Кома

               
                КОМА

Последнее, что я услышал, был рев рективного двигателя ракеты. Взрыва я не услышал, только яркую вспышку отметил умирающий мозг. Но мозг не умер. Я почувствовал, что просыпаюсь, но просыпалась только крошечная частица сознания, потом сновы небытие, потом снова хоровод несвязных мыслей, и снова небытие. Ни течения времени, ни звуков, ни запахов, ничего не проникало в сознание, но некая "явь" появлялась все чаще и длилась все дольше. Там теснились вопросы, множество вопросов без ответов мелькали как в калейдоскопе. Стоп! первое слово, связанное с конкретным предметом. Этот предмет плавал в сознании, но как он выглядит, я не знал, только смутно мелькали цветные пятна, и ощущалось даже не слово, а понятие "калейдоскоп". Это состояние утомляло. И снова все исчезло. И снова просвет. Опять это слово, но за ним угадывалось присутсвие чего-то приятного, что связано с этим предметом. Игрушка, игра, мама! Сразу три слова, три понятия и приятное ощущение чего-то большого и знакомого, до которого почти можно дотянуться, но сил уже не осталось.
 Сознание снова выплывает из небытия. И почти сразу возникает понятие, которое объединяет все четыре слова. Детство! И с этого момента возникают ответы на вопросы. Все это вязко, трудно, но процесс восстановления памяти начался.
Я вспомнил, что я мужчина, вспомнил маму и ее имя Катя. Я вспомнил школу, какие-то отрывки из жизни, но воспоминания перестали радовать, когда я осознал, что не чувствую своего тела, не слышу звуков, не вижу света, не знаю, что осталось от моего тела, потому что вспомнил ракету и беззвучный взрыв. Я не знал даже приблизительно, сколько прошло времени. Я не знал, продолжается эта чудовищная война, или давно закончилась. Но был уверен, что если война закончилась, то победила Украина, потому что хранить мой почти труп эти орки не стали бы ни минуты.
  Какой-то дискомфорт мешал мне вспоминать. Наверно прошло много времени, прежде чем я осознал, что этот ритмичный шум - это стук моего сердца. После этого стук сердца стал моим единственным развлечением. Я даже научился менять его ритм. И внимательно следил, как далекие и недавние воспоминания приходили, радовали, огорчали, уходили.
Часто я вспоминал маму, я знал, что они с отцом уехали на дачу, когда я ушел в ВСУ. Они уехали на дачу, потому что там была невелика вероятность обстрелов, потому что там был огород, небольшой сад, колодец, который мы с отцом выкопали четыре года назад, хотя провести воду из водопровода на участок было гораздо проще. Однако отец любил колодцы, так же как деревья любят землю. Для него это была почти мистическая связь с землей. И он красиво оформил этот колодец с любовью и усердием.
 Меня отпустили на три дня из части, чтобы я мог похоронить своих родителей, которые погибли в своем дачном доме от шальной российской ракеты. Это случилось ночью. Я надеялся, что они мгновенно погибли во сне.
 Все изменилось в Украине после 24 февраля. Даже путь на кладбище был перекрыт,  поэтому я хоронил своих родных на этом же участке, как раз неподалеку от колодца под большим красивым кленом. Ни клен, ни колодец не пострадали, а на месте дома лежала уродливая куча мусора.
Я вспоминал свою жену Полину, которую отправил в Болгарию вместе с детьми. Возможно, она даже не знает, что я лежу здесь, где бы я не лежал. А может быть сидит рядом, и пытается до меня достучаться. А мне так хотелось взглянуть на нее хоть раз! Услышать щебет детей!
И тогда во мне разгоралась ярость. Это плешивое ничтожество пыталось доказать себе и миру, что оно может вершить судьбы народов, и для этой ничтожной цели он принес горе на нашу землю. Но весь абсурд был в том, что почти весь соседний народ поддержал эту войну! Народ, с которым мы никогда не воевали, который считали почти своим. Это было просто невероятно! Поневоле приходили на ум ужасы войны с Германией. Но то был другой народ, другой язык, и Гитлер желал уничтожать коммунистов, которые этого вполне заслуживали, потому что уничтожали своих граждан миллионами. Из среды коммунистов самые мрачные, самые жестокие, самые подлые выделились в кровавую группу, которую они назвали "чрезвычайным комитетом" Комитет присвоил себе право захватывать, пытать и уничтожать своих граждан.
