К

Русская правда
 Часть 3

Сегодня Валентин Игоревич Копытов встал чуть позже обычного, где-то в семь с четвертью утра. Воскресенье. Жена ещё вчера уехала на загородную дачу, а приходящая прислуга появится только в понедельник. Вчера он разговаривал по телефону с сыном и дочкой. Оба учились в лицее в элитном пригороде Лондона. Стоимость обучения кусалась, но оно стоило того: дочь и сын господина Копытова общались с подростковыми сливками такого любимого русскими скоробогачами туманного Альбиона.
Валентин Копытов освежился в душе и принялся завтракать. После завтрака он решил полистать свой дневник. Хозяин дорогого таун-хауза любил заниматься этим в минуты особенного расположения своего духа. А расположиться ему было от чего: вчера покончил жизнь самоубийством этот сучий альтруист, Константин Ладыгин. А перед тем как покончить с собой, задушил свою жену и укокал трех сотрудников господина Копытова.
«Что ж, я давно хотел провести ротацию кадров», - благодушно подумал Валентин Игоревич и раскрыл дневник, общую тетрадь ещё советского образца, аккуратно завёрнутую поверх добротного кожзаменителя в глянцевитую обложку. В общем, господин Копытов не считал себя злыднем или каким-то отрицательным героем современной российской действительности, нет, он просто был педантичным бизнесменом, каковой бизнесмен на этапе первоначального накопления капитала должен действовать согласно обстановке. А обстановка в условиях вышеупомянутого накопления вышеупомянутого капитала диктовала действовать именно так, как действовал Валентин Игоревич, - честно и принципиально. То есть, так честно и принципиально, чтобы ни на йоту не навредить поставленной высокой цели накопления известного чего и известно какого. Точнее и как мы уже говорили – первоначального капитала. А так как речь идёт о русском человеке с самой широкой в мире русской душой, то понятие «первоначальный капитал» может не укладываться в общепринятые мировые стандарты. Но вполне может претендовать на самые смелые предположения вплоть до бесконечности. И как можно обвинять такого человека как слегка описанный нами господин в принадлежности к обычным злыдням или просто отрицательным героям? Да никак. Но нужно считать подобного человека просто методичным исполнителем таких действий, какие могут привести его к намеченной цели. А что может быть благородней в нашем цивилизованном мире, чем следовать логике достижения самой престижной цели в данном мире, такой, как построение личного благосостояния?
Короче горя.
Читатель, которого покоробили причины хорошего настроения господина Копытова, неправ. Потому что Валентин Игоревич не испытывал никакого злорадства от гибели людей, вставших на его пути к процветанию, а лишь чувствовал моральное удовлетворение трудолюбивого жнеца, удалившего со своего поля ещё два сорняка. Хотя, если честно, то Константин Ладыгин и его жена стояли на вышеупомянутом пути господина Копытова чисто символически. Так, лишь падали незначительной тенью на данный путь. И как сорняки они не представляли для общего поля рачительного жнеца даже однопроцентной угрозы. Но они – Костя Ладыгин как главный субъект своеобразной диверсии, и его жена как самый близкий родственник и косвенный диверсант, - создавали угрозу прецедента. А любой прецедент имеет свойство создавать подобное, от чего может нарушиться весь отлаженный процесс любого бизнеса, в условном теле коего обнаружился условный симптом в виде данного прецедента.
- Так, страница первая, - промурлыкал Валентин Игоревич в то время, пока мы его оправдывали перед читателем. Впрочем, сам герой данной истории ни в каких оправданиях не нуждался. Но, отслоив от общей массы страниц начальную, замер в благоговейном экстазе переживания тех времен и тех фактов, из которых складывалась история жизни одного из типичных представителей нового российского высшего общества.
На первой странице значилась краткая аббревиатура, сделанная большими печатными буквами «ЖН». Аббревиатура была заключена в волнистую рамку, а свободное место рядом с ней заняли приличествующие случаи стихи или стихотворные отрывки. Какие-то стихи Валентин Игоревич написал сам, какие-то – позаимствовал у отечественных и зарубежных классиков. Большое место занимали аккуратно вклеенные газетные вырезки. И никто, даже самые близкие Валентину Игоревичу люди, не знали о такой его сентиментальности, а дневник хранился в сейфе исключительно индивидуального пользования с аварийным запасом денег в разных твёрдых валютах и прочими предметами с документами чрезвычайно деликатного свойства. Надо сказать, герой нашей очередной истории имел отменную память, поэтому он легко перевел аббревиатуру как «жизнь началась», с удовольствием перечёл стишок собственного изготовления, типа, «грядёт пора, когда по слабым пройдёт железною пятой, всяк равнодушный к трупам хладным, и воцарится над толпой» и расслабленно откинулся в кресле…
Август 1991 года.
В конце летней сессии Валя вступил в ряды новомодной тогда партии «Демократическая Россия» (48) . С ним его верный друг Ваха Ирзаев. Ваха был родом из Грозного, но уже в конце 80-х его родители купили дом в их подмосковном Дубровине, затем Ваха поступил в лесотехнический институт и они с Валей крепко подружились. Юному чеченцу, сыну товароведа с незаконченным высшим образованием и домашней хозяйки, импонировало тесное общение с выходцем из интеллигентной семьи, который, к тому же, схватывал на лету все учебные материалы и подтягивал туговатого Ваху. Зато Ваха мог постоять за них обоих в любой уличной потасовке, устраиваемыми местными несовершеннолетними качками. А ещё Ваха был знаком с самим Хасбулатовым (49) , который набирал обороты в тогдашней политической неразберихе.
Июль-август студентам предстояло отработать практику в разных лесных хозяйствах Подмосковья. Так уж получилось, что Ваху и Валю направили в разные хозяйства, поэтому, когда Ваха позвонил Вале, они не виделись недели две. Было утро 18 августа.
«Привет! – услышал Валентин голос приятеля в трубке. – Как сам?»
 «Чё так рано?» - недовольно пробурчал студент лестеха.
«Собирайся, я сейчас за тобой заскочу», - проигнорировав вопрос, ответил Ваха.
«Вот, блин, даже в воскресенье поспать не дают!» - заныл Валентин.
«Можно подумать, ты в своём хозяйстве от зари до зари пашешь!» - съязвил Ваха.
«Так что случилось?» - спросил Валентин и, удерживая трубку левой рукой, правой стал натягивать на себя брюки.
«Мухой! – приказал Ваха. – Потом всё расскажу!»
Потом, когда они ехали на электричке, Ваха поведал Валентину такое, что у того всё упало и захотелось обратно в тёплую постель. Оказывается, Ваха узнал от своего земляка Хасбулатова о готовящемся в Москве путче. И предложил своему дружку-студенту, ни много – ни мало, поучаствовать в событиях.
