CVI. Голубятня под Греноблем
Старик Эжен поднялся на голубятню и увидел вернувшегося сизого голубя. Он отвязал записку от его лапы и с удивлением посмотрел на бумагу. Это была не та бумага, которую обычно использовал господин д’Эрбле. Эжен развернул записку, почерк тоже был чужой.
Тогда Эжен прочитал следующий текст:
«Убить обоих, все следы скрыть. Исполнителей убрать. К.»
«Это не дело! — подумал Эжен. — Кто-то из агентов монсеньора затеял свою игру и использует для этого голубиную почту монсеньора! Надо предупредить его об этом!»
Тогда Эжен взял из шкатулки небольшой клочок бумажки, такой, на каких обычно писал письма монсеньору, и написал на нём:
«Кто-то использует эту почту для своих целей. Это письмо прибыло с голубем из Парижа, прилагаю. Эжен»
Затем он взял другого голубя из клетки с надписью «Париж», примотал к его лапке обе записки, одну над другой, обмотал ниткой и завязал на несколько узлов, после чего выпустил голубя в окно.
Арамис после насыщенного дня пришел в апартаменты, предоставленные ему Филиппом в Лувре на время выполнения им дипломатической миссии.
«Итак, то, что я не довёл до конца, кто-то другой завершил более удачно. Кто же? Только д’Артаньян и никто другой! Такое под силу могло быть и Атосу, но нет, он не стал бы делать это ни ради себя, ни ради других. На такой риск мог пойти только д’Артаньян. Он задумал этот ещё тогда, когда Король держал нас обоих в Бастилии! Разумеется, этот он! Хитрый бестия! Что ж, это нам на руку! Что же он мне не сообщил? А как? Куда? Всё правильно. Он не знал, где и как меня найти. К тому же ему было не до меня, и сейчас ему не до меня. Теперь понятно, с каким делом его отправил Филипп. Он везёт Людовика в Пиньероль на место Филиппа».
Через несколько минут в комнату вошел Базен с подносом, на котором был разложен лёгкий ужин.
— Благодарю, Базен, я не голоден, — ответил Арамис. — Вели узнать, нет ли вестей по голубиной почте.
— Я уже справлялся, монсеньор, — ответил Базен. — вот эти две бумажки прибыли на одном голубе из Гренобля.
Арамис развернул обе бумажки, прочитал их, после чего откинулся на кресле, закрыл глаза и глубоко задумался.
«К. – это не король, разумеется! — думал Арамис. — Кардинал? Капитан? Кольбер? Это очень властный и жестокий человек. Кольбер – подходит. Кого же он велит убить? Конечно, д’Артаньяна, который везёт Людовика на остров Сен-Маргерит. И Гренобль как раз по дороге туда! Я должен предупредить д’Артаньяна!»
Арамис взял один из своих обычных листков, используемых для голубиной почты, и написал следующее:
«Эжен, благодарю! Того, кто придёт за письмом, задержать, предупредить от моего имени капитана д’Артаньяна об опасности для него и его узника, с которым мы были у Безмо».
После этого Арамис позвонил в колокольчик. Вошедшему Базену от сказал:
— Базен, это письмо срочно с голубем в Гренобль.
Когда кортеж из двух карет в сопровождении пятерых всадников прибыл к одинокой голубятне в пригороде Гренобля, лейтенант д’Аркур вывел из первой кареты связанную Оливию и сказал ей:
— Сударыня, у вас есть возможность попытаться представить нам доказательства вашей невиновности. Идёмте.
После этого он постучал в голубятню. Двери открыл старый Эжен.
— Сударь, есть ли у вас известия для этой дамы? — спросил д’Аркур.
— Вы утверждаете, что ожидаете письмо с голубиной почтой, господа? — спросил Эжен, пытаясь оценить ситуацию. — Скажите мне, от кого вы прибыли?
— Я прибыл по приказу Короля, — ответил д’Аркур. — Я произвожу следствие по делу этой дамы. Имеете ли вы сообщение для неё?
— У меня нет сообщений для этой дамы, сударь, — ответил Эжен.
