Дымная синева окутала многоэтажное здание. Золотые локоны устало спадали на разгоряченные чувствами плечи, они спутались и рассыпались по голове, задеревев от потрясения. Боязно замерла тишина. Каждый кубометр воздуха полутёмной кухни пронизывала отчаянная решительность. Не слышный треск где-то в закоулке сердца безвозвратно оглушил воздух и заставил время остановиться в осознании разочарования. Фигура Нины непоколебимо застыла, овладев мощью своих мыслей засыпающим городом. Тело женщины расставило своими изгибами вокруг себя каждый предмет комнаты, став её непреклонным центром. Тяжесть снисходительного взора, посвященного мизерству проигравшего собственной слабости, что променял восхищение им на жалость, легла на каменный подоконник. Да, она наконец приняла поступок того, кого считала своим щитом, и чье место охраны теперь уверенно заняла, исключительно как слабость. Силуэт Нины покрылся невидным оку непробиваемым железом засохших стонов, выползших из проломленного безнадежностью сердца. Будто надорвались вены в руках, навечно поселив в осторожных пальцах безжалостное спокойствие. Всё в квартире словно скрылось в тени перед могуществом её в этот вечер, лишь изредко тумбы и полки дерзко вылавливали своими острыми носами бледные пятна луны. В доме кончились движения и запахи, но каждый, кто переступил бы в тот миг порог сумрачного помещения, столкнулся бы со стойким духом расстреливающей пространство силы. Тонкая струя дыма робко поднималась ввысь и таяла, не доходя до зрителя-потолка. Редкие звёзды с любопытством заглядывали в окно, пытаясь прочесть мелкий шрифт листа, одиноко томящегося посреди неровностей деревянного стола. Нина бесстыдно глядела в самую глубину небес, равнодушно позволяя ночи исследовать каждый затемок её жилища. Теперь, отбросив глупую былую нежность и охладев ко всем ее проявлениям, душа её бесстрастно обнажалась на потеху пытливого небосклона. Через настежь распахнутую раму женщина подпускала промёрзлый покров улицы к самому лбу. Променянное им доверие развеялось, сменив боль потери сочувствием к его низкости. Отныне не существовало более той беспомощной девушки, разбитой сменой её на другую, а была только та, что стала сама себе опекой. Канули в прошлое самообвинения, попытки найти ответы, причины в себе и оправдать нож в спине. Неразличимы были мороз, исходивший от сердца её и мороз уходящего октября, они слились воедино под низким потолком. Часовая стрелка пересекла следующую цифру, и из угла кухни прозвучало 9 монотонных ударов, навсегда погрузивших былые сомнения в дали минувших дней.
Где-то далеко за дверным проемом послышался звон игрушечной посуды , а за ним заскучавший голос :
- Мам, мам, ну ты скоро...
Худые пальцы опустили на стеклянную стенку пепельницы длинную сигарету, стряхнув с неё неуклюжий комок золы. Ступни аккуратно стали на холодную плитку, Нина поднялась и, поспешно проходя мимо стола, на мгновение склонилась над бланком и что-то небрежно чиркнула на бумаге, озаглавленной жирными буквами "В отдел ЗАГСа". Утомленная фигура торопливо скрылась в стенах гостинной, где на крохотном островке тёплого света люстры прорастали хрупкие ветви детского смеха. В небольшой обители скромного убранства ласковым прикосновением рук создавалась маленькая нерушимая крепость, сплетенная из разноцветных ленточек в косичках, где пахло гуашевыми красками и пластмассовыми игрушками. Теперь все ее нескончаемое тепло скрылось от чьих либо чужих глаз и целиком отдавалось лишь этому маленькому существу. Немой месяц осел на контуры мебели, еле видные в тумане отчаяния, отданном ему на съедение. Замолчали стены на опустевшей кухне, крепко впитавшей в свою материю тайны принятого мужества. Замолчало прошлое души, стойко взглянувшей в глаза предательству.