Новелла девятая
Дело об озабоченном курортнике,
или Под сенью Эола
Без идеалов, то есть без
определённых хоть сколько-
нибудь желаний лучшего,
никогда не может получиться
никакой хорошей действи -
тельности.
Ф. Достоевский
Совпадение линии жизни с
линией идеала есть счастье.
Л. Толстой
Рядовой чертёжник из проектного бюро города
Ревда Матвей Дмитриевич Табанин, случайно прочитав притчу Сухомлинского «Обыкновенный человек», возмутился: «И чего измерять человека
его отношением к другим? Он сам себе измерение.
Ведь только ему достоверно известно, какой он
есть». Однако сам Матвей Дмитриевич к своим
неполным сорока годам ни разу не задавался вопросами, какой он и зачем он? Просто жил. И
жизнь у него была, как у всех: школа, институт,
работа, домашние хлопоты и разные не каждо-
337
дневные удовольствия и развлечения. Куда-то торопился, что-то делал, чем-то был не доволен,
чему-то радовался, встречался и расставался с какими-то людьми, но всё было в потоке текущего
бытия. Прошлое быстро затягивалось пеленой забвения, а будущее не являлось для него дискурсом,
о котором думалось или мечталось. Оно было беспредметным и не сущностным. Может такая его
стезя и стала причиной крушения его личной жизни. Он для себя не задавался мыслью, почему он
сошёлся с корректором Викой и прожил с ней в
гражданском браке уже шесть лет? И если его
спросили бы, почему он с ней живёт, то, вероятно,
ответил: «А как в мои года жить без женщины? И
странно как-то допустить, что я до сих пор был бы
один». Как-то в разговоре с приятелем он неожиданно разоткровенничался, пустившись в рассуждение о фарисействе современного люда. Оно состояло, по его мнению, в том, что все эти слова о
чувствах, о любви, о каких-то идеалах и ценностях
многими где-то услышаны или прочитаны, после
чего эти люди стали ими пользоваться как некими
опознавательными знаками, никак не соответствующими сущности человека, который ими прикрывается. И понятно, почему они это делает, ведь
в обществе ждут от них именно такого позиционирования. Всё наносное, камуфляжное и искусственное. А надо жить, как живётся. То есть жизнь
сама всё выстроит в человеке. Поэтому он искрен-
338
не удивился, когда Вика вдруг заявила: «Всё. Я не
могу жить с тобой». А на его недоумённые вопросы: «А почему? Что случилось? Что я сделал не
так?» — ответила весьма однозначно: «Ты одномерный человек». Матвей Дмитриевич растерялся.
Он счёл за благо только спросить: «А почему я одномерный? И если это всё же так, то что надо мне
сделать, чтобы стать многомерным? И что надо
делать сначала на пути к этой желанной тобой
многомерности?» И он никак не иронизировал при
этом. Ничуть. Просто он предположил, что это одно из тех словечек, что неожиданно по чьей-то
прихоти пускаются в оборот, типа клёвый, крутой,
классный, улётный, чумовой, кульный, секазный
применительно к человеку. То есть с первого раза
и не поймёшь, что этим сказано о ком-то. Вот както его соседа по кульману две лаборантки назвали
мимишным. А когда он переспросил одну из них,
что она имела ввиду, так говоря о человеке, та както странно на него посмотрела и небрежно бросила: «Не важно. Проехали!» Потом гугл объяснил
ему, что значит слово мимишный. Вот почему он
не удивился, когда во время телевизионной передачи кто-то назвал депутата ГД Полонскую мимишной, хотя и не разделил такую точку зрения.
Виктория в ответ на его достаточно смиренное вопрошание, напротив, не стала себя сдерживать. И
разразилась гневно-обличительной и к тому же
весьма пространной тирадой:
339
— Ещё спрашивает, почему он одномерный?
Да это тень того, что ты из себя представляешь!
Слава Богу, за годы жизни под одной крышей я
удосужилась тебя хорошо распознать. Ладно, ты
неодномерный, ты сверхмерный. Но твоя полимерность, и где я таких слов набралась, сама удивляюсь, то есть эти составляющие твоей полимерности все какого-то сомнительного качества. Я их
перечислю тебе, а ты скажи, в чём я не права? Вот
твой портрет в полный рост. Ты скучный, неинтересный, замшелый, серый, банальный, бесперспективный, посредственный, просто махрово обыкновенный в каждом своё проявлении. Однообразен
до одури, предсказуем до отвращения. Узнаваем
до тошноты. В тебе нет ничего личного. Ты соткан
из банальности и пошлости усреднённого человека из толпы. Тебя нет, ты какой-то симулякр. И не
подумай, что я тебя обозвала неприличным словом. Мне оно стало известно совсем недавно. Так
называют нечто такое, что не существует по сути,
но имеет какие-то узнаваемые признаки и свойства. Эдакий реальный фантом, извини за такой оксюморон.
Матвей Дмитриевич не стал спорить или что-то
доказывать. На многие её эпитеты в свой адрес он
просто не обратил внимания. Но то, что она не
принимает его обыкновенность, отвратило его не
только от желания спорить с ней, но и от желания
продолжать жить с ней в любом качестве. Поэто-
340
му он спокойно ей сказал:
— Ты сделала выбор. Я его принимаю. Прощай!» — и вышел в другую комнату.
После её отбытия он, оставшись один, старался
привести в порядок чувства и мысли. В голове выстроился монолог, обращённый неведомо к кому:
— Мы все ходим в одни те же магазины, читаем одни и те же газеты, у нас одни и те же телевизионные программы, мы пользуемся одними и теми же автобусами и трамваями. Ну как же нам не
быть обыкновенными, то есть обычными. Это нормально. В порядке вещей. И разве этим можно попрекать?! К тому же и прадед мой, и дед, и отец
были такими же людьми. Обыкновенность — это
суть людская. Обыденность — это суть повседневности. Это залог её стабильности, если угодно, её
вечности. В ней мы рождаемся. В ней мы живём и
уходим в посмертную обыкновенность и обыденность. А все эти происшествия, катаклизмы, всякие перемены и бифуркации только усиливают
для нас ценность этого константа бытия — обыденности в повседневности, чего греха таить, посредственности и обыкновенности.
Последующие два года он прожил в этом нарративе обыденной повседневности. Круговорот
событий и обстоятельств, в которые он был вовлечён, был узнаваем и предсказуем. И если бы ктото поинтересовался, как обстоят у него дела, то он.
скорее всего, ответил бы фразой, которую как-то
341
услышал: то ли в разговоре с кем-то, то ли в каком-то телевизионном сериале или ток-шо: и завтра то же, что вчера, и старым бредит новизна.За
это время у него было, условно говоря, несколько
романтических кратковременных отношений. Они
у него возникали тогда, когда он испытывал необходимость дать выход сексуально-эмоциональной
рефлексии. Прибегая к такой терапии, он всегда
находил партнёршу, которая испытывала потребность в решении такой же проблемы. Каждая из
сторон знала, какие цели она преследует в этих
чувственных отношениях. И когда цели в той или
иной мере достигались, то расставания были приятельскими, без всяких претензий и обязательств.
