поры прошло много недель и месяцев. Тяжелые утренние подъемы становились все легче, а вот школьная жизнь легче не становилась, скорее усложнялась. Прошли недели и месяцы шишек, двоек, синяков, мелких унижений, презрения со стороны учительницы – слегка истеричной женщины, которая называла Сашку бестолочью и даже тягала его за уши без особых причин.
Прошли недели и месяцы, прежде чем мальчик осознал, что он готов и может попробовать. В этот день (Сашка называл его днем абсолютной боеготовности) он бодро отправился в школу и решил не драться. На самом деле он решил не драться уже давно. Но в этот день нельзя было поддаваться ни на какие провокации.
А провокации были. Увидев, как Сашка проходит мимо кабинета директора, банда хулиганов во главе с лупатым Толиком толкнула его в открытую дверь и помчалась прочь с подлым смехом. Директор резко вскочила из-за стола, повертела взглядом в поисках предмета потяжелее и, схватив связку ключей, коршуном бросилась на Сашку. Получив мощный удар по лбу, Сашка вывалился обратно в коридор. Дверь захлопнулась. Злость и обида кипела в нем. Но поддаваться было нельзя. Он терпеливо ждал, когда кончатся уроки.
Учительница отпустила детей пораньше, и Сашка, быстро одевшись, первым помчался к выходу. Обычно он спотыкался – то подножку кто подставит, то предмет какой под ноги попадется. Но сегодня он мчался к выходу, зная, что ничто не встанет у него на пути.
Он встал перед крыльцом, зная, что, как только распахнутся двери, он будет у всех на виду. Он ждал. Терпеливо ждал.
Двери раскрылись, и толпа детей с привычным визгом летела на улицу, когда кто-то вскрикнул: «Ах». Этот крик никто бы не заметил – хотя он был не совсем здоровым, можно было подумать, что кому-то стало плохо с сердцем. Крик никто бы не заметил, если бы толпа не стала как-то неуместно замолкать. Как будто то в одном углу, то в другом некая хитрая рука поочередно отключала звук.
Тишина уходила все дальше и дальше и дошла до Сашки. Лишь где-то вдалеке выл бродячий пес.
Сашка понял, что его заметили и держался из последних сил.
Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
Семнадцать с половиной секунд Сашка, напрягая все духовные силы, висел в полуметре над землей, прежде чем обессилеть и рухнуть на грязный асфальт.
Толпа стала медленно оживать. Доносился ускоренный, рубленый перешепот. Сашка поднял голову, отряхнул колени и встал. Он увидел, что дети мотают головами, как бы от чего-то отказываясь. Первым нашелся хулиган Бориска, который, непонятно откуда взявшись, подбежал к Сашке сзади и пнул его. Запыхавшийся Сашка повернулся. Бориска издал «гыгыгы» в надежде, что кто-то разделит его радость. Но на него никто не обратил внимания. Бориску считали недалеким.
Сашка повернул голову и увидел лупатого Толика, который собирался убежать. Толик встал, как замороженный, вполоборота. Его и без того огромные глаза были наполнены ужасом, а нога слегка зависла над землей в какой-то нерешительности. Кажется, Толик думал, что если он опустит ногу, то земля провалится. Он стал подолгу закрывать глаза. Открывая их, он надеялся проснуться. Мол, ничего не случилось, уверял он себя, это был просто ночной кошмар. Но, вновь открывая глаза, он понимал, что не спит.
Взгляд Сашки скользил по лупатому Толику и остановился возле ног последнего.
– У тебя шнурки оторвались, – сказал Сашка то ли устало, то ли брезгливо.
– Так! Дети! Дети!
Учительница с воплями спускалась с крыльца. Она только что вышла на улицу, а все происшествие она, видимо, наблюдала застыв в дверях. Размахивая руками, она вопила:
– Так! Дети! Успокойтесь! Я могу все объяснить с физических позиций.
Ее крик только распугал детей, которые стали пускаться в разные стороны. Кто бежал, кто шел быстрым шагом. Те и другие двигались нервно и хаотично, стремясь поскорее покинуть территорию школы.
Учительница, кажется, даже обрадовалась тому, что дети попрятались и разбежались. Она перешла на нарочито тихий, уверенный шаг, поправила очки и быстро прошла мимо не глядя в сторону Сашки.
Сашка собирался взять портфель и в одиночестве брести домой, когда услышал за спиной «кхекхе». Он повернулся и увидел Таню, девочку с картофельным носом, слегка хромавшую на правую ногу. Только теперь он заметил, что эта девочка часто ходила за ним следом.
– Я хотя бы приподнялся, – сказал Сашка как-то робко. Больше никого не осталось. Надо было кому-то выговориться.
Он побрел домой, а Таня следом за ним. Было непривычно тихо, зеленела трава, трескался асфальт. Сашка оглядывал панельные пятиэтажки, расположенные возле школы, и впервые весь окружающий его мир показался ему очень тесным. Он шел неспешно. Таня бросала на него взгляд и сразу отворачивала, как будто набирала воздух, намереваясь спросить что-то сокровенное.
Собрав всю смелость, Таня выпалила в ухо Сашке:
– Сашка, а ты материшься?
– Больше не матерюсь, чем матерюсь. Если только момент обязывает.
– Ну да, я тоже.
– Скорее, не матерюсь.
– Я тоже, – кивала Таня.
Сбоку, из-за тополей в Сашку прилетел пустой коробок из-под спичек. «Бежим, бежим!» – раздалось оттуда же. Сашка отбросил коробок и пошел дальше. Таня сказала ему весело и гордо:
– А я знала, что ты вот такое что-то сможешь выкинуть.
Впереди убегали мальчишки. Сашка посмотрел в далекое небо и увидел дым заводских труб. Он томно вздохнул.
– Я хотя бы приподнялся, – вновь сказал он. – И кое-чему научился.
Мальчишки убегали.
Все разбежались и попрятались. Быть может, не такой реакции он ожидал. Таня шла следом и задавала вопросы. Сашка отвечал, мучительно размышляя о том, стоит ли показывать трюк родителям. И впервые путь домой показался ему очень долгим.