— Он лжёт! — воскликнула Оливия. — Он лжёт, он получил сообщение, я в этом уверена!
— Сударь, если вы лжёте, вас привлекут к ответственности за измену Королю, — сказал д’Аркур. — Я представляю здесь комиссию, действующую от имени Короля и по распоряжению Короля.
— Вы, судя по форме, кажется мушкетёры Короля? — спросил Эжен. — Скажите, нет ли среди вас капитана д’Артаньяна? Для него у меня есть сообщение.
— Я здесь, приятель! — воскликнул д’Артаньян, выходя из второй кареты. — Какое у вас для меня сообщение и от кого?
— Господин д’Эрбле велел вам передать, что вам угрожает опасность, господин капитан, — ответил Эжен.
— Точно ли это – послание от господина д’Эрбле? — спросил д’Артаньян.
— Вот это послание, — ответил Эжен и передал ему записку.
Д’Артаньян прочитал письмо и спрятал его в карман.
— Сомнений нет! Это д’Эрбле! Он, действительно, предупреждает меня о той опасности, которая мне угрожала, но с которой я уже справился.
— Итак, мадам, доказательств вашей невиновности у нас нет! — сказал д’Аркур, обращаясь к Оливии.
— Прошу вас, д’Аркур, поступим дальше так, — продолжил д’Артаньян. — Направляю де Сигаля и де Трюффо отвезти эту семейную парочку на суд к Королю. Мы же продолжим нашу миссию до конца. Напишите Его Величеству отчет о том, что вы здесь видели и о моём решении.
— Слушаюсь, капитан! — ответил д’Аркур.
Когда процессия разделилась, карета с д’Артаньяном, Франсуа и Королем поехала в сопровождении троих всадников в направлении к южному побережью в сопровождении двух мушкетеров и лейтенанта, а карета с пленными супругами дю Трабюсон в сопровождении двух мушкетеров направилась в Париж, Эжен взял лист бумажки и написал на ней:
«Д’Артаньян предупрежден, едет на юг с четырьмя сопровождающими, двое пленных, мужчина и женщина, супруги де Трабюсон, под конвоем двух мушкетеров едут в Париж»
Это письмо он привязал к голубю из клетки с надписью «Париж».
CVII. Рауль
Вечером Атос встретился с Раулем в трактире Козочка, в котором они так часто встречались с д’Артаньяном.
— Сын мой, вы поговорили с герцогиней? — произнёс Атос, так, что в его голосе чувствовалось скорее утверждение, а не вопрос.
— Отец, я узнал слишком много, но гораздо меньше, чем хотел бы, — ответил Рауль.
— Герцогиня рассказала вам о… — сказал Атос, но перебил сам себя. — О чём же она вам рассказала?
— О себе и о вас, и обо мне, — ответил Рауль. — И о моём ошибочном представлении в той сфере, о которой мы с вами никогда не говорили.
— Всё так, мой сын, всё так, — согласился Атос. — Простите меня, что я не затрагивал в разговоре с вами столь важную для вас тему, которая для меня перестала быть важной так давно, что я уже и не помню, сколько лет прошло с тех пор.
— Отец, я понимаю вас, — согласился Рауль. — Герцогиня убедила меня, что я слишком наивен для того, чтобы делать поспешные выводы в этих вопросах. Я не должен осуждать Луизу, об этом я и сам знал, и никогда в моих мыслях не было и тени осуждения. Но герцогиня помогла мне взглянуть на это и другой стороны. Если раньше я принимал от мадемуазель де Лавальер любые действия, считая её идеалом и божественным созданием, теперь я принимаю её право на любые действия и чувства, признавая её человеческим существом.
— Это большой прогресс, сын мой! — согласился Атос. — Я благодарен герцогине за это разговор с вами.
— Это уже не столь важно, — продолжал Рауль. — Она помогла мне разобраться с самим собой, что намного важнее. Я, вероятно, должен ещё раз всё обдумать. В глубине моих чувств я ещё не освободился от той утраты, которую понёс, но умом я уже понимаю, что не утратил ничего, поскольку не обладал ничем из того, что считал своим.
