Мои женщины. Январь 1965. Кто я?
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрация из фотоальбома автора. 01.09.1957 г. Город Суворов, улица Белинского, дом 7 «А». Мой брат Юрий Сергеевич Суворов идёт в Суворовскую среднюю школу №1 учиться в 4-м классе. Тогда ещё носили специальную школьную форму, которой Юра очень гордился; особенно фуражкой и бляхой на ремне. Юра настоящий пионер и прилежный ученик. Чернильницы тогда тоже носили из дома, а «скособочился» Юра из-за тяжёлого портфеля, битком набитого старыми и новыми школьными учебниками. Мне, автору этой книги, здесь 4 года и 9 месяцев, почти что «взрослый»…
Начало изучения в 5 классе биологии – науки о живой природе неожиданно привело меня к мысли-вопросу: «А кто я?». Действительно, кто я? Живой организм? Скопище живых клеток? Разумное млекопитающее? Живая человеческая личность? А может быть я «тварь дражащая», которая просто существует и не имеет никаких прав считать себя человеком?
Эти вопросы не просто так возникли у меня в голове, а потом и на языке, когда я эти мысли-вопросы задавал моему другу и товарищу Славке Юницину. Дело в том, что наше с ним отшельническое отстранённое положение на крайнем левом ряду парт в классе, около двери, наше разделение средним «инертным» рядом от активного правого ряда парт, где «кипела» жизнь, бурлили страсти-мордасти, где шептались, оборачивались друг к другу, шутили, смеялись, баловались, то есть жили, нас тяготило, обижало, беспокоило. Мы чувствовали себя оторванными от жизни, от класса, от одноклассников…
Как ни странно, но изучая биологию и зоологию, растения и живые клетки, я чувствовал, что на самом деле я изучаю жизнь, свой организм, законы и закономерности этой живой жизни, что ищу ответ на вопрос: «А кто я такой?». Вот почему я, пусть пока почти неосознанно, серьёзно вникал в биологию. Когда Колька Движков (Движок) и Сашка Свиридов (Сивый) шутили и баловались на том правом ряду, вызывая улыбки и смешки, я и мой друг Славка Юницин шёпотом, спрятавшись за спинами Вали Яркиной и Нади Герасимовой, обсуждали тонкости устройства и развития живых клеток растений, их семян, побегов, цветков и плодов. Причём уже тогда, зимой 1964-1965 годов, мы говорили об этом с обращением этих знаний на самих себя. Славке это тоже было интересно, а наши соседки – Валя активно и вслух, а Надя, молча и скромно, считали нас «глупыми дураками»…
Большинство наших одноклассников искренне не понимали, зачем нам все эти предметы, кроме, конечно, русского языка и, ладно!, литературы. Зачем нам эта сложная математика? Зачем нам немецкий язык, если мы с ними воевать уже не хотим и не будем? Зачем биология, зоология, математика с её постоянным усложнением? Ладно, физкультура! От неё только одна польза. Ладно, труд! Тоже польза, но зачем нам изобразительное искусство, пение и музыка? Мы что, артистами будем? Вот история – это да! История – интересный предмет. География – тоже интересный предмет, хотя скучно изучать другие страны, не имея возможности хоть когда-нибудь там побывать…
Такие мысли, разговоры и суждения всё время витали у нас в 5 классе, вызывали стойкое неприятие многими предметов программы обучения, вызывали чувство активного сопротивления, потому что учёба нам всем давалась «нелегко». Вот это самое «нелегко» всех мучило, вызывало раздражение, напряжение и недопонимание. Не скрою, я сам тоже сомневался в необходимости, например, изучения зоологии и биологии без практической необходимости и нужности для самого меня…
Для нашего завуча и директора шкоды Татьяны Николаевны Фёдоровой не было никаких сомнений – есть утверждённый всесоюзный государственный стандарт основного общего среднего образования и баста! Никаких разговоров и отступлений от стандарта, от Программы основного общего среднего образования. Шаг влево, шаг вправо – попытка нарушить установленный порядок, антисоветчина, диссидентство, вредительство. Поэтому: «Учится, учиться и учиться, и не задавать глупых вопросов: зачем и почему».
Для наших «тихих» учителей типа учительницы по математике Серафимы Ивановны Яковлевой (Серафимы) тоже всё было «ясно и понятно без лишних вопросов». Есть программа, есть часы-уроки, есть экзамены, есть требования, наконец, есть работа и зарплата и надо идти этой колеёй, «не шарахаться, не качаться, не сомневаться, а терпеливо и настойчиво овладевать необходимыми знаниями».
Для таких творческих учительниц, как наша несравненная учительница по русскому языку и литературе Нины Андреевны Тимониной, нашей героической «немки» Зинаиды Никоновны Климоновой и нашей увлечённой «зоологички, биологички и химички» Людмилы Михайловны Хозиковой (Людмилки) учёба в школе была настоящим исследованием, творчеством, открытием мира знаний.
Но никто нам пока не говорил и не объяснил, зачем нам это всё (учёба в школе) нужно? Что это нам даёт и даст? Что это меняет в нас самих, что развивает, что совершенствует?..
Нет, конечно же, мы все слышали и читали призыв Владимира Ильича Ленина, главы нашего первого Советского правительства и вождя мирового пролетариата: «Учиться, учиться и ещё раз учиться!», но сколько же нам надо учиться? Два раза и ещё один раз?! Да сколько же можно!?