 И вот эта война началась с подачи этого кошмарного "комитета", как бы он теперь не назывался. Это их пропагнда так глубоко проникла в слабые мозги россиян, что они поддержали эту войну. А методы пропаганды чекисты использовали давно апробированные религией. Тысячи лет религиозные деятели совершенствовали эти методы, чтобы внушать абсурдные понятия в мозги обывателей. В этих слабых мозгах хватило места и для таких же абсурдных идей коммунизма, а теперь и фашизма.
Все правительства всех стран никак не могут оказаться от спецслужб, хотя иногда сами становятся жертвами этих своих спецслужб. И по той же причине правители и правительства не могут отказаться от религий. Потому что спецслужбы и религии являются гарантией достижения и сохранения власти.
Особенно безотказно пропаганда тайной полиции проникает в кастрированные мозги россиян, после тщательной селекции, которую чекисты проводили долго и качественно. Им удалось вывести из этого народа породу фашистов.
 И тогда я начинал выдумывать кару для этого народа. Я становился очень жестоким!

Я вспоминал свою работу, своих коллег, которые тоже ушли на фронт. Я вспоминал своих сослуживцев, хороших отважных парней и почти пенсионеров, которые отправили свои семьи в европейские страны, а сами  добровольно пришли в ВСУ, чтобы защищать свою землю и уничтожать орков.
Я вспоминал не только Полину, я вспоминал других жещин, с которыми был близок. До свадьбы, а пару раз и после. Ведь женщине ничего не стоит соблазнить мужчину, если он вполне здоров и вполне нормален. И странное дело, я, полностью отрезанный от своего тела, я возбуждался. Для меня было открытием, что сознание само по себе может испытывать вожделение! Поэтому к таким воспоминаниям я обращался не часто. Они вгоняли в уныние, обостряли чувство безнадежности.

 
Но заниматься воспоминаниями со временем стало очень тоскливо. Я осознал, что полностью парализован, возможно, нахожусь в коме. И выйти из этого состояния нет никакой возможности. Я делал невероятные усилия, чтобы хоть как-то ощутить окружающий мир, или ощутить наличие глаз, рук, самой головы!
И пришло осознание ужаса, который будет продолжаться целую вечность, ужаса заточения в своем собственном сознании до конца своих дней, лет, тысячелетий! Этот страх смешался с дикой яростью, это состояние паники должно было проявиться в нечеловеческом крике, но не прозвучало ни звука, только сердце ускорило свой ритм. Я знал, что иногда засыпаю, но в этот раз я потерял сознание, это был не сон. Потом сознание вернулось, разбитое, растерянное, униженное. И ему ничего не оставалось, как только размышлять. Я не мог прекратить свое прозябание, я не мог покончить с собой, у человека тысячи способов это сделать, у меня не было ни одного.

Этот всплеск эмоций сменился полной депрессией, не хотелось вспоминать, не хотелось думать, не хотелось чувствовать, но отключить мозг тоже невозможно. Постепенно депрессия прошла. Я сознавал, что поскольку жизнь не покинула мой мозг, значит, я нахожусь под присмотром. Вероятно, мое неподвижное тело лежит на больничной койке, в него вливают питательный раствор, кто-то следит за сердечными ритмами. Я ненавидел этих людей! Им было так просто остановить биение моего проклятого сердца, но они этого не делали. И не сделают. Я стал ускорять ритм сердца, чтобы убить его перегрузкой, но это приводило только к усталости и безволию. Зачем это примитивное устройство так надежно и долговечно? Зачем оно безмятежно отбивает ритм, если тело уже мертво? Почему человек не может сам решать, когда сердцу нужно остановиться? Вспышки гнева возникали уже реже, хотя осознание того, что я смиряюсь, вызвали ярость. В состоянии спокойствия я искал занятие для мозга. Никакие игры меня никогда не привлекали, вычисления, математика, тоже не вызывали интереса.