«Ты чё, с дуба рухнул?» - трясущимися губами выдавил из себя вопрос Валентин и почувствовал ватный дискомфорт во всём остальном теле.
«Сам дурак, - огрызнулся Ваха, - когда мир рушится, нужно искать такое место, которое не завалит обломками!»
 «И где это место?» - не переставая дрожать, задал очередной вопрос Валя.
Да. В те поры он был трусоват, поэтому как вцепился в своё время в отчаянного кавказца, так и держался за него… до поры, до времени.
«Возле Белого дома, среди его защитников», - веско заявил Ваха.
«А нельзя ли поподробней?» - совсем уже расхныкался Валентин. Подробней оказалось ещё ужасней. Оказывается, Ваха – не без помощи своего высокопоставленного земляка – пронюхал о таких вещах, о каких простому смертному знать не полагалось. Другими словами: страна действительно должна была реально рухнуть. Но когда? Через год, два или все пять? И если молодёжь могла подождать, чтобы потом побегать по руинам и вволю помародёрствовать, то некоторым высшим чинам кому за пятьдесят сильно не терпелось. Вот они подсуетились и затеяли такую хитрую возню. Для этого они задействовали связи с прогнившим к тому времени КГБ, некоторыми военачальниками и – понеслось. Как всё случилось на самом деле, знают только избранные из ЦРУ, но, в общем и целом всё было так. Сначала, якобы, старые ревностные пердуны из ЦК КПСС решили спасать страну. А так как они были старыми и неповоротливыми, с заросшими всяким склерозом мозгами, то спасение у них получилось корявое. Стали, в общем, подгонять войска с танками в столицу, а тогдашней оппозиции этого и подавай. К тому же главари оппозиции, будущие миллиардеры, заведомо знали, что крупные войсковые чины Грачёв и Лебедь (50)  будут за них. Да и прочие войска никакого вреда защитникам Белого дома не причинят. Так, разве что переедут танком одного-двух особенно безмозглых молодчиков из числа тех, кого главари защитников известно чего заранее записали в расходный материал.
Короче говоря.
Знать-то они знали, но отчаянно трусили. Особенно такие орлы-соколы, как Чубайс, Полторанин и сам Ельцин (51) . Потому что сами долгонько тусовались среди своих соратников, высокопоставленных большевиков, промеж которых имелись всякие генерал-лейтенанты и даже маршалы Советского Союза. Неплохие, в общем, ребята, и в своё время, когда надо было сражаться за Родину, они за неё сражались. Потому что в виде альтернативы они могли просто встать у расстрельной стенки. Но в теперешние времена, когда о стенке давно позабыли, эти бывшие бесстрашные парни могли сдать любого своего подельника легко как стеклотару лишь при одном намёке о возможной потере их личных дивидендов в случае тупого следования данным – перед вышеупомянутыми подельниками – обязательствам. Вот они и трусили. А Ельцин, который к тому времени из одного запоя плавно перешёл в другой, вообще ни хрена толком не понимал, кого и как сильно следует бояться. Поэтому, почти обделываясь от страха на ходу, он загодя позвонил в посольство США и уже собрался туда линять, но самый бравый из его соратников Руцкой (52)  таки доволок будущего первого президента России до импровизированной баррикады и заставил толкнуть его речь.
Вахе и Валентину повезло. Они как раз успели к этому «историческому» моменту, когда изрядно поддатый любимец разношёрстной толпы и прочих сомнительных личностей довывал свою речь. Окружающие его ближайшие сторонники бурно аплодировали, какие-то молодчики с вороватыми повадками сновали чуть поодаль, Чубайс держался за трёхцветный российский флаг, а Ваха кому-то жестикулировал.
«Это он своему земляку», - догадался Валентин и различил среди приспешников записного лицемера лицо очень симпатичного – в отличие от остальных приспешников – человека средних лет.
«Руслан Имранович!» - вопил тем временем Ваха и вовсю семафорил руками.
Симпатичный, лишь отдалённо смахивающий на так называемое лицо кавказской национальности, что-то пошептал на ухо какому-то мужику с повадками интеллигентного бандита, тот протолкался среди вороватых молодчиков и приглашающим жестом поманил приятелей на импровизированную баррикаду. Ельцин в это время освежался какой-то мутной жидкостью прямо из горлышка, его прикрывал Коржаков (53) . Тот, который был похож на интеллигентного бандита, в свою очередь что-то пошептал на ухо будущему президенту. Тот пьяно раззявился и снова взвыл:
«Вот, и молодёжь меня не бросает, потому что знает: только я могу дать им новое светлое будущее!»
Ваха подцепил под руку Валентина, и они на долю секунды прилепились к «народному» кумиру той мутной поры. Валентин зорко засёк в небольшой толпе папарацци характерную вспышку и глянул на Ваху. Ваха понимающе мигнул. А будущий президент, обдав окружающих жутким перегаром, продолжил издавать характерные для него звуки, больше похожие на рыдания дебёлой бабы, нежели на мужскую речь:
«Да, я могу дать и первым делом, когда уничтожу гниду старого режима, издам указ о значительном улучшении и народного образования, и высшей школы, а наши дети с юношами и девушками смогут учиться за казённый счёт даже в таких престижных зарубежных вузах как Кембридж, Сорбонна и, этот, как его, Сенфорд! (54) »
 «Стэнфорд», - подсказал земляк Вахи, но Ельцин и бровью не повел.
«Ну и здоров, скотина, жрать, - услышал в это время Валентин, - уж третий день не просыхает и ни разу с катушек не слетел…»
Говорил какой-то рыжий мужик другому, чернявому, с донельзя неприятной физиономией (55) .
«Ну, так…» - начал чернявый, но Ельцин снова принялся горлопанить:
«А за это вы, моя преданная молодёжь, должны погибнуть, но не дать оголтелым коммунякам взять меня живым… или мёртвым…»
Сказав «мёртвым», здоровый мужик с бабьим голосом заметно скуксился, и от него даже потянуло – помимо перегара – явным дерьмецом. Наверно – пукнул.
«И погибнем!» - заорал Ваха и одновременно сморщился. Он схватил Валентина за руку, и они спрыгнули с баррикады на асфальт Краснопресненской набережной.
«Ты куда? – уперся Валентин, не давая тащить себя Вахе туда, куда ему вздумается. – Лично я за этот мешок говна погибать не собираюсь».
«Я тоже, - успокоил его Ваха, - быстренько линяем из Москвы, мы своё дело сделали…»
Смываясь с места интересных событий, Ваха подскочил к примеченному им с баррикады папарацци и с ходу, не говоря худых слов, треснул его кулаком под дыхало. Другой рукой Ваха приобнял сникшего желтого журналюгу за шею и ловко освободил его от фотоаппарата. И спустя минуту приятели лёгким аллюром драпали в сторону трёх вокзалов, пока другие молодые люди строили завал на Горбатом мосту и готовились погибнуть, но не сдаться. Впрочем, дураков на Святой Руси всегда водилось с избытком. Но погибли только трое…