Такое же терапевтическое предназначение имели
и его ежегодные летние отпуска, которые он проводил на черноморском побережье Анапы. Там
его привлекали не красоты золотистых песчаных
пляжей, не чарующая магия морской стихии, не
окружие горных хребтов, что маячило на горизонте, не обилие и разнообразие местной пищевой индустрии — всё это было для него некой привычной данностью, не вызывающей особых чувств,
состояний, а тем более эмоционально окрашенных
переживаний. Это была своего рода агевзия, болезнь, при которой человек не чувствует вкуса во
рту. То есть он начисто был лишён вкуса к жизни.
Он её никоим образом не чувствовал. Проживал,
потреблял, но не чувствовал всего её многообра-
342
зия.
На третий год он по случаю приобрёл путёвку в
санаторий, что был в Пятигорске. Его давний приятель, работавший в финансово-экономическом
отделе того же проектного учреждения, где и Матвей Дмитриевич, неожиданно был включён в состав группы по выполнению срочного коммерческого проекта. Так что ни о каком отпуске речи не
могло быть. Сроки для выезда на Северный Кавказ
поджимали. Поэтому он всеми правдами и неправдами убеждал Матвея Дмитриевича в необходимости изменить привычку ездить в затрапезную Анапу в пользу организованного курортного лечения
на бальнеологическом курорте. Главным доводом
в пользу такого решение явилось для Матвея
Дмитриевича утверждение, что в его возрасте пора
время от времени заботиться о своём здоровье на
интегральном уровне. А санаторий «Ласточка», в
который была эта путёвка, предлагал широкий
спектр таких возможностей. В нём можно было
оздоровить многое, в том числе опорно-двигательный аппарат, кишечно-желудочную и нервную
системы, органы дыхания и кровообращения. К
тому же, особо выделил приятель, там занимаются
ещё укреплением и стимуляцией сексуальных
мужских способностей. Вот за эту предстоящую
стимуляцию приятели выпили с особым энтузиазмом.
За несколько первых дней Матвей Дмитриевич
343
привык к новой для него жизни. Предписания и
назначения врачей, режимы питания и приёма
нарзана, радоновые ванны, массажи и грязевые аппликации — всё, наконец, выстроилось в определённую систему, и он сумел увидеть этот курортный городок не глазами заполошенного человека,
а глазами неофита, получившего ожидаемую возможность увидеть это северо-кавказское историко-географическое чудо. Кратковременные дневные и продолжительные вечерние прогулки по историческому центру, разовые посещения каких-то
достопримечательностей, фланирование в уютных
парках и скверах, казалось, должны были дать пищу для впечатлений, для каких-то сильных эмоций, типа восхищения, восторга или изумления.
Но не в случае Матвея Дмитриевича. Каким-то
странным образом он воспринимал причудливый
и впечатляющий мир этого городка как добротный
документальный сериал, правда, находясь не перед экраном широкоформатного телевизора, а обретаясь, благодаря современным технологиям,
среди изображаемых объектов. Лицезрел, переводя взгляд с одного исторического строения на другое, с одного памятника старины на другой, с одной ландшафтной экспозиции на другую. А поскольку всё это продолжалось уже несколько
дней, то всё как-то примелькалось, стало обыденным и каким-то банальным, если не сказать — затрапезным и провинциальным. Однако Матвей
344
Дмитриевич с неизменным постоянством продолжал свой пешие экзерсисы в предгорье горы Машук скорее в терапевтических целях, нежели для
услады глаз и души.
Китайская беседка. Пятигорск
На исходе первой половины отпущенных ему
путёвкой дней он каким-то образом оказался на
южном склоне этого северо-кавказского лакколита, на так называемой Горячей горе, а если уж совсем точно, то на широкой пешеходной тропе, ведущей от площадки панорамного обзора до Китайской беседки. Дойдя до беседки, он повернул
обратно и, дойдя примерно до середины, остано-
345
вился и всмотрелся в открывшуюся его взору панораму. Прямо перед ним, там внизу, лежало
предместье Пятигорска, состоящее из множества
частных домовладений, чьи крыши слабо просматривались в зелёных купах приусадебных садов.
Заметной частью этого лпндшафта являлись русло небольшой речки и шоссе, делившее его на две
неравные части. А там далее, к горизонту, бледнозелёными платами виднелись зерновые поля, перемежаемые невысокими холмами. Замыкали всё это
в синеватой мглистой дымке силуэты горных вершин, среди которых белесым пятном виднелся
Эльбрус. На противоположной стороне во всей
живописности была явлена для обозрения картина,
в которой можно было выделить две составляющие. На первой, той что справа, возвышался коренастый Машук с восходящим к нему затяжным
склоном с ротондой Эоловой арфы, с анфиладой
академической галереи, с Орлом, нависшим над
змеёй, с клумбами и аллеями, с уникальной Лермонтовской галереей и башнями-куполами театрального здания. На левой стороне этого визуального диптиха можно было увидеть центральную
часть города, где прежде всего обращают на себя
внимание старинное здание гостиницы «Бристоль», четырёхглавие Спасского собора, импозантное строение с дорическими колоннами бальнеологического института и инородные вкрапления высотных застроек последнего времени, вно-
346
сящих дисгармонию в сложившийся исторический
центр, имеющего полуторавековую историю. Однако негативное восприятие такого насилия над
давно сложившейся городской панорамой в значительной мере всё же нивелируется величественным силуэтом могучего Бештау, на одной из вершин которого задержалась раскидистая тёмная туча. Видимо, решила отдохнуть, чтобы на рассвете
отправиться далее, «по лазури весело играя».
Матвей Дмитриевич достаточно продолжительное время вглядывался в эти виды Пятигорска, несколько раз поворачиваясь то в одну, то в другую
сторону. Потом медленно пошёл к спуску, ведущему в парк «Цветник». Причём его не покидало
неожиданно возникшее ощущение чего-то происходящего с ним. Он силился понять, что именно.
Но не находил для себя внятного объяснения. Что
привело его в некоторое замешательство и какоето внутренне беспокойство, не отпускавшее до
глубокого вечера.
На следующий день после завершения всех каждодневных обязательных оздоровительных и лечебных мероприятий он незамедлительно отправился к гроту Дианы в «Цветнике», а оттуда проследовал к смотровой площадке. От которой, как и
накануне, не торопясь, направился к Китайской
беседке. Шёл, ожидая, что в какой-то момент состояние, которым обернулось вчерашние беспокойство, вновь возвратится к нему. Поздним вече-
347
ром, уже перед сном, вчера его всеми мыслями и
чувствами завладело предвосхищение чего–то
внезапно нового и трогательного. Но утром это
ощущение исчезло, оставив слабый шлейф надежды на своё возрождение. Вот уже оставалась пара
шагов, а результат всё был тот же. Не возникло
ожидаемое ощущение и после трёх последующих
таких же прогулок. На третий день очередная прогулка также обернулось тщетой. Но оказавшись
около этой пагоды, творенья из металла и воздуха,
он с упрямством достойным лучшего применения,
развернулся и двинулся в обратный путь. Но через
десяток шагов остановился. Но не потому что
ожидаемое ощущение соблаговолило вернуться в
его тело, а потому что увидел невдалеке женщину.