— Сын мой, вы повзрослели за эти полдня больше, чем иной юноша может повзрослеть за три года! — отметил Атос. — Я слишком поздно осознал, сколь важна для молодого человека может быть такая наставница, какую вы встретили в лице герцогини.
— В лице моей матери, граф, — уточнил Рауль.
— Итак, вы всё знаете, — кивнул Атос. — Тем лучше. Я полагаю, вы ни в чем не упрекнули герцогиню?
— Я лишь вновь подтвердил ей своё почтение и своё восхищение, граф, — ответил Рауль.
— Так и надо, сын мой, так и надо, — согласился Атос. — Женщина, которая дала жизнь ребенку, уже дала ему достаточно. Многие женщины после этого приносят больше вреда своим детям, чем пользы. Поэтому если она дала жизнь и ушла, тогда этого вполне достаточно, если у этого ребёнка есть отец.
— Я никогда не чувствовал себя сиротой, граф! — согласился Рауль. — Вы были не только моим отцом, но и заменили мне мать. Если же герцогиня решилась признать меня в качестве сына, я благодарен ей за это, но я не жду от неё больше того, что она уже дала мне этим признанием и разговором с ней. Этого мне хватит на долгие годы.
— Что ж, Рауль, я вижу перед собой зрелого мужчину, и я полагаю, что теперь вы без вреда для себя можете возвратиться в Блуа, или же ехать туда, куда считаете нужным.
— Не вы ли, граф, говорили мне, что Блуа потеряно для нас навсегда? — спросил Рауль.
— Пока вы связывали Блуа с этой женщиной, в моих словах было полно смысла, — пояснил граф. — Если вы видите в нем лишь родной дом и дорогих вашему сердцу друзей, если места, по которым вы гуляли с этой девочкой, не будут разрывать ваше сердце, возвращение домой не окажет на вас губительного воздействия. Я бы хотел обнять нашего старого Гримо.
— Я также как и вы, граф, хотел бы его обнять, после чего позвольте мне отправиться в небольшую морскую поездку! — с жаром ответил Рауль.
— Вам так понравились наши пешие прогулки по горам? — улыбнулся Атос.
— На этот раз я хотел бы отправиться не в Шотландию, а в Англию, в Лондон, — ответил Рауль.
— Кто-то мне говорил о том, что мисс Мэри Грефтон весьма недурна, — ответил граф. — Езжайте, сын мой! С Богом!
— Я лишь хотел вновь побывать при дворе короля Карла II, — проговорил Рауль, покраснев.
— Похвально! — улыбнулся Атос.
— Отец! Я не могу лгать вам! — воскликнул Рауль. — Я, действительно, хочу повидаться с мисс Мэри Грефтон.
— В добрый час, сын мой! — ответил Атос и крепко обнял своего сына.
CVIII. Генерал ордена
Арамис попросил Базена подождать, пока он читает письмо от старого Эжена из Гренобля, поскольку, быть может, потребуется ответ. Прочитав письмо, прелат поднял глаза на Базена и сказал:
— Друг мой, вы помните Дюпона? Пригласите его ко мне.
Базен поклонился и вышел.
Через час Базен доложил, что господин Дюпон ожидает в приемной монсеньора.
— Пусть войдёт, — кивнул Арамис.
— Я счастлив видеть вас в Париже, монсеньор! — сказал с поклоном Дюпон.
— Взаимно, Дюпон, — ответил Арамис с мягкой улыбкой. — Запомните фамилию де Трабюсон. Супруги, Дидье и Оливия.
— Дидье дю Трабюсон и Оливия дю Трабюсон, монсеньор. Я запомнил, — кивнул Дюпон.
— Я хочу знать о каждом их шаге за последний месяц, — сказал Арамис. — Моя голубиная почта и мои агенты в вашем распоряжении. Мне нужен полный отчет в письменном виде через сутки.
— Да, монсеньор, — ответил Дюпон с низким поклоном.
Когда Дюпон ушёл, Арамис позвонил в колокольчик, зашедшему Базену он сказал:
— Базен, любезный, приготовь мой герцогский костюм. Я еду к Кольберу.