Валентин Игоревич с приятным томлением «пролистал» памятные события, ставшие толчком к его будущим славным делам и его карьере, как официальной, так теневой. Затем он перевернул пару страничек – на каждой также имелись и стишки, и вырезки, и кратенькие аббревиатуры, – и остановил свой взор на больших буквах «К» и «Т». Означали эти буква ни много – ни мало «кровавый трамплин». Ну, да, господин Копытов не чурался и пафосного драматизма. Что, вместе с его глубоко законспирированной тягой к сентиментальной графомании, создавало некую уродливую конфигурацию на общем «теле» его личных морально-этических норм. Однако стихи у него получались вполне благозвучные. Особенно на фоне пушкинских вроде «паситесь мирные народы, вас не разбудит чести клич, к чему стадам дары свободы, их должно резать или стричь, в наследство вам из роды в роды ярмо с гремушками, да бич». Нет, против классика не попрёшь, но приятно рядом с его желчной отповедью написать свою изящную (так казалось её автору) элегию. Типа «прощай спокойная житуха, и безмятежный моря штиль, пусть позабудется непруха, а вся апатия – в утиль!»
В общем, сентябрь 93-го. Они с Вахой получили по диплому и «устроились» на работу в местной районной администрации. Да и как не устроиться, если они оба, уже после известных августовских событий, вовсю шустрили в районном демократическом движении, помогали выбирать мэра и даже ходили у него в друзьях. А как иначе? Ведь они с Вахой имели на руках неопровержимое свидетельство преданности новым веяниям в виде их с приятелем фотографии на «фоне» главных героев последней современности. Вот так и получилось, что, едва выпорхнув из своей Альма-матер, молодые специалисты заняли по нехилой должности в районной мэрии. Ваха, как лидер их тандема, стал начальником отдела городского землепользования, а Валька встал на место кадастрового инженера. И понеслось! Деньги, то есть, сами пошли им в руки, но, главное дело, их надо было вовремя обналичивать на реальную валюту, потому что своя отечественная стремительно обесценивалась. Валька для удобства перевода денег в более благонадёжные – в финансовом плане – края, замутил свой банк, а Ваха, который помог с банком и сам им пользовался, открыл частное бюро ритуальных услуг и приватизировал местное муниципальное кладбище. Вернее, криминализировал, потому что до приватизации кладбищ в те поры ещё не додумались. А криминал состоял в следующем: Ваха поставил директором кладбища своего человека и установил на специфической территории свои правила. Как-то: клиент мог без проволочек попасть на кладбище только после «обработки» в Вахином бюро, в противном случае родственников клиента ожидала бюрократическая волокита в так называемом муниципальном отделе потребительского рынка и услуг, где начальником сидел в доску свой человек Вахи. Поэтому, дабы не мариновать усопшего в течение недели (или больше), оформляя «документы» и добывая «справки», родственники покойника, отоварившись за небольшое вознаграждение наколкой от заведующего вышеупомянутым отделом, отправлялись прямики в известное бюро и там быстро, но дорого, препровождали клиента на место его последнего предназначения. Но и там приходилось следовать установленным рачительным Вахой правилам. Во-первых, могилу копали только Вахины гробокопатели, во-вторых, заказывать памятник и прочие «аксессуары» можно было только в Вахиной мастерской. В противном случае применялся обычный бандитский наезд, и жаловаться на такие безобразия в местные органы правопорядка считалось смешным и бесполезным. Потому что и там сидели Вахины люди. За, разумеется, соответствующее вознаграждение.
Дела их с Вахой, в общем, процветали. Но Валентин Игоревич очень быстро понял, что в плане накопления стартового капитала Ваха обгоняет своего приятеля раза в два, а то и в два с четвертью, раза быстрее. И Валентина Игоревича стал точить червь зависти и жадности. А может, это были два разных червяка, но важно ли? А если учесть, что свои деньги Валентин Игоревич зарабатывал труднее, чем его подельник, то черви начинали грызть небезгрешную душу начальника кадастровой инспекции ещё хуже. Всё верно: в Вахином отделе городского землепользования теперь имелась целая кадастровая инспекция, и Валентин руководил тремя молодыми и совершенно благонадёжными кадастровыми инженерами. И если раньше он в одиночку проворачивал махинации с умышленной переоценкой кадастровой стоимости того или иного объекта (или, если того требовала ситуация, его значительной недооценкой), то теперь этим занимались его верные подчинённые. И делали это за сравнительно скромные «премиальные». И всё! Потому что банк не приносил никакой прибыли, одни накладные расходы! А Ваха богател не по дням, а по часам. И кому как не Валентину это было известно, поскольку все твердые Вахины деньги шли в разные малые европейские страны через банк Валентина.
В общем, маялся так Валентин, маялся, и решил отправить друга своего в лучший мир, где тому было заранее отмолено и специальное место в мусульманском рае, и качество гурий, положенных для ублажения такого праведника, как Ваха. А то, мало, ему в земной жизни приходилось лечиться и от триппера, и от мандавошек, не хватало, чтобы ему ещё и в благословенном Джаннате подсунули гурию хоть и смазливую, но с каким-нибудь венерическим заболеванием.
А перед тем, как отправить, Валентин очень тщательно подготовился. Он досконально изучил медицинский раздел «отравление фальсифицированными алкогольными напитками», затем провентилировал несколько тем по судебно-медицинской экспертизе, потом подготовился к замене Вахиных кадров на своих людишек  и приступил к операции. Пригласил, то есть, Ваху, к себе домой и угостил якобы палёным виски. Сам Валентин Игоревич пил только французский коньяк и об этом знала всякая собака. А Ваха в те поры пристрастился к виски и об этом тоже знали все.
Короче говоря.
Встречались с глазу на глаз, поскольку Валентин анонсировал встречу как сугубо деловую. В общем, выпили и Ваха приказал долго жить. Валентин, якобы убитый горем, тотчас вызвал милицию. И всё. А что? Ведь какой смертный, пусть ты и важная шишка, но не из самого верхнего сословия, гарантирован в современной России от отравления спиртосодержащим фальсификатом?
Затем, когда Валентин занимал Вахины «пажити», а также менял его людей на своих, пришлось убрать ещё трёх человечков, но и они обошлись Валентину Игоревичу малой кровью. Вернее, сравнительно малыми затратами. И Валентин Игоревич стал богатеть настолько больше и настолько быстрее, как это следовало логике накопления ресурсов одним лицом вместо двух.