Я начал вспоминать тексты прочитанных книг. Мне удавалось восстанавливать достаточно подробно давно забытые книги. Этот процесс восстановления текстов занимал меня довольно долго. Одна книга пробуждала память о другой, любимые авторы, сменяли менее любимых, их сменяли авторы, любимые в детстве. И однажды я наткнулся на любопытный текст. Это была книга Джека Лондона "Межзведный скиталец". Я плохо помнил начало книги, потому что его заслоняли дальнейшие события, я даже помнил, что в юности, когда я читал эту книгу, произошло такое же явление: начало книги отодвинулось на второй план. И называлась книга как-то иначе. Я помнил, что этот роман был так не похож на стиль Джека Лондона, что мне пришлось потом найти эту книгу, чтобы убедиться в его авторстве.
 Мой метод требовал, чтобы текст восстанавливался последовательно от начала и до конца.
Я вспомнил, что в романе речь шла от первого лица, от узника, который был осужден на пожизненное заключение за убийство коллеги.  Герой был ученым-агрономом.
 В тюрьме оказался ловкий и подлый заключенный, который склонил группу смертников совершить побег по его плану. План был фиктивным, а целью фальсификатора было разоблачение этого плана. Этот заключенный сообщил администрации тюрьмы, что готовится побег, и сумел это доказать, поскольку придуманный им план уже начал осуществляться. Группа была поймана, и каждого участника этой группы надсмотрщики жестоко допрашивали, чтобы найти динамит, с помощью которого планировался побег. За донос о "побеге" подлый заключенный получил освобождение, ради которого и затевал весь свой чудовищный план.
 Динамит был вымышлен, как и весь план, однако администация тюрьмы бала уверена, что динамит спрятал главный герой, агроном. Его тоже пытали, держали в карцере. И в этой тюрьме практиковалась изощренная пытка: провинившегося укутывали в смирительную рубаху, и затягивали шнуровку до такой степени, что человек едва мог дышать. Со временем эта пытка становилась все более невыносимой, а продолжалась многие часы и даже многие сутки.
Наличие вымышленного динамита очень беспокоило надсмотрщиков, и главного героя пытали таким образом все чаще и все продолжительней. В тюрьме была система связи между заключенными: они перестукивались с помощью придуманного ими кода. Старый заключенный поделился своим опытом с героем романа, как можно избавляться от страданий с помощью особого психологического метода, когда все конечности и все тело временно отмирает, остается лишь сознание, "душа", которая может покидать тело и передвигаться в пространстве и во времени.
В книге был подробно описан алгоритм действий, который приводил к таким невероятным результатам. Разумеется, я обнаружил аналогию с моим заключением сразу, как только вспомнил об этой книге. И также вспомнил это выражение, которое применил Джек Лондон: "багровый гнев". Да, именно такой гнев я испытывал много раз в этой своей тюрьме, которая была моим собственным телом!
 Я уделил этой книге все свое внимание. У меня не было никакого понятия о течении времени: может я нахожусь в этом чудовищном состоянии всего несколько минут, а может и несколько десятилетий. Но некая интуиция мне подсказывала, что прошло около года с того момента, когда произошел взрыв. Если это так, то с таким темпом развития наступления, как освобождение моего родного Харькова, харьковской области,  война уже закончилась нашей победой, в противном случае, мое сознание давно было бы уничтожено орками из соседней преступной страны.
В моем отчаянно безвыходном положении я был готов поверить даже в бога, если бы ждал от своей веры хоть малейшую пользу или малейших перемен. Поэтому я не усомнился в той версии, которую высказал Джек Лондон в своей книге. Я изучил инструкции старого заключенного наверно лучше самого автора, чтобы выйти на свободу с первго раза, поскольку второго раза уже не будет, как утверждал заключенный. Перед агрономом стояла сложная задача: силой воли и непоколебимой верой заставить свое тело последовательно умирать, начиная с пальцев ног, и этот процесс мог начаться только под воздествием невыносимой боли, которую заключенный испытывал в смирительной рубашке.