«Правому ряду» в нашем классе было легче – они там шутили, играли, баловались, интриговали, дружили и активно шли своей дорогой к своим ясным и понятным целям. «Среднему ряду» было всё равно – они терпеливо и усидчиво сидели на уроках, ждали перемен, тихо и скромно играли и дружили друг с другом на переменах, послушно всё записывали и учили и зубрили, чтобы получать свои удовлетворительные оценки и не «заморачиваться понапрасну». Нам со Славкой Юнициным на нашем «левом ряду» было непонятно почти всё. Мы хотели во всём разобраться, всё понять, до всего дойти. Вот почему мы ставили перед собой, перед нашим классом, перед нашими учителями все эти вопросы…
Мой школьный друг и товарищ Славка Юницин не мог и не хотел «задуривать» себе голову моими вопросами и отвечать на них. Он пытался на них отвечать, как мог, но потом всё время приходил к одному результату; он сердито говорил: «Что ты мне, Суворов, всё вопросы задаёшь? Ты сам-то знаешь, о чём спрашиваешь?».
- Думаю, что знаю, Слава, - отвечал я раздражённому другу. – Я думаю, что наша учёба в школе развивает в нас, в живых сложных организмах, ум и разум, способность мыслить, думать, говорить, излагать свои мысли и суждения, развивать наш интеллект, наши способности, нашу человеческую личность.
- Вот и хорошо! – восклицал Славка. – Вот и успокойся! Ты прав! Мы учимся, чтобы научиться, чтобы развиваться, чтобы не оскотиниться как некоторые. Всё так и давай, переставай думать и задавать дурацкие вопросы…
Я действительно перестал задавать эти вопросы моему другу и товарищу Славке Юницину, потому что видел, как они его мучают и тревожат, но я начал их задавать сначала моему старшему брату Юре, потом маме, а потом, напоследок, моему папе, потому что в нашей семье, когда нами не находились самостоятельно ответы на наши вопросы, мы шли к нашему папе, как к источнику Истины, как к последней инстанции, потому что выше нашего папы, были только наше советское правительство, наша коммунистическая партия , генеральный секретарь ЦК КПСС, а выше их – господь бог. Конечно, я шутил про себя, потому что тогда для меня бога не существовало, но в этой шутке была только доля шутки…
Дотошному и недоверчивому читателю может показаться, что автор приписывает 11-12 летнему мальчишке-отроку-школьнику 5 класса средней школы какого-то маленького российского городка мысли философского уровня, что всё его вопросы надуманны автором, что в жизни всё было не так и было иначе и проще?
Да нет, друзья, всё было именно так и именно тогда. В учебном 1964-1965 году, когда учиться стало гораздо труднее, чем в 3 и 4 классе, у меня само собой созрели и возникли все те вопросы, которые я обозначил в начале этой новеллы. Кроме этого, передо мной был пример этих вопросов и поиска ответов на них моего старшего брата Юры, который неоднократно восклицал, а порой в отчаянии кричал-спрашивал возмущённо: «Зачем я всё это терплю!? На фига мне эта долбанная математика, алгебра, геометрия, тригонометрия, физика, астрономия, черчение?! Зачем мне всё это?!».
Я предчувствовал, что то же самое я буду ощущать и спрашивать, так же мучиться в следующих классах, как мучился мой брат Юра. Мне было очень жаль моего старшего брата, а ещё больше я страшился за самого себя. Вот почему я хотел заручиться уверенностью, что учиться мне надо, и учиться я должен хорошо. Вот почему я задавал сам себе, Славке Юницину, родителям и брату мои вопросы. Вот почему я хотел знать ответы на главные вопросы: «Кто я? Зачем я? Какой я?»…
В 5 классе я начал не просто думать, а задумываться. Очень часто на уроках Нина Андреевна Тимонина или Серафима Ивановна Яковлева вдруг спрашивали меня: «О чём вы задумались на уроке, Суворов?» и я ловил себя на том, что действительно, сижу за партой с отрешённым видом и думаю совершенно не о том, о чём сейчас говорит и преподаёт нам наш учитель. Славка Юницин говорил, что в такие моменты я становлюсь «странным», с «остекленевшим взглядом» и «почти не дышу»…
Да, прочтение заранее материала учебника по теме будущего урока давало мне возможность «пропустить мимо ушей» то, что я уже прочитал заранее и что мне было уже известно. Наши учителя (чего греха таить) иногда просто читали текст из учебника и только чуть-чуть комментировали его, а потом сразу переходили к примерам, задачкам, а то и к контрольным опросам. При этом проверялись не наши знания и понимание, а наша память, как мы запомнили то, что нам читала по учебнику учительница, и всё. Мне такое преподавание не нравилось и раздражало меня…
Школа и учёба в школе представлялась мне другой, не такой, какой она была в эти 60-е годы XX века. В школе, где работал учителем по труду и машиноведению мой папа, преподавание велось несколько иначе и я это знал по поведению папы и моего старшего брата Юры, который жаловался на то, что «в нашей школе слишком много творчества и мало «просчества», то есть упрощённого, простого, обычного обучения.