«Вот именно, логике», - благодушно подумал новый русский хозяин новой русской жизни, но в условиях отдельно взятого района. Он меланхолически пролистал оставшиеся страницы – треть дневника ещё оставалась чистой – и перед его мысленным взором промелькнули события, нашедшие отражение в его заветной тетрадке в виде аббревиатур и стихотворных отрывков. Следующий этап его жизни ознаменовался покупкой в Ницце небольшого, всего за 12 миллионов евро, особняка на скромном, всего 6 соток, участке дорогущей французской земли. Содержание особняка обходилось в 70 тысяч евро ежегодно, поэтому отдыхать Валентину Игоревичу не приходилось. А уж бывать на европейском средиземноморье больше двух раз в год и не мечталось. И он продолжал пахать как вол, и так, копеечка к копеечке, рублик к рублю, соорудил свои первые 100 миллионов евро. Этот день Валентин Игоревич отметил в своём дневнике записью в виде «ВЯИММ», что означало: вот я и мультимиллионер! До этого он женился, у него появились дети, но такие житейские пустяки не касались сокровенных страниц его потаённой тетради. Зато день вступления в звание мультимиллионера Валентин Игоревич обставил стихами. Первым справа и сверху аббревиатуры Валентин Игоревич поместил четверостишие Хераскова:
«Внемлите, нищи и убоги,
Что музы мыслят и поют:
Сребро и пышные чертоги
 Спокойства сердцу не дают».
Рядом новый русский скоробогач фривольным почерком большими буквами приписал «Ха-ха!», а следом поместил своё четверостишие:
«Как был мудак собой Херасков,
Масон, боярин и валах.
Судить хреново о богатствах
 Легко коль сам ты при деньгах».
Валентин Игоревич, перечитывая собственные стихотворные «шедевры», становился добрее и чище. А ещё ему хотелось действовать. Он быстро перестилал свой дневник, мельком вспомнил о том, каких трудов ему стоило наладить все свои дела так, чтобы и денежный поток не иссякал, и комар носа не поточил, встал с кресла, убрал дневник в сейф и стал готовиться к очередному делу. Дело это образовалось недавно, сразу после того, как он узнал, что Константин Ладыгин покончил с собой, а заодно зачистил мастеров из кладбищенской мастерской. Вот если бы этот долбанный альтруист прибрал бы ещё и…
«Да, всё само собой не делается, поэтому кое-что надо доделывать самому», - подумал Валентин Игоревич и вышел из своего таун-хауса. Он миновал домик охраны и подошёл к своему служебному «ауди». Служебная машина стояла на внешней парковке. Личная тачка, внедорожник типа «гелендваген», находилась в подземном гараже. Официальные дела Валентин Игоревич производил на служебной тачке, а вот отдохнуть, типа, на природе, любил на внедорожнике. У него, кстати, числился в штате личный водитель с окладом 80 тысяч рублей в месяц. Но Валентин Игоревич никогда не видел этого водителя, потому что тот относился к разряду так называемых мёртвых душ, а сам российский чиновник новейшей формации, будучи очень экономным стяжателем, возил себя на служебной тачке сам. И сам же, разумеется, получал зарплату своего водителя. А также причитающиеся премиальные и оплату сверхурочных, праздничных и прочих поощрительных денежных компенсаций в таких суммах, какие простому российскому водителю и не снились.
На служебной тачке Валентин Игоревич прокатился к вещевому супермаркету и купил там просторный длиннополый плащ белёсого цвета с капюшоном, а также солнцезащитные очки на пол-лица. Затем он поехал к кафе «Абориген», поставил машину на платную парковку в недоступной для просмотра видеокамерами зоне, за фургоном владельца кафе, вошёл в кафе, выпил отвратного кофе якобы «американо» с пончиком и зашёл в сортир. В сортире Валентин Игоревич облачился в обновку и вызвал такси. И только потом поехал в известное всем желающим место, где, напялив на голову капюшон и надев солнцезащитные очки, отоварился у дилера одноразовым шприцем и концентрированным раствором – на пять разовых порций – героина. Хотя именно в этом месте никто ни от кого не прятался. Потому что дилер работал на одного из боссов подмосковной наркомафии, который не боялся ни ФСБ, ни полиции. В общем, отстёгивал и тем, и этим. Больше того: являлся помощником одного из депутатов думы Московской области. Поэтому его дилеры стояли в надёжных местах, где не было видеонаблюдения, а местные полицейские так даже обеспечивали своеобразный порядок. Всякая шваль, в общем, вокруг таких дилеров, не ошивалась, но ходили всё люди денежные и степенные. И акт купли-продажи наркотических средств происходил без лишней волокиты, необходимой в случае скрытности или опасений попасться с поличным. Подходишь, в общем, к новенькому «нисану» типа фургон, стучишь в окошко водителя, окошко опускается, клиент просовывает «рецепт», водитель читает его, в устной форме сообщает сумму к оплате и кивает на заднюю дверь. Клиент готовит деньги, идёт к двери, она распахивается, клиент отдаёт деньги пассажиру «нисана», а тот отоваривает клиента необходимым (56) .
Получая аккуратный пакетик в обмен на внушительную сумму денег, Валентин Игоревич услышал бесцветный голос пассажира:
«Пять доз в одном флаконе, не забудьте разделить».
«Спасибо», - корректно поблагодарил Валентин Игоревич и отвалил. Он сел рядом с водителем такси и велел везти себя на улицу Сосновую, дом 61. Там он рассчитался с частным извозчиком и пешком прогулялся до кафе «Абориген», где снова выпил кофе, посетил сортир, избавился от плаща с очками и вышел на платную стоянку. Там он машинально огляделся, сел в свою тачку и поехал на южную окраину Дубровина, где планировали вырубку уцелевшего лесного массива (раньше небольшой городок был окружён лиственными и хвойными лесами), а на месте вырубки построить развлекательно-торговый центр и оборудовать несколько платных парковок для большегрузных фур. Но пока дело стопорилось: депутаты местной городской думы (вернее, фракции) не могли договориться промеж себя, сколько им стоит откатить в случае принятия нужного законопроекта. А так как в местной городской думе партия власти была представлена лишь третью голосами, то решение принималось с трудом. Да ещё «хозяева» проекта, один местный олигарх из бывших уголовных авторитетов и трое верхних областных чиновника (члены их семей), люди прижимистые, не хотели расставаться с очень большой суммой денег. То есть, на всё про всё, чтобы откатить нужным для принятия необходимого закона людям, требовалось – по мнению нужных людей – около трёхсот миллионов (4 с лишним миллиона долларов) рублей, а «хозяева» проекта кололись лишь на десятую часть суммы. Да, путались под ногами ещё всякие общественники, пикетирующие в разрешённых властями местах в виде несанкционированных помоек или заброшенных сельхозпредприятиях (57)  с плакатами в руках и призывающие народ с властями задуматься над проблемой уничтожения в Дубровинском районе последних дикорастущих деревьев. Но они, призывы, как и прочие пожелания нелегитимных групп населения, никогда не учитывались ни российскими бюрократами, ни российскими политиками. Нет, перед выборами все обещали всё, но на том дело и заканчивалось: стоило бессменному президенту и партии власти встать на очередной этап правления с законотворчеством, как все их обещания начисто забывались. Впрочем, последнее время и бессменный президент, и его партия, стали обещать всё меньше и меньше, справедливо полагая, что они снова возглавят страну и без всякого утомительного словоблудия. Лишь коммунисты, либералы и прочие партии продолжали вдохновенно врать о каких-то положительных переменах в случае их победы на очередных выборах. Но так как их всё не выбирали и не выбирали, то проверить, врали они или нет, ещё не удалось.