Она стояла и рассматривала белую босоножку, что
держала в руке. В прежние времена Матвей Дмитриевич при таком случае только безучастно взглянул на это и прошествовал далее: какое ему дело
до порванных босоножек в руках у незнакомых
женщин. Но тут совершенно неожиданно для себя
он подошёл к пострадавшей и участливо поинтересовался у неё:
— У вас что-то случилось? Не нужна ли какаянибудь помощь?
И услышав, что у женщины внезапно порвалась
при ходьбе одна из босоножек, и что она теперь не
знает, как доберётся до стоянки такси, которая находится на значительном расстоянии от входа в
348
парк «Цветник». Но дело не в расстоянии, просто
она не сможет пойти босиком по дорожке, посыпанной острой розоватой каменной крошкой. И
далее Матвей Дмитриевич совершил нечто совершенно невообразимое для того Матвея Дмитриевича, что проживал до приезда на этот курорт в
уральском городке под замысловатым названием
Ревда. Этот Матвей Дмитриевич, теперь уже пятигорский, предложил незнакомке подождать его
здесь, на дорожке, а он минут через эдак пятнадцать вернётся, и всё у неё будет хорошо. Сам же
скорым шагом отправился по ступенькам, ведущим к аллеям парка, где на одной из них, недалеко
от входа, приметил небольшой торговый киоск, с
которого посетителям предлагалась летняя обувь,
по преимуществу женская. Обратно Матвей Дмитриевич возвращался чуть ли не бегом, так как боялся что незнакомка всё же решилась сама справиться с возникшей проблемой, и её уже нет на дорожке, ведущей к Китайской беседке. Но его опасения были напрасны: она была там. Подойдя к
ней, он протянул купленные им лёгкие белые танкетки со словами:
— Вот примерьте. Мне кажется, что они вам
будут в пору. Если нет, то я мигом поменяю.
Однако необходимости в этом не было. Он угадал с размером. Незнакомка, сделав несколько
пробных шажков, повернулась к нему с озабоченным выражением лица:
349
— Спасибо. Вы просто выручили меня. Но у
меня нет с собой таких денег, чтобы рассчитаться
с вами за покупку. Давайте договоримся, что завтра я...
Но тут Матвей Дмитриевич остановил её самым решительным образом:
— Какие деньги, голубушка?! Это вам подарок
от старого уральского города Ревда. Носите на
здоровье.
В ответ женщина подошла к своему благодетелю и, мягко улыбнувшись, проговорила:
— Спасибо. Это как-то неожиданно. И тем не
менее приятно. — И через небольшую заминку
продолжила, — Позвольте в таком разе в знак благодарности пригласить вас в кафе Гукасова на чашечку кофе с круассаном. Думаю, на это моих денег хватит. И возражение не принимается.
— Я, конечно, тогда, идучи с ней в это очаровательное заведение, никак не мог подумать, что эти
первые наши совместные шаги приведут меня в
конечном итоги к вам, уважаемый господин сыщик, — с горечью проговорил новый соискатель
помощи у Арсения Забродского, завершая своё повествование.
— Естественно, вам не дано было предугадать
тогда, да и сейчас вы ничего не можете знать, чем
вам обернётся ваш сегодняшний визит ко мне.
Помнится, один поэт сокрушался, «что нам не дано предугадать, чем наше слово отзовётся», а уж
350
судить о том, каким последствиям приведут наши
поступки, и вовсе зряшное дело. Вам так не кажется, Степан Дмитриевич? — усмехнувшись, проговорил Забродский, сидя в кресле напротив своего
собеседника, интересного мужчины лет сорока пяти с лёгкой проседью в волосах и чем-то похожим
на какого-то известного американского киноактёра: открый взгляд серых глаз, решительный абрис
губ и лёгкий загар на скуластом лице вкупе с волевым подбородком. Совсем не трудно было представить его входящим в какой-то провинциальный
американский салун. Но Забродскому мыслительно не удалось даже преступить к этой художественной реконструкции. Так как на это совершенно
невинное, по его мнению, резонёрство собеседник
отреагировал неочевидным образом:
— Изволите иронизировать? Вас это несколько
забавляет? Никак не ожидал столь легковесного
отношения к озабоченностям своих клиентов со
стороны частного детектива! Видно, курортная
благодать сказывается и на образе мыслей людей
вашего круга. И пожалуй, мне приходится сожалеть, что именно к вам обратился. Ваше благодушие, как я вижу, будет плохим подспорьем в разрешении моей проблемы, — с явным раздражением произнёс визитёр, что уже уже более получаса
рассказывал о перипетиях, в которые он попал, находясь на курортном излечении в пределах этого
города-здравницы.
351
— И кстати, я как-то ещё не удосужился спросить, кто надоумил вас обратиться именно ко мне?
— поинтересовался Арсений, как бы не замечая
нервозности своего посетителя. Тот, несколько
обескураженный такой странной реакцией на его
возмущённую словесную эскападу, как-то сразу
умиротворился и счёл нужным продолжить, не обращая внимания на только что заданный вопрос:
— Я остановился на том, что я и моя новая знакомая пошли в кофейню Гукасова. По пути туда
мне удалось к присмотреться. Рядом шла женщина
примерно моих лет и роста. Излишняя полнота не
отяжелевала её формы, хотя и субтильной она не
была. Одета была строго, но некоторый налёт повседневности всё же присутствовал. Тёмно вишнёвая брючная тройка в стиле спорт-шик и лёгкая
шляпка придавали определённую экстравагантность и привлекательность. Но всё переставало
иметь значение, когда в непосредственной близости от вас находилось её лицо. Магия её глаз, то
серьёзных, то задорных, то полных какой-то нежности, то преисполненных какой-то внутренней
силой. А её улыбка вкупе с этими глазами! Я
вдруг стал изыскивать в себе любые возможности
и поводы, чтобы на её губах возникала улыбка.
В том кафе мы просидели около двух часов.
Этого времени оказалось достаточным, чтобы познакомиться поближе. Рассказав о себе, я, конечно, поинтересовался, откуда она, чем занимается и
352
интересуется. Она непринуждённо мне сообщила,
что из небольшого белорусского городка Шклов.
Не замужем. Хотя в браке состояла, но семейная
жизнь не сложилась. Живёт в двухкомнатной
квартире, которую когда-то на свадьбу подарили
её родители. Живёт не одна, а с персидским котом
по имени Азамат. На время её долгого отсутствия
сие создание она отдаёт родителям. У неё в этом
городке собственное небольшое фотоателье, которым она руководит уже шесть лет или чуть более.