Мой брат Юра предпочитал делать уроки и домашние задания «от сих, до сих», то есть «без забегания вперёд, иначе на уроках неинтересно будет». Он делал только то, что ему поручали, а остальное время дня и суток он считал своей личной собственностью, которой он хотел делиться только со своими друзьями, подружками, ну и с нами, родными, в силу домашней необходимости. Наш Юра был очень свободолюбивым…
Да, я задумывался о том, для чего мне, нам, всем нужна школа, эти 10 лет учёбы в школе. Конечно, я понимал, что учиться необходимо и что это надо делать в начале жизни, а не потом, когда мы уже станем взрослыми, и надо будет работать, чтобы зарабатывать средства дл\ обеспечения жизни семьи, родителей, детей. О детях я, кстати, пока думал вскользь, как будто о чём-то туманном, воздушном, призрачном, но всё же думал…
Больше всего я думал о том, что, став взрослым, как мой брат Юра или как мои мама и папа, я должен буду жить «по-взрослому», по-настоящему, всерьёз, а не играючи, как сейчас. Я думал о том, что сейчас мы только дружим, общаемся на уроках, в школе, участвуем в разных мероприятиях, но как бы, не всерьёз, а понарошку.
Например, мы делаем бумажные цветы из гофрированной бумаги, пишем белой краской по красной материи лозунги на транспарантах, раскрашиваем белых фанерных голубей для демонстрации, а потом, пронеся их до площади Маяковского, бросаем всё это в грузовик нашей школы и бежим по своим делам «праздновать». Да, мы ездим в колхозы на уборку картофеля и помогаем колхозникам, но работаем всего 2-3 часа и весело едем обратно домой или в школу, а колхозники в колхозе и дома работают «от зари до зари». А что школа? Что она нам даёт?
В очередной раз, задумавшись на уроке зоологии, я в удобный момент спросил моего школьного друга и товарища Славку Юницина о этом и он шепотом мне ответил, что «школа нас учит, даёт возможность чему-то научиться, что пригодится в жизни».
- Школа, Суворов, - как всегда с иронией и некоторым зубоскальством превосходства надо мной, сказал Славка, - это колодец, из которого мы пьём воду жизни. Так что, Саня, не плюй в колодец, где водится водица. Доведётся в том колодце досыта напиться...
Я восхитился таким сравнением школы, который сделал Славка, даже немного опешил от его неожиданной мудрости и ещё больше его зауважал. Я сказал ему об этом, добавил к словам эмоциональной мимики восхищения и Славка, мой верный «Юни, Юли Аугуст», так я его называл за его «императорское величие и значимость», по-настоящему обрадовался и возгордился. Славка Юницин – это отдельная моя песня в книге моих воспоминаний…
Я задал тот же вопрос о школе и о том что она нам даёт, нашим соседкам по ряду – Вале Яркиной и Наде Герасимовой…
- Суворов, ты что, совсем или только наполовину? – встречно задала вопрос Валя Яркина. – В школе мы учимся, и ещё - школа даёт нам знания. А ты что думал, школа – это так себе?..
- Школа, - сказала после паузы Надя Герасимова – для меня это место, где я учусь понимать себя и других, находить ответы на вопросы. Ну и конечно, школа даёт нам знания, это и так ясно.
- А это правильно, что школа даёт нам возможность научиться взаимодействовать друг с другом, учит нас дружбе, сотрудничеству, взаимопомощи? – не унимался я с вопросами.
- Да, наверное, - неуверенно ответила Надя Герасимова. – Школьная дружба – это хорошо, ведь мы учимся 10 лет в школе…
- Да какое тут сотрудничество?! – сердито воскликнула Валя Яркина. – Тут каждый сам за себя! Ты, Суворов, совсем с катушек съехал! Думаешь не о том…
- А о чём я должен думать? – спросил я Валентину, которая была чуть ли не с меня ростом.
- Об учёбе! – выпалила Валя. – О чём ещё!?
- Так я и думаю об учёбе, - подхватил я её настроение. – Думаю, как сделать так, чтобы она была эффективнее, лучше.
- Тут не думать надо, - авторитетно и высокомерно ответила Валентина Яркина…
- Точно! - подхватил фразу Валентины мой едкий и коварный друг Славка Юницин. – Трясти надо и плоды образования повалятся на тебя, Валя, как из рога изобилия!
Валентина не поняла сарказма и иронии слов Славки, но интуитивно почувствовала, что над ней насмехаются, поэтому возмущённо отвернулась и обиделась аж на целую неделю. Надя Герасимова, как всегда, промолчала, но было видно, что она на стороне подруги и солидарна с ней.
Я очень хотел вынести вопрос об отношении нашего класса к школе и нашей учёбе на общее собрание пионерского отряда нашего 5 «А» класса, потому что наши общие успехи по успеваемости были, как говориться, «не ахти». Однако в этом учебном году председателем нашей пионерской организации была Зоя Конькова, а она ничего не делала без одобрения или поддержки Вали Антиповой и её ближайшего окружения. Поэтому все наши пионерские дела в классе и в школе ограничивались инициативами старшей пионервожатой школы, завуча-директора и официальными мероприятиями. Всякие дискуссии и споры на свободные темы у нас не приветствовались, а ребятам было всё равно…
Мне в это время казалось (я был даже уверен в этом), что никто из ребят нашего 5 «А» класса не читал никаких центральных газет, например, газету ЦК КПСС «Правда» или ВС СССР «Известия». Возможно, только некоторые наши ребята честно выписывали газету Всесоюзной пионерской организации и ЦК ВЛКСМ «Пионерская правда», хотя эту газету должен был выписывать и читать каждый пионер. Возможно, кто-то из наших девчонок выписывали и читали эту газету, но, скорее всего, ребята и девочки нашего класса либо регулярно слушали Центральное радио и смотрели Центральное телевидение (1-ю и 2-ю программы ЦТ СССР). Большинство ребят узнавали новости в стране и в мире из разговоров в семьях, на улице, в школе и в классе.