В общем, последний лесной массив на южной окраине Дубровина был обречён.
Тут пару слов стоит сказать о «хозяевах» проекта.
Возглавлял список некий господин Маркин (58) . Аккурат перед перестройкой он присел за хищения в особо крупных размерах на Дубровинском складе пиломатериалов. Дали ему восемь, но отсидел только пять. Выйдя из колонии, господин Маркин (товаровед по образованию) занялся политикой и, используя приобретённые в колонии специальные связи, возглавил первую в Дубровине ОПГ. Банда занималась рэкетом, а господин Маркин возглавил районное отделение партии «Демократическая Россия». Рядом с ним пытались «работать» другие воровские авторитеты, но господин Маркин грамотно скооперировался с представителями областных органов правопорядка, и другие ушли в небытие: кто присел на новый срок, кто погиб в автокатастрофе. А господин Маркин перешёл в партию «Наш дом – Россия» и вскоре возглавил её областное «крыло». И как-то так получилось, что вскоре господин Маркин подмял под себя почти все строительные подряды в Московской области. И, по мере того, как он становился легальным предпринимателем, популярным политиком и олигархом, его ОПГ преобразовалось в концерн «ПродСервисМ». Концерн начинался с небольших торговых палаток, торгующих всяким продовольствием, и мелких перерабатывающих цехов, где изготавливались продуктовые полуфабрикаты из пришедших в негодность из-за превышения установленных сроков хранения мяса, птицы и рыбы. Сначала его возглавили самые инициативные бандиты, занимавшиеся рэкетом. Да и разными подведомственными господину Маркину магазинчиками и цехами руководили бывшие матёрые душегубы. Но потом они стали уходить в мир иной. Кто-то умер своей смертью. Двое повесились. Наверно, от угрызений совести, отчего у них перед повешением образовались внушительные вмятины на черепах. Трое утопли в собственных ваннах, очевидно, заснув, но на ногах и руках у всех троих были обнаружены подозрительные синяки. Остальные умерли от фальсифицированных алкогольных напитков и во время всевозможных ДТП. И, если бы ни крепкие связи господина Маркина с областными правоохранительными органами, у следствия могли возникнуть разные вопросы и по поводу черепно-мозговых травм у повесившихся, и синяков на телах утопленников. Также не всё чисто обстояло и с некоторыми ДТП. Но всё обошлось, а места усопших подельников господина Маркина по былому криминалу заняли очень приличные люди с высшим академическим (университетским) образованием (59) .
Тут следует заметить, что примерно такие мысли (о трансформации бывшего планового советского хозяйства в новый плановый криминальный рынок) постоянно крутились в голове Валентина Игоревича Копытова, но в контексте чисто практического изучения ситуации без всяких ахов и вздохов на предмет каких-то светлых перспектив в пользу какой-то сраной страны с ещё более сраным народом. Да, он денно и нощно размышлял, комбинировал и делал выводы личного экономического характера в плане улучшения личных же выгод, имея базой под данными размышлениями именно то, что имелось. А имелось…
Ну, об этом довольно пространно говорилось выше…
В общем, улучшать свою выгоду господин Копытов мог только в том случае, если бы он строго и грамотно ориентировался в новой политической и экономической российской среде, формируемой людьми абсолютно аморальными, аналогично беспринципными, до безобразия корыстными и насквозь лицемерными. Впрочем, Валентин Игоревич сам был такой. И пока ему это удавалось. То, есть, ориентироваться и улучшать. А теперь…
Перед тем, как подъехать к заранее облюбованному месту, господин Копытов позвонил небезызвестному нам товарищу с суровой горской внешностью. Звонил Валентин Игоревич со специального телефона, по какому общался только с вышеупомянутым товарищем.
- Да? – отозвался суровый горец.
- Приезжай на точку номер «3», буду ждать, - кратко сообщил господин Копытов и отключился. Он знал, что его подчиненный будет на указанной точке на своей тачке минут через двадцать, и будет беспрекословно. Так называемая точка имела площадь 12 соток непроходимого подлеска на бывшей вырубке, участок был огорожен железобетонными плитами и открытым – без ворот – въездом. Таких «точек» у предприимчивого российского чиновника имелось восемь. Так, вкладывался на всякий случай, но покупал он землю только через подставных лиц. Причём делал это довольно оригинально. Он подыскивал в какой-нибудь богадельне старичка (или старушку), находящегося (находящуюся) в самом плачевном умственном (и остальном физическом) состоянии по причине самого ублюдочного медицинского обслуживания на «фоне» самой откровенной антисанитарии и недокорма, и оформлял на такого (такую) соответствующую сделку. А заодно составлял завещание. И таким образом все вышеназванные «точки» принадлежали умершим старичкам и старушкам. До тех пор, пока на данные участки не образовывалась бы какая-нибудь претензия. Вот в этом случае на сцену мог выйти поверенный господина Копытова. Но случая пока не случилось. Поэтому на точку номер «три» Валентин Игоревич ехал как к себе домой. Он припарковал машину в специальном тупичке между двумя кучами строительного мусора, в пяти минутах ходьбы от «точки», и приготовился ждать. Пятнадцать минут спустя ожил телефон. Господин Копытов разблокировал дисплей и услышал:
- Я на месте.
- Чисто? – спросил Валентин Игоревич.
- Да.
- Иду…
Он вышел из тачки, замкнул её и прогулялся до участка. Там уже стоял автомобиль его подчинённого. Который не ждал от хозяина никакой подляны. К тому же, привык встречаться с ним с глазу на глаз по их оригинальным делам то на этой точке, то на другой.