Моя задача была и проще, и сложнее, поскольку никакой физической боли я не мог чувствовать. Однако мне не нужно было умерщвлять свое тело, потому что тела для меня не существовало. После некоторых размышлений я предположил, что агроному помогало достичь необходимого состояния чувство невыносимой боли, очень сильная эмоция. Эмоция подобной интенсивности в моем распоряжении была одна: тот самый "Багровый Гнев", как называл ее Джек Лондон, и от которой я даже терял сознание.
Однако, переселившись в мир книг, я потерял способность испытывать свой "Багровый Гнев". Мое сознание работало, оно получило довольно мысленной пищи, чтобы не впадать в отчаяние. Я составил подробный алгоритм, по которому намеревался вырваться из заключения, но воспользоваться им даже не пытался, потому что "Багровый Гнев" не приходил, хоть я и пытался раскачать это состояние искусственно. Приходилось ждать.
Я прекратил копаться в книжной макулатуре. Мысли мои все вертелись вокруг книги Джека Лондона. Я помнил, как изумительно автор описывал свою любовь, свое восхищение женщинами. Я сам так же относился к женщинам, но выразить так изящно свои чувства словами даже не пытался. Я не помнил всех этих слов, но хорошо помнил те чувства, которые эти слова вызывали.   
Не помню, как именно это случилось, но связано это было с женщиной. На  меня вдруг накатила сокрушительная волна гнева! Это был тот самый "Багровый Гнев"! Мое сознание затрепетало от ярости, и частица сознания все же вспомнила тот заготовленный алгоритм, проделанный многократно, но без этой убийственной багровой эмоции. Механизм включился!
Я услышал звук, который заставил встрепенуться мое сознание, а вслед за этим яркий свет пронизал меня. Я не мог закрыть глаза или заткнуть уши, их просто не существовало, поэтому свет слепил меня. Это было могучее потрясение. Я не сразу сообразил, что вырвался из плена, о чем так долго мечтал. Мне удалось обуздать сознание, заставить его разобраться в изменившихся условиях. Я стал видеть. Это была просторная светлая комната, больничная палата с кроватями, на которых лежали люди, мужчины. Сквозь приоткрытое окно доносился уличный шум, который меня так поряс. Я тоже лежал на койке, я узнал свое лицо. Что находится под одеялом, я видеть не мог, но было понятно, что ноги на месте, угадывались и контуры рук. Бледное изможденное лицо. Но эта оболочка теперь была пустой, потому что мой разум ее покинул.
 Мое сознание, мой разум - как это выглядит? Там, где должны быть ноги, руки - ничего не было! Но я мог перемещаться! И тогда я оказался вне своей палаты, я видел корпус моей больницы. Не успел я подумать, что хочу увидеть город, как тотчас завис над ним. Это был мой родной Харьков! На всякий случай я засек расположение моего госпиталя, и переместился к своему дому. Дом не был поврежден. Я проник в нашу квартиру. Моя Полина возилась на кухне, дети смотрели какой-то фильм. Я старался привлечь к себе внимание, но никто не реагировал. Это я давно предвидел. Я тихо висел в дверях, любуясь то детьми, то Полиной. Какие чувства я испытывал? Я об этом подумал, представил, что возвращаюсь из больницы живым и здоровым, и какую безмерную радость испытал бы при этом. Но такой радости я сейчас не испытывал. Мне было приятно видеть свою семью живими и здоровыми, но сильных эмоций это не вызывало. Я был существом иного мира, а что это за мир, мне только предстояло выяснить. А пока я выяснил из новостей, что сегодня 21 сентября 2022 года. Я был в коме шесть месяцев.
