Люди уходят в одиночестве и время кончины определяется свыше. Я этим проникся, паники не было, и неспешно смаковал прожитое... В принципе у меня всё как положено – дом, дерево, сын. Если б не стало наказанием думать… Эгоизм – чувство здоровое, оно движет человека к успеху. Я так не думал о себе. Глядя на сына, я так думаю сейчас. Что с ним происходит?.. Сына я хочу уважать, мне это нужно.
Радуюсь его благополучию. Это хорошо, это надо. Но сам он каков?! Устремлённый через тернии к звёздам, или фрукт взращённый в навозе? Какой он в жизни, какой он с людьми? Перешагнёт или протянет в беде руку?
Не быть сволочью – моя цель и моё главное достижение в жизни, да и сына хотел видеть таким же... И вот откровение. Упал на лестнице, и на этом закончилась моя активная жизнь. Это был приговор.
Да и сам я тоже решил – хватит, пожил! Надо действовать, но не смог это действо довести до конца. А всего-то два шага сделать, и руку протянуть до коробочки с красным крестом. Не получилось, никчемностью стал. Лежу, унизительно милости жду.
А одиночество?!.. По телефону общение не оказалось простым. Кто-то не помнит себя, кто-то меня, а другой цепенеет: – Так ты живой?! – Лежим и удивляемся этому факту. Всему быть должен черёд – чакон природы! А нас волокут мучиться дальше, валяемся как заношенные валенки.
Шевелю мозгами, вспоминаю что было, что есть. Две сути разные. Одна ранит меня, а другой я улыбаюсь… Сын! Он тогда солнышком был... Слабенький, с думающими глазками, с очаровательной копёшкой кудрей. Любил, когда бородой щекотал ему пузко. Сам задирал майку и в блаженстве котёнком урчал. Мать кормила его, по головке гладила. А у меня своё предназначение – сын мужиком должен стать!
В голову ерунда лезла, мелочь, а помнится!.. Гуляем в парке. Мой одуванчик бежит среди людей и вдруг плашмя падает... Падение не было жёстким, и я выжидал. Малец должен подняться, побороть боль, испуг, успокоиться и шагать по земле дальше. А пока лежит, соображает, что с ним происходит.
Тут люди стали возмущаться: – Чей ребёнок? Родители где? – А родитель вот он, нашёлся. Подходит вальяжной походкой, подаёт сыну руку и побрели они далее осваивать мир, такой неожиданный, опасный порой.
В первом классе мы остались одни. Я работать стал к дому поближе. Достал книгу о вкусной и здоровой пище и редко заглядывал в рюмку. Складывался новый ритм жизни, свой ритуал.
Сына будил утром с подходом. Сонного брал на руки, шептал бравурности и нёс в туалет. Усаживал на унитаз и понуждал – псс. Это возмущало его до крайности, он брыкался и просыпался окончательно сам.
Ходил в школу опрятным, сытым, спокойным – беззаботность эту обеспечивал я. Учился стабильно, без эксцессов, домой приносил благоприятные отметки. Видя прилежание, я не подталкивал к высотам отличия. Зачем? Самому определять ему уровень, главное – интерес.
А дома свой был дневник, и за всё участие или неучастие он мои отметки получал... Посуду мыл без напоминаний, пылесосил полы. Вместе лепили пельмени, вместе готовились к праздникам. Рисовали домашнюю газету, украшали дом, а уж потом принимали гостей. А когда нас пытали: – Не скучно ли вам? – Сын лихо тарабанил: – Нам скучать некогда! – И это откровение мне было как бальзам на душу.
И лишь нездоровье мучило его. Но и мысли не было об интернате, где учат, кормят и лечат. Лечились мы сами, вместе переживали беду… Его тошнит, а я держу ему голову и рассказываю смешные истории, забалтываю боль. Удивительно, он отвлекался и даже улыбался.
Так вот и жили. Было то время трогательным, добрым. Вечером в постели обнявшись, разговоры – о его школе, о моей работе, о жизни вообще. И если сподобится: – Папа, ты хороший – это было мне как медаль. Но обольщаться не приходилось. Возникали соблазны, и однажды он соврал так лихо, что меня покоробило.
Прихожу с работы, чую запахи дыма. В чём дело? Сын рапортует – приходил Костя и зажигал спички… Вот так пришёл и зажёг?!.. Тут что-то нечисто… Нашёл Костю, и он поведал, что у нас сегодня не был вообще. Тогда я прошёл под свои окна и нашёл на земле палёные огнём сигареты.