- Привет! – сказал господин Копытов и плюхнулся на сиденье рядом с кавказцем.
- Здравствуйте, - сдержанно поздоровался подчинённый. Он ничего не спрашивал, потому что знал: хозяин не любит лишнего трёпа и, что нужно, скажет сам.
- Такие дела… - бодрым тоном, но не переигрывая самого себя в реальной жизни, начал Валентин Игоревич и стремительным, совершенно неожиданным, движением левой руки воткнул в бедро своего подчинённого шприц с лошадиной дозой сильнодействующего наркотика. Подчинённый дёрнулся, секунды две осознавал смысл происшедшего и попытался достать оружие. Но было уже поздно. Ещё секунды три он цепенел, а потом просто умер от остановки сердца.
- Не надули, - проворчал господин Копытов, имея в виду «качество» наркотика. Он вышел из машины подчинённого, сел на место водителя, предварительно отпихнув его в сторону, и выкатил тачку на просёлок. Затем подъехал к спуску в неглубокий карьер и, выскочив из автомобиля, отправил её вниз по укатанной грунтовке. Это место, не смотря на близость к городу и даже к самой Москве, славилось полным отчуждением от цивилизованной жизни, и здесь царили законы такой дикой стаи, какие не показывали ни в одном самом ужасном ужастике. Здесь водились подмосковные экс-бомжи, которые в худшие времена не гнушались и людоедством. Да, последнее время Москва и Московская область очистились и от бомжей, и от беспризорных детей. Но не потому, что их где-то по-человечески устроили (60) . Просто власти создали для вышеназванных категорий российских жителей такие условия, что большинство их решило перекочевать в места пусть менее хлебные, но более безопасные. Поговаривали, что будто даже их, бомжей с беспризорными, было велено выкуривать из теплых зимних «жилищ» в виде разных канализационных подземных сооружений или подвалов предназначенных под снос домов на улицу в самый мороз. Для выкуривания годились все средства, начиная с ядохимикатов якобы против вредителей и кончая натасканными собаками. Вот арестовывать никого не предписывалось. Потому что кому они на хрен нужны, эти неплатежеспособные бомжи и беспризорные? Да к тому же дурно пахнущие? И которых после ареста следовало кормить, а потом как-то адаптировать. Нет, для таких целей российские власти средствами не располагали. Да и какие лишние средства, если у российской власти не хватало даже средств для выплаты достойных пенсий и пособий вполне легитимным гражданам и гражданкам? Поэтому бомжи и беспризорные в самой богатой – по имеющимся природным ресурсам на душу населения – стране могли рассчитывать только на самих себя. И они рассчитывали. Многие, правда, умерли от переохлаждения, кого-то насмерть покусали собаки, кто-то не вынес милицейских побоев, а некоторые не «переварили» той химии, которую стали подбрасывать в разные укромные – по понятиям российских бродяг – места. Тот, кто уцелел, удрал в провинцию. Нет, в провинции местные власти и местные правоохранительные органы не могли похвастать большей гуманностью, чем их столичные коллеги. Просто любая провинция не имела таких бюджетных средств, как столица. Но аппетиты провинциальных чиновников (политиков) не отличались лучшей скромностью, чем у столичных. А всякая химия, специальные собаки и мероприятия по «оздоровлению» того или иного региона в плане уменьшения числа взрослых и несовершеннолетних бомжей хотя бы такими методами, какие пользовали в столице, стоили немалых денег. В силу вышесказанного бывшие столичные бродяги почти безболезненно – для своего дальнейшего существования – стали селиться в ближней и дальней глубинке великой державы. Ну, да, вся теперешняя власть и их прихвостни из российских официальных СМИ не стеснялись называть продовольственную помойку мира, бездарный полигон для токсичных отходов европейских производств и примитивный сырьевой придаток для остального мира (61)  великой державой. В пределах каковой державы, чем дальше от её центра, тем вольготней чувствовали себя провинциальные чиновники и представители разных российских силовых структур. О чьём беспределе не говорил только ленивый. Доходило до того, что иного попрошайку, выклянчившего у какой-нибудь новой русской церкви, рублей 700 (10 долларов), отлавливали бравые российские полицейские, избивали такого бедолагу в лежку, а деньги отбирали. И, что самое печальное, такого бедолагу полиция «брала» по наколке наидобрейших новых русских попов (62) .
А еще количество бездомных России – особенно, малолетних, – эффективно контролируют торговцы человеческими органами.
Но не о них речь, а о тех подмосковных бомжах, которые пережили все усилия властей, как региональных, так федеральных, в деле «адаптации» лиц без определённого места жительства, и в бега таки не подались. Но ушли в глухое подполье, заматерели и даже занялись бизнесом. Одна такая банда промышляла возле того карьера, куда спустил машину своего бывшего подчинённого вместе с ним за рулём господин Копытов.
Дело в том, что карьер находился в самом непрезентабельном месте лесного массива, и на него с прилегающими к карьеру участками – всего гектаров пятнадцать – не собиралась разевать пасть ни одна строительно-подрядная собака. Вот бомжи здесь и обосновались. Они и поселились в данном массиве, и организовали небольшую живодёрню, а вместе с ним – мыловаренный цех. А когда в их ведомственном лесу случилась воровская разборка с летальными исходами, свежими покойниками и выведенными из строя автомобилями, местечковые бомжи быстро освоили новую отрасль предпринимательства. И, пока уцелевшие после разборки новые русские бизнесмены сначала уносили ноги, а потом прикидывали, как зачистить место несостоявшегося экономического форума, предприимчивые бродяги быстро разобрали порушенные тачки на запчасти, а покойников разделали и отправили вместе с собачьим мясом в свой мыловаренный цех. И об этом пошёл слушок. А так как бригадир своеобразных строителей российского капитализма отстегивал местным полицейским за то, чтобы они не гнали его бригаду с облюбованного места, то вышеупомянутый слушок приобрел официальный статус. И с тех пор так и повелось: соберутся новые русские деловые люди на свой очередной экономический форум на лоне природы, о чём-нибудь не договорятся, слегка поубивают друг друга и те, кто выживал, отгоняли машины с покойниками к зловещему карьеру. Вечерком отгонят, а к утрецу – ни машин, ни покойников. Автомобили способные российские бомжи разбирали по винтику, а покойников – на вышеупомянутое мыло. Часть мяса они, права, скармливали своим собакам. А самые аппетитные места, типа печени или сердца, кушал сам главарь. А был он чистый вурдалак. И к людоедству привык ещё в начале 90-х.