Например, мой школьный друг и товарищ Славка Юницин был настолько далёк от газетных или телевизионных новостей, что только от меня точно узнавал о событиях в нашей стране и в мире, но при этом всегда приносил мне «в клюве» разные слухи, сведения, домыслы и новости «с улицы». Поэтому мне было очень трудно общаться со Славкой и с другими ребятами и девочками нашего класса, обсуждать с ними новости, обосновывать перед ними свои новые предложения – они были далеки от тем, которые я предлагал, трудно их воспринимали.
Как правило, ребята и девчонки нашего класса «следовали правильным курсом официальных мероприятий и предложений», без «фантазий», без «уклонений вправо или влево от линии партии». При этом глухое скрытое неприятие, недоверие, сомнение и равнодушное отношение к этой «линии партии» сохранялось и жило почти в каждом из нас. Мне казалось, что только некоторые ребята и девчонки нашего класса искренне верят и следуют общепринятой идеологической традиции и честно являются настоящими советскими пионерами, остальные просто либо идут вместе со всеми в одном направлении, либо делают вид, что «шагают со всеми в ногу».
У меня было другое отношение к нашей советской и коммунистической действительности. Привыкнув со времён переживания детских скарлатин и ангин просматривать и читать газеты и журналы, которые выписывались в нашей семье; регулярно слушая и смотря вместе с отцом радио- и телевизионные новости; целенаправленно читая множество разных книг и журналов, я сознательно, то есть заинтересованно жил общей жизнью. Со страной и миром, знал все важные события и новости, происходящие в действительности и по примеру моего папы, Суворова Сергея Ивановича, уже умел их сопоставлять, анализировать и формировать своё собственное мнение об этих событиях.
Так, таким образом, я перешёл от оценки и анализа мировых событий, к оценкам и анализу событий в стране, в городе, в школе, в нашей жизни, а затем, неизбежно, я начал задумываться о своём месте в этой действительности. Помог мне в этом мой старший брат Юра, потому что он был активным комсомольцем, активным и азартным читателем газеты ЦК ВЛКСМ «Комсомольская правда», но при этом, очень критичным читателем и активистом, потому что многое ему в нашей действительности не нравилось. Юра изначально хотел жить по своему, иначе, не так, как жили все, а «по-современному».
Вот это самое желание «жить по-современному» разделяли вместе с Юрой многие его друзья и товарищи по школе, в которой он заканчивал учёбу в 11 классе, в музыкальной школе и на улице. Суждения и оценки, которые горячо высказывал и отстаивал наш Юра, очень не нравились нашему папе, да и нашей маме тоже, хотя он скрывала своё неприятие многого из того, что нравилось и отстаивалось нашим Юрой. Юра жаждал свободы и независимости, самостоятельности и открытости, при этом он был очень честным, открытым и… беззащитным в своей горячей откровенности. Я же в этом мире «идеологических страстей» был почти одинок…
Да, я умел отлично, азартно, весело и очень ловко и красиво танцевать «твист», «шейк» и «рок-н-ролл». Я это часто делал под гибкие самодельные пластинки, которые откуда-то «доставал» мой брат Юра. Эти пластинки контрабандой появлялись в нашем городе, передавались из рук в руки, продавались «из-под полы». Да, я тоже с интересом смотрел журналы и картинки с обнажёнными женщинами, которые иногда появлялись в тайнике моего старшего брата. Да, я тоже интересовался новостями об ансамбле «Битлз» и внимательно читал в газетах статьи о них и других западных музыкантах. Да, я тоже с огромным интересом смотрел очень редкие зарубежные фильмы и подражал их героическим героям, например, Д’Артаньяну в исполнении великолепного французского киноактёра Жана Маре. Однако я не стремился быть такими, как все эти элементы «западного свободного мира»…
Эти «дёрганные» танцы в полуприседе на полусогнутых ногах с вихлянием зада мне не затмевали красоты и страстности классических танцев – папиного русского танца с коленцами и вприсядку, маминого вальса и танго или моего любимого шуточного танца – кадриль. Однажды я увидел по телевизору концерт государственного академического ансамбля народного танца Игоря Моисеева и навсегда восхитился, поразился и влюбился в этот ансамбль, в эти танцы, в это поистине величайшее танцевальное мастерство. Теперь я мог только так, по таким примерам и образцам, относиться к любым другим танцам.
Эти «рентгеновские» пластинки с песнями Элвиса Пресли и ансамбля «Битлз», по которым «сходили с ума» друзья и подружки моего старшего брата Юры, тоже мне не очень-то нравились, зато я часто слушал пластинку Всесоюзной студии грамзаписи «Аккорд» (GRAND-33rpm, No Д - 10835-36, 1962 год.) с песнями итальянского певца дискантом Робертино Лоретти:
О моё солнце (Э. Капуа)
Аве Мария (Ф. Шуберт)
Мама (неаполитанская песня)
Душа и сердце (Д'Эспозито)
Попугай (итальянская песня)
Санта Лючия (итальянская песня)
Ямайка (итальянская песня)
Уточка и мак (А. Маскерони)
Вернись в Сорренто (Э. Куртис)
Я подпевал ему, потому что у меня в это время тоже был звонкий, очень красивый и мелодичный «колокольчиковый» голос Джельсомино из сказки итальянского писателя Джанни Родари.