Прижал уликами сына, и тут случилось истерика. Слёзная, навзрыд! – Накажи меня! Накажи! – Это было обнажённое осознание греха, и он не просил прощения, он требовал кару. Разве может быть наказание, если он уже себя наказал?! Взял его на руки, сидим в кресле и облегчаемся в четыре ручья. Мы снова были вместе.
Но в отрочестве проблемы стали серьёзней. Учиться стал хуже, брыклив, чуть что на дыбы. Я снисходительно терпел, занимался хозяйством. И полы мыл, и пельмени лепил, и в магазин ходил, и всё остальное тоже естественно сам. А меня он просто не видел, пустым местом я стал.
А уж как поступил в институт. Браво! Стал вообще деловым, сам себе голова. Уже не усадишь напротив, не задашь сакральный вопрос – кто ты, какой? Я не соответствовал ему.
Понимал его возраст, терпел, но не был я Макаренко! Да и Спок деликатным был в книжке, а в жизни брался за ремень. Вот и я… Не смог разрулить инцидент, жёлтая вода ударила в голову. Зажал его в ванной комнате, взял за грудки и прошипел: – Я тебя породил, я тебя и…!
Голос свыше вразумил. Стыдно было и думал – извиняться или нет? Я не стал, решил себя уважать. А сыну привыкать надо к субординации, жизнь не должна мёдом казаться. Не всё в руках божьих.
Соседка подстерегла у двери: – У тебя сын что-то там натворил. Приходил участковый из органов, интересовался вами. Сейчас в кутузке твой молодец, вроде как подшофе.
Ещё этого нам не хватало! Поехал в органы… Инспектор изложил суть. Сын с другом задержаны в кафе. Нетрезвыми были, препирались с полицией... Я подписал бумаги, и мне вывели красавцев. Притихшие, но как подшофе не казались. Сын не мог употреблять спиртное, а вот противление злу насилием – логично. Я ему верил! Понятно и то, что не всегда полиция совместна с презумпцией.
Сын получил для осмысления урок, и я не стал ковырять инцидент. Накормил и без реверансов отправил в постель. Спать! Тут опять соседка царапается в дверь: – На-ка. Ему в самый раз, – и суёт блюдце с солёным огурцом… Проводил гостью и сам прилёг наконец-то. Вдруг на пороге покаянный сын: – Спасибо, папа. – Это было по-мужски, мне понравилось, и удовлетворённый уснул.
Время летело. У сына семья образовалась, детки пошли, а я стал персоной нон грата. За что такая немилость? Кто б ещё мне это сказал. Даже для внуков я был дядькой с белой бородой. Чужой! Но дети невинны, мне виделись родителей уши.
С невесткой мельком знакомился. Пришла и спряталась в комнате сына. Помнится, как их кормил, как она с аппетитом поедала борщи. Была тогда корректная, вежлива, но… Время-время, что ты делаешь с людьми.
Лежать в неподвижности – каторга, уже пролежни пошли. А быть одному?! Человек – явление социальное, одиночество ему в наказанье. Вот и меня эта кара настигла.
Утром сын приедет, накормит и мчит на работу. На обед оставляет бананы, пряники, чай. Приедет вечером и опять домой торопится, где его ждут. О себе не охотник рассказывать. Нормально на работе, нормально дома, нормально в мире, нормально всё и везде… А как живу я? О чём я думаю? Что я хочу?.. Это ему интересно?! Видимо нет. А я малости хочу, чтоб обнял и сказал, как когда-то: – Папа, ты хороший. Мы гордимся тобой. – И ещё! Чтоб внуков привёл поглядеться, подержать их за руки... Мечты-мечты.
Господи, как мне хреново сейчас?! Брошенка! И я решился... Выбросился на пол, доползти хотел до окна, там концентрация, последний рывок и… свобода. Но на полу болевой шок парализовал волю, я погрузился во тьму.
Так и лежал, стиснув зубы у кроватных ножек, пока сын не приехал. Увидел, отчитал, поднял, погрузил на место, и не было моих сил от боли стонать. Продолжил всё то же самое, долёживать карму.
Ох, быстрей бы! Хорошо бы во сне, и чтоб рядом были все. Я поздороваюсь с сыном, с внуками, с невесткой тоже, и удовлетворённый незаметно уйду.