Менее чем через час господин Кольбер, всё ещё находящийся под домашним арестом, с изумлением принял у себя Арамиса. Когда секретарь доложил ему, что его желает видеть герцог д’Аламеда, испанский посол, он велел пригласить его в кабинет, но увидев знакомого ему ваннского епископа, был растерян настолько, что чуть было не выказал своего удивления вслух.
— Чем могу служить господину послу Испании? — спросил он, едва сдерживая свои чувства. — В настоящий момент я несколько стеснён в своих перемещениях и не смог бы вам нанести ответный визит, однако, располагайтесь и чувствуйте себя как дома.
— Благодарю, господин Кольбер, — холодно ответил Арамис. — Во Франции я почти везде чувствую себя как дома, за исключением тех мест, в которых отвратительная кухня и плохое вино.
— Как я смог заметить, ничто не может удержать господина герцога в тех местах, где ему не нравится кухня, — попытался съехидничать Кольбер, намекая на Бастилию.
— Вы совершенно правы, господин Кольбер! — ответил Арамис совершенно бесстрастно. — В мои преклонные годы я ем очень мало, но этот тем более задаёт высокие требования к качеству еды. И если меня намереваются кормить лишь хлебом и водой, или вовсе не кормить, то подобные места не для меня. Но я пришёл к вам не ради гастрономических дискуссий.
— Я внимательнейшим образом вас слушаю, господин герцог, — ответил Кольбер.
— Я хочу поговорить об одной семейной паре, господин Кольбер, — ответил Арамис. — Фамилия их – дю Трабюсон.
— Впервые слышу эту фамилию, господин герцог, — ответил Кольбер.
— По-видимому, вы подписываете патент капитана королевских гвардейцев, не читая, господин Кольбер? — спросил Арамис.
— Два или три раза, вероятно, со мной такое случалось, когда я лишь мельком прочитал фамилию и она не осталась в моей голове, — согласился Кольбер.
— Даже в том случае, когда весь патент полностью заполнен вашей рукой, — кивнул Арамис. — Что ж, такая избирательная память вполне может быть у государственного деятеля.
— Что же вам нужно в отношении этого, как вы сказали?.. — и Кольбер попытался сделать вид, что не может вспомнить фамилию человека, о котором идёт речь.
— Капитан дю Трабюсон, согласно вашему патенту, а также его супруга мадам Оливия дю Трабюсон, — ответил Арамис. — Эти господа попытались организовать нападение на капитана королевских мушкетёров, выполняющего приказ Короля.
— Какие негодяи! — воскликнул Кольбер. — Ваши сведения достоверны, господин герцог?
— Чрезвычайно достоверны, господин Кольбер! — ответил Арамис. — Впрочем, скоро я получу более подробный отчет обо всех преступлениях этой парочки, а также о том, чей приказ они выполняли.
— Бог мой! Кто же мог бы отдать им такой приказ! — возмутился Кольбер и всплеснул руками. — Они, должно быть, сошли с ума, если решились на такое злодеяние!
— Полагаю, что вы правы, господин Кольбер, — согласился Арамис. — Эти сумасшедшие нанесли серьёзный ущерб делу Короля.
— Неужели господин капитан погиб? — воскликнул Кольбер, тщетно пытаясь изобразить ужас.
— Я не исключаю того, что кто-то из тех, кто подвергся нападению, серьёзно пострадал, — ответил Арамис. — Но злодеяние не перестаёт быть злодеянием даже и в том случае, если ущерб от него удалось минимизировать.
— Совершенно с вами согласен, господин герцог, — ответил Кольбер. — Что же вы хотите от меня?
— Я хочу получить этих людей для того, чтобы наказать их за покушение на жизнь моего друга, господина капитана королевских мушкетёров, а также за попытку воспрепятствовать выполнению приказа Короля, — жестким тоном ответил Арамис.
— Для чего вам это нужно? — спросил Кольбер. — Вы хотите учинить им допрос, чтобы они, быть может, оболгали невинного человека, указав на него как на сообщника, или, не дай Бог, на руководителя этой акции?