Картинки из американского журнала «Плейбой», который тоже регулярно откуда-то появлялся у моего брата Юры, мне тоже очень не нравились. Нет, там были иногда великолепные акварельные рисунки полуобнажённых американских красавиц и я после каждого просмотра журнала тайком воспроизводил по памяти эти картинки цветными карандашами в своём тайном секретном альбоме. При этом я естественно волновался, возбуждался, боролся со своим восставшим «сашком-дружком», усмирял мои страстные жгучие желания и хотения. Вот именно такое «утробное» восприятие картинок их журналов меня «коробило», вызывало внутреннее сопротивление и протест.
Дело в том, что в коллекции моего старшего брата были картинки и фотографии совсем уже «запредельные», на которых мужчины и женщины «сношались», при этом, как мне казалось, самым грубым «животным» образом; как у нас на улице говорили: «По-поросячьи». Я, пережив приключения с Аллочкой в деревне Дальнее Русаново и с Мариной в детском санатории в Чекалине, не хотел вот так «перепихнуться», как говорили у нас на улице мои старшие «бравые» пацаны типа Вовки Изотина. Я хотел любить и быть любимым, а это совсем другое, чем то, что было на тех картинках…
Даже на этих зарубежных артистов типа американского певца Элвиса Пресли, которому во всём подражал мой старший брат Юра или на этого мужественного «киношного» красавца Д’Артаньяна - Жана Маре, я не хотел быть похожим и не хотел им подражать. Я хотел быть таким, как учёный-ядерщик Дмитрий Гусев в исполнении советского актёра Алексея Баталова в фильме «9 дней одного года» (1962) или рядовой коммунист Василий Губанов (актёр Евгений Урбанский) в фильме «Коммунист». При этом я не хотел быть подражателем, я хотел быть настоящим, но таким, как эти герои в этих фильмах…
Вот почему я чувствовал себя одиноким в нашем классе, даже дружа со Славкой Юнициным, который тоже был особым, самим по себе, но не таким, как я или кто-то из ребят-лидеров нашего класса. У нас со Славкой были особые отличия от других и остальных ребят: я был высоким и худым, а Славка – низкорослым и жилистым. Кроме этого мы со Славкой были «необычными», «другими», «иными», «инакомыслящими»…
Дело в том, что в отличие от остальных ребят, мы со Славкой Юнициным начали учиться «по-настоящему», то есть ответственно, с интересом, результативно, «для себя» и своего будущего раньше, чем это поняли и начали делать другие наши ребята в классе. Уже в этом 5 классе, на середине пути 10-летнего обучения в школе, мы со Славкой начали вести себя «по-взрослому». Другие ребята, которые только «отбывали срок» обучения в школе, учились «от сих до сих» и не стремились «быть», а только «казались», жили другими интересами, среди которых очень рано начали проявляться всякие «пороки» и интересы: курение, «выпивон» и «перепихон», то есть «лёгкий секс»…
Да, начиная с 1965 года, в нашем 5 «А» классе начал витать «дымок дурмана сексуальности» в отношениях ребят и девчонок. Дело в том, что чисто физиологически в соответствии с возрастным развитием наших организмов практически все мальчишки в нашем классе в возрасте 11-12 лет начали переживать свои первые школьные платонические влюблённости, влечения, «страсти-мордасти», эротические фантазии и ночные поллюции. Это естественно, поэтому неизбежно.
Уже сейчас, в январе-феврале 1965 года, я вдруг впервые заметил, как будто меня озарило, что наши ребята в нашем 5 «А» классе вдруг начали буквально «вспыхивать» и возбуждаться по любому поводу, грубить девочкам, грубить друг другу, ссориться, возбуждённо спорить. Причём поведение ребят начало быть непонятным, беспричинным, пугающим. Даже такие уравновешенные, спокойные и стабильные в настроениях и в поведении ребята, как Шурик Каргин (Кога) или Вовка Муравьев (Мурочкин, Мура) вдруг «дёргались», краснели и обижались на вполне мирные и смешные «шуточки».
Наши девочки в классе тоже вдруг стали легко возбудимыми, нетерпимыми и нетерпеливыми. Они вдруг начали «странно» посматривать и смотреть на ребят, как будто они что-то знали, чего не знаем мы, ребята. Иногда и на «среднем ряду» вдруг возникали беспричинные, как мне казалось, ссоры между девчонками, недоразумения, обиды, «выбегания из класса», слёзы и плач «за углом».
По нашим со Славкой Юнициным соседкам по партам, я заметил, что наши девочки стали «пахучие», что от них теперь сильно пахнет потом, причём, если запах пота во время физкультуры был один, привычный и понятный, то теперь в классе от девочек пахло иначе, едко, остро, «чудно». Я сначала старался не замечать этого, но мой друг и товарищ Славка Юницин как-то сказал мне, что «от девчонок сильно сексуально пахнет», и я задумался над этим…
Теперь я и сам начал замечать, как иногда «туманятся» глаза и взгляд у некоторых девчонок, как точно так же, как и я, «замирает» Надя Герасимова, а потом вдруг вздрагивает и возвращается из своего «небытия» в реальность нашего класса или урока. Я, например, заметил, что теперь достаточно одного слова или даже намёка, чтобы такие девчонки, как Лида Игнатова, Лида Горелова, Зоя Конькова или Валя Антипова вдруг «вспыхивали» возмущением и обидой, начинали беспричинно волноваться и переживать, агрессивно «огрызаться» (выражение Кольки Движкова, который больше всего страдал от своих колких шуточек девчонкам).