В Пятигорск она приезжает один-два раза в год
вот уже почти последние шесть лет, стараясь выбирать для этого разные сезоны. И такое постоянство никак не связано с её здоровьем. И тут я услышал от неё совершенно удивительное. Она приезжает в Пятигорск не как имеющая какие-то недуги. Она приезжает для того, чтобы изучать этот
город: его историю, своеобразие архитектуры,
особенности проживания в нём в прошлые времена знаменитых людей. В этот приезд она поставила задачу изучить историю улицы Теплосерная с
незапамятных времён. И тут она с заметным оживлением стала рассказывать, что ей уже многое удалось узнать об этой старейшей улице города. О
том, что её проложили сквозь южный отрог Машука по повелению знаменитого генерала Ермолова, что она стала главной магистралью, ведущей в
город, Что раньше этот район назывался Кабардинкой, а потом улицу именовали Большой Геор-
353
гиевской, было время, когда ей присвоили имя
Урицкого. На этой улице жили в своё время братья Бернардацци, Лев Толстой, поэт Валерий Брюсов, художник В. Верещагин, скульптор И. Шаховская. Именно здесь появился в Пятигорске первый синематограф и первый в России детский туристический центр. Когда я спросил, почему она
выбрала для своего интереса Пятигорск, а не какой-нибудь другой город, не её родной Шклов, на
пример, она ответила, что так уж случилось. И от
дальнейших объяснений уклонилась. Да и я настаивать не стал. Вскоре после этого эпизода в нашей беседе она вдруг засобиралась, заявив, что ей
надо торопиться, а то опоздает на важную встречу,
чего ей очень не хотелось бы. Испросив согласие,
я проводил её до остановки такси, что была на
спуске к пересечению проспекта Кирова и улицы
Дзержинского. И только в последний момент мне
удалось договориться о встрече с ней на следующий день, сказав, что очень хотелось бы услышать
что-нибудь ещё из истории этого славного города.
Правда, как мне показалось, она дала согласие без
особого энтузиазма. И я даже тогда засомневался,
явится ли она в назначенное время у скульптуры
Кисы Воробьянинова, персонажа из известного
кинофильма, что установлена в парке «Цветник».
— Извините, что перебиваю вас. Но какие-нибудь личные данные она вам ещё сообщила?
— Но я, кажется, уже сказал вам, откуда она,
354
чем занимается и что она не замужем. Что ещё?
Что-то не соображу, о чём вы спрашиваете?
— О самом элементарном. У неё есть имя и
фамилия, надеюсь?
— А разве я не упомянул об этом? Вижу, что
нет. Её зовут Таисия. Ничего другого мне она не
сообщила о себе. Да мне как-то и не надо было. А
имя понравилось сразу: такое редкое и приятное.
Кофейня Гукасова. Пятигорск
— Но ведь ваше общение после этой встречи в
кофейне Гукасова имело продолжение? Она, наде-
355
юсь, пришла к памятнику этого проходимца, нашли чем украсить курортный парк! Как. по мне,
уж лучше бы поставили скульптуру мадам Грицацуевой или, на худой конец, Эллочки-людоедки,
всё приятнее глазу, чем рассматривать этого фармазона, — несколько раздражённо заметил Забродский.
— Мне как-то всё равно, кто красуется у стены
кофейни Гукасова. А насчёт вашего вопроса, явилась или не явилась, могу ответить весьма однозначно — пришла. Но пришла совершенно другая
женщина. Нет, лицо и голос были те же, но она совершенно изменила стиль одежды. Светло-бежевые бермуды с какими-то цветочками и зеленоватый обтягивающий бралетт, отороченный мелкими кружевами и обнажённая изящная талия между
ними в придачу с моими танкетками совершенно
её преобразили, лёгкая, подвижная и манящая, она
просто лишила меня дара речи в первую минуту
встречи. Заметив это, она рассмеялась, сказав:
— У меня сегодня не очень хорошее настроение, так что я решила вопреки ему немножко себя
взбодрить. Вот и оделась несколько непривычно
для себя. Да и босоножки ваши лучше с этим прикидом носить, чем со вчерашним. Вы так не находите, Матвей? Давайте я буду так к вам обращаться!? Без отчества как–то сподручнее, не так ли?
Я, конечно, возражать не стал. И более того тут
же предложил перейти на ты. В этот и последую-
356
щие два дня мы исходили Пятигорск вдоль и поперёк, изредка переводя дух в разных ресторациях,
она так называли заведения, где можно было пообедать или поужинать, или отдыхали в разных
скверах и парках. Я стал жертвой её краеведческого пристрастия. Теперь я и сам могу показать, где
находятся в Пятигорске исторические объекты,
достойные ознакомления. Вот спросите меня, где
и чем интересны такие строения как «Дача Эльзы»
и дача братьев Гиц, «Вилла Роз», усадьбы Уптона,
Зипанова, Реброва и Усмановых, дома Дальбера,
Баумгольц, Сеферовой, Картуховых и Мициевского, часовня Василия Великого? Я теперь достоверно знаю, где останавливались и жили в Пятигорске Пушкин и Лермонтов, Толстой и Белинский,
царская фамилия, поэты Батюшков, Огарёв, Бальмонт, Гиппиус, писатели Чехов, Куприн, Горький
и многие другие известные личности.
— Всё это, конечно, впечатляет. Многие названия и фамилии я слышу впервые, хотя родился и
вырос в Пятигорске. И я согласен отдать должное
просветительскому таланту вашей Таисии. Но думаю, что вы пришли ко мне не с целью популяризации этого её дара? Что-то я уверен, Степан
Дмитриевич, в моём последнем утверждении.
— Прошу меня извинить. Вы безусловно правы. Столько впечатлений, столько произошло... Я
как-то не могу перейти к сути, к цели моего визита
к вам. Ещё раз извините и разрешите мне продол-
357
жить. Уверяю вас, я постараюсь быть сдержанным
и сосредоточенным на главном.
— Уж постарайтесь, а то всё выглядит как-то
новеллистически, что ли....
— К концу третьего дня весь этот историкогеографический антураж ушёл куда-то на периферию наших интересов. И если выразиться точнее,
то наш взаимный интерес друг к другу его совершенно вытеснил из наших голов и душ. Более того, чувствуя, что все санаторные процедуры и назначения просто мешают моим встречам с ней, я
от них сначала отказался, а затем и вовсе съехал из
санатория и снял двухкомнатный номер в гостевом доме «Печоринъ» по близости от центра города, лелея надежду пригласить её к себе на так называемый романтический домашний ужин у себя.