Отделавшись от своего подчинённого, господин Копытов снова немного прогулялся, сел в свою тачку и покатил домой. В принципе он мог не убивать своего зама с лицом кавказской национальности. Но!
Во-первых, кавказец осмелился перечить хозяину тогда, когда он недвусмысленно приказал подчинённому реально зачистить Константина Ладыгина.
Во-вторых, дерзкий зам тянул с «уборкой» заказанного ему альтруиста до последнего.
И, в-третьих, пусть дело и разрешилось так, как хотел господин Копытов, он уже не мог простить своего зама. И решил убрать его. И уже не побоялся сделать это собственноручно. Что и говорить, те времена, когда он был нерешительным и где-то трусливым, канули в небытие.
И ещё Валентин Игоревич сделался очень принципиальным. До кровожадности. Или наоборот…
Господин Копытов включил автомобильный приёмник, пощёлкал «верньером» и нашёл соответствующую настроению музыку. Уютный и одновременно модерновый салон его поместительной тачки наполнился звуками адажио Вольфганга Амадея Моцарта в современной инструментальной аранжировке.
- Ти-ти-та-ти, - подпел Валентин Игоревич. Он обладал отменным слухом и имел среднее музыкальное образование. Хорошая музыка его реально умиротворяла. Хотя сейчас он в этом не нуждался: убив без малого час назад человека, он чувствовал себя и покойно, и удовлетворённо. И мысли в его голове бродили несуетные. Так, например, господин Копытов обдумывал свои ближайшие «телодвижения» на местной политической арене. Вернее, он метил в думу Московской области. И, в принципе, имел все шансы туда попасть. Денег, в общем, у него на это хватило бы. То есть, господин Копытов располагал достаточными денежными средствами для того, чтобы стать депутатом думы областного значения. Также у него имелись соответствующие для подобного продвижения авторитет и связи. И пусть эти связи простирались среди людей таких же аморальных и беспринципных, как сам господин Копытов, он именно на таких и рассчитывал. Потому что, окажись среди тех, кто смог бы поддержать становление Валентина Игоревича депутатом второго по величине в России законодательного собрания «народных» избранников хоть полдюжины более или менее порядочных людей, у него, господина Копытова, могли бы возникнуть проблемы в плане того, что он затеял. В принципе, ему от такой политической карьеры было ни холодно, ни тепло. Но на всякий случай можно было бы обставиться дополнительным – помимо имущественного – иммунитетом в таких делах, за которые в более цивилизованных местах, чем путинская Россия, могли бы давно накостылять по шее, а потом посадить на всю оставшуюся жизнь в какую-нибудь непрезентабельную тюрягу. Почему – непрезентабельную? Да потому, что говоря о более цивилизованных местах, нежели современная Россия, речь может идти о Ливии или Сомали. Но вовсе не о Португалии или даже Греции, каковые высококультурные нации могли бы и оскорбиться, если бы обнаружили себя в связи хоть с каким сравнением с такой страной, как Российская федерация.
- Та-та-ти-та, - продолжил благодушное мурлыканье господин Копытов, подъезжая к капитальной ограде, окружающей около двух десятков таун-хаузов, в которых проживали нынешние хозяева нынешней русской жизни, но районного значения. Да, депутатский мандат на следующих выборах у него почти в кармане. Осталось позаботиться о делах чисто деловых: типа, подыскать замену его покойному заму. Или перекроить график имеющихся дел так, чтобы высвободить немного времени и заняться производством функций бывшего подчиненного самому.
- Самому – так самому, - вслух произнёс Валентин Игоревич и тормознул перед въездными – в свой уютный «посёлок» – воротами. Он даже не стал сигналить: ворота сами отъехали в сторону, а перед будкой охраны вытянулся во фрунт молодец в форме полицейского РФ и в звании капитана (63) . Господин Копытов, въезжая в ворота, снисходительно сделал ручкой капитану российской полиции и мысленно повторил:
«Самому, самому, потому что чем больше делаешь сам, тем лучше для дела…»
Принимая такое решение, он ничуть не сомневался в том, что, даже имея столь плотный график занятости – почти 20 часов в сутки – своими имеющимися делами, он справится и с дополнительной нагрузкой. Как настоящий русский человек, Валентин Игоревич не боялся никаких трудностей.