Мне хотелось узнать, что случилось с моим экипажем военного джипа, на котором мы выполняли задание. Но оказалось, что наступили сумерки.  И тут я заметил контуры моего тела, едва заметное, полностью прозрачное, мое тело было вполне узнаваемо! Было похоже, что оно состоит из воды, но такое определение только отдаленно напоминает те контуры, которые я видел. Я вернулся обратно в квартиру, чтобы увидеть себя в зеркале. При искуственном свете мои контуры исчезли полностю. Я переместился в ванную комнату, где тоже было зеркало. В полумраке я вновь увидел свои контуры, но в зеркале они не отражались. Это странное оптическое явление я не мог объяснить. И темнота в ванной комнате не мешала мне отчетливо видеть. Тогда я переместился к месту, где был обстрелян наш джип. Перемещение было мгновенным, стоило мне подумать о нужном мне месте. Я видел воронку на обочине, но никаких следов джипа не увидел. Я вспомнил, что в книге герой перемещался в прошлое. И тогда увидел наш открытый джип, весь экипаж в нем, и себя. Беззвучный взрыв, который преревернул машину. Меня выбросило из джипа, и я ударился головой о дерево. И остался лежать неподвижно. Экипаж приходил в себя. Ко мне подошел сержант, перевернул мое безвольное тело и что-то сказал солдатам. Потом он говорил по рации. Я не слышал ни звука. Вероятно, вызвал подмогу. Дальнейшее мне было не интересно. Меня удивила эта безучастность, но не особенно. Я узнал, что от удара сломалась моя шея, поэтому я был парализован, но пострадал и мой мозг, и поэтому я теперь сумел его покинуть. Я также узнал, что мой экипаж жив, и почувствовал некоторое удовлетворение.
Еще я подумал, что мое тело в госпитале, вероятно, умерло, поскольку мое сознание его покинуло. И тотчас оказался в палате. По экрану монитора ползла уверенная линия сердечных сокращений. Мое несокрушимое сердце даже не заметило, что мозг опустел! Этот труп будет еще долго держать за горло бедную Полину! Она заслуживала лучшей доли.
Как я сказал, интенсивных эмоций я не испытывал. Однако любопытство, интерес к познанию - это не исчезло. Мне хотелось побывать во многих местах, но я оствался неподвижен, потому что решал важную задачу: могу ли я воздействовать на предметы, на события, и как это сделать.
Я вспомил старый фильм, в котором душа погибшего безуспешно пыталась связаться с женой. Потом опытная душа другого человека подсказала, какие тренировки помогут оказывать воздействие на материальные предметы. И там тоже подразумевалась сильная эмоция.
Я переместился на линию фронта. Для начала я подставил руку под пули из автомата какого-то бойца. Никаких ощущений. Идея была в том, чтобы ощутить сильный страх, потрясение, а для этого я был готов на крайние меры.
 Я отыскал один артиллерийский расчет, который готовился к выстрелу. Я завис перед ужасным стволом гаубицы, ожидая выстрела,  а может окончательной смерти. Это было страшно, мне пришлось усилием воли удерживать себя в метре от ствола. И потрясение было натуральным! Прошло несколько секунд, прежде чем я пришел в себя от этого потрясения. И я бросился вдогнку за снарядом. А потом сплясал на этом фугасе дикий военный танец под громкое пение этой летящей болванки.
 Естественно, я вспомнил барона Мюнхаузена, который летал на разведку таким образом. Мне было весело эту минуту, пока мы с ним летели к оркам. Я никак не мог решить, взрываться мне вместе со снарядом, или проследить за взрывом со стороны. Показалась наша цель: это был деревенский дом, во дворе которого стояли грузовики, БМП, автоцистерна. Цель стремительно приближалась. В последнюю секунду я переместился в сторону, а снаряд влетел в дом. Здесь был штаб, которого не стало. Облако пыли взметнулось к небесам, потом полыхнуло пламя. Прогремело еще несколько взрывов - детонировал боезапас. Я поздравил артиллеристов с метким выстрелом.
Была безветренная темная ночь, но я все хорошо видел. Я попробовал качнуть лист вишневого дерева. Никакого результата. А вторично заглянуть в ствол гаубицы мне отнюдь не хотелось. Да и как это можно использовать?
 А ведь за одни сутки я мог разведать дислокацию войск орков в целой области. Только как передать эту информацию нашим штабам?