Чего греха таить: я желал её, и мне думалось, что
она тоже испытывает тягу ко мне. Тому было много свидетельств. Но я не хочу на эту тему распространяться. Несколько раз она под разными предлогами уклонялась от моих предложений провести
вечер со мной у меня, в моих гостевых апартаментах. Но два дня тому назад она неожиданно согласилась, и мы провели вечер и ночь в моих пределах. Утро мы встретили совершенно счастливыми
и умиротворёнными. И за завтраком в моём номере я предложил ей переехать ко мне, в гостевой
дом «Печоринъ». Я знал, что она собиралась уезжать через две недели, а отпуск мой был того бо-
358
лее. Предлагая ей прожить оставшиеся недели
вместе, я почему-то не надеялся на положительный ответ. Но, к моему вящему удивлению, она
ответила согласием. А в конце завтрака вдруг заявила:
— Я сейчас на такси съезжу к дому, где снимаю
квартиру, соберу чемодан и дорожную сумку, а затем через часа три вернусь сюда, к тебе, Потом мы
где-нибудь пообедаем и, к чёрту Пятигорск, затем
поедем в Железноводск: там погуляем в чудесном
парке.
— Вот и всё. Её я больше не видел,— проговорил Матвей Дмитриевич, устало откинувшись на
на мягкую спинку кресла и закрыв глаза. В гостиной возникла давящая тишина. Лишь напольные
часы вдруг стали отбивать следующий полный
час. Арсений, наконец, пришёл в себя и осторожно
осведомился:
— И вы, как я понимаю, хотите, что бы я нашёл
её, вашу Таисию?
— Именно так. Хотя не представляю, как вы
это сделаете...
— Постойте, постойте. Вернёмся к обстоятельствам того утра. Итак, вы поняли, что она не придёт. Какие были ваши действия в тех обстоятельствах?
— Какие действия?! Какие обстоятельства?! Я
просто ждал. Был дома и ждал, боясь куда-либо
отлучиться. Ждал до поздней ночи. Утром около
359
двух часов ждал у входа в отель. Потом пошёл в
кофейню Гукасова, там посидел пару часов, затем
поднялся к смотровой площадке и стал прохаживаться от неё до Китайской беседки. Не знаю почему, но я надеялся её там встретить. Не встретив,
вернулся в свои апартаменты в гостином доме и
допоздна ждал её. О чём я тогда думал, у меня нет
никакого желания рассказывать. Но главное ощущение было такое: весь мой мир летел куда-то в
тартарары. Утром следующего дня, кое-как позавтракав и собравшись, я приехал к вам за помощью.
Больше я вам ничего рассказать не могу.
— Вы тут обмолвились, что не представляете,
как я могу вам помочь. Так вот и я не представляю, представьте себе. Фамилия этой дамочки вам
неизвестна. Её домашний адрес в городке со
странным названием Шклов также неизвестен. И
существование этого её фотоателье там тоже под
вопросом. Как и всё остальное, что она вам говорила. И как прикажете мне её искать? Хотя постойте, вы же её хорошо разглядели, ведь у вас
много было таких возможностей. Тогда я приглашу специалиста, и он сделает её фоторобот. То
есть её портрет на основании ваших визуальных
представлений о ней. А потом я попрошу другого
знакомого прогнать это изображение по базе данных МВД. А ещё одного моего помощника попрошу посетить приёмные покой больниц и, извините, моргов, на предмет опознания. На это уйдёт
360
весь завтрашний день. Так что прошу через день
посетить меня вновь. И по результатам я буду планировать дальнейшие свои действия, о которых я
вам сообщу в назначенное время. А вы тем временем возьмёте несколько её изображений и поспрашивайте в тех местах, где вы бывали с ней, авось
кто что вспомнит.
Через день Матвей Дмитриевич сидел в гостинной Забродского в особняке на Кировском проспекте.
Сыщик, оторвавшись от просмотра каких-то документов в папке, взглянул на посетителя и сказал:
— Все запросы дали отрицательный результат.
Никаких следов её нахождения в Пятигорске не
установлено. Есть какие-то свидетельства, что её
видели. Но все относится ко времени до её исчезновения. В этом направлении у меня полный тупик. Но есть ещё один путь поиска. Вы говорили,
что в начале знакомства посадили её в такси гдето в районе Центрального гастронома. Сейчас мы
поедем туда и постараемся найти таксистов, которые её куда-то отвозили. Будем надеяться, что
найдём дом, где она снимала квартиру. А там будет видно, что делать дальше.
Прибыв в предполагаемое место и опросив с
десяток водителей, они вышли на того, который
вспомнил, что отвозил Таисию на Белую ромашку,
но не к конкретному дому, а к конной скульптуре
в начале Комсомольского парка.
Выйдя и машины, эта пассажирка далее ушла
361
куда-то по аллее в глубь микрорайона. Сыщик и
его клиент отправились в это место Пятигорска.
Но расспросы в ближайших кафе и магазинах ничего обнадёживающего не дали. После чего Забродский заявил своему клиенту, что более он ничем полезен ему не может быть и на этом предложил расстаться. А насчёт оплаты его усилий не
стоит беспокоиться: предварительный аванс покрыл все издержки.
Район «Белая Ромашка». Пятигорск
Но к его величайшему удивлению на следую-
362
щий день Седа, войдя в гостиную, сообщила, что
явился вчерашний посетитель и настоятельно просит принять его. У него есть что сообщить по поводу пропажи его знакомой, которую зовут Таисия. Сообщив это, Седа добавила, что хочет спросить Арсения, знает ли он, что значит это имя? В
ответ Арсений вскинулся:
— Седа-джан, я как-то уже просил тебя не докучать мне твоими всякими эзотерическими штучками. То нумерология, то карты Таро, то народные
армянские приметы. Теперь, видно, пришла очередь ономастики. Так, кажется, называется эта
наука о значении имён?
Проигнорировав его вопрос, Седа сочла нужным продолжить:
— Ты можешь делать с этой информацией всё,
что тебе на ум придёт. Я же тебе её сообщаю для
собственного спокойствия: «Я не была в стороне.
Я предупредила. На мне теперь не будет лежать
ответственность за умолчание».
Поэтому привожу краткую характеристику
женщины, имеющей имя Таисия.
Такой персоне свойственны:
— рассудительность и терпение;
— скрытность и хитрость;
— импульсивность и порывистость;
— обидчивость и злопамятность;
— целеустремлённость и смелость;
— влюблённость в окружающий мир;
363
— высокий уровень самооценки;
— склонность к обману и авантюре;
— склонность окружать себя личностями, что
слабее её характером, но в то же время интеллектуальными и благородными;
— честолюбивость и эгоистичность.
Прочитав этот текст с листочка, она положила
последний на стол перед Арсением и вышла, чтобы через некоторое время пригласить в гостиную
Матвея Дмитриевича. Тот, какой-то взъерошенный и возбуждённый, начал прямо от дверей:
— День добрый. Вот как оно вышло, думал, что
больше не увидимся, а тут, прямо сказать, случилось это...
— Да вы что так взволновались? Устраивайтесь
в этом кресле. Я сейчас налью вам что-нибудь из
прохладительного, — попытался Арсений как-то
подуспокоить своего неожиданного визитёра. —
Кстати, тут Седа-джан проявила инициативу, подготовив мини-досье на вашу Таисию. В нём есть
кое-что примечательное, на мой взгляд. Вот можете ознакомиться, — предложил сыщик, протягивая
упомянутый листок. — Интересно, эти обобщения
каким-то образом коррелируются с личностью той
женщины, которую мы с вами пытались найти?
