Завязывающиеся романтические отношения быстро вытеснили хлопоты выездные. Стройотряд, в котором я должен был отработать на Сахалине, требовал от участников солидных материальных вложений. Одна дорога туда стоила 135 рублей (это месячный заработок дипломированного специалиста или стипендия за 3 месяца в нашем МГУ.
Мне предстояло найти эти деньги, уладить отношения со спортивной кафедрой университета, которая при успешном исходе должна была выплатить мне половину этой суммы за прошедший месяц и столько же я надеялся выторговать вперед за предстоящий. Для этого я должен был удачно выступить на матче четырех университетов, к чему я, в принципе, не был готов, но – на зубах - более-менее у меня все-таки получилось.
За прошедших 2 семестра учебы я успел лишиться стипендии из-за неуспеваемости, с меня сняли ставку тренера из-за провала на студенческом первенстве столицы, но это и сыграло в мою пользу, когда я доказывал спортивному руководству университета необходимость моей материальной поддержки в ближайшее время. О том, как там отнесутся к моему отсутствию на протяжении двух месяцев в самый разгар спортивного сезона, я старался не думать. Заработанные на стройках Сахалина деньги должны были выручить меня на первое время, а там, глядишь, наверстаю спортивную форму…
Мне надо было еще сдать номер в высотке-общежитии, записанный на меня одного, отнести накопившееся за год проживания барахло на склад, ну и, это считалось само собой разумеющимся, устроить прощальный с Москвой вечер в присутствии представительниц лучшей половины жителей столицы.
Чтобы пополнить недостающие средства на дорогу, я ввязался в одну весьма сомнительную авантюру, субсидировав поездку в каникулы на родину своих новых зарубежных друзей. Те обещали привезти по бросовым ценам модное барахло, реализовав которое в Москве, я мог бы удвоить вложенное. Но, как и можно было предположить в таких случаях, я потерял все. Турецкие студенты предъявили мне вместо товара квитанцию таможенной службы о конфискации у них незаконно вывозимой валюты.
Чтобы собрать-таки необходимые средства на авиабилет, мне пришлось влезть в кабалу к знакомому по спорту подпольному ростовщику, но инерция финансовых катастроф у меня продолжалась. Я все-таки устроил широкие проводы своей студенческой жизни. Для компании, но неизвестно еще почему, я взял с собой общежитского приятеля, который никогда финансово не поддерживал мои выходы в свет, но всегда как бы случайно оказывался рядом, когда я планировал нечто подобное.
И сейчас, за день до вылета, мы с ним спустили половину суммы, отложенной на билет, на организацию банкета с только что познакомившейся с нами девушкой, доверчиво пригласившей нас к себе.
Надо сказать, она стоило того, тем более, что после этой встречи у меня пошла белая полоса. Правда, ни один из моих спортивных друзей не купил у меня заигранных дисков и магнитофона, оставленных мне турецкими друзьями в счет некоторой компенсации за одолженные у меня деньги. Тем более, никто и взаймы не дал… Кроме еще одной, бескорыстно относившейся ко мне девушки, сдавшей в ломбард, чтобы собрать мне деньги на авиабилет, три мужских костюма из костюмерного цеха театра, где она работала…
Летел я сахалинским рейсом через Красноярск, где тогда была промежуточная посадка после 9-ти часового перелета. Потом еще почти столько же до Хабаровска и, наконец, до конечного пункта в Южно-Сахалинске. Вконец обалдевший после такого вояжа через всю страну, да еще после бессонной ночи с девушкой (которая стоила того!), я сел в ночную электричку, которая покатила по узкоколейке, построенной японцами, наверное, после Цусимы, по побережью Тихого океана.
От того путешествия остались в памяти сама узкоколейка, напоминавшая пионерскую железную дорогу вокруг Москвы, заросли метровых в диаметре лопухов, примыкающих к насыпи на протяжении всего пути и плохо «побритые» сопки – от леса, их покрывающего, остались только пеньки, спиленные, очевидно, в целях безопасности во время последней войны.