 Сейчас я находился на оккупированной территории. Я решил произвести разведку хотя бы для себя. С высоты я легко определил, где в этой деревне скопились взводы противника. Я заметил еще раньше название деревни: Вишневка. В ее западной части солдаты рыли окопы. Я заметил БМП в одном из дворов. Когда подлетал к дому, услышал крики. Я ворвался в дом: двое орков избивали человека, наверно хозяина дома. Я заорал и бросился на одного монстра. Безуспешно. Тогда я сосредоточил все силы и всю ненависть, и ударил его в челюсть. И подонок что-то почувствовал! И даже я почувствовал ничтожное сопротивление среды, которая была его челюстью. Тогда я стал бить и бить по этой ненавистной роже! Болван ничего не понимал, но чувствовал, что происходит что-то неладное. А для меня время стало растягиваться, движения орков замедлились. Моя жертва стала поднимать автомат в сторону окна, где я стоял. Второй верзила тоже прекратил свое кровавое занятие и уставился на подельника. Я понял, что сейчас прозвучит автоматная очередь в окно на всякий случай. Я весь подобрался, дождался момента, когда палец нажмет курок, потом со всей силой ярости ударил по стволу автомата ногой! Время замедлилось настолько, что я увидел, как вылетают пули из ствола, как они вонзаются в тело верзилы, а потом и в того, вояку, что стоял в дверях. Я услышал шум в коридоре, потом в комнату плавно и медленно вбежал военный с пистолетом, вероятно, офицер. Автомат уже не стрелял, но офицер не стал дожидаться, когда он снова начнет стрелять: все было понятно и так. Прозвучало два выстрела, и садист стал оседать на пол. А время потекло в нормальном ритме. Я умчался подальше от этого места. Эти три трупа были для моего сознания уже слишком. Местность стала удаляться, горизонт расширился, я увидел на северо-западе огни Харькова, они тоже удалялись. Я никуда не стремился и ни о чем не думал, я просто отступал. Очень далеко подо мной я видел облака, потом я увидел округлую линию горизонта, а за ней звезды. Наконец я увидел целиком весь земной шар. Я был в космосе. Земля не была цветной, и только в некоторых местах виднелись островки светящихся городов.   
Я понимал, что нахожусь в вакууме, и температуры вокруг меня не существует, а если бы я был материален, моя температура сейчас была бы близкой к абсолютному нулю. Какой контраст! Еще сегодня я прозябал в темнце своего тела, а вот сейчас я свободен настолько, что могу посетить хоть Юпитер! Вот он сверкает самой яркой звездой  на западе. А почему бы и нет!
 И вот огромная планета закрыла весь мой кругозор. Я был как будто в чаше, во всех направлениях горизонт казался выше, чем находился я. И я побаивался грозного Юпитера, его чудовищной гравитации, его страшных ветров, и его непрозрачной атмосферы, которая тянулась ко мне косматыми облаками, в которой я мог потерять всякую ориентацию. Нет, эта планета не для людей. А что еще в космосе для людей? Луна. Пока только близкая и загадочная Луна. Кстати, где она и где Земля?
 Я внутренне вздрогнул: не хватало мне заблудиться в космосе! Хотя с другой стороны, какя разница, в какой я галактике! Мне не нужно ни воздуха, ни воды, ни тепла. А света в космосе достаточно. Однако, где же Земля? Я представил Землю, какой я ее видел из космоса, и вот она снова подо мной. Тонкий слой атмосферы несколько ярче с одной стороны. Там восток. И там проклятый кремль.
Вспомнилась недавняя моя расправа над садистами. "Парень, тебя убили эти орки, сломали твою комфортную жизнь. Сломали жизни миллионам мирных людей. Теперь ты сумел получить невероятные возможности, так пользуйся ими! Ты уже видел много трупов, своих и чужих, почему тогда смерти этих трех уродов так тебя разволновали? Иди и работай! "
Я переместился поближе к Харькову, нашел деревню, захваченную ротой солдат. Мне нужно было какое-то оружие, которое я мог бы удержать в руках. Я снова попытался воздействовать на листья дерева. И только когда я стал злиться, листик качнулся. Это было едва заметное движение. И я смог его повторить. После долгих тренировок у меня стало получаться даже удерживать лист в руке. Это уже было оружие.