— Оставим всё это на потом. А сейчас прочтите вот это письмо. Мне его сегодня утром передал
портье из моего гостевого дома. Сказал, что какой-то посыльный просил передать мне час тому
364
назад.
— И от кого это письмо? Неужель от вашей
Таисии?
— Не задавайте вопросов! Прочтите это письмо. И прошу вас, читайте вслух. Я до этого дважды его прочёл. И многое из него просто не укладывается мне в голову. Вы читайте, а я постараюсь ещё раз вникнуть в его невероятное содержание. Только не останавливайтесь и не спрашивайте меня не о чём. И пожалуйста, воздержитесь до
конца чтения от любых комментарий, - в некоем
исступлении промолвил Матвей Дмитриевич.
— Хорошо. Будь по вашему. Слушайте, я приступаю к чтению этого послания:
«Долго сомневалась, как обратиться? На вы или
на ты? Но памятуя последние часы, проведённые
вместе в ваших апартаментах гостевого дома, решила — на ты.
Матвей, я предположить никогда не могла, что
когда-либо напишу подобное письмо. Но вот я его
пишу. У письма есть одно очевидное преимущество перед изустным откровением. Можно всё взвесить и оценить, не особо думая о размерах своего
монолога. Иными словами, есть возможность высказаться полностью, не боясь, что тебя прервут
или остановят, не желая дальше выслушивать. И я
надеюсь, что ты всё же прочтёшь это письмо к тебе полностью, до последней точки.
С чего же приступить? Как сразу не оттолкнуть
365
тебя от прочтения этого письма, столь неожиданного и трудного прежде всего для меня самой? Я
действительно тут задумалась надолго, перебирая
варианты вступления в этот сложный монолог,
предназначенный для тебя. И решила прибегнуть
к вопросу, не дав тебе возможности ответить на
него. То есть прибегнуть к риторическому вопросу. К тому же ты, скорее всего, слышал это вопрошание много раз ранее. Это расхожий вопрос, хотя
он звучит в разных редакциях. Скажем в таких,
как «любите ли вы Крым так, как я?», или «любите ли вы Саган так, как я», или «любите ли вы Венецию так, как я?». При чём многие задающие
этот вопрос и не ведают, кто ввёл это вопрошание
в речевой обиход. Для меня же это стало известно,
ещё когда я училась в девятом классе. Именно тогда я прочитала потрясающий текст Виссариона
Белинского под названием «Литературные мечтания», написанный в декабре 1834 года. Не удержусь и приведу здесь небольшой фрагмент из этого текста:
«Театр!.. Любите ли вы театр так, как я люблю
его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому
только способна пылкая молодость, жадная и
страстная до впечатлений изящного? Или, лучше
сказать, можете ли вы не любить театра больше
всего на свете, кроме блага и истины? И в самом
деле, не сосредоточиваются ли в нём все чары, все
366
обаяния, все обольщения изящных искусств? Не
есть ли он исключительно самовластный властелин наших чувств, готовый во всякое время и при
всяких обстоятельствах возбуждать и волновать
их, как воздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии?.. Какое из всех искусств
владеет такими могущественными средствами поражать душу впечатлениями и играть ею самовластно... Лиризм, эпопея, драма: отдаете ли вы чемунибудь из них решительное предпочтение или всё
это любите одинаково? Трудный выбор? Не правда ли? <...>
И, однако же, я люблю драму предпочтительно,
и, кажется, это общий вкус. Лиризм выражает природу неопределенно и, так сказать, музыкально;
его предмет — вся природа во всей её бесконечности; предмет же драмы есть исключительно человек и его жизнь, в которой проявляется высшая,
духовная сторона всеобщей жизни вселенной. Между искусствами драма есть то же, что история
между науками. Человек всегда был и будет самым любопытнейшим явлением для человека, а
драма представляет этого человека в его вечной
борьбе со своим я и с своим назначением, в его
вечной деятельности, источник которой есть
стремление к какому-то тёмному идеалу блаженства, редко им постигаемого и ещё реже достигаемого».
Надеюсь, я тебя, Матвей, не утомила столь об-
367
ширным цитированием. И ты, видно, прочитывая
его, особенно не вникал в содержание, поэтому я
позволю себе обратить твоё внимание на некоторые строки. Для этого я их не обозначу особым
образом в тексте, а выпишу, выделив строчностью, Для чего я это делаю, ты поймёшь потом:
— Я люблю его,<...> всеми силами души <..>,
со всем энтузиазмом, со всем исступлением;
— Не есть ли он исключительно самовластный
властелин <...> чувств, готовый во всякое время и
при всяких обстоятельствах возбуждать и волновать их;
— Лиризм выражает природу неопределенно
<...>; его предмет — вся природа во всей её бесконечности; предмет же драмы есть исключительно
человек и его жизнь, в которой проявляется высшая, духовная сторона всеобщей жизни вселенной.
— Человек всегда был и будет самым любопытнейшим явлением для человека;
— Его вечная деятельность, источник которой
есть стремление к какому-то тёмному идеалу блаженства, редко им постигаемого и ещё реже достигаемого.
Теперь я готова тебя безответно спросить: «Любишь ли ты Бунина так, как я люблю?» А это значит, что теперь я хочу, чтобы ты уяснил, что всё,
что я специально дополнительно выписала для тебя из Белинского, имеет непосредственное отно-
368
шение к моему Бунину, к моему восприятию его
творчества. Смею тебя заверить, что я прочитала
всё, что вышло из-под его пера.
Многое запало мне в душу, что-то и вовсе не
затронуло. Но одно прочитанное ещё в юности
стихотворение и вовсе потрясло меня. И как иначе
воспринимать вот такие строки:
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
Как бьётся сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наёмный дом
С своей уж ветхою котомкой!
Какой же надо было иметь талант, чтобы всего
в восемь строк вместить такую безыскусную библейскую эпичность и драматичность!
Да ещё в минуты жизненной беспомощности
мои губы не единожды шептали вот эту тягучую
вязь бунинских слов.
Чёрный бархатный шмель, золотое оплечье,
Заунывно гудящий певучей струной,
Ты зачем залетаешь в жильё человечье
И как будто тоскуешь со мной?
За окном свет и зной, подоконники ярки,
369
Безмятежны и жарки последние дни,
Полетай, погуди — и в засохшей татарке,
На подушечке красной, усни.
Не дано тебе знать человеческой думы,
Что давно опустели поля,
Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый
Золотого сухого шмеля!
И я думаю, что ты совсем не удивишься, если
переформатирую, так теперь, кажется, говорят,
свой ранее заданный здесь вопрос: «Любишь ли
ты, Степан, «Тёмные аллеи» Бунина так, как я?»
