Фрагмент рассказа "Память. Белый лунь золотой осенью".
...Но это всё лирика. После того, как отработала вражеская авиация, по всему «передку» ударила немецкая артиллерия. Ввысь устремился оглушающий визг осколков, леденящий душу грохот, скрежет, вой, треск сырого чадящего хвойного лапника, пламень от сгорающих нефтепродуктов.
В общий котёл хаоса от зрелища поддавали искры адского жара: чёрный кумарный смрад от автомобильной резины, искры с высоты полыхающих деревьев, огонь от горящего металла.
В нос шибал ужасающий запах распадающегося на молекулы топлива и дымящихся, обугленных головёшек убитых красноармейцев. Никто трупы из полыхающих техногенных жарников не вытаскивал. Недосуг было, разрешения для остановок не поступало, выжившие на подмогу спешили.
Белковые, курящиеся чурбаки с пузырящейся, лопнувшей кожей валялись повсюду. Обожжённые головушки не раскрошатся дотла, не исчезнут в никуда. Здесь нужна доменная печь, которая плавит броню изнутри танка, сжигая членов экипажа до состояния спёкшихся лепёшек.
У случайных костерочков на поле боя температуры пламени не хватит, чтобы разрушить в порошок человечьи косточки. Так и будут чадить не одни сутки закопчённые, полусваренные, обугленные фрагменты тел несчастливых ратников.
Жуть, какое вонище расползается в округе. Противогаз здесь точно не поможет. Однако в нашем случае, может быть, стерпится.
Без всякого бинокля впереди было видно зрелище, ужасающее по восприятию. По направлению движения вал из трупов высотою в несколько рядов, спрессованных друг на друге.
Нижние мертвяки уже протухли напрочь и разбухли до необъятного состояния. Вонь, смрад — жуткие.
Природа, ветер, солнце, дождь здесь бессильны и никаким образом не могли свести на «нет» удушающий запах разлагающихся на солнце убиенных воинов. В громаде жмуриков уже не разобрать, где свои, а где чужие.
По распадающимся головам с оскаленными зубами солдаты ходили в новые атаки. Другого пути, кроме как идти вперёд под пули, начальство не предоставляло. Видимо, стратегические охваты противника не по масштабу мысли красных командиров. Тем более, когда пушки есть, а снаряды подвезут на следующей неделе.
Людской ресурс надёжнее. Вагон за вагоном, состав за составом прибывали на запасные пути близлежащего железнодорожного полустанка.
Никто из штабов сверху не брал во внимание мнение простого солдата, тем более не считал нужным ценить жизнь человека. Все и всегда ожидали людских пополнений. Чего тут было жалиться? Пушечным мясом закидаем оккупанта.
После каждой срубки тел становилось больше. Слой за слоем. Поэтому рощицу прозвали «Мясная», а прилегающее большущее поле — «Луговина смерти».
Кости тела, объеденные хищным зверьём, тоже валялись повсюду. Волки, кабаны, мыши, ласки, хорьки и куницы с удовольствием пожирали достаточно свежую плоть убитых бойцов.
Иногда солдаты прятались за горами мертвецов. Никто не смущался, когда в глаза, в приоткрытый рот летели опарыши — самим бы живыми остаться.
Зелёных падальных мух в округе роилось миллионы миллионов. Тьма-тьмущая.
Однако вперёд, солдат, под пули, через фрагменты бывших сотоварищей, дохляков бездыханных. Глядишь, повезёт, и атакующие ряды не уподобятся почившим однополчанам.
А немцы всё били и били из своих скорострельных пулемётов «машиненгеверов», а красноармейцы всё лезли и лезли на верную погибель. В грязи, в крови, в соплях и блевотине, вперёд. Так надо!
Земля качалась под ногами. Рассекая воздух, над головами бойцов жутко выли мины фрицев.
Взрыв!
Жуткие всполохи!
Ещё!
Минута, пять, двадцать — сплошной грохот. Казалось, что всё пространство наполнилось огнём, дымом, запахом пороха и гари. Вздохнуть тяжко, песок скрипел на зубах.
В отчаянии, в бессмысленном психозе некоторые обезумевшие солдаты вставали во весь рост и кричали что-то нечленораздельное. Понятное дело, — крышу сносило. Таких недоумков тотчас же убивали снайперы.
Другие по приказу выбирались из окопов, но бежали не куда следует, а куда глаза глядят. Хотя взгляд чётко указывал на фартовый предмет жесточайшей срубки — на вражеские позиции.
В гуле снарядных разрывов не слышен собственный голос. Абсолютно все штурмующие вражеский плацдарм что-то орали. Гримасы наступающих лиц, их предсмертный оскал вызывали оторопь у немчуры. С такими полузверями-получеловеками не хотелось не только связываться, смотреть на них было страшно противно.
И это хорошо. Враг должен бояться защитников земли русской, трепетать перед ними. Если в штаны не наложит, пусть хоть «очко» у оккупанта сыграет — обоссытся.