Самое главное, в атмосфере нашего общения между девочками и мальчиками в нашем 5 «А» классе возникли новые ощущения. Эти ощущения и отношения были мне понятны и привычны по играм в детском санатории в Чекалине летом 1964 года, но теперь в нашем 5 классе видеть эти отношения и ощущения было для меня странно и непонятно. Как будто я был уже более взрослый, чем мои одноклассники, потому что я уже испытал на себе то, что только-только открывали для себя ребята и девчонки.
Тогда, в 1965 году я, естественно, не знал и даже не догадывался, что чувствуют и как развиваются в половом отношении другие ребята и девочки нашего класса в возрасте 11-12 лет. Я не знал, что в этом возрасте у наших девочек или молодиц, как называла таких девчонок моя мама, происходит «бурное развитие наружных и внутренних половых органов», что в них «проявляется половое возбуждение», что они «чувствуют свои внутренние органы и гормональное возбуждение». Когда я немного делился с родителями своими наблюдениями в классе, они понимающе переглядывались и мой папа изрекал: «Всё понятно, у ребят гормоны пляшут!».
- Что значит гормоны? – спрашивал я родителей. – И что значит «гормоны пляшут»?
- Придёт время, сам узнаешь, - отвечали мне мои мама и папа, и я опять оставался один на один с самим собой.
Даже внутренние голоса моих друзей – деда «Календаря» из деревни Дальнее Русаново и Феи красоты и страсти – ничем мне не помогали, не являлись ко мне и ничего мне не рассказывали. Только один мой озабоченный своими делами и проблемами старший брат Юра посочувствовал мне и посоветовал найти в нашей городской детской библиотеке и почитать «спецлитературу» о половом развитии отроков и молодиц. Я этот совет принял к сведению, но кто же мне разрешит читать такую «спецлитературу»?!
Вот почему мне, вероятно, так же, как другим ребятам и девчонкам, пришлось самому открывать в себе особенности моего развития, моего организма, моих половых органов и половых гормонов. Практически каждый день, вечер и ночь во мне происходило что-то новое, неизведанное, важное, волнующее и я не только немного пугался неизведанного, но и больше возбуждался интересом и желанием узнать, что же и почему со мной происходит. С января 1965 года я начал очень быстро познавать себя, свой организм и свою личность. Я жаждал знать: Кто я? Какой я? Зачем я? Для чего я?
Ответы на эти вопросы я начал получать только в школе, вернее, ещё в детском санатории в Чекалине, но это было уже давно. Сейчас в школе, в 5 классе, я точно начал вместе с такими предметами, как зоология-биология, изучать самого себя, а вместе с собой и других ребят и девчонок. Если в детском санатории я был искателем приключений и следопытом, то сейчас я стал исследователем и открывателем.
Я пока ещё не понимал и даже не предполагал, что мне пригодится, а что не пригодится в будущем. Поэтому мне в школе, в программе обучения 5 класса интересно и ново было всё, потому что я учился теперь сознательно, осознанно, по-настоящему, без игры и фальши. Я не знал, насколько важны мне будут те или иные предметы, но интуитивно чувствовал, не зря взрослые придумали все эти программы и учебники, которые становились всё сложнее и сложнее.
Я почувствовал вызов и сказал об этом Славке Юницину. Славка ответил, что тоже почувствовал и он, потому что его старший брат сказал ему как-то: «Учись не учись, а как дураком был, так дураком и останешься». Славке это не понравилось, он внутренне возмутился и решил доказать брату, что он, мягко говоря, не прав. Так мы со Славкой Юнициным стали единомышленниками.
Кстати, это мама мне как-то сказала, что благодаря школе и учёбе в школе и медучилище, она поняла важность учения, потому что «только в результате учения можно стать всесторонне развитым человеком и общаться с людьми на самые разные темы, хочешь – культурные, хочешь - политические, хочешь – научные, да на какие хочешь».
Папа, как всегда, призвал на помощь русские народные пословицы, чтобы доказать мне необходимость учения и обучения в школе. Он говорил, что:
Учить, значит, ум точить
Не выучит школа, выучит голота (нищета)
Что твёрдо выучишь, долго помнится
Не говори: учился, а говори, что узнал
Учиться всегда пригодится
Легко забыть то, чего не знаешь
Красна птица перьем, а человек ученьем
Кто знает дорогу, тот не спотыкается
Не штука проучить, а штука научить
Повторенье - мать ученья
Мудрым никто не родился, а научился – всем пригодился
На берегу плавать не научишься, плавать учиться надо
Больше узнаешь - сильнее станешь
Грамоте учиться всегда пригодится
Для ученья нет старости
Не гордись званием, а гордись знанием
Добрый разум наживают не разом, а долгим путём и житьём
Кому трудно учиться один день, тому трудно будет всю жизнь
Однако лучше всего объяснил мне необходимость хорошо учиться мой старший брат Юра. Он прибежал ко мне в комнату вечером и стал не говорить, а рассуждать при мне, глядя куда-то внутрь самого себя…
- Главное, - говорил мне Юра, - не считай себя плохим учеником. Ты не плохой, ты просто пока неучёный. Настройся на учение как на овладение и преодоление чего-то, и всё у тебя получится.