В пункт назначения, переименованный в поселок Томари (от японского Отомариору), я прибыл ровно в 6 утра, где под звуки советского гимна нашел на площадке между домами готовых к труду на оборону уже выстроившихся бойцов своего стройотряда.
Я, как и положено примкнувшему бойцу, встал в этот строй и с этого момента стали засчитываться мои трудодни в общую копилку. Нас, в основном неквалифицированную трудовую силу, зачем-то привезли из Москвы за 9 тысяч километров, для того, чтобы за 3 месяца построить в этом Томари 5 четырехэтажных домов из шлакоблоков, 450-метровый коровник, забетонировать силосную яму и что-то там еще возвести или разобрать, как, например, цементный склад, перепрофилированный из рыбного, с давно прохудившимися стенами и крышей.
Выходя на свои объекты с 6 утра, местных трудящихся мы могли наблюдать не раньше 11 часов, когда открывались винно-водочные отделы в местных магазинах. Для меня тогда было загадкой, почему нельзя было использовать этих работяг на наших объектах, тем более, если у нас зарплата гарантировалась не меньше 600 рублей в месяц, а местным, даже со всеми северными надбавками, выходило в 2 раза меньше. Такая бы экономия фонда заработной платы получалась!...
Разгадка пришла, когда мы, забетонировав фундаменты всех запланированных зданий, перешли к более сложным работам – возведению стен и перекрытий. Тут надо было рассчитать точную укладку плит, да и малейшее отклонение от вертикальной установки стен грозило обвалом всего здания.
Вот тут-то мы и оценили виртуозность организации труда местного строительного начальства. Главный инженер поселкового строительного управления, вместе с главным бухгалтером и нашими аспирантами экономического факультета скрупулезно рассчитали каждый тонометр, пройденный нашими грузчиками, учитывая не только длину пройденного пути, с 50-килограммовым мешком цемента на шее, но и высоту складируемой укладки на новом месте, куда (под самую крышу приходилось взбираться с этим немалым грузом. Учитывалась каждая лопата смеси гравия, песка и цемента, которую мы бросали из регулярно подсыпаемых навалов, сверхурочные часы работы, которые удваивали нашу ежедневную производительность труда…
И вот, когда наш предполагаемый заработок достиг солидных размеров, к нашему отряду было приписано определенное количество «мертвых душ», за которыми угадывались лики наших работодателей. Ко всему прочему, к нам еще был прикомандирован квалифицированный забулдыга из местных лет 40, которому пообещали месячный заработок в пределах 400 рублей (бутылка водки стоила тогда 4 рубля).
Надо сказать, что прикомандированный специалист был, как говорится, от Бога. За первую дневную смену все стены выросли под самую крышу… Но на следующий же день у нас состоялся 5-часовой простой. Нашего мастера мы увидели живьем лишь в 11 часов – когда по всей стране тогда начиналась торговля спиртным. Мы перехватили нашего строителя уже на выходе из магазина – он вяло посопротивлялся, когда мы потащили его к почти готовым коробкам зданий…
Но на следующий день наш мастер на смену не вышел окончательно – он пошел с дружками пропивать аванс, который неосторожно выдала местная бухгалтерия. Больше на строящихся домах мы его не видели – он подал заявление об уходе, рассудив, что внезапно заработанных денег хватит на месячный запой.
Стены мы все же возвели и без него, руководствуясь выданными им ранее советами. Хватило опыта тех студентов, которые успели заработать трудовой стаж на стройках до поступления в университет, и тех, кто работал в стройотрядах уже не первый год.
Так же мы возвели будущий коровник, длиной в 450 метров, забетонировали стены силосной ямы, диаметром в несколько десятков метров – не столько умением, как числом. Работали, подменяя друг друга, по 16 часов ежедневно (вставали в 6.30), еле успевая отмыться от налипшей цементной корки – я бегал окунаться в пролив, несмотря на то, что температура морской воды там была не выше 13 градусов.