Немцы всегда до чёртиков пугались штурмового месилова, остерегались штыковых атак. Европейская психология арийцев изначально затачивалась против отмороженного шапкозакидательства простых парней из деревенской глубинки. Грязь и кровь только усугубляли внешнее восприятие, закладывали в души серых френчей определённую долю скептицизма в возможной победе. Нашим лучше.
Волна за волной бежали вперёд атакующие цепи стрелков. Совершенно неважно, что от едкого дыма не видно солнца. Главный ориентир — это спины впереди бегущих солдат, знакомые и совершенно чужие.
Иногда красноармейцы приседали на колено и делали по возможности прицельный выстрел. Снова вскакивали, летели на всех парах к одной только им известной цели, вопили во всю глотку что-либо нечленораздельное.
Невидимая волна звериной ожесточённости гнала батальон за батальоном под вражеский свинцовый дождь. Все хотели жить и думали о благоприятном исходе. Так уж человек устроен, что смертельную одёжку примеряет не на себя.
Однако старуха с косой вовсю бушевала в молодецких рядах, под корень выкашивая подразделения ратников одно за другим.
Погибшим всё равно. Бледные, обескровленные лица, стекленеющие глаза не могли порадоваться за своих братьев. Огромный мир свернулся для них до размеров клочка чёрной новгородской земли, изрытой свежими воронками с вырванными столбами заграждений, замотанных колючей проволокой.
Живым ужас как страшно снова и снова вставать во весь рост. Не хотелось, но каждый примерял на себе неблагоприятный исход дела: а вдруг и до него дойдёт очередь повалиться окровавленным на сыру землицу.
В какой-то момент передние ряды наступающих дрогнули и повернули вспять. Казалось бы, передохнут люди чуток и снова в бой. Не тут-то было. Сзади, из своих же траншей, в спины ударили «Максимы».
Довершили дело смертоубийства «трусов и паникёров» с «упадническими настроениями» противотанковые пушки, выставленные на прямую наводку.
Невооружённым глазом видно, как метались, погибая на нейтральной полосе, толпы солдат героической Красной армии, обезумевших от ужаса.
Стало понятно отношение к людскому ресурсу командиров, с лёгкостью разменивающих человеческую сущность своих земляков на хромированную жестянку с ленточкой на грудь.
Захочешь продолжать биографию — сделаешь невозможное, в первостихии посчастливится остаться. После губительных выстрелов от заградотряда в спину, даже мысли не было в голове, что можно не добраться до вражеских окопов.
Беги изо всех сил, пока живой, солдат. Сегодня не в твоих руках удача. Не вовремя поднят встречный вопрос обсуждения. Руби с плеча гордиев узел. Спасай свою шкуру, кровник. Выживай, братишка.
Раненым помочь было невозможно. В кровавой мясорубке не понять, где кто кричит, из какого подразделения умирающий боец.
Кому какая разница? Если подранок не околеет до ночи от потери крови и переохлаждения, жалостливые парни сделают попытку вытащить страдальца.
Но это вряд ли. Всем наплевать на мучения бывшего соседа по стрелковой ячейке. Своя шкура ближе к телу.
Живых оставалось всё меньше. Значит, у подстреленного человека гарантий вырваться из пекла никаких не существовало. Лишь к единицам, отмеченным богом, поспевала на поле боя санитарная помощь.
Но в медсанбате тысячи людей. Ни рентгена, ни наркоза, даже тазиков для фекалий не наблюдалось. Какая тут надежда на благоприятный исход? Отрежут орган или конечность, на скорую руку заштопают и на повозку в несколько рядов для вывоза в ближний тыл. В зубодробильной лихорадке на телеге задохнуться, растрястись, усугубить диагноз запросто можно.
Только кого это интересовало? В госпитальной палате для других страждущих место останется. Если ненароком сдохнешь, значится, не повезло. Прощевай родимый, не поминай лихом.
Незавидная судьба простого человека от сохи на войне. Никаких шансов на выживание. Так для бойца предопределено стечением неблагоприятных обстоятельств. Однако не кипятись, солдат, крутани колесо фортуны в свою сторону. В ответ перст судьбы предоставит шанс сбегать в атаку туда-сюда-обратно. Как правило, не более двух раз. Далее — капец иллюзиям.
Уступи место под солнечной звездой следующим, возможно, им повезёт больше. Не исключено, что счастливый случай окажется в надёжных руках.
А сейчас не скули. Изволь, помоги Родине. Она тебя родила, вскормила, читать, считать, писать научила, шанс выжить предоставила, а ты вот горемычный, не воспользовался льготой.
Что ж, такова история бесславно ушедших в вечность, обречённых сгореть без следа в бушующем дьявольском огне беспощадного противостояния двух систем.
Удел слабых? Всё может быть — война.
Из воспоминаний моего отца.
7 гвардейская стрелковая дивизия, 14 гвардейский стрелковый полк.
Гвардии капитан Щербаков Иван Петрович (28.10.1923 г.р.)