- Представь, что ты лезешь на гору, по скале или на дерево. Трудно, тяжело, опасно, руки трусятся, ноги скользят, а всё равно лезть надо, иначе упадёшь.
- Главное, - опять «назидал» мне Юра, - не теряй времени и не останавливайся. Иди вперёд и только вперёд. Иначе устанешь, перенапряжёшься, ослабнешь и сорвёшься вниз…
- Ты возьми и поставь перед собой цель, - говорил Юра больше самому себе, чем мне. – Если ты выберешь себе цель, то будешь знать, ради чего или кого ты стараешься.
- Только цель бери высокую, дальнюю. Не путай задачу с целью. Целься не на «пятёрку», а на «десятку». Знаешь почему?
- Почему?
- Потому что в жизни так устроено: просишь ровно столько, сколько нужно, а жизнь тебе всё равно даёт меньше. Поэтому проси больше, чем надо, дадут столько, сколько тебе надо. Так и с целью…
- Целишься на 10 баллов, а в итоге получаешь 6 или 5, а 5 – это и есть «пятёрка», то есть отличный результат. Теперь понял?
- Теперь понял, Юра.
- Главное, - опять сказал мне Юра, не видя, что уже трижды повторяет это слово, – не откладывай выполнение домашнего задания на «потом». Потом не будет, будет что-то иное, другое, а домашнее задание останется. Тебе все равно придётся его делать, так что лучше сразу, чем когда-нибудь потом. Понял?
Я на эти юркины «понял» уже хотел было ответить «по-уличному»: «Я за «понял» три года отсидел, ты понял!», но понял, что это будет «не в масть» и промолчал, а Юра продолжал делиться со мной своими знаниями жизни...
- Если ты хочешь действительно учиться, то учись не в школе, а дома, - сказал мне мой старший брат Юра. – В школе ты слушай, смотри, внимай, а учись дома, повторяя и вникая в то, что увидел и услышал.
- Как только ты поймёшь, что знаешь тему без учебника, без тетради и без подсказки – знай, ты усвоил материал, научился.
- Если ты вспомнишь о домашнем задании утром или по пути в школу, то ты наспех никогда не успеешь подготовиться к уроку, а тем более к контрольной работе.
- Пришёл домой со школы – полчаса отдохни, успокойся, а потом садись и углублённо вспоминай и повторяй то, что видел и слышал на уроках. Делай все домашние задания до того момента, пока не поймёшь, что знаешь и понимаешь. Понимаешь?
- Понимаю, Юра.
- Вот так. Сделал дело – гуляй смело. Смотри телевизор, двигайся, занимайся спортом, но не перебивай то, что выучил, другими знаниями, например, газетами, новостями или книгой. Затуманишь мозги, перебьёшь внимание и всё забудешь, что учил. Береги свои знания как сокровища, Сашок. Вот как надо учиться! Ты понял?
- Да понял я, понял!
- Это хорошо, что ты понял, - с прищуром «старшего» заметил мой брат Юра. – Ты пойми, я тебе только добра желаю.
- Я это знаю и понимаю, Юра.
- Это хорошо, - опять задумчиво и внутрь себя сказал Юра. – Главное, не прогуливай уроки! Не отвлекайся на уроках! Будь внимательным. Не поддавайся на провокации тех, кто отлынивает от уроков и тянет за собой на дно тебя и остальных.
- У каждого свой выбор и каждый сам себе господин, но есть такие, которым страшно тонуть одному, без сопровождения, вот они за собой и тянут в пучину. Я это по себе хорошо знаю…
- Они тебе говорят, что сорвать урок ненавистному учителю – это проявление дружбы, но это, Сашок, не так. Это они просто не хотят одни погибать.
- А надо наоборот, - убеждённо сказал Юра. – Сам погибай, а товарища выручай. А они вместо того, чтобы выручить, помочь, поддержать, топят тебя, топят, да ещё об тебя обопрутся и вылезают на поверхность, а ты в грязи…
Юра на некоторое время замолчал и я боялся ему помешать в его настроении.
- Иногда, Сашок, просто быть на уроке и внимательно слушать учителя – и это достаточно, чтобы ты получил хорошую отметку. А отметки, Сашок, это как хорошая зарплата, чем больше хороших отметок, тем больше к тебе уважения и признания.
- Потом, Сашок, отметки иногда дают за участие в обсуждении на уроках. Если ты искренне с интересом задаёшь учителю вопросы и пытаешься сам найти на них ответы, если ты пробуешь, ищешь, ошибаешься, но пытаешься найти ответы, то тебя поощряют хорошими оценками.
- Так что не стесняйся, поднимай руку на уроках, задавай вопросы, стремись показать свой интерес и тебе воздастся за это, - сказал авторитетно Юра. – Я это попробовал однажды, получилось и потом я этим приёмом пользовался часто.
- Сначала я делал вид, что слушаю учителя, потом задавал вопросы, а он меня подловил тем, что сам мне задал вопрос, а я не слушал и был не готов ответить, - поделился со мной сокровенным признанием мой брат.
- Так что я потом в действительности внимательно слушал учителя, потом осторожно задавал вопросы по теме и сразу же пытался сам ответить на свой вопрос. Учитель это видел, помогал мне и, как правило, ставил за инициативность мне хорошую отметку.