 Мне пришло в голову, что мое "тело", контуры которого я различал в пространстве, что оно рассеивает мою энергию. Я стал искать возможность "уплотниться" стать компактней. В конце долгих усилий мне удалось уменьшиться, а потом изменить форму "тела". Я просто стал шаром размером с апельсин. И мог отращивать себе руки. В этих руках я мог держать мелкие предметы. Мне нужен был острый шип от растения. Я нашел шиповник, но отломить шип не мог. Но я нашел его на земле. На ступеньках дома дремал часовой с автоматом, его палец лежал на спусковом крючке. Я вонзил свой шип в этот палец. Очередь была короткой, но ее хватило, чтобы устроить форменный переполох. Весь взвод вскочил на ноги, и у меня появилось много мишеней, куда я мог воткнуть свой шип. Поднялась беспорядочная стрельба, орки не могли понять, кто на них напал, куда нужно стрелять. Мое сознание неудержимо хохотало! Было раннее утро, еще даже не рассвело. Офицер отправил патрули. Часовой пугливо озирался, держа автомат на взводе. Солдаты живо обсуждали происшествие. Тогда я снова вонзил свой шип в палец часового. Опять переполох, офицеры в ярости, я наслаждаюсь. Когда все немного успокоились, некоторые солдаты стали молиться. Спать больше никто не помышлял.   
Из разговоров офицеров я узнал, что утром готовится наступление на два села.
Я поднялся повыше, осмотрел местность, увидел эти села. За одним селом был ручей. К этому ручью спусался по склону  овраг,  промытый давними ливнями. Он был мало приметен. Я подумал, что овраг мог послужить хорошей засадой для солдат ВСУ. Возле большой акации я нашел часового. Я стал подбрасывать соломинку, чтобы привлечь его внимание. Он заметил. Присел, взял соломинку в руку, бросил на землю. Я повернул соломинку в направлении оврага, добавил к ней еще две в виде стрелки. Он был изумлен. Немного подумал, и побежал в другую сторону. Там был еще часовой. Я нашел травинку, и проделал те же манипуляции, потом опять сложил стрелку. Парень сказал, что пойдет, посмотрит, если недалеко. Я ухватил травинку и полетел впереди него. Солдат осмотрел овраг и побежал обратно. Солдаты посовещались, решили доложить камандиру. Я схватил две травинки, полетел за часовым. 
Моя система связи с травинками сработала, информация была использована этим взводом во время наступления орков. Большинство наступавших в это утро было уничтожено, остальные бежали.
Я наблюдал за этим утренним сражением с высоты почти равнодушно. Мне было немного досадно, что я вот наблюдаю бой, а мог бы участвовать в нем, или предпринимать другие действия, чтобы помогать своему войску. Однако мне нужно было приложить немалое усилие, чтобы заставить себя совершить хоть какое-то действие. Потом наступило полное безразличие, я как будто растворился в пространстве. Исчезли все звуки, наступила тьма. И я понял, что нахожусь в том же состоянии, в котором был и раньше. Я услышал биение своего сердца!
Нет! беззвучно закричал я. И тут я увидел слабый свет, затем стали пробиваться звуки. Я узнал палату, в которой лежало мое тело, но теперь в этой палате лежал я сам! Из окон падал свет на потолок, слышались звуки проезжающих вдали автомобилей. Была ночь. Я вспоминал свои недавние приключения, но что-то мешало мне вспоминать. Я сосредоточил свое внимание на этом факторе, и только тогда осознал, что у меня есть тело!
Остаток ночи я овладевал этим своим телом, которое было почти деревянным. К утру я уже мог шевелить пальцами, двигать ступней.
Через неделю я вышел из госпиталя на своих ногах, хотя мне помогала Полина.
И вот я пытаюсь описать для себя все, что пережил, или что мне привиделось в состоянии комы, и мучительно стараюсь понять, реальны мои воспоминания, или это фантазия моего изолированного мозга, лишенного всех органов чувств.   
И никому об этом не рассказываю.

26.10.2022