Для меня эти тридцать семь новелл, средних размеров и совсем крохотных, собранных под одной
обложкой, являются апокрифом, раскрывающим
мне сокрытые сокровенные откровения о тайнах
бытия человеческого, апокрифом от Ивана, от
Ивана Алексеевича Бунина. Как тебе одна из них.
Я специально её тебе переписала.
«Летний жаркий день, в поле, за садом старой
усадьбы, давно заброшенное кладбище, — бугры в
высоких цветах и травах и одинокая, вся дико заросшая цветами и травами, крапивой и татарником, разрушающаяся кирпичная часовня. Дети из
усадьбы, сидя под часовней на корточках, зоркими
глазами заглядывают в узкое и длинное разбитое
окно на уровне земли. Там ничего не видно, оттуда только холодно дует. Везде светло и жарко, а
там темно и холодно: там, в железных ящиках, ле-
370
жат какие-то дедушки и бабушки и ещё какой-то
дядя, который сам себя застрелил. Всё это очень
интересно и удивительно: у нас тут солнце, цветы,
травы, мухи, шмели, бабочки, мы можем играть,
бегать, нам жутко, но и весело сидеть на корточках, а они всегда лежат там в темноте, как ночью,
в толстых и холодных железных ящиках; дедушки
и бабушки все старые, а дядя ещё молодой…
— А зачем он себя застрелил?
— Он был очень влюблён, а когда очень влюблён, всегда стреляют себя…
В синем море неба островами стоят кое-где белые прекрасные облака, тёплый ветер с поля несёт
сладкий запах цветущей ржи. И чем жарче и радостней печёт солнце, тем холоднее дует из тьмы, из
окна».
Это весь текст новеллы.
Эта крохотка, так любил называть свои произведения малой формы. Солженицын, явственно
демонстрирует два основных дискурса данного собрания бунинских новелл — чувственную драматургию любви и одухотворённую ткань природной
ипостаси.
Последняя выглядит как дивная палитра элегических настроений и эпичности отдельных состояний природы. Эти новеллы изобилуют зарисовками натуры, которые сделали бы честь многим незаурядным художникам-импрессионистам. Вот
прочти пару таких фрагментов. И я думаю, что ты
371
согласишься с этим моим утверждением.
Первый фрагмент из новеллы под названием
«Муза»:
«Всё время дожди, кругом сосновые леса. То и
дело в яркой синеве над ними скопляются белые
облака, высоко перекатывается гром, потом начинает сыпать сквозь солнце блестящий дождь, быстро превращающийся от зноя в душистый сосновый пар… Всё мокро, жирно, зеркально… В парке
усадьбы деревья были так велики, что дачи, коегде построенные в нём, казались под ними малы,
как жилища под деревьями в тропических странах.
Пруд стоял громадным чёрным зеркалом, наполовину затянут был зелёной ряской…»
Второй — из новеллы «Поздний час»:
«Всё было немо и просторно, спокойно и печально — печалью русской степной ночи, спящего
степного города. Одни сады чуть слышно, осторожно трепетали листвой от ровного тока слабого
июльского ветра, который тянул откуда-то с полей, ласково дул на меня. Я шёл — большой месяц
тоже шёл, катясь и сквозя в черноте ветвей зеркальным кругом; широкие улицы лежали в тени —
только в домах направо, до которых тень не достигала, освещены были белые стены и траурным
глянцем переливались чёрные стекла; а я шёл в тени, ступал по пятнистому тротуару, — он сквозисто устлан был черными шёлковыми кружевами».
И такие лирико-эпические вкрапления много-
372
кратно представлены в «Тёмных аллеях». Но не
они в первую очередь создают притягательную
магию этого шедевра бунинского творчества .
Amata nobis quantum amabitur nulla! (Возлюбленная мною, как никакая другая возлюблена не будет!) Так один из персонажей этого произведения
поясняет причину случившегося. Как ты понимаешь, Матвей, я теперь перехожу к основному дискурсу «Тёмных аллей» — к дискурсу, который я
обозначала здесь чуть ранее — дискурсу чувственной драматургии любви. И с этого момента тебе
будет предоставлена возможность понять, почему
между нами произошло то, что произошло. Выходя на широкий уровень обобщения, можно сказать, что в этом своём произведении Бунин осуществил инвентаризацию множества составляющих
такого явления как любовь.Но конечной его целью
была не она, не инвентаризация, то есть разложение на составляющие. Это было как необходимое
условие, не являющееся самоцелью. Главной целью было другое — создать широкое симфоническое полотно, имя которому — любовное чувство.
По прочтению «Тёмных аллей» я осознала потрясающую полифонию любви. Любовь — это томление в ожидании любви, это и предчувствие необыкновенных ощущений, это и сладкая истома
при визуальном восприятии объекта влечения, это
и предвосхищение необыкновенного счастья, это и
страх и трепет при первом телесном контакте, это
373
сумбур и хаос изначального соития, это и восторг
и нежность последующих отношений, и, увы, драматические послесловия: одиночество, тоска, душевный надрыв. И гораздо реже — сладостные
воспоминания об утраченном любовном блаженстве. Будучине превзойдённым мастером пейзажной прозы, Бунин явился в этом произведении
удивительным певцом лёгкого эротизма и живописцем женской наготы, естественной, телесной,
плотской. Не удержусь от того, чтобы, так сказать,
не подвести под только что сказанное доказательную базу. Читай и не очень возбуждайся. Тебе это
сейчас никак не стоит.
1
«Были эти слабые, сладчайшие в мире губы,
были от избытка счастья выступавшие на глаза горячие слезы, тяжкое томление юных тел, от которого мы клонили на плечо друг другу головы, и
губы её уже горели, как в жару, когда я расстегивал её кофточку, целовал млечную девичью грудь
с твердевшим недозрелой земляникой остриём…»
2
«Через голову она разделась, забелела в сумраке всем своим долгим телом и стала обвязывать
голову косой, подняв руки, показывая тёмные
мышки и поднявшиеся груди, не стыдясь своей наготы и тёмного мыска под животом».
374
3
«Она покорно и быстро переступила из всего
сброшенного на пол белья, осталась вся голая, серо-сиреневая, с той особенностью женского тела,
когда оно нервно зябнет, становится туго и прохладно, покрываясь гусиной кожей, в одних дешёвых серых чулках с простыми подвязками, в дешёвых чёрных туфельках, и победоносно-пьяно
взглянула на него, берясь за волосы и вынимая из
них шпильки. Он, холодея, следил за ней. Телом
она оказалась лучше, моложе, чем можно было думать. Худые ключицы и рёбра выделялись в соответствии с худым лицом и тонкими голенями. Но
бёдра были даже крупны. Живот с маленьким глубоким пупком был впалый, выпуклый треугольник
тёмных красивых волос под ним соответствовал
обилию тёмных волос на голове. Она вынула
шпильки, волосы густо упали на её худую спину в
выступающих позвонках. Она наклонилась, чтобы
поднять спадающие чулки, — маленькие груди с
озябшими, сморщившимися коричневыми сосками
повисли тощими грушками, прелестными в своей
бедности».