— Совсем наоборот, господин Кольбер, я желаю заткнуть их рты раз и навсегда и исключить возможность повторения подобной дерзости, — ответил Арамис.
— Но ведь я ничего не решаю! — воскликнул Кольбер. — Я сам нахожусь под домашним арестом!
— Эта временная мера скоро закончится, уверяю вас, господин Кольбер, — улыбнулся Арамис. — Между тем, мне нужна лишь подпись на приказе о том, чтобы с этими преступниками поступили так, как я считаю нужным.
— На приказе? — удивился Кольбер. — От чьего имени написан этот приказ?
— От вашего, разумеется, — ответил Арамис. — Хотите, чтобы я его зачитал, или мы с вами обсудим, каким способом мы заставим этих негодяев признаться в том, кто были их сообщники или даже, возможно, вдохновители?
— Ничего не хочу знать и ничего не хочу слышать об этих преступниках! — воскликнул Кольбер. — Если вы уже расследовали это дело, я не хочу иметь к нему никакого отношения! Его Величество чётко указал мне, что я должен заниматься только финансами.
— Итак, вы не подпишете ваш приказ? — спросил Арамис.
— Я не знаю причин, по которым вы считаете себя вправе вести это расследование, и поэтому не могу с вами вести диалог на эту тему, — ответил Кольбер.
— Я вернусь через час, господин Кольбер, — ответил Арамис. — Я пойду к Королю и подпишу у него соответствующие полномочия.
— Я верю вам, что вы можете это сделать, господин герцог, — ответил Кольбер. — Не надо никуда ходить. Вы обещаете, что не будете добиваться от этих негодяев, чтобы они оклеветали ни в чем не причастных к их преступлениям людей?
— Это не входит в мои намерения, поэтому вы можете быть спокойны на этот счёт, — холодно ответил Арамис. — Я достаточно осведомлён о мотивах действия этих людей, и всё же я считаю нежелательными те расследования, которых вы опасаетесь.
— Давайте вашу бумагу, — отрывисто сказал Кольбер.
Получив документ, Кольбер хотел было подписать его не глядя, но рассудил, что столь красивый жест опасен, поскольку в бумаге может содержаться совсем иное.
Он прочитал документ, который гласил:
«Предъявитель сего документа герцог д’Аламеда волен забрать супругов Дидье и Оливию дю Трабюсон для наказания за совершенные ими злодеяния против Короля и его солдат»
Убедившись, что больше к этому документу нельзя ничего приписать, поскольку на пустых местах стояли вензеля, решительно подписал документ и вернул его Арамису.
— Это всё, господин герцог? — спросил Кольбер.
— У меня осталось кое-какое имущество во Франции, движимое и недвижимое. В настоящий момент оно находится под арестом, — ответил Арамис.
— Процедура снятия ареста достаточно длительная, — ответил Кольбер.
— А я никуда и не спешу, — продолжал Арамис. — Я прошу вас переоформить его на сына Анны Женевьевы де Бурбон-Конде герцогини де Лонгвиль, именуемого Шарль-Парис.
— Обещаю вам это, господин герцог, — ответил Кольбер.
— В таком случае обещаю вам, господин Кольбер, что ваш домашний арест скоро закончится, и вы вернётесь к исполнению ваших обязанностей министра, — ответил Арамис. — Только не забудьте о своём обещании, прошу вас.
— У меня отличная память, господин герцог, я не забуду, — ответил Кольбер.
— Отличная память? — переспросил Арамис. — По-видимому, вы, действительно, не встречали ранее фамилию дю Трабюсона.
— Никогда в жизни, поверьте мне, — ответил Кольбер. — Иначе бы я помнил.
— Верю вам, господин Кольбер, — усмехнулся Арамис. — Так не перепутайте же!
— Я запомнил, — ответил Кольбер. — Шарль-Парис, младший сын Анны Жаневьевы де Бурбон-Конде, герцогини де Лонгвиль.
— Всего хорошего, господин Кольбер, — ответил Арамис, после чего сдержанно поклонился и покинул кабинет Кольбера.