– Старая стала, - сказала вслух Анна, - не спится.
Она полежала с открытыми глазами, посмотрела по сторонам – ничего не изменилась, да и с чего? Дома одна. Ночь. Но что-то беспокоит. Анна села. Защемило в груди.
– Может сон какой привиделся? - вспомнить не смогла, - разе случилось что? - сердце заколотилось.
– Ох, - испугалась Анна, прижимая левую руку к груди, будто хотела попридержать свое сердце. Встала. На душе сделалось тоскливо.
– Как они там? - всматриваясь в тёмное окно, спросила она кого-то, - все ли ладно?
Ёе дочь с семьей жила в городе, не так уж и далеко, но давно не были они у Анны, и не писали. Да кто теперь пишет!
Навернулись слёзы. Теперь уж точно не уснуть до утра. Анна тяжело опустилась на кровать, сложила на коленях руки, да так и осталась сидеть слегка покачиваясь. Она переводила взгляд с места на место, как будто искала, на чём бы остановиться, найти утешение, но дурные предчувствия не отступали.
В комнате было темно, но она знала: в углу шифоньер старенький, новый-то ей зачем? Посмотрела в сторону стола, на нём что-то лежало, не могла разглядеть, что именно и вспомнить не могла, что положила на стол с вечера, да и ладно. Перевела взгляд на печь. Теперь весна, каждый день топить не надо. К праздникам выбелила печь, вымыла плиту. Но в темноте все едино: что белено, что не белено. Анна вздохнула, ничего не утешало её.
“Наверное надо корвалолу выпить”. Встала, вышла в кухню, включила свет. Услышала, как во дворе Тобик вылез из будки, лениво лязгнув цепью. Послышалось движение в сарае.
– Перебудила всю скотину, - руганула себя Анна и стала двигаться медленнее и тише, будто и правда куры в сарае могли её услышать. Во дворе снова сделалось тихо.
Анна взяла бутылёк, накапала лекарства в рюмку с водой, выпила, села на табурет и вдруг заплакала, тихо, беззвучно, слегка раскачиваясь и всхлипывая.
– Любушка, ты моя, Любушка, - шептала Анна, - Любушка ты моя, да когда же ты приедешь, - слезы катились по щекам, старуха вытирала их ладонью и плакала, плакала.
В груди сдавило.
– Ой, да что я? Может ничего и не случилось. Да, конечно, ничего не случилось, - стала успокаивать себя Анна. Она встала, расправила плечи, глубоко вздохнула. Со двора послышался шорох, снова звякнула цепь. “Чует как! “- подумала Анна о собаке, налила воды в рюмку, накапала еще лекарства, выпила. Постояла немного, успокоилась. Заглянула в комнату – что там лежит на столе?
– Совсем памяти нет, - сказала вслух, когда увидела халат, который чинила с вечера.
– Ох, ох,ох, как жить? Памяти совсем нет, - сокрушалась, но уже спокойнее Анна, выключила свет, перестала что-либо вообще видеть, тихонько, наощупь, прошла в комнату, легла. Услышала, как Тобик залез в будку.
“Надо же, чует как”. Анна лежала на спине, смотрела в потолок, но ничего не видела. “Да что я? Всё у них хорошо. Всё хорошо, - думала она, успокаивая себя, - чего это я квашонку-то не поставила? - внезапно пришло ей в голову, - завтра суббота. Да, ладно, для кого стряпать-то? Настряпаю вечно, а потом есть некому, разношу по соседям» – в груди снова защемило.
– Ох, - вздохнула старуха. Села на кровати, безучастно посмотрела в окно. Вдруг приподнялась и присмотрелась:
– Что-то у Нюры изба совсем скособенилась. Немудрено. Годов-то сколько!
С Нюрой они с одного года, так и прожили друг подле друга всю жизнь.
Взгляд становился на звездочке, одиноко мерцающей на пустом небе.
– Вот так и мы, - сказала вслух, и слезы снова подступили комом в горле.
– И этому.., далась ему эта водка, - сердито проговорила она, - может быть, и жил бы сейчас. Жил бы и жил. Может и пил бы меньше к старости-то, - ругала она своего давно умершего мужа.
Так и сидела на кровати, раскачиваясь, гладила свои руки, шершавые, жилистые, с вечным загаром. Вдруг снова схватилась за сердце.
– Ноет и ноет, спасу нет.
Встала, вышла в кухню, но что делать не знала. Прислушалась, Тобик повозился в будке, но не вылез. В курятнике тихо. И вообще, тихо-тихо. Анна услышала своё дыхание, тяжёлое, прерывистое. Услышала тиканье часов, и всё. Тишина.
– Господи, сохрани, помилуй, - взмолилась старуха, обращая глаза к маленькой иконке, висевшей над столом, как картинка, - сохрани, помилуй, Господи. Что там у них случилось? Не дай, бог, сохрани, помилуй.
Она не находила слов, молилась неумело, говорила, что дочь её хорошая, дети у неё тоже хорошие, зять ничего себе, у других ещё хуже.
– Сохрани и помилуй, сохрани и помилуй, не допусти, чтоб что-то случилось плохое.
– Да может, ничего и не случилось, так я, дура старая, - заругалась на себя Анна, присаживаясь на табурет, - скоро отучатся ребятишки и приедут, погостят у меня. Слава тебе, Господи, - она немного успокоилась и забылась, её клонило в сон, на боль в груди она уже не обращала внимания, - слава тебе, Господи, сохрани и помилуй их, сделай так, чтоб всё у них было хорошо, Господь всемогущий.
Она машинально выключила свет, легко дошла до кровати, легла и вскоре уснула.
Начался новый день. Яркий, солнечный, с молодой зеленью. Уже отпели первые петухи, прошло стадо коров, отлаяли проснувшиеся собаки, снова сделалось тихо в деревне.
Тобик лежал в будке и поглядывал на двери сеней. В сарае забеспокоились куры. Собака вышла из будки, зевнула во всю пасть, встряхнулась, потыкалась мордой вокруг своих лап, снова уставилась на двери, склонив голову на бок. И вдруг потянулась мордой кверху, вытягивая шею, завыла. Начала метаться, скулить и протяжно, невыносимо жалостно и громко выть.
Этот вой нарушил тишину в деревне. Соседка напротив выглянула в окно, пристально посмотрела на дом Анны, будто хотела что-то разглядеть, вдруг, как бы охнула, прикрыла рот рукой, закачала головой. «Чует как. Как чует!» - думала она, вытирая глаза уголком платка.