Ну, как? Не очень возбудился? Надеюсь, и твой
сыщик сумел совладать собой? Удивлён? Я почти
была уверена, что ты тотчас к нему побежишь. Но
о том, почему я знаю о тебе и твоём сыскаре, напишу далее. А сейчас лучше перейти к сути моего
375
появления и последующего исчезновения. Не
знаю, заметил ли ты, когда сам читал «Тёмные аллеи», если удосужился когда-либо это сделать, что
случай был первопричиной последующих любовных перипетий в этом произведении. Скажем, в
новелле «Визитная карточка» мы можем наблюдать следующий эпизод:
«Наконец он вдруг приостановился и хмуро
улыбнулся: показалась поднимавшаяся из пролёта
лестницы, с нижней палубы, из третьего класса,
чёрная дешевенькая шляпка и под ней испитое,
милое лицо той, с которой он случайно познакомился вчера вечером. Он пошел к ней навстречу
широкими шагами. Вся поднявшись на палубу, неловко пошла и она на него и тоже с улыбкой, подгоняемая ветром, вся косясь от ветра, придерживая худой рукой шляпку, в лёгком пальтишке...»
Именно эта встреча привела этих персонажей к
не очень скромному обстоятельству, описанному в
последнем отрывке, только что предъявленном
мною в этом письме. Тут я позволю себе несколько отойти в сторону. Надеюсь, ты читал булгаковскую «Мастер и Маргарита»? Что касается меня,
то я в полном восторге от этого шедевра. И прежде всего от его многоплановости. Ведь его можно
читать и как бытовой роман, и как авантюрный, и
как мистический, и как историко-религиозный, и
как амурный. Но редко кто читает его как философский роман. А зря, на мой взгляд. И для меня в
376
этом плане очень важны ответы автора на серьёзные вопросы: «Кто нас подвесил, и кому дано право перерезать нить, на которой мы подвешены?»
Вариантов ответов несколько, среди них — Господь, дьявол, власть, любовь, слабости человеческие. И случай. «Аннушка разлила масло — и, пожалуйста, покатилась головушка Берлиоза по мостовой. Выходит, не сатана правит бал в нашей
юдоле, а вездесущий случай. И тут я подумала: «А
кто творец случая? Кто создаёт условия для его
осуществления? Кто тот Демиург, кому подвластна стихия случая?» По истечению некоторого времени я как-то осознала, что желаю стать творцом
случаев. Но не бытовых, не повседневных. А таких, как у Бунина, случаев — предтечей любовного влечения и дальнейшего сюжета романтических
отношений и чувственной коды интимной близости, а далее— пустота, осознание потери и тоска
по ушедшему безвозвратному счастью. Но всё осложнялось необходимостью моего личного участия как женщины во всех этих перипетиях. То
есть для осуществления моего замысла мне надо
быть селекционером для выбора жертвы, и режиссёром-постановщиком, и исполнительницей главной роли, и визионером, отслеживающим происходящее, и новеллистом, создающем на основании
каждой отдельной истории художественный текст.
Иными словами, я придумала новый вид преступления: принуждение к любви, доведения до люб-
377
ви. Примечательно, что в УК нет статьи за данный
вид преступления!
Местом действия для реализации этого моего
творческого замысла был выбран Пятигорск не
случайно. Отдыхая здесь, я заметила, как многие
особи мужского пола на подсознательном уровне
в обстоятельствах курортного безделья и свободы
готовы к амурным приключением. За последние
два года до тебя, Матвей, было у меня шесть весьма удачных доведений до любви. Сюжет был отработан до безукоризненности: случайное знакомство, мягкое сближение, уклончивое сдерживание
желающего большей близости знакомца и внезапная вакханалия тел. А затем оглушительный аккорд: моё исчезновение и неизвестность, не дающая никаких надежд на последующие встречи.
Подумай, Матвей, не так ли это было с тобой?
Ужель и сейчас ты думаешь, что мы встретились,
потому что у меня порвался хлястик на босоножке? Ты тогда и подумать не мог, что я тебя приметила задолго до этого, я тебя изучила, я поняла,
какой ты человек. Так что босоножку я испортила
сама. И таскала тебя по всем этим местам в Пятигорске, и все эти поседелки в кафе и прогулки были предназначены для взращивания в тебе любовного чувства ко мне. И был тот вечер, и та ночь в
номере твоего гостевого дома, когда я увидела
свечение любовного счастья в твоём облике. А это
означало, что сыграна кода, и мне пора исчезнуть.
378
И я сделала это. Хотя, если признаться, мне это
было сделать несколько трудно. Как не сопротивлялась, я всё же увлеклась тобой: ты был хорош
как мужчина, в том числе и в интимном плане. И
ещё несколько штрихов. Это я оставила у тебя в
номере газету, с предложением услуг Забродского,
твоего сыщика. И ты, конечно, понимаешь, что
всё, что связано со мной, выдумано: и имя, и город
проживания, и вид деятельности. И уверяю тебя,
меня давно нет в этом городе. Кстати, если ты захочешь меня в чём-либо обвинить, то в защитники
себе я возьму Валерия Яковлевича. Ты недоумеваешь, кто это такой? Отвечаю. Это Брюсов, мэтр
серебряного века, когда-то написавший такие
строки.
Ты — женщина, ты — книга между книг,
Ты — свёрнутый, запечатлённый свиток;
В его строках и дум и слов избыток,
В его листах безумен каждый миг.
Ты — женщина, ты — ведьмовский напиток!
Он жжёт огнём, едва в уста проник;
Но пьющий пламя подавляет крик
И славословит бешено средь пыток.
Ты — женщина, и этим ты права.
Как-то так, Матвей. И не обижайся, ведь всё же
нам было хорошо вместе.
Твоя Совсем-Не-Таисия
379
Через некоторое время Матвей Дмитриевич оставил пределы особняка на Кировском проспекте.
Арсений, оставшись один, подошёл к книжному
стеллажу и снял с полки светло коричневый томик. Затем направился к окну, присел на его подоконник, открыл наугад книгу, что держал в руках,
и стал читать почему-то вслух:
380
«И мы сидели, сидели в каком-то недоумении
счастья. Одной рукой я обнимал тебя, слыша биение твоего сердца, в другой держал твою руку,
чувствуя через неё всю тебя. И было уже так поздно, что даже и колотушки не было слышно, — лёг
где-нибудь на скамье и задремал с трубкой в зубах
старик, греясь в месячном свете. Когда я глядел
вправо, я видел, как высоко и безгрешно сияет над
двором месяц и рыбьим блеском блестит крыша
дома. Когда глядел влево, видел заросшую сухими
травами дорожку, пропадавшую под другими травами, а за ними низко выглядывавшую из-за какого-то другого сада одинокую зелёную звезду, теплившуюся бесстрастно и вместе с тем выжидательно, что-то беззвучно говорившую. Но и двор и
звезду я видел только мельком — одно было в мире: лёгкий сумрак и лучистое мерцание твоих глаз
в сумраке».