 (48) Автор не претендует на точную хронологию и скрупулёзную подачу фактов, он лишь интерпретирует события тех лет на основе воспоминаний их участников





 (49) Видный российский политический деятель, один из сторонников Ельцина в начале 90-х, потом – через самое непродолжительное время – ушёл в жёсткую оппозицию по отношению к своему бывшему кумиру





 (50) Бывшие советские военачальники высшего ранга. Грачёв, фактически подчиняясь тогдашнему министру обороны и одному из организаторов ГКЧП Язову, вёл двойную игру: он якобы выполнял указания Язова, и одновременно вел телефонные переговоры со штабом Ельцина, за что впоследствии был назначен министром обороны РФ





 (51) Политические деятели из ближайшего окружения Ельцина, теневые миллиардеры, люди, пользующиеся крайней нелюбовью подавляющего большинства современных россиян





 (52) Советский и российский политический деятель, генерал-майор авиации, в свое время также бывший ближайший соратник Ельцина, потом жестоко в нём «разочаровался» и стал его непримиримым противником. Почему в кавычках? Потому что поводом для смены симпатий на радикальные было простое желание хитрожопого Руцкого (который вовсе не бегал из афганского плена дважды, а дважды – по словам Громова – тупо выкупался) стать – на волне всенародного недовольства – президентом РФ





 (53) Сотрудник КГБ, также из ближайшего окружения Ельцина, впоследствии был назначен начальником безопасности президента





 (54) Одним из первых популистских заявлений Ельцина касалось именно улучшения российского образования





 (55) Чубайс и Шахрай





 (56) Если честно, автор сам никогда не покупал наркотики в Подмосковье, но довольно тесно общался с наркоманами. И даже был знаком с одним дилером. Из разговоров с коими заключил, что купить любой наркотик в Московской области (наверно, как в Москве и остальной России) в разы легче, чем это можно было сделать даже во время перестройки. Главное дело – так утверждал дилер – работать на солидного дядю, но не пытаться заниматься самодеятельностью





 (57) По российскому закону митинговать и демонстрировать разрешалось только после специального постановления местных властей. Места, как правило, выбираются такие, где митингующие не могли бы создавать проблем ни транспортному, ни пешеходному движению. В противном случае нарушителя (нарушителей) закона просто заключали под стражу и присуждали определённое наказание в виде определённого срока тюремного заключения





 (58) Фамилия, разумеется, вымышленная





 (59) В современной России уже нет обычных институтов, но сплошь академии и университеты





 (60) В современной России не предпринимается полезная деятельность по реальной (и цивилизованной) профилактике взрослого и детского бродяжничества. Так, в Московской области есть только два центра адаптации лиц без определённого места жительства на 15 и 40 койко-мест, в то время как их, бомжей в МО, каждый год набирается до 45 тысяч. Что касается профилактики детской беспризорности, то автору известен такой центр, рассчитанный на содержание до 50 малолетних детей. Директор центра получает 140 тысяч рублей в месяц плюс занимается своеобразной благотворительностью в пользу своей многочисленной родни за счёт вверенного ему заведения: один знакомый автора, женатый на племяннице вышеупомянутого директора, хвастался, что, произвёдя на свет чадо, он может не печалиться о подгузниках и прочих «комплектующих» вплоть до одежды и коляски для своего чада до тех пор, пока… Ну, вы сами понимаете… Как «живут» в данном центре младенцы и малолетние дети, остаётся догадываться. Или вспоминать Землянику, попечителя богоугодных заведений (Гоголь Н. В. «Ревизор»)





 (61) Ни для кого давно не секрет, что современная Россия стоит на таком месте в мире по качеству питания, что от этого места до самой последней по данному показателю страны ещё пунктов 20. Что касается сырьевого полигона: из России вывозится такое невероятное количество всякого сырья и необработанных материалов, что она в скором будущем рискует превратиться в огромную пустыню. Тем более, что деньги, вырученные от продажи того и этого, также уходят за границу





 (62) Автор лично общался с одним бомжем в провинции – всего 300 км от Москвы – и узнал его историю о его мимолетном знакомстве с местными полицейскими. Автор не поленился посетить церковь, возле которой просил данный бедолага, и узнал о вышеупомянутой наколке попа. Каковой поп не для того сам строил свою церковь, чтобы возле неё ошивался какой-то нелегитимный – помимо протеже попа – бродяга.  Что касается современной практики повсеместного появления новых церквей на якобы святой Руси: любой желающий, получивший специальное образование и посвящённый в сан, получает специальное разрешение в местной епархии на отправлении службы в выбранном им приходе. Потом строит там церковь и отправляет свою службу так, чтобы не попирать каноны и свое собственное понимание православного христианства. Откуда и не очень сильная любовь русского народа к своим попам. Что ярко проявилось в пушкинской сказке «О попе и его работнике Балде»





 (63) Российские чиновники всех рангов не стесняются использовать для охраны даже собственного загородного жилья штатных служащих из государственных силовых ведомств России. Потому что и на этом можно бессовестно экономить, так как частные охранные услуги таки кусаются