- Попробуй сделать, как я. Уверен у тебя получится лучше, чем у меня. Ты малый не дурак, а если дурак, то немалый…
Я понял, что Юра завершает свой монолог и уже прибегнул к любимой папиной шутке, но мне не хотелось с ним расставаться.
- А ещё какие у тебя приёмы есть, чтобы учиться хорошо?
- Например, - сказал с гордостью Юра, - я к контрольным работам готовлюсь активно, то есть не просто читаю учебник или листаю тетрадь, а прорабатываю тему контрольной, то есть читаю вслух сам себе и «прорешиваю» все примеры и задачи.
- Потом, перед контрольной, я настраиваю себя как на победу в соревновании, но без волнения. Стараюсь сказать себе, что я готов на все 100, что я обязательно найду решение и ответы на все задачи и вопросы.
- Учёба в школе, Сашок, - сказал устало Юра, - это больше самостоятельная работе, чем просто пассивное восприятие того, что тебе вещают на уроках. Если ты настроился быть на уроках, как промокашка, и впитывать в себя всё: кляксы, помарки, ошибки, знания, то ты и будешь как промокашка – мятая, использованная и ненужная.
- Ты не обижайся на мои слова, Саша, - сказал примирительно мой брат Юра. – Ты, главное, пойми меня. Пойми то, что я тебе говорю.
- Главное, - опять Юра повторил своё любимое «главное», - будь больше самостоятельным. Не жди, что тебе всё подадут на блюдечке с голубой каёмочкой. Сам организуй свою учёбу.
- Например, поговори сам с учителями об их предметах. Спроси у них, что они тебе посоветуют учить наизусть, а что просто слушать и знать на слух.
- Спроси их, что тебе надо сделать, чтобы хорошо учиться по их предметам. Спроси, стоит ли им задавать вопросы? Как вести себя на опросах и контрольных работах? Эти вопросы помогут тебе найти взаимопонимание с каждым учителем, а это крайне важно, Сашок.
- Запомни, Саша, главное, - важно сказал Юра. – Всё зависит от того, какое ты впечатление оставишь в общении с учителем или учительницей. Если ты с самого начала учёбы покажешь себя заинтересованным учеником, то и отношение к тебе будет доброе, а если ты будешь отлынивать или прятаться от учителя за спины твоих девочек-соседок, то они тебя будут просто презирать и третировать.
- А что такое «третировать»? – спросил я, уже теряя терпение от юркиных нравоучений.
- Третировать – это значит не уважать, пренебрегать, не замечать, презирать, обижать и не считаться с тобой, с твоим настроением и человеческим достоинством. Третировать – это значит относиться свысока, высокомерно, небрежно, оскорбительно. Вот что такое третировать…
- Покажи с самого начала, что ты заинтересован в предмете, что ты стараешься, хочешь научиться и к тебе обязательно пойдут навстречу, и помогут тебе в учёбе. А без помощи опытного учителя тебе будет ой, как трудно. Это я по себе знаю…
- Старайся или покажи, что ты очень стараешься и в конце четверти, вполне возможно, тебе помогут и постараются вывести тебе хорошую оценку. Но лучше всего, изначально учись не для оценок, а для себя, для своего образования, для своей личности. У тебя, Сашок, это получится, лучше, чем у меня…
- А почему не у тебя? – спросил я Юру.
- Потому что я своё профукал на улице, - горько сказал Юра. – Я это понял уже слишком поздно. Лёнька Мамалюк где-то сгинул в лагерях и колониях, а какой был вожак на улице! Я его любил и брал с него пример, а надо было учиться, учиться и учиться. Теперь вот с трудом навёрстываю напоследок, но это очень тяжело…
- Учиться сложно, - сказал Юра, - особенно, когда есть другие интересы и желания. Девчонки меня сбили с панталыку, но я ни о чём не жалею, потому что погулял на славу.
- Ничего, Сашок! – бодро и с надрывом воскликнул Юра. – Всё ещё впереди! Я ещё дам жару! Вот увидишь!
- Закончу школу, - сказал мечтательно Юра. – Поеду в Севастополь. Поступлю в институт. Отучусь, стану инженером-механиком, как наш папа. Пойду в порт на корабли. Повидаю свет и дальние страны. Буду жить жизнью полной приключениями. Заберу к себе тебя и маму, и будем мы жить – не тужить.
- А папа?
- А что папа? – спросил Юра. – У папы своя жизнь…
- Как это? – опешил я и встревожился. – Какая такая - своя?
- Подрастёшь – узнаешь, - загадочно, жалея о сказанном, заявил Юра. – «Спидавай» давай!
Юра ушёл к себе в большую комнату. Я ещё долго слышал, как он ворочается на нашем скрипучем широком диване. Мне не спалось. Я думал о последних словах моего брата и с этого момента мне начали приоткрываться некоторые тайны нашей семьи. Ещё некоторое время у меня в голове вспыхивали картинки из прошлого, в которых я видел и слышал недомолвки, напряги и обиженное молчание моих родителей. Что-то у них было не так, но они это от меня тщательно скрывали…
- Век живи, век учись, а всё равно всего не постигнешь, - напоследок в мой сон сказали мне в унисон голоса моего друга деда «Календаря» из деревни Дальнее Русаново и Великого Змея из детского санатория в Чекалине, и добавили, - а ты всё равно учись, ведь интересно же!
Да, интересно, чего от меня скрывают мои родители? Чего я такого не знаю, что знает мой брат Юра?